— Если бы меня хотели убить, то почему бы не дать мне еще разок по голове? Зачем тащить меня в Саутгемптон? И если они хотели меня утопить, то в Пиксхилле есть вполне подходящий пруд.— Кончай шутить.— Да уж придется, — согласился я. — Все, что помню, так это как кто-то сказал: «Уж если от этого он не заболеет, тогда его ничем не проймешь».— Какая-то чушь.— Как сказать.— А сколько их было?— По меньшей мере двое. Иначе зачем разговаривать?— Ты уверен, что они именно это сказали?— Вполне.— А какой акцент? Голос не узнал?— Нет, — ответил я сначала на второй вопрос. — Что касается акцента, то не итонский. Простонародный, так сказать.— Надо сообщить в полицию, — заявила Лиззи. Я промолчал, а она слишком пристально и долго смотрела на меня, что небезопасно даже на пустом шоссе.— Надо, — настаивала она.— Смотри на дорогу.— Ты поганец.— Угу.Однако она сосредоточилась на дороге и благополучно доставила нас домой. А я тем временем размышлял, стоит ли заявлять в полицию и какая от того может быть польза.Потребуется сделать заявление. Они могут начать проверять у ночного сторожа, действительно ли я выбрался из воды в Саутгемптоне. Я мог бы сказать им, что еще за пять минут до случившегося не знал, что поеду на ферму, так что о каком-либо предварительном заговоре не могло быть и речи. Просто я появился совсем некстати, и мне быстренько помешали выяснить, кто там был и зачем.Полагаю, что и идея отвезти меня в Саутгемптон возникла неожиданно. То, что меня бросили в воду живым, но без сознания, показывало, что им было наплевать, останусь я жив или погибну... вроде как они на тот момент не решили, как лучше поступить, и положились на случай.Бессмысленно, как сказала Лиззи. Любой, а полиция тем более, поверил бы в это с трудом. И что они могут сделать? Не могут же они охранять меня днем и ночью, особенно если потенциальные убийцы так нелогичны. Если я еще раз неожиданно не зайду в тень, кому придет в голову снова нападать на меня?Вероятно, большая часть этих убогих рассуждений была следствием сотрясения мозга. Но скорее здесь имела место врожденная неприязнь к настойчивым допросам, когда казалось, что виновником преступления является жертва.Я осторожно потрогал затылок, вздрогнув от боли. В голове глухо гудело. Кровь, если она там и была, смылась водой. Волосы высохли. Просто шишка и боль, но никаких открытых ран или вмятин в черепе. По сравнению с травмами во время стипл-чейза моя была из серии «до свадьбы заживет». Получить травму на скачках означало проваляться в постели по меньшей мере три недели. Я же рассчитывал проваляться до утра. И еще, пожалуй, не поеду в Челтенгем до четверга. Вот и все.Мы довольно быстро добрались до дома. Саутгемптон был ближайшим к Пиксхиллу морским портом, где можно было выбросить бесчувственное тело, и его унесет отливом еще до рассвета.«Кончай об этом думать», — приказал я себе. Я жив, обсох, а с кошмарными снами можно подождать.Лиззи повернула на дорожку, ведущую к дому, и тут мы увидели зрелище, приведшее нас в полное оцепенение.Мой «Ягуар», мой дивный автомобиль, был вогнан, видимо на большой скорости, в вертолет Лиззи. Две великолепные машины переплелись в металлическом объятии, все перекореженные и изуродованные. Смятый верх «Ягуара» буквально протаранил кабину вертолета, шасси которого были так погнуты, что он всем весом навалился на «Ягуар». Винт наклонился под каким-то диким углом, а одна лопасть уткнулась в землю.Единственное, чего не случилось, так это взрыва и пожара. Во всех других отношениях две прекрасные машины, в которые мы вкладывали свои души и которые доставляли нам такое удовольствие, были мертвы.Наружные огни на доме горели, освещая обломки. До какой-то степени зрелище было впечатляющее — этакий сверкающий союз.Лиззи резко затормозила машину да так и осталась сидеть, прикрыв ладонью рот, замерев от потрясения. Я медленно вылез и пошел к этой куче металлолома. Но сделать ничего было невозможно. Потребуется кран и тягач, чтобы разорвать это стальное объятие.Я подошел к стоящей у машины Лиззи. Она все причитала: «Бог ты мой. Бог ты мой» и старалась не разреветься.Я обнял ее, она прижалась ко мне и заплакала.— Почему? — Она с трудом выговорила это слово. — Ну почему?Что я мог ей ответить? Была только боль за нее, за себя, за окончательно уничтоженные прекрасные машины.У Лиззи горе очень быстро трансформируется в ненависть и жажду мести.— Убью этого подонка. Возьму и убью, перережу горло.Она обошла вертолет, ударила по нему кулаком.— Я влюблена в эту чертову машину. Я ее люблю. Я прикончу этого подонка...Я вполне разделял ее чувства. И еще я подумал, что по крайней мере мы сами живы, правда в моем случае едва-едва, но и это уже неплохо.— Лиззи, — предупредил я, — отойди, там горючее в баках.— Ничем не пахнет, — сказала она, однако подошла ко мне. — Я так зла, что сама сейчас взорвусь.— Пойдем в дом, выпьем чего-нибудь. Мы вместе подошли к черному входу. Стекло в двери было выбито.— Только не это, — простонала Лиззи. Я подергал ручку. Открыто.— Я ведь закрывала дверь, — сказала она.— Гм.Войти все равно придется. Я прошел в гостиную и попробовал включить свет, но выключатель был сорван со стены. Так что все разрушения мы могли видеть только в лунном свете.По-видимому, работали в ярости, топором. Вещи были не просто сломаны — разбиты на части. Света хватало, чтобы видеть разрубленную мебель, осколки настольных ламп, останки телевизора, разрубленный надвое компьютер, порезанное кожаное кресло и щепки вместо моего антикварного письменного стола.На первый взгляд ничего не уцелело. Разорванные книги и бумаги валялись на полу. Нарциссы, которые я нарвал для Лиззи, были раздавлены каблуком. От старинной вазы, в которой они стояли, остались только осколки.Мои фотографии со скачек были сорваны со стен и разорваны в клочья. Мамина коллекция редких птиц из китайского фарфора была разбита вдребезги.Почему-то именно птицы расстроили Лиззи больше всего. Она сидела на полу, вся в слезах, прижимая жалкие осколки к губам, как будто стараясь их утешить, и оплакивала детство, наших родителей, ту часть жизни, которую уже не вернуть.Я пошел бродить по дому, но все остальные комнаты были в порядке. Значит, пострадала только одна, главная, где жил я.Телефон на моем столе уже никогда не зазвонит. Из автоответчика тоже сделали два. Я пошел в машину и оттуда позвонил Сэнди Смиту, разбудив его.— Извини, — сказал я.Он приехал, успев только набросить китель на пижаму, так что виднелась волосатая грудь. Он долго благоговейно рассматривал гибрид из вертолета и «Ягуара», потом пошел в дом, захватив с собой фонарь.Луч света упал на Лиззи, птиц, слезы.— Неплохо поработали, — заметил Сэнди, а я кивнул. — Доброе утро, мисс, — обратился он к Лиззи, несколько неподходящее выражение в данной ситуации, но намерения у него были наилучшие. — Знаешь, кто это сделал? — спросил он меня.— Нет.— Настоящий вандализм, — заключил он. — Мерзость.Меня мучило предчувствие, заставлявшее болезненно сжиматься сердце, и я попросил его отвезти меня на ферму.Он сразу сообразил, чего я боюсь, и немедленно согласился. Лиззи встала, держа в руке крыло и голову птицы, и заявила, что поедет с нами, не можем же мы оставить ее здесь одну.Мы поехали на машине Сэнди, с мигалкой, но без сирены. Ворота во двор все еще были открыты, но фургоны, как я увидел с огромным облегчением, целехоньки.Контора закрыта. Мои ключи исчезли давным-давно, но, насколько можно было видеть сквозь окна, внутри все три комнаты выглядели как обычно. Несмотря на открытую дверь, столовая тоже не удостоилась внимания.Я пошел в сарай. Инструменты на месте. Ничего не тронуто Я вернулся к Сэнди и Лиззи и отчитался: все цело, никого нет.Сэнди смотрел на меня как-то странно.— Мисс Крофт, — проговорил он, — сообщила мне, что кто-то пытался тебя убить.— Лиззи! — возмутился я. Лиззи сказала:— Констебль Смит спросил, где мы были, когда все это... весь этот ужас произошел. Так что хочешь не хочешь, а мне пришлось ему рассказать.— Я не уверен, что меня действительно пытались убить, — сказал я и вкратце поведал Сэнди, как очнулся в Саутгемптоне. — Может, меня и отвезли туда, чтобы иметь время потрудиться у меня в доме.Сэнди задумался, машинально застегнул китель и объявил, что, учитывая все обстоятельства, пожалуй, ему стоит доложить начальству.— Нельзя подождать до утра? — попросил я. — Я бы поспал немного.— У тебя два мертвеца с прошлого четверга, — заметил Сэнди, — а теперь это. Фредди, мне нагорит, если я не доложу.— Два покойника — совпадение.— Но твой дом — не совпадение.Я пожал плечами и стоял, прислонившись к его машине, пока он звонил. Нет, говорил он, никто не умер, никто не пострадал, кроме имущества. Он назвал мой адрес и выслушал указания, которые впоследствии передал мне. Два детектива в штатском вскоре прибудут.— Когда это — вскоре? — спросила Лиззи.— Там в Винчестере заварушка, — объяснил Сэнди, — так что как освободятся.— Почему вы сказали, что никто не пострадал? — возмущенно спросила Лиззи. — Фредди пострадал. Сэнди оценивающе посмотрел на меня.— Пострадал — для него означает переломанные ноги и кишки наружу.— Уж эти мужчины! — сказала Лиззи.— Ты хочешь, чтобы я позвал доктора Фаруэя? — спросил меня Сэнди.— Нет, не хочу.Выслушав мой решительный отказ, он улыбнулся Лиззи.— Ну, что я говорил?— Который час? — спросил я.Сэнди и Лиззи одновременно взглянули на часы.— Половина четвертого, — ответил Сэнди. — Я звонил в штаб в три двадцать шесть.Я все еще стоял у машины Сэнди и никак не мог решить, что же мне дороже, моя фирма или мой дом. Неприятности могли не кончиться уже причиненным ущербом. Когда имеешь дело с таким бессмысленным вандализмом, как раздавленные нарциссы, пытаться что-то логически предусмотреть бесполезно. Злобный ум, желание швырять в окна камнями, грабить, уничтожать просто ради процесса — все это естественные свойства необузданной человеческой натуры. Вот цивилизация и общественное сознание — понятия искусственные.Боковая дверь дома Харва выходила прямо во двор фермы. Мы видели, как он вышел оттуда, в джинсах, на ходу засовывая руки в рукава куртки, явно обеспокоенный.— Фредди! Сэнди! — Он немного успокоился. — Один из моих ребятишек пошел в туалет и разбудил меня, чтобы сказать, что во дворе полицейская машина. Что случилось? — Он посмотрел на фургоны, мирно стоящие на своих местах, и снова удивленно переспросил:— Что случилось?— Какое-то хулиганье ворвалось в мой дом, — объяснил я. — Мы приехали посмотреть, не побывали ли они и тут, но, к счастью, нет.Харв снова разволновался.— Я не так давно тут все проверял, — сказал он. — Все было в порядке.— Когда именно? — спросил я.— Ну, где-то около десяти.— Гм, — заметил я, — а часом позже ты случайно не выходил? И ничего не слышал? Он отрицательно покачал головой.— Вернувшись, я немного посмотрел футбольный матч по видео и лег спать. — Он все никак не мог успокоиться. — А что?— Я приехал сюда где-то в половине двенадцатого. Ворота были открыты, и по двору кто-то ходил. Думал, это ты.— Нет, так поздно я не выходил. Ворота закрыл в десять. Все к тому времени уже вернулись, так ведь?— Спасибо, Харв.— Но кто же был здесь в полдвенадцатого? — потребовал он ответа.— В том-то и дело, что не знаю. Вблизи я никого не видел, так что узнать не мог.— Но если они ничего не сделали... — Харв нахмурился, — то зачем они сюда явились?Хотелось бы знать ответ на этот вопрос, но я не был готов высказать единственное пришедшее мне на ум предположение. Оно было логичным, пожалуй, даже чересчур логичным для полтергейстовской бессмысленности всего произошедшего в этот вечер.Сэнди и Лиззи на пару поведали Харву о моем морском купании. Харв пришел в ужас.— Ты же мог утонуть! — воскликнул он.— Вполне. Но, как видишь, не утонул. — Я несколько запоздало попросил Харва присмотреть за фермой остаток ночи. — Подремли в своем фургоне, — предложил я, — и звони мне немедленно, если заметишь что-либо необычное.Заручившись его обещанием так и поступить после того, как он предупредит жену и возьмет что-нибудь горячее и одеяло, мы с Лиззи и Сэнди вернулись домой. Оставив их сокрушаться по поводу жизненных неурядиц над кружками горячего чая, я отправился наверх, решил было принять душ, но вместо этого на минутку прилег, как был, в меховых сапогах и куртке, на диван, почувствовал, как голова пошла кругом, и тут же провалился в глубокий со".Проснулся я от того, что Лиззи трясла меня за плечо.— Фредди! Фредди! Ты в порядке?— М-м. — Я попытался выбраться из объятий сна. — В чем дело?— Полицейские приехали.— Что?Окончательно проснувшись, я сразу все вспомнил так ясно, что дальше некуда. Я застонал. Чувствовал себя препаршиво. Почему-то припомнил Альфреда, короля Уэссекса, который освободил свою страну от датских завоевателей, несмотря на то что болел половиной болезней, известных в девятом веке. Надо же, какая выносливость! И он еще прекрасно знал латынь.— Фредди, полицейские хотят с тобой поговорить. У короля Альфреда к тому же был геморрой.Столько забот, стоит ли удивляться, что он долго не протянул.— Фредди!— Скажи, что я приду через пять минут. Она ушла, а я разделся, принял душ, побрился, снова оделся, только во все чистое, аккуратно причесался и, хотя бы внешне, снова стал похож на Фредди Крофта, за душой у которого было несколько вещей, но о них в данный момент думать не хотелось.В бледном свете зари гостиная выглядела не лучше, как и куча металлолома — еще вчера моя драгоценная машина. Я походил вокруг всего этого вместе с полицейскими, не теми, что вчера приезжали по поводу Джоггера. Эти были старше, опытнее, безразличнее. На них мои невзгоды не произвели никакого впечатления. По-видимому, они считали, что я сам во всем виноват. Я коротко отвечал на их вопросы и не только потому, что не знал ответа, но и потому, что злился.Нет, я не знаю, кто виновен во всех этих разрушениях.Нет, и не догадываюсь.Нет, я не знаю никого в нашем деле, кто бы держал на меня зло.Уволил ли я водителя? Нет. Один недавно ушел по собственному желанию.Есть ли у меня враги? Таковых не знаю.Должны быть, заметили они. У всех есть.А про себя я подумал, что у меня нет врага, который бы знал, что меня не будет дома в два часа ночи в среду, в день скачек в Челтенгеме. Если только он сам не стукнул меня по голове...Кто мог так меня ненавидеть? Знал бы, обязательно бы сказал.Что-нибудь украдено?Вопрос застал меня врасплох. Столько всего было разбито, что о возможной краже я и не подумал. Могли бы украсть машину Или телевизор, или компьютер, или китайских птиц, или уотерфордовскую вазу, то есть что-то ценное. Пришлось сказать, что я не проверил сейф.Они вошли со мной в дом, и вид у них был такой, будто они не могли поверить, что я не осмотрел сейф в первую очередь.— Там совсем немного, — сказал я.— Денег?— Да, денег.— Что значит немного?— Меньше тысячи, — уточнил я.Сейф находился в углу, за письменным столом, в металлическом футляре, замаскированном под ящик из полированного дерева. Дверцы ящика оказались в порядке и легко открылись, но наборный замок внутри был изрублен чем-то острым, как и все остальное. Однако он выдержал, но сам механизм заело.— Ничего не украдено, — сказал я. — Сейф не скрывается.Факсом, стоящим на верхней крышке ящики, уже никогда больше не придется пользоваться. Копировальная машина, стоящая рядом на столе, уже сделала свою последнюю копию. Один хороший удар, и им Пришел конец.Мой гнев, не такой бурный, внезапный и сопровождающийся слезами, как у Лиззи, до сих пор медленно разгорался; но при виде бессмысленного уничтожения двух машин меня охватила ярость, хоть они и были застрахованы. Тот, кто это сделал, тот, кто бросил меня в воду, хотел, чтобы я страдал, чтобы я чувствовал себя именно так, как я себя и чувствовал. Ну так не доставлю им дополнительного удовольствия своими стенаниями и причитаниями. Найду поганца и поквитаюсь.Полицейские расспрашивали меня про поездку в Саутгемптон, но я мало что мог им сказать. Ну бросили в воду, поплыл, вылез, позвонил сестре, она приехала и забрала меня.Нет, я не видел, кто меня ударил.Нет, к врачу я не обращался, нет необходимости.Пока я говорил им, что не помню ничего из поездки в Саутгемптон, я вдруг вспомнил, что на какой-то момент открыл глаза. Увидел лунный свет. Я даже сказал: «Дивная ночь для полетов». В беспамятстве.Уж если от этого он не заболеет, тогда...Сотрясение мозга вещь непредсказуемая. Я это знал по своему собственному опыту. Какие-то обрывки воспоминаний могли всплыть много позже. Бывает, что человек кажется другим вполне нормальным, ходит, разговаривает, но потом не может ничего вспомнить. Полностью память может восстановиться через час, через день или даже несколько недель после события, а иногда некоторые события стираются из памяти навсегда. Я помнил, как однажды упал лицом в траву.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33