– Ну же, перестань хмуриться. Лекция закончена.
Карел закинул ноги на перекладину и стал наслаждаться солнечным теплом, которого они не увидят многие месяцы, когда вернутся домой.
Изак повертелся на своем месте, устраиваясь поудобнее и готовясь к долгому монотонному дню. Он принялся подсчитывать, сколько месяцев осталось до его совершеннолетия. Интересно, годится ли он, чтобы его сделали «духом» В следующем году он сможет поступать как захочет, и никто не посмеет понукать его, как упрямого мула. Он уйдет отсюда. Отец устанавливает правила, пока Изак ребенок, но это не продлится вечно.
Стать «духом» было мечтой Изака, но пока он знал лишь то, что лучше Карела владеет мечом. Ему больше не требовалось учиться. А если командиры воинов окажутся такими же, как погонщики в обозе, он уйдет в другое место, возможно, станет наемником, как Карел, повидает далекие города. Многие белоглазые так и делают; некоторые не находят хорошей работы, но никогда не становятся отшельниками, не живут тихо и скромно. И миролюбивыми они тоже никогда не бывают.
Изак с головой погрузился в мечты о воинской славе, как вдруг его вывел из задумчивости звук, донесшийся спереди. Почти из всех повозок высунулись люди в надежде увидеть, что происходит. Все еще дул ароматный ветерок, но уже не мог охладить раскрасневшиеся на солнце лица. У большинства людей в караване имелись шляпы с широкими полями, но Изак обходился без головного убора. Его кожа была такой же светлой, как у остальных, но никогда не обгорала и не шелушилась, восстанавливаясь так же быстро, как заживали любые раны Изака, и мальчик видел в этом благословение богов. Зато кое-что другое в нем заставляло людей нервничать.
Слева на дереве Изак заметил двух лесных голубей, с интересом поглядывающих на обоз, и потянулся, чтобы снять из-за спины лук, но замер, когда звук раздался снова. Это был чей-то зов, и Изак поднялся на ноги, чтобы лучше видеть.
Теперь он заметил приближающегося всадника с развевающимися косами, воздевшего вверх копье. То был сигнал для Карела, который мигом вскочил в седло скакуна, до сей поры терпеливо рысившего рядом с повозкой. Вовсе не такие кони бывали у Карела, когда он принадлежал к «духам»: на этом пони было мало татуировок, свидетельствующих о породистости, и заклинаний, обращенных к богине путешественников Нифал, но конь уже немало лет верно служил хозяину. Положив руку на эфес меча, другой рукой Карел дал мальчику знак перехватить поводья повозки, а потом послал крепкого пони вперед.
Обоз все-таки остановился, наступила звенящая тишина. Здесь были почти не освоенные земли, и все чувствовали и любопытство и тревогу.
Когда Карел приблизился к всаднику, из-за поворота дороги появились другие люди: пятеро – охранники каравана, на таких же пони, как у Карела, а один, незнакомец, шел пешком. Остальные возвышались над ним, но, как ни странно, явно чувствовали себя в его присутствии неуютно.
Карел остановился и спешился, едва миновал головную повозку. Он ждал, когда подойдет незнакомец, а пока осматривался, изучая местность. Вокруг больше не видно было ни души, и все равно он не снял руку с эфеса меча. С виду Карел держался спокойно, и все же одинокий путник без коня выглядел в этих местах слишком подозрительно.
Изак почувствовал, как ногти его впились в ладони. Незнакомец был даже выше самого Изака, привыкшего смотреть на всех погонщиков сверху вниз. Одет был этот человек с головы до пят в черное, и, судя по тяжелым чешуйчатым доспехам из толстой кожи, явился не из здешних теплых краев, где воины носили легкие доспехи или вовсе обходились без них. Но, несмотря на свой рост, фарланом он явно не был, как не принадлежал ни к одному из известных Изаку племен.
Незнакомец держал в руке меч, но Карел не стал доставать свой, двинувшись навстречу чужаку.
Изак вдруг понял, что внимание Карела отвлек клинок и что он не обращает внимания на владельца меча, несмотря на то, чему сам учил Изака. «Меч ничего не скажет тебе о намерениях противника, будешь глазеть на клинок, дождешься, что он воткнется в твой живот». И все же мальчик тоже не мог оторвать взгляда от клинка: его форма и цвет отличались от всех, ранее виденных Изаком. По черной поверхности пробегали едва различимые блики. Изака пробрала дрожь при одном виде этого меча, в его душе проснулся первобытный страх.
Незнакомец что-то сказал, но слишком тихо, и Изак не расслышал слов.
– Мы – простые торговцы, возвращаемся в Тиру. Мы не хотим неприятностей, но готовы к ним. – Карел говорил громко, чтобы погонщики, у которых имелось оружие, могли приготовиться.
Изак заметил, что Карел слегка озадачен и нервничает: все это выглядело слишком невероятным – кто же путешествует в этих местах пешком? Уж не засада ли это?
Изак оглянулся, чтобы убедиться, что копье Карела лежит на своем месте, в повозке.
Незнакомец был лыс, невероятно худ, но на больного не походил, напротив, выглядел неестественно энергичным. Бледная пергаментная кожа туго обтягивала череп, глаза были абсолютно черными. И впервые Изак понял, почему людей пугает необычность его собственного лица.
– Среди вас есть один не такой, как вы. Он должен уйти со мной.
На сей раз незнакомец говорил достаточно громко.
– С нами едет белоглазый, ну и что? Он еще мал. Зачем он вам?
В голосе Карела прозвучало облегчение.
– Он должен отправиться со мной на поиски своего будущего.
Карел отступил на шаг.
– Вы считаете, что я с радостью его отдам? На мой взгляд, вы похожи на чародея.
Он дотронулся до своего оберега с выгравированной на нем руной Нифал, покровительницы путешественников, и негромко прочел короткую молитву.
– Спрячься в повозке, Изак. Не высовывайся, – прошипел очутившийся рядом с мальчиком Хорман – он был явно обеспокоен.
Отец подобрался к повозке так, чтобы незнакомец его не увидел, и жестом показал сыну слезть с козлов. Изак так и поступил, юркнув в темноту, а отец зарядил арбалет.
– Чего он от меня хочет? – шепотом поинтересовался Изак.
– Не знаю, но в любом случае с радостью отдам тебя, если ты сейчас же не заткнешься, – Хорман хмуро посмотрел на сына, а потом снова переключил внимание на Карела.
Изак тотчас смолк: он одинаково боялся и незнакомца, и гнева отца. Хорман никогда не отличался терпением и часто винил судьбу за своего необычного ребенка. Беды начались с того, что мать Изака умерла в родах, как неизбежно случалось во время рождения белоглазого. А потом, после смерти жены, Хорману пришлось уйти из кавалерии. Теперь Хорману нечего будет рассказывать внукам у камина: он не участвовал в героических битвах, и с ним не случалось опасных приключений. Он лишился средств к существованию, потому что в тот день плохо выполнял строевые маневры. А теперь во всем обвинял Изака, даже в том, что в припасы забрались муравьи.
Незнакомец обвел взглядом повозки, и, когда дошел до той, где прятался Изак, тот явственно почувствовал силу этого взгляда. В фургоне сразу стало холодно, словно ни с того ни с сего наступила зима, и Изак рухнул на дно, в страхе и изумлении ощущая, как чужой разум, полный необъяснимой, неизбывной ненависти, начинает вытеснять его собственные мысли. Но в следующий миг это прекратилось – так внезапно, что Изак содрогнулся от неожиданности.
– Он меня убьет, – застонал он. У него задрожали руки. – Он убьет нас всех.
Хорман повернулся и дал сыну подзатыльник, чтобы тот замолчал.
– Тогда ему придется встать в очередь за мной. Лучше заткнись!
Изак снова нырнул на дно.
Незнакомец некоторое время рассматривал горизонт, потом снова повернулся к Карелу.
– Меня зовут Аракнан. Я такой же наемник, как и вы. Я получил два задания, и второе из них требует, чтобы я передал мальчику послание, если тот откажется пойти со мной. Вели своим людям опустить луки. Тот, кто нанял меня, могущественнее, чем вы можете себе вообразить. И вот это послание.
– Карел почувствовал, как что-то появилось в его руке, а потом незнакомец одним прыжком покинул русло высохшей реки. Такой прыжок не смог бы совершить ни один уличный акробат, но человек этот приземлился на ноги так легко, что ни один камешек не шелохнулся и не скатился вниз. И в тот же миг незнакомец исчез.
Люди из каравана попытались последовать за ним, но, когда им все-таки удалось выбраться наверх, они никого не увидели и даже не смогли понять, в какую сторону отправился незнакомец. В конце концов, не желая тратить время на погоню за призраком, хозяин обоза позвал всех назад, и караван снова тронулся в путь почти в полной тишине.
Все погрузились в свои мысли, и Изак подскочил от неожиданности, когда несколько часов спустя над ним склонился Карел и зашептал на ухо:
– На нас взирала сверху сама Нифал, точно, я чувствовал ее присутствие.
– Значит, и я, наверное, почувствовал именно ее? Богиню? – спросил Изак, не совсем уверенный, что испытанные им ощущения могли иметь божественное происхождение.
Наемник кивнул, глаза его обратились к западному горизонту, обиталищу богов. Он ясно видел, как Аракнан сдержал свой гнев – несомненно, потому, что вмешалась сама богиня.
– Мы остановимся у ближайшего святилища и принесем жертву. Я так и не понял, чего хотел от тебя Аракнан, но вряд ли чего-то хорошего.
Он нахмурился, но вскоре шутливо толкнул Изака локтем в бок.
– Боги взирали на тебя с небес, сынок, возможно, у них появились кое-какие планы на твой счет. Вероятно, ты вскоре узнаешь, что в жизни есть вещи и похуже, чем тюки с тканями.
Изак крепко сжал губы и решительно смотрел на север, туда, где раскинулись холодные лесистые долины и покрытые туманом горы. Ту землю его племя звало своим домом. Там бог Нартис ярился в небе над городом с высокими башнями, где жили темноволосые фарланы. Вперед, на север, к повелителю бурь.

ГЛАВА 2

Тира, резиденция и сердце деспотической власти, чутко дремала посреди Паутинных гор. Увенчанная семью огромными башнями, оплетенная клубами тумана, Тира славилась как старейший город Ланда и, в придачу, самый прекрасный. Темные мощеные улочки вели прямо в лес, спускавшийся с горной гряды. Лесные смотрители, патрулировавшие в горах, говорили, будто сверху город похож на огромный серый камень, медленно обрастающий мхом. Никто, кроме них, не поднимался в горы, потому что там бродили боги и чудовища. За три тысячи лет Фарлан перешагнул пределы прежнего города и углубился в Великий лес, но лес от этого не перестал быть диким.
В ту ночь существо, забравшееся далеко от дома, решилось выйти на улицы города, подгоняемое отчаянием и голодом. Оно стало избранником, поскольку было героем Западных туннелей, главного поля боя в затянувшейся войне. Его сделали избранником еще и потому, что лишь сильнейший мог выдержать ритуалы, необходимые для выполнения миссии. Несмотря на риск попасть в руки людей, искатели целыми группами отправлялись во все уголки страны, выслеживая артефакты, столь важные для их народа.
Неизвестно, какие заклятия выжгли жрецы на теле избранника, но теперь благодаря им искатель ощущал магию: едва почуяв в воздухе горьковатый запах, он страдал так, что его муки были сравнимы только с мучениями наркомана.
Почти бездумно он продвигался все дальше, исполненный решимости найти то, что искал, хотя все его товарищи уже были растерзаны лесными тварями.
Преданность гнала искателей на север, она же толкала их, ослабевших и напуганных, на смерть в тех землях, где воздух был пропитан множеством запахов, где от холода немели конечности, где беспрестанно лил дождь.
Боги не смогут забрать отсюда его душу, и искатель боялся, что не сумеет присоединиться и к душам прародителей в храме Предков, чтобы охранять грядущие поколения, – слишком далеко он забрел от дома.
Выслеживающие искателя демоны снова взяли след. Он слышал их леденящие душу голоса даже сейчас, ступая по мостовой. Ребенок внутри него хотел повернуть назад и кричать, умоляя о передышке, а его больное сердце с огромным трудом заставляло его двигаться вперед. Зато воин в нем говорил: «Беги или умрешь». Стенания демонов раздавались в тумане со всех сторон, как будто издалека. На самом деле они были уже рядом. Искатель чувствовал это.
Он побежал, не разбирая дороги, но попал в тупик – дальше бежать было некуда. Со всех сторон его окружали глухие каменные стены, единственное окно было слишком высоко, чтобы в него забраться. Справа тянулась невысокая стена склада, но он слишком устал, чтобы через нее перелезть. Настал его последний час. Задыхаясь, искатель попытался втянуть в измученные легкие сырой удушливый воздух, и всего лишь на краткий миг вспомнил тепло дома – перед тем, как изготовить когти к бою. Поднявшись во весь рост и собрав последние силы, он издал боевой клич. Так воин демонстрировал свою отвагу и вызывал врагов на бой.
Потом он пригнулся, подобрал под себя конечности, приготовившись к сражению, и ночной туман разорвал свистящий рык. Сразу трое набросились на него и повалили наземь.
А потом его незрячие глаза уже не видели, как враги рвали на куски его тело, уши не слышали гортанного рычания, когда те пожирали его плоть и высасывали кровь.

Человек стоял и смотрел на умирающего, но не испытывал никаких чувств по отношению к побежденному жалкому существу. Он ничего не знал о расе сиблисов, кроме того, что в этих краях им было не место.
Длинные одежды заколыхались, когда человек тенью двинулся по мощеной улице. Но все же, что подвигло сиблиса забраться так далеко от дома, в эти неприветливые места? В незнакомце проснулось любопытство, и, плавно заскользив обратно к распростертому телу, он без труда отогнал огромных волков, чтобы склониться над останками.
Лишившись добычи, звери зарычали, отступили на шаг и ощетинились, готовые напасть, но когда поняли, с кем имеют дело, испуганно заскулили. Незнакомцу не было до них никакого дела. Волки опустили морды, прижались к земле и отползли на безопасное расстояние, а потом вскочили и бросились в лес. Они исчезли в тумане раньше, чем добежали до первых деревьев.
Человек опустился на колени и положил рядом свой лук. То был замечательный лук, полных шести футов, но его хозяин был необычайно высок и мог легко пользоваться таким оружием. По всей длине слегка изогнутого лука тянулся изящный узор, рога и наконечники были отделаны серебром, но истинным произведением искусства оружие становилось благодаря сцене охоты, изображенной с необычайным мастерством синей и белой краской.
– Еще один сиблис, – произнес человек вслух. Впервые за весь день он нарушил молчание, поэтому испытал удовольствие от звука собственного голоса, пусть даже его никто не слышал.
На прошлой неделе он находил другие такие же тела.
– Этот был искателем, – продолжал он говорить сам с собой. – Видимо, им туго приходится в войне, раз они вернулись к старой тактике. И все же, что могло привести его именно сюда?
Он знал, что сиблисы ввязались в бесконечную войну с четсами; борьба истощала силы обеих сторон, и никто не мог победить. А теперь сиблисы настолько отчаялись, что решились с помощью проклятия отправить своих воинов на поиски магии. Они пытаются добыть оружие для своих не столь многочисленных войск, иначе им грозит полное истребление.
На теле мертвеца были вырезаны руны, порезы так и не зажили и кровоточили из-за таящегося в них колдовства. Неужели сиблисы не понимают, каким мукам подвергают своих слуг?
– Боюсь, ты останешься сегодня без ужина, – заявил вдруг человек, посмотрев вверх, на тень, сидящую на крыше.
Послышалось невнятное, явно не человеческое бормотание, тень исчезла. Какое бы существо там ни таилось, оно улетело насовсем – это было ясно с первого взгляда.
Человек перевернул тело, заметив длинные костяные наросты на запястьях сиблиса, – похоже, на его костях почти не осталось мяса. Сиблисы страшно голодали в этих чужих для них краях. Кожа существа была грубой и чешуйчатой, как у ящерицы, намного прочнее кожи человека, но незнакомец тем не менее насчитал на ней с дюжину еще не заживших ссадин и порезов.
Он схватил тело за ногу и зашвырнул на крышу склада, у которого и погиб сиблис. По крайней мере, этой ночью к трупу никто не подберется. Горгульи придерживались своей территории, к тому же охотились только при свете и не выслеживали добычу по запаху; только что улетевшая горгулья уже не вернется, а другие не сунутся на чужую территорию.
Владелец ближайшего дома, наверно, услышал шум. Раздался приглушенный крик, в одном из верхних окон загорелся слабый огонек, а потом в окне появилось круглое лицо мужчины: его многочисленные подбородки колыхались от гнева. Из глубины комнаты послышались женские вопли.
– Именем Бахля, что там такое?
Мужчина поморгал, прогоняя сон, и принялся разглядывать улицу, сжимая в одной руке свечу, в другой – дубинку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58