Вейнберг начал передвигать их по поверхности стола. На его лице появилась улыбка.— Мы будем хорошими партнерами! Посмотри, они совпадают!Браун посмотрел и тоже улыбнулся. Линии разреза фрагментов совпадали точь-в-точь. Он улыбался еще и потому, что его “достойному” новому партнеру было неизвестно, что еще два фрагмента находятся в верхнем ящике его стола в участке. Всего получалось четыре фрагмента, а то, что эти два совпадали, могло дать ценное что-то, кто знает? Так что Браун и Вейнберг улыбались и были довольны друг другом.— Теперь имена, — сказал Вейнберг масляным голосом.— Юджин Эдвард Эрбах, — улыбаясь сказал Браун.— Джеральдина Фергюсон, — улыбнулся в ответ Вейнберг.— Эрбах мертв, — сказал Браун, и улыбка исчезла с лица Вейнберга.— Что?! — закричал он. — Какого черта...— Он был убит в среду вечером. Полиция обнаружила...— Мертв?! — заорал Вейнберг. — Мертв?!— Мертв, — подтвердил Браун. — Но полицейские нашли...— Это надувательство? Что происходит? Что еще за хитрости?— Тебе надо слегка остыть, — сказал Браун.— Остыть?! Да я сейчас разнесу твою башку на миллион кусков, вот что я сделаю!— У него была часть фотографии, — тихо произнес Браун.— Что? У кого?— У Эрбаха.— Часть нашей фотографии?— Вот именно.— Почему же ты сразу не сказал? Где она?— Ее забрали полицейские.— Полицейские? Господи боже, Стокс...— Их можно подкупить, — сказал Браун. — Точно так же, как и всех остальных. Эрбах мертв, и все, что они у него нашли, скорее всего, лежит в бумажном пакете под присмотром какого-нибудь полицейского клерка. Все, что нам надо, — это выяснить — где? А потом сунуть кому-нибудь в лапу.— Не люблю иметь дел с легавыми, — буркнул Вейнберг.— А кто любит? Но для того, чтобы выжить в этом городе, время от времени приходится это делать.— Самые отъявленные воры на свете, — убежденно сказал Вейнберг.— Послушай, — сказал Браун, — если даже мокрое дело можно замять за пару банкнот, то мы вполне можем получить фрагмент Эрбаха, может быть, всего за какие-нибудь полсотни долларов. Все, что нам надо, это узнать, где он?— А как мы это сделаем? Позвоним в полицию и спросим?— Может быть. Мне надо немного подумать над этим. Теперь, как насчет этой Джеральдины... как ее там?— Фергюсон. Она держит картинную галерею на Джефферсон-авеню. Я перерыл ее квартиру уже шесть или семь раз, но фото так и не нашел. Не удивлюсь, если она прячет его в одном интересном месте, — сказал Вейнберг и захохотал. Браун рассмеялся вместе с ним. Они по-прежнему были добрыми старыми приятелями и по-прежнему взволнованы и обрадованы тем, что их фрагменты совпали.— У тебя есть копия этой штуки? — спросил Браун.— Естественно. А у тебя?— Естественно.— Ты хочешь поменяться, так что ли?— Ну да.— Сделано, — сказал Вейнберг и взял со стола фрагмент Брауна. Тот взял оставшуюся часть, и оба довольно улыбнулись.— А теперь выпьем, — предложил Вейнберг. — Нам надо разработать стратегию.— Правильно, — поддержал его Браун. Пока они шли к двери, он как бы невзначай спросил:— Между прочим, как тебе удалось раздобыть свою часть снимка?— Буду счастлив тебе рассказать, — ответил Вейнберг.— Отлично!— Как только ты мне расскажешь, как на самом деле раздобыл свою, — прибавил Вейнберг и засмеялся.Браун вдруг подумал, кто же из них двоих более искренен? Глава 5 Все происходило слишком быстро и легко.Если добыть 750 тысяч долларов было всегда так просто, то Браун определенно занимался не своим делом. Он почти желал, чтобы они с Вейнбергом на самом деле были партнерами. В этом большом человеке, несмотря на то, что он был уголовником, было что-то такое, что импонировало Брауну. Они не расставались до двух часов ночи. Прикончив большую бутылку шотландского виски и называя друг друга Арти и Эл, они решили, что теперь Браун предпримет попытку договориться с Джеральдиной Фергюсон. Вейнберг уже несколько раз побывал в галерее с предложением купить фрагмент фотографии, который, как он был уверен, находится у нее, но каждый раз она делала вид, что понятия не имеет ни о каких фотографиях и фрагментах. Вейнберг сказал, что он точно знает, что у девушки есть то, за чем они охотятся, но не объяснил, как он это узнал. Браун заметил, что это чертовски неудачный способ начинать партнерство, а Вейнберг ответил, что сам Браун начал его еще хуже, неся всю эту чушь о заключенном из Юты — это прямо из мультфильма о Микки Маусе. Неужели Браун думает, что он во все это поверит?Браун сказал:— Ладно, думаю, что у нас обоих есть свои причины скрывать источники информации.А Вейнберг ответил:— Может быть, когда мы узнаем друг друга получше, но я никогда не думал, что моим партнером будет черномазый.Браун посмотрел на него.Для белых было обычным называть негров черномазыми, но для Брауна это слово всегда было и продолжало оставаться унизительным. Вейнберг улыбался счастливой пьяной улыбкой, и оскорбление скорее всего было непреднамеренным.— Тебе это не нравится? — спросил Браун.— Что?— То, что я черномазый, — сказал Браун, сделав ударение на последнем слове.Вейнберг уставился на него квадратными глазами.— Неужели я так сказал? Я так тебя назвал?!Браун кивнул.— Тогда извини! Я не хотел! — Он протянул руку через стол. — Прости, Арти!— Забудем об этом.Но Вейнберга понесло.— Может, я самый гнусный тип, каких только земля носит, может, я и способен на разные мерзости, но уж чего я не сделаю, так это не назову тебя черномазым. Если бы я так не надрался, я бы не сказал ничего такого..., что могло бы обидеть моего доброго друга, да к тому же еще и партнера.— О'кей, — сказал Браун.— О'кей, прости меня, Арти, прости.— О'кей.— О'кей, — сказал Вейнберг. — Пойдем домой, Арти. Арти, я думаю, нам пора домой. Меня в барах вечно тянет в драку, а я не могу позволить себе никаких неприятностей, пока мы не обтяпаем наше дельце, а? — Он подмигнул. — О'кей? — Он снова подмигнул. — А завтра утром ты навестишь эту малышку, Джеральдину Фергюсон. Ты ей скажи, что если она не отдаст нам картинку, мы заявимся к ней и сотворим с ней что-нибудь жуткое, о'кей? — Вейнберг ухмыльнулся. — Я не могу придумать ничего такого прямо сейчас, но утром что-нибудь придумаю, о'кей?В субботу утром Браун запечатал в конверт, полученный у Вейнберга, фрагмент фотографии, имя и адрес Джеральдины Фергюсон, и опустил его в почтовый ящик у ворот дома № 1134 на Калвер-авеню, в трех кварталах от 87-го участка. На почтовом ящике стояло имя “Кара Бинери” — маленькая шутка Стива Кареллы — “карабинеры” по-итальянски означает “полиция”. Было решено, что Браун должен держаться подальше от участка. Но ему хотелось, чтобы Карелла смог получить всю информацию уже по дороге на работу.У самого Брауна рабочий день начался, можно сказать, совершенно очаровательно. Впрочем, и закончился он довольно “очаровательным” образом.Джеральдина Фергюсон оказалась невысокой белой женщиной лет тридцати, с длинными прямыми волосами, карими глазами и полными чувственными губами. Она была одета в лиловые расклешенные спортивные брюки и мужскую рубашку из бледно-лилового атласа. В ушах были большие золотые серьги в форме колец.— Доброе утро, — встретила она Брауна ослепительной улыбкой. — Чудесное утро, не правда ли?— Замечательное, — отозвался Браун.— Вы пришли по поводу Гонзаго?— Думаю, что нет, — ответил Браун. — А что такое “гонзаго”?— Луис Гонзаго, — сказала она и снова улыбнулась. — Это художник. Я думала, вы хотите посмотреть его картины, но мы их уже сняли. Вы поедете в Лос-Анджелес?— Да нет, как-то не собирался.— Со следующего вторника там начнется его выставка в “Хэррон-гэллери”. На Сепульведа.— Нет, я не поеду в Лос-Анджелес.— Очень жаль, — снова улыбнулась она.Прекрасно сложенная, ростом около пяти футов девяти дюймов, она была быстра и грациозна, что очень понравилось Брауну. В ее карих глазах отражался солнечный свет, проникавший сквозь витрину, на губах время от времени мелькала быстрая улыбка. Она широко раскинула руки и добавила:— Но у нас полно и других картин, так что если хотите, буду рада вам помочь. А хотите, можете посмотреть сами. Что вас интересует? Живопись или скульптура?— Ну... — замялся Браун, думая, как бы ему получше соврать. — Это ваша собственная галерея? — спросил он, уклоняясь от прямого ответа.— Да.— Значит, вы и есть мисс Фергюсон? Я хотел сказать, это ведь Фергюсон-гэллери, так что я подумал...— Вообще-то миссис Фергюсон. Но на самом деле уже нет, — добавила она, и опять быстро и открыто улыбнулась. — Я была замужем за мистером Фергюсоном, мистером Гарольдом Фергюсоном, но мы больше не делим хлеб и постель, так что хотя я — по-прежнему Джеральдина Фергюсон, но больше не миссис Фергюсон. О, черт! — сказала она. — Почему бы вам не называть меня просто Джерри? А вас как зовут?— Артур Стокс.— Вы полицейский, Артур? — решительно сказала она.— Нет. С чего вы взяли?— Вы большой как полицейский, — она пожала плечами. — К тому же у вас с собой револьвер.— Разве?— Да. Вот здесь, — сказала она и показала, где именно.— Я думал, его не видно.— Гарольд работал с бриллиантами, и у него было разрешение на ношение оружия. Он носил здоровенный револьвер в наплечной кобуре, точно там же, где и вы. Сами понимаете, если ваш муж постоянно ходит с револьвером, то вы привыкаете к тому, как это выглядит. Поэтому я заметила ваш револьвер сразу же. Зачем вам револьвер, Артур? Вы тоже занимаетесь бриллиантовым бизнесом?— Нет. Я работаю по части страховки.Он подумал, что для начала это достаточно честно, даже если он и “одолжил” это занятие у Ирвинга Кратча, хотя тот, насколько ему было известно, револьвера не носил.— Разве страховые агенты ходят с оружием? — спросила Джерри. — А я и не знала.— Да, если они занимаются расследованиями по страховому иску.— Неужели у кого-то украли картину! — воскликнула она. — И вы пришли сюда, чтобы проверить подлинность...— Нет. Не совсем.— Артур, — сказала она. — Я думаю, вы полицейский. Я и в самом деле так думаю.— Зачем полицейскому приходить к вам, мисс Фергюсон?— Джерри. Может быть потому, что я запрашиваю за картины такие непомерные цены? — улыбнулась она. — Я не делаю этого. Хотя, если честно, то — да. Не хотите ли взглянуть на какие-нибудь картины, пока вы решите — полицейский вы или нет?Она провела его по галерее. Стены были выкрашены в белый цвет, в нишах висели светильники, освещавшие картины и скульптуры. Ее вкусы в области живописи несколько отличались от вкусов Брауна — дикие цветовые сочетания, нереальные геометрические фигуры подавляли и не поддавались описанию. Материал для создания скульптур собирали, наверное, на свалке — автомобильные фары, приваренные к гаечным ключам; выкрашенная в красный цвет прокачка водопроводчика, прикрученная проволокой к вытертой щетке от швабры, и так далее в том же духе...— Я полагаю, что вы вряд ли придете в дикий восторг, — улыбнулась Джерри. — Какой вид искусства вы предпочитаете?— Э... я имел в виду совершенно особенную картину.— Кто-нибудь видел ее здесь? — спросила она. — А это не могло быть на выставке Гонзаго?— Не думаю.— А что это за картина?— Это не картина. Это фотография.Джерри покачала головой.— Здесь этого не могло быть. Мы никогда не устраивали фотовыставок с тех самых пор, как я владею галереей, то есть около пяти лет.— Это даже не целая фотография, — сказал Браун, пристально глядя на нее.— Ого! — на этот раз Джерри не улыбнулась. — А что случилось с тем парнем?— С каким?— С тем, что побывал здесь три или четыре тысячи раз за последние два месяца. Довольно высокий, с длинными светлыми волосами. В первый раз он сказал, что его зовут Эл Рейнольд, а потом забыл и во второй раз представился Элом Рэндольфом. Он тоже из полиции?— Никто из нас не работает в полиции.— Мистер Старк...— Стокс, — поправил Браун.— Маленькая проверка, — улыбнулась Джерри. — Мистер Стокс...— Артур.— Артур, у меня нет того, что вы ищите. Поверьте. Если бы было, то я бы продала это вам. За хорошую цену, конечно.— Цену можно назначить хорошую.— Что значит “хорошую”?— Назовите сами, — предложил Браун.— Ну хорошо, вы видите ту картину Олбрайта, вон на той стене? Размером она приблизительно в четыре квадратных фута, и галерея получит за нее 10 тысяч долларов. Рядом с ней картина поменьше, это Сандрович, стоит пять тысяч. А вон та крошечная гуашь на дальней стене стоит три тысячи. Какого размера ваша фотография, Артур?— Понятия не имею. Мы говорим о целой фотографии или о той части, которая есть у вас?— Обо всей фотографии.— Пять на семь? Шесть на восемь? Я только прикидываю.— Значит, вы никогда не видели фотографию целиком?— А вы?— Я никогда не видела даже того крошечного кусочка, который вы ищите.— Тогда откуда вы знаете, что он крошечный? — спросил Браун.— Во сколько вы с вашим приятелем его цените, Артур? Крошечный или какой-нибудь еще?— А он у вас есть?— Если я сказала “нет” ему, то почему я должна сказать “да” вам?— Может быть, я внушаю больше доверия?— Конечно, вы только посмотрите на него — вот он, черный супермен. — Джерри улыбнулась. — Быстрый, как катящийся арбуз, и способный одним махом перепрыгнуть самого здоровенного громилу...— ...который в обычной жизни, — продолжил Браун, — скромный Артур Стокс из журнала “Эбони”.— Кто вы на самом деле, Артур, в обычной жизни?— Страховой инспектор, я ведь уже сказал вам.— Ваш приятель Рейнольдс или Рэндольф, или как его там, совсем не похож на страхового инспектора.— На свете нет двух одинаковых страховых инспекторов.— Верно. Только полицейские и воры выглядят и разговаривают одинаково. Вы и ваш дружок — полицейские, Артур? Или воры? Кто?— Может быть, один из нас полицейский, а другой — вор.— Кем бы вы ни были, но у меня нет того, что вам нужно.— Думаю, что есть.— Вы правы, — произнес чей-то голос сзади. — Есть.Браун обернулся. Дверь в противоположной стене была распахнута, а на пороге стоял блондин в коричневом костюме, положив руку на дверную ручку. Рост — около пяти футов десяти дюймов, жилет под пиджаком, очки в золотой оправе, галстук в коричневую и золотую полоску. Он быстро подошел к ним, протянул Брауну руку и представился:— Брэмли Кан. Как поживаете?— Брэм, какого черта ты во все суешь нос? — сказала Джерри.— Артур Стокс, — сказал Браун. — Рад с вами познакомиться.— Если мы собираемся поговорить о деле...— Мы не собираемся ни о чем говорить, — перебила его Джерри.— ...то мне кажется, — продолжил Кан своим мягким голосом, что нам лучше перейти в офис. — Он сделал паузу, посмотрел на Джерри, потом снова на Брауна. — Ну, так что скажете?— Почему бы и нет? — сказал Браун.Они направились в дальний конец галереи. Офис оказался маленьким и просто обставленным — модернистский стол датского дизайна, на противоположной стене — единственная в комнате картина (обнаженная женщина, написанная в натуралистической манере), толстый серый ковер, белые стены, белый светильник в виде шара и нескольких легких стульев. Джерри Фергюсон с недовольной гримаской уселась неподалеку от Кана, подобрав ноги и подперев подбородок ладонью. Кан расположился за столом в старомодном вращающемся кресле, которое казалось совершенно неуместным в такой стильной обстановке.— Я партнер Джерри, — объяснил Кан.— Только в галерее, — огрызнулась Джерри.— А также ее деловой советник.— Это у меня есть для тебя один совет, — запальчиво сказала Джерри. — Держи свой нос...— У Джерри характер, — сказал Кан.— У Джерри партнер — ничтожество, — сказала Джерри.— О, боже! — мотнул головой Кан.Браун наблюдал за ними, пытаясь определить — “голубой” он или нет. Его манеры были жеманными, но в то же время и не женственными, у него был мягкий голос, но в нем отсутствовали женские интонации, столь характерные для гомосексуалистов, его движения были легкими и экономными, но не напоминали движений танцора. Браун так ничего и не решил. Самый отъявленный гомосексуалист, какой только попадался Брауну, имел борцовское сложение и двигался непринужденно с грацией грузчика.— Та что там насчет фотографии? — спросил Браун.— Она у нее есть, — сказал Кан.— У меня ее нет, — сказала Джерри.— Может быть, мне оставить вас вдвоем ненадолго? — предложил Браун.— Сколько вы собираетесь заплатить за нее, мистер Стокс? — спросил Кан.— Это зависит...— От чего?Браун промолчал.— От того, есть ли у вас другой фрагмент — таков ответ!Браун опять промолчал.— У вас ведь уже есть какая-то часть, не так ли? Или несколько?— Так она продается или нет? — спросил Браун.— Нет! — сказала Джерри.— Да, — сказал Кан. — Но вы еще не сделали никаких предложений, мистер Стокс.— Сначала я хотел бы взглянуть на нее.— Нет! — сказал Кан.— Нет! — сказала Джерри на секунду раньше Кана.— Сколько частей у вас уже есть, мистер Стокс?Нет ответа.— Является ли второй джентльмен вашим партнером? Имеется ли у вас больше, чем один фрагмент?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14