И как бы Анисим ни относился к травам, а каменный зверобой у него на особом счету. И жажду утоляет, и силы вливает. Другой раз с ног валит усталость, заварил в кружечку зверобоя, попил, будто подменили ноги – хода запросили. Анисим и держит про запас эту травку, наособицу, в узелке.
Ужинали отец с сыном довольные. Жаркое из глухаря запивали настоем из трав.
– Разговоры говорить или карниз строгать? – пересаживаясь с лавки на чурочку к печной топке, спросил Анисим.
– И разговоры говорить, и строгать, – прибирая со стола, откликнулся Гриша. – И когда же мы обналичку пришьем?
– Сей момент, подсветим костерком и приладим… – Анисим собрал обналичку, гвозди в карман, за топор – и в дверь. И Гриша за отцом следом поспешил.
Хоть льдина и смотрелась бельмом на глазу, а подогнали, окантовали обналичку, в кружевную оборку вставили, и ожил глаз.
– Папань, дома такую же на свое окно сработаем. Ладно? – Гриша и с одной стороны, и с другой забежит.
– Ладно-то, ладно… да обосабливаться нехорошо, что соседи скажут?
– Пусть завидуют.
– От зависти многие беды и проистекают, сын. Зависть, она, как ржа, подтачивает… не завидуй, сын, сердце надорвешь.
– Я никогда и не завидую, – заоправдывался Гриша.
– Ну вот и ладно, вот и хорошо, – собрал инструмент Анисим и, ссутулясь, вошел в зимовье.
Гриша убрал к трубе лесенку, затушил костер. Сквозь ветки месяц тронул карниз зимовья, и пала на снег тень, похожая на скворечник.
Гриша привалился на лесенку, постоял и вспомнил, что завидовал он Октябрину Глотову, когда тот прикатил к клубу на велосипеде. Не только он, весь поселок собрался – хоть за руль подержаться… Гриша вошел в зимовье. В потемках разулся и ощупью на нары, отец уже лежал. «Будет случай – скажу папане, что завидовал», – решил Гриша. И вскоре уснул. Открыл глаза: отец, как всегда, на чурбачке против топки сидит.
– Вставай, Григорий, умывайся да побежим.
– У меня, папань, предчувствие – волк сидит…
– Сон, что ли, видел?
– Не сон, а сидит. – Гриша через силу натянул ссохшиеся за ночь бродни, потоптался около нар, обмял обувку. Взял со стола приготовленную на умывание кружку с водой, горстью из мешка нагреб в карман орехов – заодно и белку покормить.
– Хорошего понемногу, сын… – Анисим стал разливать чай.
Гриша и без объяснения понял, к чему клонит отец. Собираться пора домой.
И радостно на душе, и тревожно, и не поймешь – чего больше.
– Да не суетись, ешь хорошенько, – придвинул жаркое Анисим.
– Да ты что, папаня, под нос… достану. Не у мачехи рос.
– Заждались нас, – протянул голосом Анисим. – Если смотреть с нашего бугра, так и не шибко загостились, а им-то показалось – знаю как. Мать, поди, все глаза проглядела.
Анисим допил свою кружку.
– Сегодня, однако, котелок с собой не понесем. Налегке туда и обратно – заберем капкан…
– А волки?
– За волка – баран, за волчицу – два… Придется брать, – посмеялся Анисим. Подождал, пока Гриша наденет фуфайку, и тогда задул коптилку. Анисим с топором за опояской, Гриша с ружьем за плечом – встали на лыжи и по небитой лыжне, как по барабану, пошли.
Все бы ничего, да рукавички выносились – руки у Гриши от холода заходят. Он и пальцы в кулак сжал и придерживает около бедра, чтобы не потерять рукавички.
– Какие-нибудь изменения замечаешь, Григорий?
Гриша окинул взглядом округу.
– Все на месте, горы не сдвинулись. Разве только ворон прибавилось – горланят.
– То-то и оно.
И снова добавил ход.
На свороте к капкану Анисим уже поджидал Гришу.
– Ну, так как насчет предчувствия?
– Говорил же, – не отступает от своего Гриша.
Как только вышли на прямую через речку, Анисим увидел, что вокруг колодины снег сбит.
Анисим остановился, передернул на пояске с поясницы на живот топор и протянул руку за ружьем, перезарядил его пулей. И пошел на изготовку.
– Папань?!
Анисим обернулся.
– Я-то с чем? – развел Гриша руки.
– Н-да. Обезоружил. Нечего сказать. Дак тебе что, топор или… – показал Анисим ружье с надеждой, что Гриша откажется.
– Ружье, – подошел Гриша, чтобы взять ружье.
– Тогда придется тебе вперед идти…
– Пойду, – согласился Гриша.
– Постой, Григорий, – как бы вспомнил Анисим, – осмотримся…
– А чего смотреть? Капкан вот здесь стоял – потаск тянется в лес, по следу и идти.
Анисиму и возразить нечего. И опять же, а ну как затаился волк, да, скажем, на волоске нога в капкане. Бросится на парня, а тот не успеет выстрелить или хуже того – промахнется…
– Слушай, Гриша…
– Папань, ты чего крутишь? Разогрелись, а теперь…
– В том-то и дело, что кручу, – признался Анисим. – Кто его знает, что у него на уме…
– Мы-то друг у дружки не все знаем, а ты захотел…
– Ладно, давай развернем наступление в цепь, – вышел из положения Анисим. – Не торопись только…
Буровил целик Гриша с одной стороны, Анисим – с другой, а след волка посередке. Втянулись с берега в лес – и все чаще останавливался, разметывая снег, волк, раскидывая со слюной кровь.
Грише стало жарко, захотелось сбросить рукавицы. Но след вдруг повернул и поднырнул под развесистую ель.
– Осторожнее, – сказал Анисим, подошел и, подняв ветви, заглянул под ель, но ничего не увидел, след уходил вглубь. «Легковатый волок привязал», – упрекнул себя Анисим, но, судя по всему, и волчина матерый. Гриша с Анисимом обошли ель и снова стали на след, но и десяти шагов не сделали, как Гриша вскинул ружье.
– Погоди, Григорий, – остановился Анисим.
Он все осматривал след, который тянулся за снежный бугор, но кинул взгляд, куда Гриша целился, и вдруг увидел окровавленную волчью пасть. Волк догадался, что за ним идут, вернулся по своему следу навстречу, увидел людей, затаился.
– Стреляй, – негромко скомандовал Анисим.
Грянул выстрел, всполошившись, заорали вороны. И волк потух, ткнувшись мордой в снег, только хвост еще выдавал судорогу.
К зимовью охотники возвращались на исходе дня. Мороз еще добавил, выжимая наледь, и она чадила грязным туманом, наполняя пойму реки. Небо освинцовело, и тяжелые темные тучи, словно на мели, лежали на лесистых склонах гор.
– Фу ты, думал, ошиблись. Не наше зимовье, – поднимаясь от реки, засмеялся Анисим.
– Смотрится, – остановился и Гриша.
– Не великая затея, а как красит… а?!
В закатном солнце резные наличники ярче оттеняли белизну бревен, и зимовье светилось.
– Не жалко покидать?
– Мы же не насовсем…
– Ну, тогда самовар поставить или костер оживлять?
– Костер-то, наш-то? – усомнился Гриша.
– Соберемся и с рассветом айда… или у тебя другое мнение?
– Я как ты, давай спички.
– Спички! – Анисим с лица даже сменился.
– Что с тобой, папань?
– Побудь здесь. – Анисим стремглав бросился в зимовье.
Гриша вошел за отцом.
– Так и есть. Остались ни с чем. Как еще зимовье не спалил…
– Ты чего, папань?..
– А то. Растоплял утром печку, спички положил вот сюда, на каменку, и забыл. Накалились и вспыхнули – вот и весь сказ.
– А на столе коробок был, – пошарил Гриша по столу. – Вот он, – жиденько побрякал коробком Гриша.
Анисим схватил у него из рук коробок.
– Это не те – остаток. Тот я достал утром.
Анисим высыпал на ладонь из коробка четыре спички.
– Не густо.
– Но и не пусто, – досказал Гриша, – чего паниковать?
Анисим хотел сказать, что без огня в такую пору в тайге – верная погибель, но промолчал. И то правда, теперь-то что руками махать.
– А я разве паникую? Одной спичкой можно миллион деревьев спалить, а из одного дерева, говорят, миллион спичек выходит, Гриша. – Он ссыпал снова в коробок спички. Пошарь, Гриша, в каменке, может, осталась какая искра, – попросил Анисим.
Гриша почти влез в каменку.
– Нет, папань. Живое тепло есть, а загнеты нету.
– Ну тогда – вот она спичка, на сегодня и на завтрашнее утро она же.
Гриша взял спичку, коробок – и в дверь. Анисим хотел остановить, дескать, растопляй каменку. Но осадил себя. «Каменку-то мы с собой в дорогу не возьмем».
Гриша расчистил старое огнище, собрал с обочины обгоревшие веточки, сучочки, уложил их шалашиком, содрал с краю сухой мох, накрыл шалашик. Надергал с березки ветренки, смял в пухлый комок, подсунул под шалашик и, мысленно перекрестившись, заслонив собой шалашик, чиркнул спичку. Сквозь мох потянулись белые струйки дыма, проглянул красный глазок и тут же прострелил мох стрельчатый огонек.
Анисим пришел с речки с полным котелком и попросил:
– Григорий Анисимович, не одолжите огонька на разжигу – взаимообразно?
– Бери, Анисим Федорович. Другой бы отказал, а я – душа нараспашку…
– Премного благодарствую, – сдержанно, с уважением ответствовал Анисим. Он перегнул вдвое сырую ветку, как щипцами подхватил пылающую головешку – и скорым шагом в зимовье. Гриша с котелком пошел следом за отцом. Анисим растопил печку, приставил к огню котелок, подождал, пока закипит. Заварил травкой, собирая на стол, поинтересовался:
– Ты замечал, Григорий, какое разное мясо у дичи? Хоть возьми того же глухаря, да и косача, и куропатку – мясо у них темное, а вот у рябчика, как у курицы на грудке, – белое… – Он положил перед Гришей попку глухаря.
– Ты не сказал, папаня, отчего рябчик наособицу.
– Лепешку пошто не берешь?
– А сам? В дорогу бережешь?
– До лепешек еще дойдет, – принялся Анисим за крылышко. Смачно обсосал студенистый бульон. – Про рябчика, признаться, я и сам в догадке. Птица как из яйца вылупилась, так и полетела… Ну ладно, – дохрустел косточками Анисим и встал из-за стола. – Дожевывай да приходи к костру. – Когда Гриша пришел, Анисим обезжиривал шкуру волка. Распластав ее на колодине, соскребал ножом сало, подрезанное мясо.
– Я такого инзимпляра еще не встречал, – то ли осудил, то ли похвастался Анисим, развешивая шкуру на жердь перед костром. – Пусть немного обыгает – проветрится…
Анисим принес мешок с рыбой и стал выкладывать на колодину, как на прилавок, мороженую, с побелевшими глазами рыбу, сортировать ленка, хариуса, тайменя. Гриша немало удивился: сколько добычи. Анисим пошел за орехами, а Гриша принес клетку с белками.
– Думаешь нести? Мотать будет. Подержи-ка мешок.
Гриша поставил клетку, взялся за мешок. Анисим сыпанул орехов, явно переборщил – отставил мешок к колодине. Сходил в зимовье, принес шмутье. Валенки он сразу отставил в сторонку. Одеяло суконное отрепанное долго вертел, будто приценивался, наконец, кинул на колодину. Узелок с мукой поставил к валенкам. Встряхнул соболиную шкурку и бросил на колодину, ворсистый мех ожил, заискрился, казалось, вот-вот одолеет колодину и уйдет под снег. Анисим сверху положил хрустящую легкую связку беличьих шкурок.
– В походе и пуговица имеет вес, – заметил он. Бутылку с рыбьим жиром на донушке поставил к узелку с мукой. Два топора, большой и маленький, большой сразу прислонил к колодине. Острие Гришиного топора он попробовал на палец, как будто от этого зависел его вес. «Можно было обойтись одним, опять без рук парня оставлю», – подумал Анисим и поставил рядом со своим топором. Взялся за стружок и так и эдак вертел в руках. И к валенкам ставил, и снова на колодину.
– Ах ты, пилу забыли, Григорий, сбегай, принеси пилу… Ружье, ружье захвати… Кружки, котелок не надо… – Когда весь товар был разложен и рассортирован по значимости, Анисим еще отступил на шаг, осмотрел все.
– Ничего не забыли, сын? Тогда начнем с моего кошеля. Держи, – подал он свой пустой горбовик Грише. – Буду складывать.
– Хватит, папань, куда столько… Оставь мне.
Анисим взял из рук Гриши горбовик, встряхнул несколько раз, снова отдал.
– Барана чуть не забыл, – спохватился Анисим и снял с вешала волчью шкуру.
Гриша знал, что за волка дают барана, за волчицу – два и отоваривают мукой и провиантом.
Анисим скатал в рулон и запихал в горбовик волчью шкуру, и сразу наполнился мешок. Анисим сунул рубанок, пощупал мешок, чтобы рубанок не угадал на спину. Выбрал поувесистее ленка, одного хвостом, другого головой в мешок, расклинил их таймешком, уже и хвост наружу высунулся. Анисим посмотрел на колодину, вздохнул: места нет, а рыба остается. И одеяло не бросишь, ночевка спросит. Хоть и через силу, а одеяло втолкал. Завязал горбовик, отставил в сторонку, будто коня отвел навьюченного.
– Ну, Григорий, подставляй свою торбу. Начнем с пушнины.
– Постой, папань, а орехи?
– Я же взял.
– Но не будешь каждый раз распаковываться, они же на дне мешка.
– Правильно, – согласился Анисим и бросил пригоршни орехов Грише в котомку.
– Это что, на один зубок.
– Да бери, мне разве жалко, – кинул еще пригоршню Анисим и запихал шкурки. – На, смотри, с мой ростом, – поставил он Гришин кошель к своему.
– А по весу? – не согласился Гриша.
– Будем теперь торговаться!..
– А как ты хотел?
– Белок в расчет не берешь? А топор, пила, капкан? Забыли капкан.
Анисим сходил к зимовью, принес капкан и не знал, что с ним делать: вертел в руках, пробовал на изгиб дуги, словно хотел их уменьшить.
– Капкан можно и оставить…
– Можно, да невозможно, – подхватил Анисим. – Как деду Витохе в глаза смотреть…
– А на кого деду Витохе в поселке ставить… – слабо возразил Гриша. – На девок разве? – что подвернулось, то и сказал Гриша.
С чужим добром, Григорий, не шутят – как ты, так и к тебе. С клеткой вот беда.
– Сверху приторочить, – Гриша приставил клетку к своему вьюку.
– Мотать будет.
– Я бы так и избушку понес, – вздохнул Гриша.
Были собраны горбовики, у костра оставались валенки, рыбий жир и на колодине ополовиненный рядок рыбы.
– Мы еще не решили, каким путем пойдем, – напомнил Гриша.
– Вроде бы договорились, каким сюда…
Анисим пошевелил костер, и красные искры веером посыпались на опушенные книзу ветки рядом стоящей ели.
– Все-таки знаем, на что рассчитывать… А у тебя какие доводы, Григорий?
– К слову спросил.
– К слову, так к слову сказать, три спички на всю дорогу, и головешку с собой не понесешь, – Анисим задумался.
– Риск – благородное дело.
– Риску тут нет, а природа, сын, легковерности не терпит…
– Мы же цари природы! Учитель по ботанике говорил, – выпалил Гриша.
– Когда же это успели царями стать? Пошли-ка стряпать, – поднялся Анисим, поднял с земли узелок с мукой, рыбий жир.
– Остальное оставим? – спросил Гриша.
– Ружье возьми, белок прикрой… Ничто так не торопит, сын, как вечность.
Анисим месил тесто, а Гриша починял фуфайку и наблюдал за отцом, отмечая разницу между стряпней отца и матери. Мать подсыпает муку на столешницу и катает и мнет тесто обеими руками, как бы и отталкивает и не отпускает от себя, а отец колобком макает в муку и мнет казанками. Да того круто промял колобок, что, когда начал стучать о стол, то колобок как гиря. Тогда колобок разделил на маленькие колобочки, покатал в ладонях, как катают мячик из коровьей шерсти, и приплюснул каждый колобочек, навалившись на него ладонью, да еще расшлепал, получились лепешки с блюдце величиной. Вынул из топки нагретую плиту, которой прикрывали печку, обмел ее пихтовым веничком и посадил на нее четыре лепешки. И плиту с лепешками снова запихал в устоявшийся вольный жар. И уже не отходил от печки.
Вынет лепешку, постучит, понюхает и опять садит в печь. Вкусно пахнет печеным хлебом. Гриша втягивает носом воздух и не может надышаться.
Наконец, Анисим вынимает подрумяненные золотой корочкой лепешки, снимает с плиты и по две в ряд садит на стол, накидывает на них рушник. Котелок с каменки Анисим переставляет в печь, и тот сразу запевает гнусаво.
– Ну вот, дожились до ручки – ни соли, ни мучки, – Анисим убрал со стола из-под муки мешочек. – На дорогу будет, а там Бог даст, – Анисим перекрестил лепешку, разломил напополам, половинку еще переломил и четвертинку положил на Гришину половину стола. – Разговеемся, – Анисим отложил кусочек, пожевал, сладко причмокивая. – Соли в самый раз… Бери, Гриша. Или чай подождешь?
Поужинали. Довольные прожитым днем, легли спать.
Утром Гриша открыл глаза и принялся рассматривать отца. Теперь уже свет не берегли – горела коптилка.
– Ты чего, сын, не признал?
– Приснилось, что ты подстриг бороду. Я еще во сне подумал, чем же ты стриг.
– Н-да, – только и сказал Анисим, а самого кольнуло: «Неужто в пути сблукаем?»
Гриша бегом из зимовья, горсть снега кинул в лицо и в зимовье влетел.
– Тебя кто за пятки хватает? Умываться не будешь?
– Я уже, – показал мокрое лицо Гриша.
– Медведь не умывается да его боятся… – вынул из печи котелок Анисим и поставил на стол.
Гриша сунул нос.
– Глухарятина…
– Зайчатина. Зайца тушил.
– Откудова?!
– Сам припрыгал.
– Ну тогда ладно, – выворотил Гриша кусок. – Папань, а у деда Аверьяна такая же была борода?
«Видать, не весь сон рассказал», – подумал Анисим. Сказанное Гришей не шло из головы.
– Если бы отпустил, может, и достигла дедовской, а окладом вроде бы как под дедовскую, – Анисим взъерошил снизу от подбородка свою каштановую с густой сединой бороду.
– Не мешает?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20