Гриша скорехонько выплеснул под стол воду из котелка, сбросил в котомку кружки, шапку в охапку – и за дверь.
– Да тут я, – сказал Анисим, настраивая капкан. – Не знаю, брать или не брать…
– Бери, папань, давай я понесу.
– Не в этом дело. Дед Витоха упреждал побелить капкан. С вечера бы, теперь когда возиться с побелкой. А ладно, поставим небеленый, – махнул рукой Анисим и перекинул капкан через плечо, капкан звякнул и затих.
– Огрызается еще!
– Злой. В самый раз на волка. – Гриша уже стоял на лыжах с шапкой в руке.
Анисим, не торопясь, вдел одну ногу в крепления, пошевелил из стороны в сторону, как бы проверяя надежность его, другую… Потоптался на лыжах.
– Боишься, папань, разнесут…
– Э-эх! – Анисим неожиданно резво взял с места под спуск к речке.
– Берегись! – крикнул Гриша, выправляя лыжи на след отца. С разбегу лыжи не ходко пошуршали на спуске, а на пологом месте застопорились – не было наката, тянули ногу. И идти на лыжах пришлось так, как ходят в валенках не по ноге.
Впереди маячила спина отца, и Гриша решил срезать углы, чтобы догнать его. С силой отталкиваясь палкой, он стал выправлять на речку, но палка протыкала глубокий снег, застревала, одергивая Гришу. Приходилось притормаживать, чтобы выручить палку. А отец все отдалялся. Наконец, Гриша выбрался из снежного плена, выехал на лед, и сразу загрызло лыжи.
За ночь наледь взялась коркой, а сверху ее словно посыпали крупной солью. «Режу лыжи», – пожалел Гриша и снова вернулся на берег на след отца. И что было духу пустился догонять его.
– Ты чего, сын, мечешься? – спросил Анисим, не оборачиваясь.
– А ты видел, папань, следы?
– Заячьи? Следов много. Ты про какие?
– Соболь нарисовал – вот…
– Мышкует, – добавляя ходу, определил Анисим.
– Была бы собака, – приноравливаясь к шагу отца, крикнул Гриша.
Анисим приостановился.
– В таком снегу собаке делать нечего… Кулемку бы здесь поставить, – показал Анисим под напуск берега, куда нырнул след. – Наш бы зверек был.
– Давай сделаем, – сразу вдохновился Гриша.
– А когда? Настроились на волка. – И Анисим пошел дальше.
Под лыжи ложился неустойчиво призрачный зыбкий сумрак, и неплотный затемненный от леса снег как бы оползал, надвигаясь навстречу.
– Папань, а если забраться во-о-н на ту гору. Видишь впереди как блестит?
– Ну и что?
– С самой макушки сигануть, а?
Анисим остановился, разморозил в руке с усов настрогавшиеся сосульки, посмотрел на дымившуюся сизой изморозью гору.
– Если с той вершины да с разбега на наших конях, дак на другой склон через падь перемахнешь. И подкатишь к самому крыльцу нашего барака.
– Маманя встретит, Сашка, Маша… – обрадовался Гриша.
– Соскучился? – обернувшись, спросил Анисим.
Гриша покивал.
– Я тоже, – признался Анисим и было снова тронулся идти, но Гриша спросил:
– А разве нам в эту сторону домой? Мы же спускались вон с той горы, – развернувшись на свой след, показал Гриша. – Речку-то мы не переходили…
– Правильно, она справа осталась.
– А теперь как выходить, своим следом?..
– Можно и по речке, выведет, думаю, к жилью, – Анисим пошел, но опять задержал ход. – Как ты мыслишь, Григорий? Побежим по речке или ломить через хребты будем?
– По речке. Посмотрим места.
– А ну как петлять начнет?..
– Костры палить будем, папань.
– Костры потребуют топора и хребта, а так окочуришься.
– Окочуришься, – согласился Гриша, пряча озябшую руку в рукавичку с рваным напалком за пазуху.
Перед восходом солнца всегда поджимает мороз, Гриша дунул – гудит. Лыжи уже обкатались, податливее стали, не тянут ногу, слышно только шипение, словно ступают в горячий снег. Серенькая с черной головкой пичужка увязалась и тенькает в след, перелетая с ветки на ветку, словно отговаривает идти дальше.
В изгибе излучины Анисим вдруг остановился. И Гриша наехал на его лыжу. Анисим полуобернулся, приставив палец к губам, и показал на склонившуюся березу над речкой.
В холодных лучах солнца на заснеженной березе, словно засахаренные, сидели птицы. Анисим снял ружье и передал Грише. Гриша не дыша взял. Но рябчики, как видно, и не собирались улетать. Только один на самой макушке проявлял беспокойство, крутил во все стороны головой.
– Снять? – тихо спросил Гриша.
– С подходом, – так же тихо ответил Анисим.
Только Гриша сошел с лыжни и сделал несколько шагов, как птицы фыркнули с березы и разлетелись в разные стороны.
– Говорил, – опустил ружье Гриша, – надо было с места стрелять.
– Пусть жируют, – подбадривающе сказал Анисим, – на обратном пути подберем.
Гриша все еще высматривал, куда же делись птицы. Он увидел на взгорке рябины без листьев и снега. Гроздья ягод светились. «Интересно, почему рябчики сидели на березе, а не на ягодах?» – хотел спросить отца, но тот уже заходил в изгиб излучины, и Гриша поспешил за ним.
Перед самым отстоем Гриша настиг Анисима. Здесь наледь наморозилась террасой, и Анисим, как по ступенькам, поднимался на плесо. Гриша спустился на речку, лыжи на льду его подернули, и он упал навзничь, слетела шапка. Гриша снял лыжи, подобрал шапку и понес их в руках. После лыж ноги казались воздушно-легкими. Гриша взбежал на террасу, ступил на снег и почувствовал хлябь, вернулся на лед, обчистил бродни рукавичкой. Надел лыжи.
Анисим у прижима что-то рассматривал, и Гриша бегом к нему. На льду валялись кустистые изюбриные рога. Снег вокруг был сбит и окровавлен.
– Зарезали?!. Раздербанили!.. – Гриша окинул взглядом побоище. – Вот это да! Папань, смотри, – подергал за рукав отца Гриша, когда тот собирался пересечь речку к отстою, и показал на сухостоину. – Кошка сидит?!
Анисим вскинул глаза.
– Откуда кошке взяться – соболь! – И, не спуская глаз со зверька, пошел к дереву, Гриша за ним. Соболь сидел на вершине сухостоины.
– Смотрит и не убегает…
– Тяжелый он, – определил сразу Анисим. – Ишь, как его расперло – на дармовщину. Дорвался до волчьего стола, – говорил Анисим, не спуская глаз со зверька.
Зверек фышкнул угрожающе, поднял заднюю ножку и брызнул струйкой с едким запахом.
– Ах ты, охальник, вот я тебя, – протянул Анисим руку за ружьем, но задержал. – Может, ты сам, Гриша?..
– Давай, папань! Уйдет!
Охнувший выстрел разорвал голубой настоянный на снегах воздух, и дерево заволокло грязноватой дымкой. Гриша услышал, как зверек падал, когтями царапая дерево.
Анисим поднял за хвост серебристо-черного с оскаленным беззубым ртом соболя. Мех зверька на солнце сверкал, искрился серебряной чернью.
– Ясно, почему он не ушел, так я и думал, – взвешивая на руке соболя, сказал Анисим. – Объелся. А вот его и дом, – склонился Анисим к дуплу. Сунул нос и Гриша.
– Воняет, – Гриша сунул в дупло руку. – Теплое еще, – вынул он горсть гнилушек.
Анисим осмотрел берег.
– Волки с этой стороны выгоняют зверя на лед, – сказал он, вернувшись. – Зверь тут и попадает в пасть.
– Может быть, волки где-нибудь рядом, – притушил голос Гриша. – Объелись и валяются… Нагрянуть бы…
– В плен, что ли, взять… – рассмеялся Анисим и закинул в мешок соболя. – Раньше за такого зверька коня купец давал да в придачу муки, сколько увезешь.
Анисим размотал стальной тросик на капкане и стал примеряться, где капкан ставить.
– Папань, можно поставить вот здесь, за валежиной, и привязать за сук. Перемахнет… хоп – и наш…
– Погоди маленько, Григорий. Потаск надо – хорошую жердь. – Анисим вырубил жердь, привязал тросик и все еще топтался около волчьей тропы.
– Ставь, папань, завтра прибежим посмотрим, – торопил отца Гриша.
Как Анисим ни старался замаскировать капкан, он присыпал его снегом, но все равно черновина дуг проглядывала.
– Ночью-то кто увидит, – посомневался Гриша.
– Увидит, – вздохнул Анисим, – в том-то и дело увидит. Свежесломанная ветка настораживает зверя…
– Известку завтра же принесем, побелим, – решает Гриша.
– Хорошо, – соглашается Анисим, заряжая капкан. Отступая от тропы, заметает веткой свой след. – Сходим еще вверх по речке, посмотрим, что там творится, – предлагает он.
– Пошли, папань, – соглашается Гриша и тут спохватывается, – а что, если оставить тушку соболя для привады волкам?
– Нужна им эта вонючка, – бросил на ходу Анисим, – как же будут они ее исти. Сколько знаю: ни соболь, ни хорек на приваду не идут.
– Брезгуют они, что ли?
– Брезгуют.
– Волки-то?
– А что волк? Чистоплотный зверь. Росомаха – та на падаль кидается. А этот зверь знает себе цену.
– Важнее медведя?
Гриша любит сравнения.
– Может, и не важнее, а уважения достоин. Гриша, глянь-ка!
Он поднял голову: перед ним голая скала. Слоеный обдутый камень венчали рослые заснеженные ели. И от этой скалы кругом под прямым углом речка поворачивала вправо.
– Видал, какие выкрутасы речка делает, – заглянул за поворот Анисим.
– Может, тут водораздел, – предположил Гриша.
– Я уж сомневаться стал, Шанталык ли?
– Интересно, что за тем поворотом? – не слыша отца, любопытствовал Гриша. – Может, откроется даль.
– А где у нас солнце? – спохватился Анисим. Повертел головой. Солнца не было. – Может, в другой раз досмотрим, а, сын?
По накатанной лыжне да по течению речки ходко шли лыжи, податливо получалось. Но все равно к зимовью возвернулись в сумерках. Анисим приставил к стенке лыжи, взял топор и пошел воду добывать. Гриша – дрова носить, печь топить. И только склонился он к топке поджечь лучину, а из печки вой. Гриша припал духом. Волк. Это его вой.
Гриша выскочил из зимовья и припустил к речке. Анисим уже шел навстречу с полным котелком.
– Папань, – крикнул Гриша, – взвыл!..
– Пусть поет, – спокойно сказал Анисим.
– Да сидит!.. В капкане…
– В неволе не поют, – обошел Анисим Гришу.
– Послушал бы… Через печку слыхать…
– Послушаем. Чего взъерошился? А еще бывалый человек, горячишься.
– Да я так, – умерил пыл Гриша. – Давай котелок.
Анисим подал, переложил топор в правую руку, и они гуськом узкой тропинкой поднялись к зимовью. Пока Анисим на своем численнике отмечал прожитый день, Гриша растопил печку и все прислушивался к трубе.
– Слушай не слушай, Григорий, а раз печка гудит, горячий воздух не впускает звуки, скорее, отталкивает, и тут уж ничего не услышишь.
– Ведь было же слышно.
– А я про что, остынет печка и слушай. Мы дак раньше на печную трубу ставили граммофон, направляли раструбом в нужную сторону, и, пожалуйста, слыхать, как чихает зверь.
– Скажешь тоже, папань. Граммофон-то где брали?
– Сами делали. Из бересты раструб загнешь воронкой… Наденешь на трубу, в печку ухо подставишь и слушаешь. Было у нас на Кондакане зимовье с железной трубой, так мы трубу вместе с граммофоном поворачивали, слушали тайгу, озеро, речку. Другой раз нанесет ветерком, дак думаешь, вот-вот сохатый через порог переступит…
– Похоже, – согласился Гриша. – Волк-то совсем рядом голосил.
– А что, я врать буду?..
Котелок в печке забулькал, и Анисим спешно ссунул его от огня, кинул горсть приготовленной заварки. Сладко пахнуло березовой чагой и баданом.
– Ну вот… – Анисим накрыл котелок, – главное в нашем чайном деле – дух не выпустить… – Он чуток потомил котелок, придерживая его под огнем при открытой топке, и поставил на стол.
Гриша зажег свое электричество. Вначале фитиль вспыхнул, но тут же увял, потом снова стал подрастать. Язычок пламени вытянуло в стрелку, и накалился он до белесой красноты. Огонь высветил на столе подвяленного ленка и горку сухарей около Гришиной кружки. Отбеливал остаток лепешки. Пока Анисим разливал чай, Гриша разрезал кусочек лепешки, половинку подсунул к кружке отца, с хрустом порезал ленка со шкуркой; байкальские рыбаки никогда не снимают кожу с рыбы, так слаще есть.
Отужинали, и Гриша сразу загасил фитиль, но темнее в зимовье не стало, немного разве за печкой да под нарами. Анисим пристроился на чурбачке при открытой топке резать наличники. Гриша прибрал со стола и тоже за нож – строгать кружевную затейливую вязь из кедровых строганых досочек. Вязь отделывали каленым гвоздем, работа кропотливая, неподатливая, но зато любо было поглядеть. Гриша примерял к окну резьбу, и Анисим, скупой на похвалу, не мог удержаться.
– Баско получается.
– Давай, папань, петуха вырежем, – зарделся от похвалы Гриша.
– Петуха, – задумался Анисим. – Петуха, брат, сотворить – искусство большое. Талант необходим. Если ты, Григорий, возьмешься. У меня, боюсь, какой надо не получится.
– А какой надо?
– Я так думаю, встрепенутый, с голосом.
– Он же не живой, папань?!
– Вот и надо, чтобы будто был живой – напружинистый.
Гриша, перекладывая дощечки, выбрал одну и долго вертел ее в руках.
Анисим каленым гвоздем отделывал резьбу на обналичке, куделька смятого дыма клубилась под рукой и, выпрямляясь, тянулась в печку, истекая щекотной в горле горчинкой. Анисим только похэкивал, и на его лбу, в морщинах, как после бани, блестели капельки пота. Он их не замечал. А Гриша, растянувшись на полу перед печкой, чтобы не мешать отцу, рисовал на дощечке углем петуха.
Дрова в печке прогорели, от жарких углей обмеднялись стены, тух потолок.
– Ты чего ворожишь? – вспомнил Анисим о сыне. – В темноте-то кого видишь?
– Петуха, – отозвался Гриша.
Анисим склонился, посмотрел.
– А ничего выходит, зазывает. Смотри, как бы не снес яичка!..
– Раскрасить бы.
– Не в краске дело, сын, – встал с колена Анисим. – В посадке, в осанке… Давай-ка, Григорий, и мы моститься на насест, пораньше встанем.
Анисим загреб загнету, закрыл плитой топку и тоже сходил «скутал» зимовье – заткнул трубу. И когда стукнула дверь, Гриша спросил в темноту:
– Оставил бы, папань, щелку в трубе, послушали бы…
– А не примерзнем к нарам, до утра небось вынесет тепло.
Гриша слышал, как отец снова вышел и вернулся, нашарил на столе котелок, напился и тоже забрался на нары.
Гриша лежал, и сон не шел, перед глазами стояли и все больше в бойцовской изготовке петухи.
– Папань, ты хотел рассказать, как на войне был, за что получил боевые кресты.
– Золотой за взятие Орши, серебряные…
– Папань, про золотой…
– Про золотой, можно про золотой, – согласился отец.
– Стояли мы в тот раз под Оршей – город такой. Я уже тогда был при крестах, три лычки на погоне носил.
– Кем, папань, командовал? – спросил Гриша.
– Унтер-офицер. Ну дак вот, из штаба полка вызывают Смолянинова, – оттенил свою фамилию Анисим. – Выхожу: нарочный на тарантасе, за мной. Я уж тогда командовал отделением полевой разведки. Проводили меня к кому следует. Уж на что не из робкого десятка, а тут, признаюсь, оробел. Оторопь взяла, – повозился Анисим на нарах, его напряжение передалось и Грише. – Увидел я человека в офицерском мундире без погон, на носу стеклянные висюльки – очки. Доктор, думаю, без халата. Неужто раздеваться прикажет? Подбросил руку к козырьку. А он так ласково говорит: «Хорошо, голубчик, садись, Анисим Федорович – повеличал, значит, и стул мне подпихнули. – А меня, – говорит, – зовут Алексей Николаевич». Я сижу, он стоит. «От нас с тобой, – говорит, – зависит успех и взятие Орши». Я конечно: «Рад стараться!» Поверишь, Гриша, а у меня такое настроение, за Россию, за матушку нашу, хоть сейчас выполнить приказ… Алексей Николаевич взял со стула в золоченом подстаканнике чай, сдвинул пальцем ложечку, отхлебнул, раз, другой, присел напротив. Вроде и на меня не смотрит, а все видит. Беру стакан, печенюшку с тарелочки. Похрумкал, запил. Отошел душой маленько. «Ну, вот и хорошо, – говорит Алексей Николаевич, – теперь к делу. Ты, Смолянинов, в карте понимаешь?» Смотря, говорю, где, на знакомой местности распознаю. «Хорошо, говорит, подойди сюда».
– А он кто, генерал? – спросил Гриша. – Или командир полка?
– По званию, как я потом узнал, Алексей Николаевич по-теперешнему выходит командир батальона, а вот по должности, спроси, и сейчас не скажу, кто он был. Подзывает он меня к столу и показывает карту. Вижу позиции и наши, и германца, и за ними красный кружок в черной рамке. «Здесь, – говорит, – Алексей Николаевич, – штаб неприятеля», называет городок. «Бывал, – говорю. – Сколько раз из рук в руки переходил, стояли мы там». Препроводили меня в тот же дом, где встречался с Алексеем Николаевичем, но только с другой стороны, в небольшую казарму. Показал провожатый столовку, койку и ушел. Койка заправлена по линеечке под суконным одеялом, под белыми простынями – мять жалко. Тумбочка, стул. Сел на стул. Сколько просидел, путем и не скажу. Опять за мной приходят. Тот же человек, и опять меня к Алексею Николаевичу. Встречает он меня, как хорошего знакомого. «Этой ночью предстоит нам быть в штабе неприятеля. Не ждут, – говорит, – нас с блинами на подносе. Твоя задача, Анисим Федорович, не подкачать»… Отделение брать? – спрашиваю. «Никого не брать, ни с кем о нашем уговоре не говорить… Это наша с тобой военная тайна». Глянул в глаза Алексею Николаевичу, и ты знаешь, Гриша, ужаснулся – лед.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20