Кое-кто из приверженцев Крона пытался что-то выкрикнуть по этому поводу, но Крон оборвал их, первым выбросив вперед руку с раскрытой ладонью в знак одобрения скрижали.
Ни к чему ему мелкие распри с консулом.
Кикена с облегчением обвел взглядом Сенат. Противников скрижали не было.
- Волею консула, - провозгласил он, с трудом сдерживая торжество, - данной мне Сенатом Великого Пата, объявляю скрижаль о новых единых патских мерах весов, объемов, расстояний и времени законом! И да будет так с сего дня. Дикси.
И он сел под одобрительные возгласы.
«Сейчас, - подумал Крон. - Сейчас начнется». Он отыскал глазами Сейка Аппона. Тот уже тянул вверх указательный палец и даже подпрыгивал на своей подушке от нетерпения.
- Слова! - наконец, не выдержав, закричал он. - Слова!
Получив разрешение, он быстро сбежал вниз и, повернувшись лицом к Сенату, поднял вверх ладони, прося тишины.
- Сегодня Сенат был на редкость единодушен, - вкрадчиво начал он и обвел взглядом сенаторов. - Но кто из вас поручится, что завтра по городу не поползут слухи о бесчинствах, якобы творившихся здесь?
Сенат непонимающе загудел.
- Сегодня мы славили императора Тагулу, - продолжал Аппон. - Но кто поручится, что завтра о хвалебной речи в его честь в городе не будут говорить, как о бадье помоев?
Гул в Сенате начал нарастать. Многие сенаторы все еще не понимали, к чему клонит Аппон.
- Сегодня мы утвердили отчет о расходах на триумф Севрской кампании! - повысил он голос. - Но кто поручится, что завтра о каждом из присутствующих здесь не будут говорить как об отъявленном казнокраде?
Сенат взорвался негодованием. Казначей Дартога швырнул седалищную подушку, и она шлепнулась у ног выступающего.
- А кто поручится, - перешел на крик Аппон, - что закон, принятый только что Сенатом, завтра не назовут пустым и самым бесполезным за всю историю Пата?!
Он выхватил из-за пазухи свернутый в трубку «Сенатский вестник» и, потрясая им, закричал:
- А всему виной это листок, претенциозно именуемый «Сенатским вестником», который на самом деле отражает мнение только одного человека - сенатора Крона!
Негодование сенаторов неожиданно умерилось. Многие не ожидали такого поворота дела. Крон тоже, он был приятно удивлен, что «Сенатский вестник» пользуется популярностью также и в самом Сенате.
Аппон уловил изменение настроения и, поняв, что одним криком он свою задачу не выполнит, быстро переориентировался.
- Вот уже полгода мы получаем эти оттиски, - сдерживая себя, проговорил он. - Вначале в них излагались лишь голые факты: происшедшие в империи события и решения Сената. В настоящий же момент эти события не просто излагаются, но и комментируются превратно. Причем решения Совета здесь в основном ставятся под сомнение, а личное мнение сенатора Крона представляется как единственно правильное. И поэтому мне хочется спросить сенатора Крона: кто дал ему право поучать Сенат? Кто дал ему право лить грязь на решения Сената? Хорошо бы еще, если бы «Сенатский вестник» распространялся только среди сенаторов и парламентариев, но его может купить у разносчиков любой гражданин. Его читает свободный люд, рабы, знающие грамоту, подбирают за хозяином брошенные листки и затем разносят сплетни по всему городу, а заезжие купцы так вообще скупают их кипами и вывозят на периферию - говорят, это один из самых ходовых товаров в провинциях и колониях. Что думают о нас там, если все, что написано в «Сенатском вестнике», противоречит скрижалям, утвержденным Сенатом?
Аппон перевел дух и удовлетворенно обвел взглядом вновь бушующий Сенат. Ему удалось достичь своей цели.
- Поэтому я предлагаю, - пытаясь преодолеть шум в зале, прокричал он, - чтобы не вносить смуты в толпу, «Сенатский вестник» запретить, все выпущенные оттиски сжечь, а печатную машину сломать. Для спокойствия и мира и во славу империи. Дикси.
И он пошел на свое место под приветственные крики приверженцев консула. Крон резко вскочил с места и выбросил вперед руку с поднятым пальцем.
- Слова!
Кикена не спешил с разрешением. Он окинул взглядом зал, остался доволен его реакцией и лишь затем дал свое согласие.
Под яростный рев сторонников Кикены Крон спустился вниз. Кто-то пытался схватить его за тогу, но он вовремя подхватил полу, кто-то подставил на ступеньках ногу, но он, подавив желание наступить на нее, легко переступил через препятствие, не дав возможности задеть себя.
- Достойный Сенат славного города Пата! Уважаемый консул Кикена! - громко, четко и, главное, спокойно начал Крон, и это спокойствие оказало свое действие. Гул в Сенате уменьшился. - Только что мы выслушали запальчивую речь сенатора Сейка Аппона, в которой он обвинил меня и издаваемый мною «Сенатский вестник» в действиях, направленных против скрижалей и законов Сената, устоев империи. Я верю в искренность Аппона, желающего славы и процветания Пата. Однако в своем необузданном патриотизме он, сам того не замечая, готов смести те алтари и очаги, которые могут усилить и умножить мощь и величие империи. Поэтому я, уважая его патриотические чувства, без гнева и пристрастия отметаю его огульные обвинения, высказанные в мой адрес и в адрес «Сенатского вестника» как беспочвенные и не подтвержденные фактами. Хотя за фактами сенатору и не пришлось бы далеко ходить - они находились именно в том листке, которым он только что потрясал здесь. Я надеюсь, что многие из присутствующих читали сегодняшний оттиск. Интересно было бы знать, обвиняя меня в том, что в «Сенатском вестнике» я вылью на голову императора Тагулы бадью помоев, сенатор, очевидно, имел в виду сегодняшнюю статью?
По залу пронесся смешок.
- Далее. Сенатор Сейк Аппон утверждает, что я лью грязь на решения Сената. Уж не статью ли о Паралузии имеет в виду сенатор? Или, быть может, об Асилоне? Он, наверное, хотел сказать, что это Сенат дал указания посаднику Лекотию Брану не предпринимать никаких действий в Асилоне, а на посадника Люта Конту возложил особые полномочия в Паралузии, и поэтому мои статьи о преступной халатности одного посадника и чрезмерном превышении своих полномочий другим сенатор склонен считать грязными инсинуациями в адрес постановлений Сената? Это имел в виду сенатор?
В Сенате стояла мертвая тишина. И тут не выдержал Кикена.
- Сенат представил Люту Конте право на строительство дороги, - сварливо бросил он. - А какими методами он это делает - Сенат не интересует.
- Правильно, - подхватил Крон, - правильно. Сенат это не должно было бы интересовать, если бы строительство дороги продолжалось. Но в сложившейся ситуации об этом не может идти и речи. И поэтому действия Люта Конты нельзя квалифицировать иначе, как преступные.
По залу прошел легкий шум одобрения, и Крон перевел дыхание.
- И теперь мне хотелось бы вернуться на полгода назад, когда я, с этого самого места, предложил Сенату использовать изобретение Гирона. Тогда это не нашло должного отклика, ибо меня старались убедить, что слово произнесенное действенней слова написанного. И тогда мне, по моему настоянию, Сенат предоставил право на издание «Сенатского вестника» с неограниченными, я подчеркиваю это слово, неограниченными полномочиями. Сейчас же, по прошествии полугода, когда все смогли убедиться в действенной силе моих оттисков, я, как истинный патриот Пата, желающий дальнейшего усиления могущества и процветания империи, готов сложить с себя полномочия и передать право на издание «Сенатского вестника» в руки Сената. Ибо не могу считать себя вправе высказывать мнение Сената только от своего имени. Дикси.
И Крон пошел на место под бурные одобрительные крики всего Сената. Этого он и добивался, поскольку прекрасно понимал, что удержать «Сенатский вестник» в своих руках он уже не в силах, и поэтому, отдавая его Сенату, он постарался извлечь из этого максимум выгод. Что и выразилось в единодушном одобрении Сенатом предложения Ясета Бурха, последовавшем за его выступлением, о назначении Крона цензором «Сенатского вестника» и присвоения ему титула «благодетель империи».
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
В Ипаласской роще у самых терм Крон наткнулся на пикник. Рядом с тропой, ведущей в термы, на обширной поляне расположились сенаторы Бурстий и Срест с претором Алозой и со своими приспешниками. Как видно, обосновались они здесь давно, возможно, сразу же после заседания Сената, потому что их приспешники уже основательно перепились и расползлись по близлежащим кустам. Срест с Алозой о чем-то спорили, с трудом ворочая языками, а Бурстий, лежа напротив них на траве, тупо уставился в полупустую чашу и изредка икал. По другую сторону тропы на корточках сидели рабы и играли в кости - очевидно, они давно не были нужны своим хозяевам.
Крон осторожно перешагнул через чьи-то голые ноги, торчавшие из зарослей чигарника и перегораживающие тропу (одна нога в тщательно зашнурованной сандалии, другая - босая), и тут услышал из кустов приглушенный женский смех. От неожиданности он вздрогнул и невольно посмотрел в сторону Бурстия. Пикник, конечно, с женщинами… Непроходящей болью заныло сердце. Там, где веселился Бурстий, обычно присутствовала и она. Странно, что сейчас ее не было. Впрочем, может, это ее смех слышал он из кустов?
«Опять домыслы», - одернул он себя. Ее смех он бы узнал…
«Кто мог предположить, - горько подумал Крон, - что и такой крест придется нести коммуникатору?»
Он хотел незаметно пройти мимо, но его заметили.
- Ба! Гелюций! Крон! - воскликнул Срест, приподнимаясь на локте. - Благодетель империи!
Он протянул руку в приветствии.
- Присоединяйтесь к нам! - крикнул он, но не смог сохранить равновесие и упал лицом прямо на расставленные перед ним закуски.
Крон остановился.
- Приятного времяпрепровождения! Спасибо, но не могу. И так опаздываю на омовение Тагулы.
- К-как? - встрепенулся Бурстий. - Ч-что? Уже и-п-пора?
Крон улыбнулся и развел руками.
- Б-б-баст-турнак! - выругался заика Бурстий. - Я с-совсем з-забыл. Об-божди. По-йдем вместе. С-с-сейчас допью, и п-п-пойдем.
И он принялся шумно хлебать из своей чаши. Срест с урчанием поворочался в закусках и с трудом сел. Лицо его было перепачкано горчичным соусом, под левым глазом прилипла раздавленная лепешка, а ко лбу - листок зелени. Он попытался встать, но у него ничего не получилось.
- Эй, кто там! - гаркнул он. - Поднимите меня! Пока к нему бежали рабы, Алоза ухватился за его плечо, рывком встал и снова завалил Среста. С минуту Алоза стоял пошатываясь, словно утверждаясь на ногах, - худой, высокий, жилистый, в короткой тунике, и, нагнув голову, недобрым, мутным взглядом смотрел в сторону Крона. При этом его нижняя губа все сильнее оттопыривалась на опухшем лице. Наконец его шатнуло вперед, он крепко, как за опору, ухватился обеими руками за рукоять меча и зашагал к Крону. Но шел Алоза не к нему. Он прошагал мимо и остановился возле Атрана, вперив в него неподвижный взгляд из-под спутанных, жирных, выцветших до цвета соломы волос.
- Твой раб? - спросил он.
Крон промолчал. Атран стоял перед Алозой, держа перед собой за ножны меч сенатора, и смотрел на претора открытым взглядом.
- Наслышан… - процедил Алоза и принялся обходить Атрана, словно желая осмотреть его со всех сторон.
Атран медленно поворачивался вслед за ним.
- Хорош… - Оттопыренная губа Алозы свесилась еще ниже. - Без ошейника и нагл, словно вольноотпущенник первого дня.
- Я надеюсь, сенатор, - спросил он, по-прежнему глядя на Атрана, - ты не будешь на меня в претензии, если я его когда-нибудь зарублю?
- Боюсь, что это тебе не удастся, - усмехнулся Крон. - Он владеет мечом не хуже тебя.
- Кто - раб?! - Алоза от изумления даже протрезвел. - Раб поднимет меч на гражданина Пата?
- Стоит ему только захотеть, - ответил Крон, - и я дам ему вольную по первому его требованию. Каким угодно числом.
Алоза потерял дар речи.
Тем временем четверо рабов наконец поставили на ноги огромную тушу Среста.
- Прочь! - зычно гаркнул Срест.
Одним движением плеч он разметал рабов, державших его под руки, и тут же плашмя рухнул вперед, подмяв под себя тщедушного Бурстия.
- Вот незадача! - хохотнул он, проползая по Бурстию подобно дорожностроительному комбайну. - Голова вроде бы светлая, а ноги не держат!
«И почему они так много пьют?» - в который раз с тоской подумал Крон.
- К сожалению, меня ждут, и я уже опаздываю, - он поднял руку, прощаясь. - До встречи в термах!
Крон кивнул Атрану и зашагал по тропинке к термам.
- Советую твоему рабу не попадаться на моем пути! - прорычал вслед Алоза, на Крон только усмехнулся.
Тропинка вильнула в сторону, за кусты и вывела на мощеную аллею.
- Это правда, Гелюций? - спросил вдруг Атран.
Крон даже вздрогнул от такого обращения, но быстро подавил в себе желание одернуть раба, не назвавшего его господином.
- Что - правда?
- Что я могу получить волю, когда захочу? Крон спрятал улыбку.
- А ты можешь привести примеры, когда мои слова расходились с делом? - спросил он.
- Да.
От неожиданности Крон остановился.
- Когда же это?
- Когда вы обещали наказать меня прутьями.
Крон хмыкнул и снова зашагал по аллее.
«А ты хотел бы, чтобы я это свое обещание претворил в жизнь?» - чуть было не спросил он, но сдержался.
- Не путай, пожалуйста, мои желания с чужими, - сказал он. - Если я дал слово исполнить чужую просьбу, то я его сдержу, чего бы мне это ни стоило.
- Значит, я могу получить волю хоть сейчас?
- Значит, можешь.
Некоторое время они шли молча.
- Мой господин, - вдруг с жаром и мольбой проговорил Атран, и Крона покоробило теперь уже такое обращение. - Я знаю, ты добр и великодушен. Исполни еще одну мою просьбу. Отпусти со мной Калецию.
Губы раба дрожали.
- Нет, - отрезал Крон.
- Мой господин, - продолжал просить Атран, - ты богат, и тебе это ничего не будет стоить. Ведь дал же ты вольную Дискарне, хоть она и доносила на тебя. Отпусти со мной Калецию.
Кровь бросилась в лицо сенатору. За все годы рабства это была первая просьба Атрана. И Крон ощутил, в какую глубочайшую яму унижения шагнул этот гордый и независимый, несмотря на свое положение, человек. Человек, умевший даже слово «мой господин» произносить с достоинством.
- Нет, - глухо повторил Крон. - Я действительно богат, причем настолько, что ты себе и представить не можешь. Я мог бы скупить всех рабов Пата и дать им вольные грамоты. Но что бы это дало? Ты знаешь, как живут многие вольноотпущенники? Они ютятся в портовых кварталах, спят прямо на земле под открытым небом, питаюся подаянием и воровством, а за временную работу по разгрузке кораблей в порту каждый день между ними происходят драки. Они рады бы снова продать себя в рабство, они продают своих детей и счастливы, если им это удается. Если я отпущу тебя одного, то ты сумеешь и прокормить себя, и постоять за себя. Но если я дам вольную вам обоим, вы станете такими же изгоями, как и обитатели портовых кварталов. И придет время, когда ты, продавая своих детей в рабство, проклянешь тот день и час, когда я дал вам волю.
Сенатор оглянулся на Атрана. Раб шел следом, смотря на него молящими глазами. Доводов рассудка он не принимал.
- Мой господин… - снова попытался просить Атран.
- Нет! - оборвал его сенатор.
«Свою судьбу надо создавать своими руками», - хотел сказать он. Но не сказал.
Они вышли из рощи прямо к термам - огромному конгломерату зданий из белого известняка, который начал возводиться еще два века назад предприимчивым аргентарием Иклоном Баштой на горячем источнике. С тех пор термы много раз перестраивались и достраивались их новыми владельцами, и поэтому архитектура построек выглядела нелепой до невозможности. В левом крыле, самом старом, приземистом, с многочисленными, закопченными от вечно курившегося над ними дыма, трещинами, калили камни для любителей пара. По правую сторону и в центре располагались всевозможные бани, рассчитанные на все вкусы и на все сословия. А из центра невообразимого хаоса построек безобразным горбом выпирало новое здание, возведенное теперешним владельцем терм Дистрохой Кробуллой специально для торжественных омовений. В здании находился огромный бассейн с горячей водой, опоясанный по периметру ступенями фракасского дерева, на которых обычно располагались приглашенные.
Сюда и направился Крон. Он вошел в предбанник, разделся и накинул на себя купальную простыню, предложенную служителем.
- Можешь сходить в общие бани, - сказал он Атрану. - Деньги возьмешь из кошеля. Но чтобы через один перст ты ждал меня здесь. Ах, да, - тут же спохватился он. - Перст - это по новому времени. Чуть больше утренней четверти.
Крон наконец отважился посмотреть Атрану в глаза. Глаза раба были неподвижные, потухшие, пустые.
- Можешь идти.
Сенатор вошел в термы. Веселье здесь уже набирало силу. Из густого облака пара доносились шум голосов, плеск воды, музыка, разноголосое пение. Несмотря на многочисленные светильники, укрепленные на колоннах, поддерживающих свод, свет с трудом пробивался сквозь туман пара и благовоний, и от мелькавших расплывчатых теней у вошедшего в термы создавалось впечатление, что он ступил в подземное царство мертвых.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15
Ни к чему ему мелкие распри с консулом.
Кикена с облегчением обвел взглядом Сенат. Противников скрижали не было.
- Волею консула, - провозгласил он, с трудом сдерживая торжество, - данной мне Сенатом Великого Пата, объявляю скрижаль о новых единых патских мерах весов, объемов, расстояний и времени законом! И да будет так с сего дня. Дикси.
И он сел под одобрительные возгласы.
«Сейчас, - подумал Крон. - Сейчас начнется». Он отыскал глазами Сейка Аппона. Тот уже тянул вверх указательный палец и даже подпрыгивал на своей подушке от нетерпения.
- Слова! - наконец, не выдержав, закричал он. - Слова!
Получив разрешение, он быстро сбежал вниз и, повернувшись лицом к Сенату, поднял вверх ладони, прося тишины.
- Сегодня Сенат был на редкость единодушен, - вкрадчиво начал он и обвел взглядом сенаторов. - Но кто из вас поручится, что завтра по городу не поползут слухи о бесчинствах, якобы творившихся здесь?
Сенат непонимающе загудел.
- Сегодня мы славили императора Тагулу, - продолжал Аппон. - Но кто поручится, что завтра о хвалебной речи в его честь в городе не будут говорить, как о бадье помоев?
Гул в Сенате начал нарастать. Многие сенаторы все еще не понимали, к чему клонит Аппон.
- Сегодня мы утвердили отчет о расходах на триумф Севрской кампании! - повысил он голос. - Но кто поручится, что завтра о каждом из присутствующих здесь не будут говорить как об отъявленном казнокраде?
Сенат взорвался негодованием. Казначей Дартога швырнул седалищную подушку, и она шлепнулась у ног выступающего.
- А кто поручится, - перешел на крик Аппон, - что закон, принятый только что Сенатом, завтра не назовут пустым и самым бесполезным за всю историю Пата?!
Он выхватил из-за пазухи свернутый в трубку «Сенатский вестник» и, потрясая им, закричал:
- А всему виной это листок, претенциозно именуемый «Сенатским вестником», который на самом деле отражает мнение только одного человека - сенатора Крона!
Негодование сенаторов неожиданно умерилось. Многие не ожидали такого поворота дела. Крон тоже, он был приятно удивлен, что «Сенатский вестник» пользуется популярностью также и в самом Сенате.
Аппон уловил изменение настроения и, поняв, что одним криком он свою задачу не выполнит, быстро переориентировался.
- Вот уже полгода мы получаем эти оттиски, - сдерживая себя, проговорил он. - Вначале в них излагались лишь голые факты: происшедшие в империи события и решения Сената. В настоящий же момент эти события не просто излагаются, но и комментируются превратно. Причем решения Совета здесь в основном ставятся под сомнение, а личное мнение сенатора Крона представляется как единственно правильное. И поэтому мне хочется спросить сенатора Крона: кто дал ему право поучать Сенат? Кто дал ему право лить грязь на решения Сената? Хорошо бы еще, если бы «Сенатский вестник» распространялся только среди сенаторов и парламентариев, но его может купить у разносчиков любой гражданин. Его читает свободный люд, рабы, знающие грамоту, подбирают за хозяином брошенные листки и затем разносят сплетни по всему городу, а заезжие купцы так вообще скупают их кипами и вывозят на периферию - говорят, это один из самых ходовых товаров в провинциях и колониях. Что думают о нас там, если все, что написано в «Сенатском вестнике», противоречит скрижалям, утвержденным Сенатом?
Аппон перевел дух и удовлетворенно обвел взглядом вновь бушующий Сенат. Ему удалось достичь своей цели.
- Поэтому я предлагаю, - пытаясь преодолеть шум в зале, прокричал он, - чтобы не вносить смуты в толпу, «Сенатский вестник» запретить, все выпущенные оттиски сжечь, а печатную машину сломать. Для спокойствия и мира и во славу империи. Дикси.
И он пошел на свое место под приветственные крики приверженцев консула. Крон резко вскочил с места и выбросил вперед руку с поднятым пальцем.
- Слова!
Кикена не спешил с разрешением. Он окинул взглядом зал, остался доволен его реакцией и лишь затем дал свое согласие.
Под яростный рев сторонников Кикены Крон спустился вниз. Кто-то пытался схватить его за тогу, но он вовремя подхватил полу, кто-то подставил на ступеньках ногу, но он, подавив желание наступить на нее, легко переступил через препятствие, не дав возможности задеть себя.
- Достойный Сенат славного города Пата! Уважаемый консул Кикена! - громко, четко и, главное, спокойно начал Крон, и это спокойствие оказало свое действие. Гул в Сенате уменьшился. - Только что мы выслушали запальчивую речь сенатора Сейка Аппона, в которой он обвинил меня и издаваемый мною «Сенатский вестник» в действиях, направленных против скрижалей и законов Сената, устоев империи. Я верю в искренность Аппона, желающего славы и процветания Пата. Однако в своем необузданном патриотизме он, сам того не замечая, готов смести те алтари и очаги, которые могут усилить и умножить мощь и величие империи. Поэтому я, уважая его патриотические чувства, без гнева и пристрастия отметаю его огульные обвинения, высказанные в мой адрес и в адрес «Сенатского вестника» как беспочвенные и не подтвержденные фактами. Хотя за фактами сенатору и не пришлось бы далеко ходить - они находились именно в том листке, которым он только что потрясал здесь. Я надеюсь, что многие из присутствующих читали сегодняшний оттиск. Интересно было бы знать, обвиняя меня в том, что в «Сенатском вестнике» я вылью на голову императора Тагулы бадью помоев, сенатор, очевидно, имел в виду сегодняшнюю статью?
По залу пронесся смешок.
- Далее. Сенатор Сейк Аппон утверждает, что я лью грязь на решения Сената. Уж не статью ли о Паралузии имеет в виду сенатор? Или, быть может, об Асилоне? Он, наверное, хотел сказать, что это Сенат дал указания посаднику Лекотию Брану не предпринимать никаких действий в Асилоне, а на посадника Люта Конту возложил особые полномочия в Паралузии, и поэтому мои статьи о преступной халатности одного посадника и чрезмерном превышении своих полномочий другим сенатор склонен считать грязными инсинуациями в адрес постановлений Сената? Это имел в виду сенатор?
В Сенате стояла мертвая тишина. И тут не выдержал Кикена.
- Сенат представил Люту Конте право на строительство дороги, - сварливо бросил он. - А какими методами он это делает - Сенат не интересует.
- Правильно, - подхватил Крон, - правильно. Сенат это не должно было бы интересовать, если бы строительство дороги продолжалось. Но в сложившейся ситуации об этом не может идти и речи. И поэтому действия Люта Конты нельзя квалифицировать иначе, как преступные.
По залу прошел легкий шум одобрения, и Крон перевел дыхание.
- И теперь мне хотелось бы вернуться на полгода назад, когда я, с этого самого места, предложил Сенату использовать изобретение Гирона. Тогда это не нашло должного отклика, ибо меня старались убедить, что слово произнесенное действенней слова написанного. И тогда мне, по моему настоянию, Сенат предоставил право на издание «Сенатского вестника» с неограниченными, я подчеркиваю это слово, неограниченными полномочиями. Сейчас же, по прошествии полугода, когда все смогли убедиться в действенной силе моих оттисков, я, как истинный патриот Пата, желающий дальнейшего усиления могущества и процветания империи, готов сложить с себя полномочия и передать право на издание «Сенатского вестника» в руки Сената. Ибо не могу считать себя вправе высказывать мнение Сената только от своего имени. Дикси.
И Крон пошел на место под бурные одобрительные крики всего Сената. Этого он и добивался, поскольку прекрасно понимал, что удержать «Сенатский вестник» в своих руках он уже не в силах, и поэтому, отдавая его Сенату, он постарался извлечь из этого максимум выгод. Что и выразилось в единодушном одобрении Сенатом предложения Ясета Бурха, последовавшем за его выступлением, о назначении Крона цензором «Сенатского вестника» и присвоения ему титула «благодетель империи».
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
В Ипаласской роще у самых терм Крон наткнулся на пикник. Рядом с тропой, ведущей в термы, на обширной поляне расположились сенаторы Бурстий и Срест с претором Алозой и со своими приспешниками. Как видно, обосновались они здесь давно, возможно, сразу же после заседания Сената, потому что их приспешники уже основательно перепились и расползлись по близлежащим кустам. Срест с Алозой о чем-то спорили, с трудом ворочая языками, а Бурстий, лежа напротив них на траве, тупо уставился в полупустую чашу и изредка икал. По другую сторону тропы на корточках сидели рабы и играли в кости - очевидно, они давно не были нужны своим хозяевам.
Крон осторожно перешагнул через чьи-то голые ноги, торчавшие из зарослей чигарника и перегораживающие тропу (одна нога в тщательно зашнурованной сандалии, другая - босая), и тут услышал из кустов приглушенный женский смех. От неожиданности он вздрогнул и невольно посмотрел в сторону Бурстия. Пикник, конечно, с женщинами… Непроходящей болью заныло сердце. Там, где веселился Бурстий, обычно присутствовала и она. Странно, что сейчас ее не было. Впрочем, может, это ее смех слышал он из кустов?
«Опять домыслы», - одернул он себя. Ее смех он бы узнал…
«Кто мог предположить, - горько подумал Крон, - что и такой крест придется нести коммуникатору?»
Он хотел незаметно пройти мимо, но его заметили.
- Ба! Гелюций! Крон! - воскликнул Срест, приподнимаясь на локте. - Благодетель империи!
Он протянул руку в приветствии.
- Присоединяйтесь к нам! - крикнул он, но не смог сохранить равновесие и упал лицом прямо на расставленные перед ним закуски.
Крон остановился.
- Приятного времяпрепровождения! Спасибо, но не могу. И так опаздываю на омовение Тагулы.
- К-как? - встрепенулся Бурстий. - Ч-что? Уже и-п-пора?
Крон улыбнулся и развел руками.
- Б-б-баст-турнак! - выругался заика Бурстий. - Я с-совсем з-забыл. Об-божди. По-йдем вместе. С-с-сейчас допью, и п-п-пойдем.
И он принялся шумно хлебать из своей чаши. Срест с урчанием поворочался в закусках и с трудом сел. Лицо его было перепачкано горчичным соусом, под левым глазом прилипла раздавленная лепешка, а ко лбу - листок зелени. Он попытался встать, но у него ничего не получилось.
- Эй, кто там! - гаркнул он. - Поднимите меня! Пока к нему бежали рабы, Алоза ухватился за его плечо, рывком встал и снова завалил Среста. С минуту Алоза стоял пошатываясь, словно утверждаясь на ногах, - худой, высокий, жилистый, в короткой тунике, и, нагнув голову, недобрым, мутным взглядом смотрел в сторону Крона. При этом его нижняя губа все сильнее оттопыривалась на опухшем лице. Наконец его шатнуло вперед, он крепко, как за опору, ухватился обеими руками за рукоять меча и зашагал к Крону. Но шел Алоза не к нему. Он прошагал мимо и остановился возле Атрана, вперив в него неподвижный взгляд из-под спутанных, жирных, выцветших до цвета соломы волос.
- Твой раб? - спросил он.
Крон промолчал. Атран стоял перед Алозой, держа перед собой за ножны меч сенатора, и смотрел на претора открытым взглядом.
- Наслышан… - процедил Алоза и принялся обходить Атрана, словно желая осмотреть его со всех сторон.
Атран медленно поворачивался вслед за ним.
- Хорош… - Оттопыренная губа Алозы свесилась еще ниже. - Без ошейника и нагл, словно вольноотпущенник первого дня.
- Я надеюсь, сенатор, - спросил он, по-прежнему глядя на Атрана, - ты не будешь на меня в претензии, если я его когда-нибудь зарублю?
- Боюсь, что это тебе не удастся, - усмехнулся Крон. - Он владеет мечом не хуже тебя.
- Кто - раб?! - Алоза от изумления даже протрезвел. - Раб поднимет меч на гражданина Пата?
- Стоит ему только захотеть, - ответил Крон, - и я дам ему вольную по первому его требованию. Каким угодно числом.
Алоза потерял дар речи.
Тем временем четверо рабов наконец поставили на ноги огромную тушу Среста.
- Прочь! - зычно гаркнул Срест.
Одним движением плеч он разметал рабов, державших его под руки, и тут же плашмя рухнул вперед, подмяв под себя тщедушного Бурстия.
- Вот незадача! - хохотнул он, проползая по Бурстию подобно дорожностроительному комбайну. - Голова вроде бы светлая, а ноги не держат!
«И почему они так много пьют?» - в который раз с тоской подумал Крон.
- К сожалению, меня ждут, и я уже опаздываю, - он поднял руку, прощаясь. - До встречи в термах!
Крон кивнул Атрану и зашагал по тропинке к термам.
- Советую твоему рабу не попадаться на моем пути! - прорычал вслед Алоза, на Крон только усмехнулся.
Тропинка вильнула в сторону, за кусты и вывела на мощеную аллею.
- Это правда, Гелюций? - спросил вдруг Атран.
Крон даже вздрогнул от такого обращения, но быстро подавил в себе желание одернуть раба, не назвавшего его господином.
- Что - правда?
- Что я могу получить волю, когда захочу? Крон спрятал улыбку.
- А ты можешь привести примеры, когда мои слова расходились с делом? - спросил он.
- Да.
От неожиданности Крон остановился.
- Когда же это?
- Когда вы обещали наказать меня прутьями.
Крон хмыкнул и снова зашагал по аллее.
«А ты хотел бы, чтобы я это свое обещание претворил в жизнь?» - чуть было не спросил он, но сдержался.
- Не путай, пожалуйста, мои желания с чужими, - сказал он. - Если я дал слово исполнить чужую просьбу, то я его сдержу, чего бы мне это ни стоило.
- Значит, я могу получить волю хоть сейчас?
- Значит, можешь.
Некоторое время они шли молча.
- Мой господин, - вдруг с жаром и мольбой проговорил Атран, и Крона покоробило теперь уже такое обращение. - Я знаю, ты добр и великодушен. Исполни еще одну мою просьбу. Отпусти со мной Калецию.
Губы раба дрожали.
- Нет, - отрезал Крон.
- Мой господин, - продолжал просить Атран, - ты богат, и тебе это ничего не будет стоить. Ведь дал же ты вольную Дискарне, хоть она и доносила на тебя. Отпусти со мной Калецию.
Кровь бросилась в лицо сенатору. За все годы рабства это была первая просьба Атрана. И Крон ощутил, в какую глубочайшую яму унижения шагнул этот гордый и независимый, несмотря на свое положение, человек. Человек, умевший даже слово «мой господин» произносить с достоинством.
- Нет, - глухо повторил Крон. - Я действительно богат, причем настолько, что ты себе и представить не можешь. Я мог бы скупить всех рабов Пата и дать им вольные грамоты. Но что бы это дало? Ты знаешь, как живут многие вольноотпущенники? Они ютятся в портовых кварталах, спят прямо на земле под открытым небом, питаюся подаянием и воровством, а за временную работу по разгрузке кораблей в порту каждый день между ними происходят драки. Они рады бы снова продать себя в рабство, они продают своих детей и счастливы, если им это удается. Если я отпущу тебя одного, то ты сумеешь и прокормить себя, и постоять за себя. Но если я дам вольную вам обоим, вы станете такими же изгоями, как и обитатели портовых кварталов. И придет время, когда ты, продавая своих детей в рабство, проклянешь тот день и час, когда я дал вам волю.
Сенатор оглянулся на Атрана. Раб шел следом, смотря на него молящими глазами. Доводов рассудка он не принимал.
- Мой господин… - снова попытался просить Атран.
- Нет! - оборвал его сенатор.
«Свою судьбу надо создавать своими руками», - хотел сказать он. Но не сказал.
Они вышли из рощи прямо к термам - огромному конгломерату зданий из белого известняка, который начал возводиться еще два века назад предприимчивым аргентарием Иклоном Баштой на горячем источнике. С тех пор термы много раз перестраивались и достраивались их новыми владельцами, и поэтому архитектура построек выглядела нелепой до невозможности. В левом крыле, самом старом, приземистом, с многочисленными, закопченными от вечно курившегося над ними дыма, трещинами, калили камни для любителей пара. По правую сторону и в центре располагались всевозможные бани, рассчитанные на все вкусы и на все сословия. А из центра невообразимого хаоса построек безобразным горбом выпирало новое здание, возведенное теперешним владельцем терм Дистрохой Кробуллой специально для торжественных омовений. В здании находился огромный бассейн с горячей водой, опоясанный по периметру ступенями фракасского дерева, на которых обычно располагались приглашенные.
Сюда и направился Крон. Он вошел в предбанник, разделся и накинул на себя купальную простыню, предложенную служителем.
- Можешь сходить в общие бани, - сказал он Атрану. - Деньги возьмешь из кошеля. Но чтобы через один перст ты ждал меня здесь. Ах, да, - тут же спохватился он. - Перст - это по новому времени. Чуть больше утренней четверти.
Крон наконец отважился посмотреть Атрану в глаза. Глаза раба были неподвижные, потухшие, пустые.
- Можешь идти.
Сенатор вошел в термы. Веселье здесь уже набирало силу. Из густого облака пара доносились шум голосов, плеск воды, музыка, разноголосое пение. Несмотря на многочисленные светильники, укрепленные на колоннах, поддерживающих свод, свет с трудом пробивался сквозь туман пара и благовоний, и от мелькавших расплывчатых теней у вошедшего в термы создавалось впечатление, что он ступил в подземное царство мертвых.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15