— С возрастом болезнь начинает проявляется все чаще и чаще. По мере своего развития — а это может продолжаться многие годы — «Альгеймер» убивает миллионы клеток мозга. Вначале действие болезни почти незаметно. Но со временем пациент начинает забывать какие-то незначительные предметы и события. Затем эта забывчивость усиливается, и из памяти выпадают более и более крупные явления. После этого процесс разложения личности достигает таких масштабов, что пациент начинает забывать свое имя и не узнает самых близких членов семьи. В конечном итоге организм «забывает», как ему следует функционировать, и больной гибнет. Это ужасная болезнь. Она ужасна как для того, кто ею страдает (несчастный понимает, что начинает утрачивать связь с окружающим его миром), так и для близких больного, которые видят, как постепенно вместе с памятью исчезает личность любимого ими человека.
Я вспомнил рассказ Карла о женщине, встреченной им случайно в клинике. Её страдающий Болезнью Альцгеймера муж совсем разучился улыбаться, и Карл страшно боялся, что подобное может случиться с тетей Зоей.
— В мозгу больного происходит одновременно несколько процессов, — продолжал доктор Эневер. — Блокируется передача сигналов. В некоторых участках мозга появляются изменения, стимулирующие возникновение молекул, получивших название «свободных радикалов». Эти «свободные радикалы» в свою очередь атакуют здоровые клетки мозга. Кроме того, сами клетки заполняются кальцием. В результате всех этих сложных процессов клетки погибают, и нам очень сложно определить, где здесь причина и где следствие. Большинство методов лечения ограничиваются воздействием на один из этих процессов.
Лицо Эневера оживилось. Говорил он очень уверено, понятно и связно.
— Но все это всего лишь симптомы, а отнюдь не причины. Нам же удалось выявить ген, который в какой-то фазе жизни пациента начинает посылать организму сигналы, которые дают начало упомянутым мною явлениям. Эти сигналы передаются молекулами рибонуклеиновой кислоты или по иному — РНК. Мы сумели создать молекулу, нейтрализующую действие РНК, продуцированную указанным геном и таким образом, препятствующую дальнейшему развитию Болезни Альцгеймера.
— И сколько же человек страдают Болезнью Альцгеймера?
— Трудно сказать. По оценкам правительства только в США таких больных насчитывается около четырех миллионов. Подсчитано, что обществу это стоит примерно восемьдесят миллиардов долларов в год. И число больных без сомнения будет возрастать по мере того, как с прогрессом науки станет увеличиваться продолжительность жизни.
— Но это же огромный рынок!
Эневер снова улыбнулся. На сей раз улыбались не только его тонкие губы, но и глаза.
— Многие миллиарды, — сказал он.
Линетт молчала. Я видел, как она в задумчивости помаргивает за огромными стеклами своих очков. Джил задвигался в кресле, не зная, намерена ли она что-нибудь сказать, или он может вступить в беседу без опасения обидеть важную гостью.
Первой все же заговорила Линетт Мауэр.
— Не могли бы вы давать лекарство людям с геном Альцгеймера, чтобы предотвратить развитие болезни? Создать нечто вроде вакцины?
— Вы умеете заглядывать в будущее, — улыбнулся Эневер. — Однако мне лучше промолчать.
Боже! Я понял, куда гнет Линетт Мауэр. «Био один» действительно будет стоит многие миллиарды, если ухитрится сбывать «Невпрксил-5» всем людям старше пятидесяти пяти лет, опасающимся стать жертвой Болезни Альцгеймера. Я не помнил, чтобы Арт когда-либо упоминал о подобной перспективе. Видимо, это был тот козырной туз, который придерживал в рукаве доктор Эневер.
— И в какой же фазе находится разработка лекарства?
— В настоящий момент проходят клинические испытания, и проходят они, надо сказать, блестяще, хотя, как вам, видимо, известно, испытания проводятся вслепую, и мы не получим окончательных результатов до их завершения в будущем году. Боюсь, что вдаваться в дальнейшие детали я не в праве. Вопросам конфиденциальности в «Био один» придается огромное значение. Однако в том случае, если во время испытаний не возникнут непредвиденные осложнения (лично я этого не ожидаю), то «Невроксил-5» должен появиться на рынке уже к концу будущего года.
— Благодарю вас, доктор Эневер, — произнес Арт. — Не могли бы вы теперь рассказать нам что-нибудь о «Бостонских пептидах»?
Эневер пустился в описание препарата «БП-56». Он с энтузиазмом поведал нам о перспективах лечения Болезни Паркинсона, но при этом ухитрился намекнуть, что препарат был открыт совершенно случайно. Затем слово взял Джерри, чтобы рассказать о деталях сделки. Последним со своими цифрами и диаграммами выступил Даниэл.
Приведенные Даниэлом данные говорили о том, что примерно через семь лет «БП-56» будет приносить баснословные прибыли. Лайза много раз мне говорила, что биотехнологии — долгоиграющий бизнес.
— И как же вы намерены включить «Бостонские пептиды» в свои структуры? — поинтересовался Рави.
— С этим не будет никаких сложностей, — ответил Эневер. — Мы просто покупаем лекарство. Открытие многих препаратов происходит более или менее случайно, и тем, кто их открыл, для того чтобы выйти на рынок, требуется профессиональное руководство.
Услыхав его слова, я напрягся. Всё это мне крайне не нравилось.
— Хотя «Бостонские пептиды» и располагают весьма перспективным средством против Болезни Паркинсона, у них нет ни финансов, ни инфраструктуры ни, честно говоря, даже управленческих возможностей для того, чтобы до конца использовать потенциал нового лекарства.
В этот момент мои коллеги тоже напряглись, а Арт бросил на меня тревожный взгляд.
Я знал, что следует держать язык за зубами, но удержаться все же не смог.
— Управленческих возможностей? — невинным тоном переспросил я, заметив краем глаза, что взгляд Арта из тревожного превратился в яростный.
— Да. В мире очень мало ученых, способных довести открытое ими лекарство до рынка. По счастью, у нас в «Био один» найдутся люди, которые смогут это сделать.
Видимо, Эневер имеет в виду себя, подумал я.
— «Бостонские пептиды» придерживаются иных, нежели мы, стандартов, — продолжал профессор. — Там нет строгой дисциплины, сотрудники более разболтаны.
— Следовательно вы намерены произвести и кадровые изменения?
— Вне всякого сомнения. Нам придется освободить некоторых исследователей. Они сыграли свою роль и теперь должны уступить место другим.
Сыграли свою роль! Лайза, как и её коллеги, посвятили значительную часть жизни созданию «БП-56», и вот теперь Эневер хочет выбросить их на улицу до того, как они смогут воспользоваться плодами своего труда. Этот человек мне крайне не нравился.
Арт задал какой-то вопрос не то о синергизме, не то о парадигме. Я же едва не дымился от ярости.
***
Несмотря на пятницу, Лайза опять вернулась из лаборатории в десятом часу. Выглядела она совершенно разбитой и, включив на ходу телевизор, сообщила, что ужинать не будет.
Я на скорую руку приготовил себе омлет и уселся в кухне.
Когда она вошла, я уже почти заканчивал ужинать.
— Привет, — сказал я. — Может быть, ты все же передумаешь и перекусишь что-нибудь?
Оставив мои слова без внимания, она сунула в тостер овсяную лепешку.
— Ты завтра работаешь? — спросил я, не оставляя попыток завязать беседу.
— Да, — вздохнула она. — И в воскресенье тоже. У меня нет иного выбора. Дел невпроворот.
Меня все это очень тревожило. Нельзя так перегружаться. Но, возможно, работа помогала ей легче пережить потерю отца. Выглядела моя супруга просто ужасно. На её лице можно было увидеть усталость и какое-то холодное отчаяние.
— Как ты себя чувствуешь?
— Чувствую я себя, Саймон, просто отвратно. Папа умер, я устала, у меня раскалывается голова и мне жуть как хочется стать кем-нибудь другим и оказаться в другом месте.
Я заткнулся, прикончил омлет и скрылся от гнетущей тишины в гостиную к жизнерадостной болтовне телевизора.
Едва я успел угнездиться на диване, как из кухни донеслось:
— Проклятие! — и после паузы. — Что за говно этот наш тостер!!
Я бросился в кухню и увидел склонившуюся над тостером Лайзу. Электроприбор валялся на кухонной стойке у стены, и из него валил черный дым.
— Это не тостер, а кусок дерьма! — продолжала Лайза, дрожа от ярости. — Я сожгла проклятый блин!
Я выдернул вилку из розетки и осмотрел несчастный кухонный аппарат. Лепешка, как и следовало ожидать, застряла. При помощи ножа мне удалось освободить её из заключения. Пружина сработала как надо, обуглившаяся лепешка вылетела из тостера и, вращаясь словно волчок, свалилась на пол. Я повернулся к Лайзе и с изумлением увидел, что её лицо густо покраснело, а по щекам потоком льются слезы.
— Прости, Саймон, — сказала она.
Я обнял жену за плечи, а она, уткнувшись лицом мне в плечо, зарыдала.
Я крепче прижал её к себе.
— Это все из-за глупого тостера, — сквозь слезы произнесла она.
— Пустяки. Успокойся.
— Мне нужна салфетка, — отстранившись от меня, сказала Лайза, взяла бумажную салфетку и высморкалась. — Со мной уже все в порядке.
— Ты уверена?
— Да. Глупый тостер, — повторила она выдавив жалкую полуулыбку.
Мы прошли в гостиную и сели рядом на диван. Я обнял её за плечи. Разыгравшаяся на кухне сцена меня просто потрясла. Я знал, что она вполне способна выйти из себя, но такого с ней никогда не случалось по столь пустячному поводу. Мне отчаянно хотелось утешить её и успокоить бушующий в её душе ураган. Однако я понимал, что она не хочет говорить на эту тему, и мне оставалось лишь все крепче и крепче прижимать её к себе. Хорошо, что она хоть это мне позволяла. Мы долго сидели молча, и лишь телевизор продолжал бессмысленно хохотать нам в лицо.
Мне хотелось просидеть так весь вечер, но я обязан был рассказать о предстоящем поглощении, несмотря на то, что против этого резко выступал Арт. Как только о покупке будет объявлено, Лайза поймет, что я от неё это сознательно скрывал. Это приведет её в ярость, и, надо сказать, не без основания. Время для подобного рода информации было явно неудачным, однако за все последние дни вряд ли хоть какой-нибудь отрезок времени можно было назвать хорошим. Да и впредь такого не предвиделось.
Поэтому собрав все свое мужество и набрав полную грудь воздуха, я начал:
— А сегодня я узнал одну интересную новость.
— Да… — безразличным тоном сказала она, не отрывая невидящего взгляда от экрана телевизора.
— Она имеет прямое отношение к «Бостонским пептидам». И все это страшно конфиденциально. Ты не должна об этом никому рассказывать. Партнеры требовали, чтобы я держал все в секрете. Даже от тебя.
— В чем дело? — обернулась ко мне Лайза.
— «Био один» намерено купить «Бостонские пептиды».
— Не может быть! Ты не шутишь?
— Нет. Все это вполне серьезно.
— О, Боже! А Генри об этом знает?
— Не думаю.
— Но никто не может купить компанию, предварительно не поговорив с людьми.
— Переговоры ведутся напрямую с «Первым венчурным». Мне кажется, что вам позолотят пилюлю несколько позже. Генри отвалят неплохой куш. Возможно кое-что перепадет и тебе.
— Не могу поверить, — сказала она. — Да, нам нужны деньги. Но чтобы «Био один»… Полагаю, что за этим стоит «Ревер»? — и в её голосе я снова уловил ярость.
— Да.
— И давно ты об этом узнал?
— Этим утром.
— Этим утром? — её глаза вдруг превратились в узкие щелки, и она, глядя на меня с подозрением спросила: — Надеюсь ты ничего не говорил им о тех проблемах с наличностью, которые мы сейчас испытываем. Потому что если ты передал им мои слова, и я благодаря тебе стану работать на «Био один»…
— Бог с тобой, Лайза. Я ничего им не говорил! — резко произнес я, ощутив, что и во мне начинает закипать гнев. Мне с трудом удалось побороть эту неуместную вспышку, и я почти спокойно закончил: — Но у тебя, по крайней мере, появятся средства, чтобы завершить работу по «БП-56».
— Да. Но все заслуги Томас Эневер припишет себе, и мне повезет, если я смогу мыть лабораторную посуду. Это — кошмарный человек, Саймон. Я о нем такое слышала…
— Ну, наверное, он все же не такой уж и скверный, — сказал я, хотя судя по тому, что я видел сегодня, это было именно так.
— Ты, похоже, ничего не способен понять, — прокурорским тоном заявила Лайза, отодвигаясь от меня. — Всё, чему я посвятила четыре года своей жизни, продается без моего ведома какой-то бездарной заднице. И за этой гнусной сделкой стоит фирма моего мужа. Что же это, Бог мой, творится?!
— Лайза…
— Я отправляюсь спать.
С этими словами она поднялась с дивана и под неумную болтовню телевизора отправилась вначале в ванную, а затем и в спальню.
Я не успел передать жене то, что сказал Эневер о реструктуризации управления компании. Может быть, это и к лучшему, учитывая её настроение. Размышляя еще днем о возможных структурных перестройках в «Бостонских пептидах», я пришел к выводу, что Лайзе они ничем не грозят. «Био один» вряд ли пойдет на такую глупость, чтобы уволить столь талантливого исследователя. Кроме того, в мире нет другого человека, который знал бы о «БП-56» больше, чем моя супруга. Выждав еще полчаса, я разделся и забрался в постель.
— Спокойной ночи, — сказал я, не сомневаясь, что Лайза еще не спит.
Ответа не последовало.
В тех редких случаях, когда мы ссорились, мне обычно удавалось довольно быстро возвращать её в нормальное состояние. Но на этот раз я даже не пытался искать примирения.
В конце концов я погрузился в крепкий сон и открыл глаза лишь без четверти девять. Лайза уже ушла. Видимо, в свою лабораторию.
Я влез в свой наряд для гребли и трусцой направился к эллингу. Кирен сообщил мне, что томится в ожидании вот уже целых пять минут. С этим высоким, поджарым ирландцем, окончившим дублинский «Колледж Святой троицы» я познакомился в школе бизнеса. Он был отличным гребцом, и почти каждую субботу мы упражнялись с ним на парной двойке. Кирен без труда нашел себе работу в одной из многочисленных консультативных компаний Бостона.
— Как дела, Саймон?
— Наверное были и похуже, только не припомню когда, — сказал я, когда мы снимал лодку со стоек.
— Я читал о твоем тесте. Прими мои соболезнования.
— Спасибо.
Мы спустили лодку на воду. Я вошел в неё первым и занял место загребного. Кирен сел ближе к носу. Очень скоро нам удалось поймать нужный темп. Мои мышцы ритмично напрягались и расслаблялись, свежий ветерок обдувал кожу, у борта слегка журчала вода. Я постепенно начал расслабляться. Минут через десять мои мысли снова обратились к Лайзе.
Её состояние меня очень тревожило. Смерть Фрэнка явилась для неё тяжким ударом, и я понимал, что мне следует сделать всё, чтобы поддержать дух жены. Кроме того, на ней вредно отражались перегрузки на работе. Всё это выглядело ужасно. Создавалось впечатление, что Лайза страдает от какой-то болезни. Она быстро уставала, её мучили головные боли. И вот теперь эта странная, необъяснимо резкая реакция на спаливший лепешку тостер. Мое сообщение о предстоящем поглощении она тоже восприняла как-то неадекватно. Раньше подобным образом Лайза никогда не срывалась. Её обвинения в мой адрес были абсолютно бессмысленными. Но учитывая то напряжение, в котором она последнее время находилась, этот взрыв был вполне объясним. Возможно, ей было просто необходимо найти виновного в происходящих с ней бедах, и я оказался самым удобным и безопасным объектом.
До сих пор в тех случаях, когда дела шли скверно, мы могли всегда рассчитывать на взаимную поддержку. Правда, пока не случалось ничего такого, что могло бы подвергнуть наши отношения настоящему испытанию. События последней недели были действительно ужасными, но я надеялся, что вместе мы сумеем справиться с последствиями гибели Фрэнка. Однако теперь создавалось впечатление, что моим надеждам оправдаться не суждено.
Тем не менее Лайза сейчас нуждалась во мне, как никогда ранее, и надо сделать все, чтобы ей помочь. На все странности её поведения или резкие перепады настроения не следует обращать внимания.
Эти размышления прервал раздавшийся за моей спиной стон Кирена.
— Эй, Саймон, а полегче нельзя? Я провел трудную ночь.
— Прости, — откликнулся я, поняв, что машинально задал слишком высокий темп гребли. Снизив число гребков до тридцати в минуту, я спросил. — Так лучше?
— Еще бы. А Олимпийские игры, если не возражаешь, мы выиграем в следующую субботу.
Лодка шла ровно, время от времени попадая в тень изящных мостов, перекинутых через Чарлзь-ривер.
— Саймон! — окликнул он меня.
— Да?
— Во вторник в «Красной шляпе» собирается компания парней. Ты присоединишься?
— Не знаю. Дома куча всяких проблем.
— Брось. Небольшое отвлечение пойдет тебе только на пользу.
Возможно, он был прав.
— О’кей, — сказал я. — Буду.
Когда мы повернули домой, весь обратный путь до эллинга меня мучил один вопрос:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
Я вспомнил рассказ Карла о женщине, встреченной им случайно в клинике. Её страдающий Болезнью Альцгеймера муж совсем разучился улыбаться, и Карл страшно боялся, что подобное может случиться с тетей Зоей.
— В мозгу больного происходит одновременно несколько процессов, — продолжал доктор Эневер. — Блокируется передача сигналов. В некоторых участках мозга появляются изменения, стимулирующие возникновение молекул, получивших название «свободных радикалов». Эти «свободные радикалы» в свою очередь атакуют здоровые клетки мозга. Кроме того, сами клетки заполняются кальцием. В результате всех этих сложных процессов клетки погибают, и нам очень сложно определить, где здесь причина и где следствие. Большинство методов лечения ограничиваются воздействием на один из этих процессов.
Лицо Эневера оживилось. Говорил он очень уверено, понятно и связно.
— Но все это всего лишь симптомы, а отнюдь не причины. Нам же удалось выявить ген, который в какой-то фазе жизни пациента начинает посылать организму сигналы, которые дают начало упомянутым мною явлениям. Эти сигналы передаются молекулами рибонуклеиновой кислоты или по иному — РНК. Мы сумели создать молекулу, нейтрализующую действие РНК, продуцированную указанным геном и таким образом, препятствующую дальнейшему развитию Болезни Альцгеймера.
— И сколько же человек страдают Болезнью Альцгеймера?
— Трудно сказать. По оценкам правительства только в США таких больных насчитывается около четырех миллионов. Подсчитано, что обществу это стоит примерно восемьдесят миллиардов долларов в год. И число больных без сомнения будет возрастать по мере того, как с прогрессом науки станет увеличиваться продолжительность жизни.
— Но это же огромный рынок!
Эневер снова улыбнулся. На сей раз улыбались не только его тонкие губы, но и глаза.
— Многие миллиарды, — сказал он.
Линетт молчала. Я видел, как она в задумчивости помаргивает за огромными стеклами своих очков. Джил задвигался в кресле, не зная, намерена ли она что-нибудь сказать, или он может вступить в беседу без опасения обидеть важную гостью.
Первой все же заговорила Линетт Мауэр.
— Не могли бы вы давать лекарство людям с геном Альцгеймера, чтобы предотвратить развитие болезни? Создать нечто вроде вакцины?
— Вы умеете заглядывать в будущее, — улыбнулся Эневер. — Однако мне лучше промолчать.
Боже! Я понял, куда гнет Линетт Мауэр. «Био один» действительно будет стоит многие миллиарды, если ухитрится сбывать «Невпрксил-5» всем людям старше пятидесяти пяти лет, опасающимся стать жертвой Болезни Альцгеймера. Я не помнил, чтобы Арт когда-либо упоминал о подобной перспективе. Видимо, это был тот козырной туз, который придерживал в рукаве доктор Эневер.
— И в какой же фазе находится разработка лекарства?
— В настоящий момент проходят клинические испытания, и проходят они, надо сказать, блестяще, хотя, как вам, видимо, известно, испытания проводятся вслепую, и мы не получим окончательных результатов до их завершения в будущем году. Боюсь, что вдаваться в дальнейшие детали я не в праве. Вопросам конфиденциальности в «Био один» придается огромное значение. Однако в том случае, если во время испытаний не возникнут непредвиденные осложнения (лично я этого не ожидаю), то «Невроксил-5» должен появиться на рынке уже к концу будущего года.
— Благодарю вас, доктор Эневер, — произнес Арт. — Не могли бы вы теперь рассказать нам что-нибудь о «Бостонских пептидах»?
Эневер пустился в описание препарата «БП-56». Он с энтузиазмом поведал нам о перспективах лечения Болезни Паркинсона, но при этом ухитрился намекнуть, что препарат был открыт совершенно случайно. Затем слово взял Джерри, чтобы рассказать о деталях сделки. Последним со своими цифрами и диаграммами выступил Даниэл.
Приведенные Даниэлом данные говорили о том, что примерно через семь лет «БП-56» будет приносить баснословные прибыли. Лайза много раз мне говорила, что биотехнологии — долгоиграющий бизнес.
— И как же вы намерены включить «Бостонские пептиды» в свои структуры? — поинтересовался Рави.
— С этим не будет никаких сложностей, — ответил Эневер. — Мы просто покупаем лекарство. Открытие многих препаратов происходит более или менее случайно, и тем, кто их открыл, для того чтобы выйти на рынок, требуется профессиональное руководство.
Услыхав его слова, я напрягся. Всё это мне крайне не нравилось.
— Хотя «Бостонские пептиды» и располагают весьма перспективным средством против Болезни Паркинсона, у них нет ни финансов, ни инфраструктуры ни, честно говоря, даже управленческих возможностей для того, чтобы до конца использовать потенциал нового лекарства.
В этот момент мои коллеги тоже напряглись, а Арт бросил на меня тревожный взгляд.
Я знал, что следует держать язык за зубами, но удержаться все же не смог.
— Управленческих возможностей? — невинным тоном переспросил я, заметив краем глаза, что взгляд Арта из тревожного превратился в яростный.
— Да. В мире очень мало ученых, способных довести открытое ими лекарство до рынка. По счастью, у нас в «Био один» найдутся люди, которые смогут это сделать.
Видимо, Эневер имеет в виду себя, подумал я.
— «Бостонские пептиды» придерживаются иных, нежели мы, стандартов, — продолжал профессор. — Там нет строгой дисциплины, сотрудники более разболтаны.
— Следовательно вы намерены произвести и кадровые изменения?
— Вне всякого сомнения. Нам придется освободить некоторых исследователей. Они сыграли свою роль и теперь должны уступить место другим.
Сыграли свою роль! Лайза, как и её коллеги, посвятили значительную часть жизни созданию «БП-56», и вот теперь Эневер хочет выбросить их на улицу до того, как они смогут воспользоваться плодами своего труда. Этот человек мне крайне не нравился.
Арт задал какой-то вопрос не то о синергизме, не то о парадигме. Я же едва не дымился от ярости.
***
Несмотря на пятницу, Лайза опять вернулась из лаборатории в десятом часу. Выглядела она совершенно разбитой и, включив на ходу телевизор, сообщила, что ужинать не будет.
Я на скорую руку приготовил себе омлет и уселся в кухне.
Когда она вошла, я уже почти заканчивал ужинать.
— Привет, — сказал я. — Может быть, ты все же передумаешь и перекусишь что-нибудь?
Оставив мои слова без внимания, она сунула в тостер овсяную лепешку.
— Ты завтра работаешь? — спросил я, не оставляя попыток завязать беседу.
— Да, — вздохнула она. — И в воскресенье тоже. У меня нет иного выбора. Дел невпроворот.
Меня все это очень тревожило. Нельзя так перегружаться. Но, возможно, работа помогала ей легче пережить потерю отца. Выглядела моя супруга просто ужасно. На её лице можно было увидеть усталость и какое-то холодное отчаяние.
— Как ты себя чувствуешь?
— Чувствую я себя, Саймон, просто отвратно. Папа умер, я устала, у меня раскалывается голова и мне жуть как хочется стать кем-нибудь другим и оказаться в другом месте.
Я заткнулся, прикончил омлет и скрылся от гнетущей тишины в гостиную к жизнерадостной болтовне телевизора.
Едва я успел угнездиться на диване, как из кухни донеслось:
— Проклятие! — и после паузы. — Что за говно этот наш тостер!!
Я бросился в кухню и увидел склонившуюся над тостером Лайзу. Электроприбор валялся на кухонной стойке у стены, и из него валил черный дым.
— Это не тостер, а кусок дерьма! — продолжала Лайза, дрожа от ярости. — Я сожгла проклятый блин!
Я выдернул вилку из розетки и осмотрел несчастный кухонный аппарат. Лепешка, как и следовало ожидать, застряла. При помощи ножа мне удалось освободить её из заключения. Пружина сработала как надо, обуглившаяся лепешка вылетела из тостера и, вращаясь словно волчок, свалилась на пол. Я повернулся к Лайзе и с изумлением увидел, что её лицо густо покраснело, а по щекам потоком льются слезы.
— Прости, Саймон, — сказала она.
Я обнял жену за плечи, а она, уткнувшись лицом мне в плечо, зарыдала.
Я крепче прижал её к себе.
— Это все из-за глупого тостера, — сквозь слезы произнесла она.
— Пустяки. Успокойся.
— Мне нужна салфетка, — отстранившись от меня, сказала Лайза, взяла бумажную салфетку и высморкалась. — Со мной уже все в порядке.
— Ты уверена?
— Да. Глупый тостер, — повторила она выдавив жалкую полуулыбку.
Мы прошли в гостиную и сели рядом на диван. Я обнял её за плечи. Разыгравшаяся на кухне сцена меня просто потрясла. Я знал, что она вполне способна выйти из себя, но такого с ней никогда не случалось по столь пустячному поводу. Мне отчаянно хотелось утешить её и успокоить бушующий в её душе ураган. Однако я понимал, что она не хочет говорить на эту тему, и мне оставалось лишь все крепче и крепче прижимать её к себе. Хорошо, что она хоть это мне позволяла. Мы долго сидели молча, и лишь телевизор продолжал бессмысленно хохотать нам в лицо.
Мне хотелось просидеть так весь вечер, но я обязан был рассказать о предстоящем поглощении, несмотря на то, что против этого резко выступал Арт. Как только о покупке будет объявлено, Лайза поймет, что я от неё это сознательно скрывал. Это приведет её в ярость, и, надо сказать, не без основания. Время для подобного рода информации было явно неудачным, однако за все последние дни вряд ли хоть какой-нибудь отрезок времени можно было назвать хорошим. Да и впредь такого не предвиделось.
Поэтому собрав все свое мужество и набрав полную грудь воздуха, я начал:
— А сегодня я узнал одну интересную новость.
— Да… — безразличным тоном сказала она, не отрывая невидящего взгляда от экрана телевизора.
— Она имеет прямое отношение к «Бостонским пептидам». И все это страшно конфиденциально. Ты не должна об этом никому рассказывать. Партнеры требовали, чтобы я держал все в секрете. Даже от тебя.
— В чем дело? — обернулась ко мне Лайза.
— «Био один» намерено купить «Бостонские пептиды».
— Не может быть! Ты не шутишь?
— Нет. Все это вполне серьезно.
— О, Боже! А Генри об этом знает?
— Не думаю.
— Но никто не может купить компанию, предварительно не поговорив с людьми.
— Переговоры ведутся напрямую с «Первым венчурным». Мне кажется, что вам позолотят пилюлю несколько позже. Генри отвалят неплохой куш. Возможно кое-что перепадет и тебе.
— Не могу поверить, — сказала она. — Да, нам нужны деньги. Но чтобы «Био один»… Полагаю, что за этим стоит «Ревер»? — и в её голосе я снова уловил ярость.
— Да.
— И давно ты об этом узнал?
— Этим утром.
— Этим утром? — её глаза вдруг превратились в узкие щелки, и она, глядя на меня с подозрением спросила: — Надеюсь ты ничего не говорил им о тех проблемах с наличностью, которые мы сейчас испытываем. Потому что если ты передал им мои слова, и я благодаря тебе стану работать на «Био один»…
— Бог с тобой, Лайза. Я ничего им не говорил! — резко произнес я, ощутив, что и во мне начинает закипать гнев. Мне с трудом удалось побороть эту неуместную вспышку, и я почти спокойно закончил: — Но у тебя, по крайней мере, появятся средства, чтобы завершить работу по «БП-56».
— Да. Но все заслуги Томас Эневер припишет себе, и мне повезет, если я смогу мыть лабораторную посуду. Это — кошмарный человек, Саймон. Я о нем такое слышала…
— Ну, наверное, он все же не такой уж и скверный, — сказал я, хотя судя по тому, что я видел сегодня, это было именно так.
— Ты, похоже, ничего не способен понять, — прокурорским тоном заявила Лайза, отодвигаясь от меня. — Всё, чему я посвятила четыре года своей жизни, продается без моего ведома какой-то бездарной заднице. И за этой гнусной сделкой стоит фирма моего мужа. Что же это, Бог мой, творится?!
— Лайза…
— Я отправляюсь спать.
С этими словами она поднялась с дивана и под неумную болтовню телевизора отправилась вначале в ванную, а затем и в спальню.
Я не успел передать жене то, что сказал Эневер о реструктуризации управления компании. Может быть, это и к лучшему, учитывая её настроение. Размышляя еще днем о возможных структурных перестройках в «Бостонских пептидах», я пришел к выводу, что Лайзе они ничем не грозят. «Био один» вряд ли пойдет на такую глупость, чтобы уволить столь талантливого исследователя. Кроме того, в мире нет другого человека, который знал бы о «БП-56» больше, чем моя супруга. Выждав еще полчаса, я разделся и забрался в постель.
— Спокойной ночи, — сказал я, не сомневаясь, что Лайза еще не спит.
Ответа не последовало.
В тех редких случаях, когда мы ссорились, мне обычно удавалось довольно быстро возвращать её в нормальное состояние. Но на этот раз я даже не пытался искать примирения.
В конце концов я погрузился в крепкий сон и открыл глаза лишь без четверти девять. Лайза уже ушла. Видимо, в свою лабораторию.
Я влез в свой наряд для гребли и трусцой направился к эллингу. Кирен сообщил мне, что томится в ожидании вот уже целых пять минут. С этим высоким, поджарым ирландцем, окончившим дублинский «Колледж Святой троицы» я познакомился в школе бизнеса. Он был отличным гребцом, и почти каждую субботу мы упражнялись с ним на парной двойке. Кирен без труда нашел себе работу в одной из многочисленных консультативных компаний Бостона.
— Как дела, Саймон?
— Наверное были и похуже, только не припомню когда, — сказал я, когда мы снимал лодку со стоек.
— Я читал о твоем тесте. Прими мои соболезнования.
— Спасибо.
Мы спустили лодку на воду. Я вошел в неё первым и занял место загребного. Кирен сел ближе к носу. Очень скоро нам удалось поймать нужный темп. Мои мышцы ритмично напрягались и расслаблялись, свежий ветерок обдувал кожу, у борта слегка журчала вода. Я постепенно начал расслабляться. Минут через десять мои мысли снова обратились к Лайзе.
Её состояние меня очень тревожило. Смерть Фрэнка явилась для неё тяжким ударом, и я понимал, что мне следует сделать всё, чтобы поддержать дух жены. Кроме того, на ней вредно отражались перегрузки на работе. Всё это выглядело ужасно. Создавалось впечатление, что Лайза страдает от какой-то болезни. Она быстро уставала, её мучили головные боли. И вот теперь эта странная, необъяснимо резкая реакция на спаливший лепешку тостер. Мое сообщение о предстоящем поглощении она тоже восприняла как-то неадекватно. Раньше подобным образом Лайза никогда не срывалась. Её обвинения в мой адрес были абсолютно бессмысленными. Но учитывая то напряжение, в котором она последнее время находилась, этот взрыв был вполне объясним. Возможно, ей было просто необходимо найти виновного в происходящих с ней бедах, и я оказался самым удобным и безопасным объектом.
До сих пор в тех случаях, когда дела шли скверно, мы могли всегда рассчитывать на взаимную поддержку. Правда, пока не случалось ничего такого, что могло бы подвергнуть наши отношения настоящему испытанию. События последней недели были действительно ужасными, но я надеялся, что вместе мы сумеем справиться с последствиями гибели Фрэнка. Однако теперь создавалось впечатление, что моим надеждам оправдаться не суждено.
Тем не менее Лайза сейчас нуждалась во мне, как никогда ранее, и надо сделать все, чтобы ей помочь. На все странности её поведения или резкие перепады настроения не следует обращать внимания.
Эти размышления прервал раздавшийся за моей спиной стон Кирена.
— Эй, Саймон, а полегче нельзя? Я провел трудную ночь.
— Прости, — откликнулся я, поняв, что машинально задал слишком высокий темп гребли. Снизив число гребков до тридцати в минуту, я спросил. — Так лучше?
— Еще бы. А Олимпийские игры, если не возражаешь, мы выиграем в следующую субботу.
Лодка шла ровно, время от времени попадая в тень изящных мостов, перекинутых через Чарлзь-ривер.
— Саймон! — окликнул он меня.
— Да?
— Во вторник в «Красной шляпе» собирается компания парней. Ты присоединишься?
— Не знаю. Дома куча всяких проблем.
— Брось. Небольшое отвлечение пойдет тебе только на пользу.
Возможно, он был прав.
— О’кей, — сказал я. — Буду.
Когда мы повернули домой, весь обратный путь до эллинга меня мучил один вопрос:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45