Эбби якобы нашла человека, официально заявившего для печати, что я «была отлично знакома с постелями многих парней, пока училась в Эмори и что против меня были выдвинуты „обвинения в нарушении академической честности, но дело замяли“. Цитировали еще кого-то, расписывавшего, как я интриговала, чтобы пролезть в „Келли и компанию“, не имея опыта работы с пиаром. В ответ на просьбу пояснить последнее утверждение „источник“ сообщал: „Все отлично знали, что она не сама писала свои сочинения и умела подлизаться к ассистентам преподавателей тех предметов, которые находила особенно трудными, а таких, уверяю, было большинство“. Заключительная фраза содержала прозрачный намек на то, что я в открытую вешаюсь Филипу на шею исключительно в целях саморекламы и продвижения по служебной лестнице.
Естественно, первой реакцией стало острое желание отловить Эбби и предать изощренной, мучительной казни, но трудно творчески подойти к процессу, не дыша: несколько секунд я хватала воздух ртом. Однако я высоко оценила беспристрастность самооценки Абигайль. Если бы эта дрянь не приписала мне собственные подвиги, я могла бы поаплодировать ее точности и честности. Проблеск уважения исчез, как только в дверях появилась Келли с распечаткой в руке, улыбаясь настолько маниакально, что я инстинктивно вжалась в кресло на колесиках.
— Бетт, ты уже видела? Ты читала? — бешено заорала Келли, бросаясь ко мне с грацией и энтузиазмом футбольного полузащитника.
Мое оцепенение Келли приписала неосведомленности и буквально швырнула листок на стол.
— Но хоть «Внимание: компромат!» прочла? — крикнула она. — Девочки мне уже домой позвонили.
— Келли, я… Я не знаю, как объяснить… то есть я понимаю, это звучит смешно, но…
— Ах ты, маленькая шельма! Я-то привыкла считать тебя скучной рабочей пчелкой, прозябавшей в банке, а ты у нас, оказывается, подпольная пати-принцесса? Бетт, не выразить словами, какой шок я испытала. Все считали тебя немного замкнутой и даже — без обид, ладно? — лишенной драйва, изюминки, что ли. Бог знает, где ты пряталась последние пару лет. Ты хоть понимаешь, что заняла целую страницу? Вот, почитай.
— Я читала, — пролепетала я, уже не удивляясь, что Келли вопит от восторга, вместо того чтобы кричать от ужаса, увидев подобный отзыв в прессе. — Но вы же понимаете, все это чушь до последнего слова! Понимаете, девица — автор этой статьи — училась со мной в университете и…
— Бетт, ты заняла целую страницу. Повторяй за мной: целую страницу. И это в «Сенсациях Нью-Йорка»! Здесь твоя огромная фотография, выглядишь как рок-звезда. Ты и есть звезда, Бетт. Мои поздравления! Это нельзя не отметить!
Келли унеслась галопом, наверное, искать какой-нибудь тост под шампанское с утра пораньше, а я всерьез задумалась о том, чтобы улететь в Стамбул и остаться там насовсем.
Через минуту сотовый взорвался шквалом пренеприятных звонков. Позвонил отец, сообщив, что один из студентов показал ему газету в восемь часов сорок минут утра. Папа хотел знать, что, собственно, я собираюсь предпринять «для возвращения доброго имени». Через секунду позвонила мать, сообщив, что волонтеры на горячей антикризисной линии судачат о том, что я в открытую встречаюсь с антисемитом, использующим труд рабов, и спросила, не хочу ли я с кем-нибудь проконсультироваться по поводу «зависимости промискуитета от низкой самооценки». Незнакомая женщина предложила свои услуги в качестве пиар-агента, подчеркнув, что, если бы она за мной присматривала, такого бы не случилось. С другого конца страны позвонили два автора, пишущие в рубрики светских сплетен маленьких газетенок, спрашивая, не соглашусь ли я в телефонном интервью ответить на некоторые животрепещущие вопросы, в частности, сообщить свое мнение насчет разрыва Брэда и Джен, назвать любимый ночной клуб в Нью-Йорке и дать оценку сексуальной ориентации Филипа. Майклова Мегу позвонила от его имени сказать, что, если я захочу поговорить, они всегда рядом и готовы помочь. Элайза позвонила из такси по пути на работу поздравить меня с «цельностраничным» статусом, секретарша Филипа Марта — тоже. Саймон позвонил, когда я ехала в аэропорт, заверив — очень ласково, если учесть наши предыдущие разговоры, — что ни один уважающий себя человек не читает «Сенсаций Нью-Йорка» и мне не о чем беспокоиться, так как статью все равно никто не увидит.
Я решила игнорировать все звонки, но вспомнила, что, уезжая из страны, принято прощаться с родителями. Я набрала номер папиного сотового, надеясь, что звонок будет отключен, и я смогу оставить сообщение им обоим с пожеланием хороших выходных и обещанием позвонить по возвращении. Однако мне не повезло.
— Ох, посмотрите, кто это. Энн, иди сюда, звонит наша знаменитая дочь. Беттина, мать хочет с тобой поговорить.
В трубке послышались шорохи, затем что-то пискнуло — родители случайно нажали на кнопку, передавая друг другу мобильник, и, наконец, в трубке загремел мамин голос:
— Беттина? Почему они пишут о тебе такие гадости? Это все — правда? Я ведь даже не знаю, что отвечать людям, когда они спрашивают. Я ни минуты не сомневалась, что все это ложь, но когда услышала об Уэстоне…
— Мам, сейчас нет времени объяснять, я еду в аэропорт. Конечно, все это ложь. Как вы могли подумать иначе?
Мама вздохнула, и я не могу сказать наверняка — с облегчением или огорчением.
— Беттина, деточка, ты должна понимать, как волнуется мать, обнаружив, что дочь живет странной и загадочной жизнью.
— Странной — возможно, но не загадочной. Обещаю, я все объясню, когда вернусь, но сейчас мне надо торопиться, не то опоздаю на самолет. Попрощайся за меня с папой. Позвоню, когда вернусь. До воскресенья! Целую вас крепко-крепко.
Повисла пауза — мать колебалась, настаивать на немедленных объяснениях или потерпеть, затем послышался вздох.
— Хорошо, поговорим в воскресенье. Посмотри как можно больше, дорогая, и береги себя. И постарайся не выставлять личную жизнь на всеобщее обозрение!
Короче говоря, утро выдалось дерьмовое, а тут еще предстояло разобраться с «Луи Вюиттоном». «Вюиттона» было много, целые тележки. Горы чемоданов, сумок на колесиках, несессеров, складных саквояжей для платьев, спортивных сумок на ремне и защелкивающихся дамских сумочек, гордо носящих переплетенные L и V, из главного магазина в Милане или чудовищных размеров бутика на Пятой авеню. Каждый приглашенный, поднявшийся на борт самолета, очевидно, запомнил, что «дорожные сумки от „Луи Вюиттона“ — наш выбор». Три носильщика в бордовой униформе «Миллионэйр» (тонкая ирония!) прилагали все силы, чтобы уместить багаж в брюхе «Гольфстрима», но преуспели мало, хотя и взмокли от усилий. Несколько часов назад мы с Элайзой, Дэвидом и Лео приехали на лимузине из Нью-Йорка в Тетерборо убедиться, что все готово к прибытию вертолета, на котором Филип и компания должны прилететь с вертодрома на Уолл-стрит в аэропорт.
Утром я оставила Филипа дрыхнуть на диване, поставив радиобудильник на час позже и заткнув горе-кавалеру за брючный ремень записку с напоминанием явиться к вертолету не позже шести часов вечера.
За отслеживанием погрузки «луи вюиттонов» наших гостей, проверкой, достаточно ли на борту самолета увлажняющего аэрозоля для лица «Эвиан», у меня не осталось времени переживать из-за пустяков вроде публично навешенного ярлыка лживой, вероломной шлюхи, да еще в самой популярной газете светских сплетен, которую читают все без исключения друзья, коллеги и родственники.
Приближалось время отлета — собрались все, кроме приглашенной в последнюю минуту светской львицы и ее «гостя», предупредившей по телефону, что они стоят в пробке в туннеле Линкольна, — когда разразился первый кризис.
Чемоданов набралось столько, что багаж не умещался в самолете.
— Борт предельно загружен, — вздохнул носильщик. — Обычно «Гольфстрим» принимает шесть средних или четыре больших места багажа на человека, а у вашей группы значительное превышение.
— Насколько значительное?
— Ну, — другой носильщик наморщил лоб, — в вашей группе у всех по четыре здоровенных чемодана на рыло, а у какой-то бабы — семь, причем один сундук таких габаритов, что для погрузки пришлось вызывать кран из ангара.
— Что вы предлагаете? — спросила я.
— Ну, это, мэм, проще всего оставить здесь часть багажа.
Не сомневаясь, что события будут развиваться по наименее простому сценарию, я, тем не менее, пошла навстречу и решила проверить, не согласится ли кто-нибудь расстаться с частью собственности. Я поднялась на борт, попросила у второго пилота микрофон интеркома и по громкой связи объяснила пассажирам ситуацию. В ответ раздался хор свистков и воплей.
— Шутить изволите, — зашелся от смеха Оливер. — Это чертов частный самолет, если у кого склероз. Скажи им так, чтобы поняли.
Оливер привык выступать с подобными заявлениями: он основал страховой фонд, приносящий такую прибыль, что журнал «Готэм» назвал Оливера самым желанным холостяком Манхэттена 2004 года.
— Если кто-то хоть на секунду решил, что я поеду без туфель, он жестоко ошибся, — крикнула Камилла, наследница косметической империи, между глотками «Кристалла». — На четыре дня у меня одежды на двенадцать возможных комбинаций и по две пары обуви для каждого варианта, чтобы был выбор. Я ничего не собираюсь оставлять.
— Я требую, чтобы весь багаж был погружен в самолет, — заявила Алессандра. — Если я взяла с собой пустые чемоданы, чтобы было в чем везти домой вещи, купленные в Турции, пусть носильщики сообразят, как поднять их на борт.
Мать Алессандры — известная шопингоманка, печально известная миллионными, а-ля Имельда Маркос, тратами на одежду, обувь и сумки. Судя по всему, Алессандра оказалась способной ученицей.
— Да не волнуйся ты так, любимая. Иди сюда, присядь, возьми себе выпить. Пусть голова болит у экипажа — мы им за это платим, — высказался Филип.
Он приехал вовремя и теперь возлежал на кремовом кожаном диване. Клетчатая рубашка от Армани живописно расстегнута на одну пуговицу ниже, чем принято. Элайза тоже не проявила интереса к проблеме и удобно устроилась на коленях у Дэвида, сосредоточившись на подключении своего плеера к динамикам стереосистемы в салоне.
Справедливо. Что мне, больше всех надо? Раз носильщики не собираются оставлять в Нью-Йорке жесткий и абсолютно немодный одинокий серебристый «самсонит», составляющий весь мой багаж, остальное не моя забота. Я приняла бокал шампанского от стюардессы, чья прекрасная фигура только выигрывала от темно-синей униформы. Один из пилотов с внешностью кинозвезды — с волевым подбородком а-ля Брэд Питт и тонкими высветленными прядями волос — объяснил, как будет проходить полет. Я ощущала легкую неловкость при виде пассажиров и команды, словно сошедших с экрана, где демонстрировался очередной выпуск «Сказочной жизни».
— Время полета — десять часов. Над Атлантикой возможна небольшая турбулентность, — сообщил пилот с неотразимой улыбкой и неизвестным европейским акцентом. За наши жизни не должен отвечать такой красавец, подумала я. Более уродливый и менее крутой пилот должен по идее меньше пить и больше спать.
— Хельмут, а не махнуть ли нам на этой пташке на Миконос? — окликнул пилота Филип, проводивший в компании Хельмута больше времени, чем в обществе собственного папаши.
Вокруг все радостно встрепенулись.
— Миконос? — спросила Марлена, наследница косметической империи. — Это гораздо лучше Бейрута. Там, по крайней мере, цивилизация, «Нобу»…
Никто не возразил, что мы и не собирались в Бейрут и вообще в Ливан.
Хельмут снова засмеялся:
— Скажите только слово, ребята, и я доставлю вас, куда захотите.
Послышался женский возглас, доносившийся откуда-то со взлетной полосы или трапа:
— Мы летим на Миконос? А я-то думала, в Стамбул… Чертов пиар-агент, ничего не может нормально сделать! Я собралась купить турецкий ковер! — скандалила дама.
Я решила, что это Изабель, опоздавшая светская львица, никогда не работавшая и не имевшая необходимости в агенте по связям с общественностью. Я с изумлением отметила, что львица знает, где находится Стамбул. Поднявшись на борт, новоприбывшие огляделись. Пара обычно состоит из двух людей, и лишь через долгую секунду до меня дошло: мужчина в упомянутой паре не кто иной, как Сэмми. Мой Сэмми!
— Изабель, дорогая, не сомневайся — мы летим в Стамбул, в точности как тебе сказали. Мальчики просто дурачатся — ты же знаешь, как они себя ведут, стоит упомянуть греческие острова! Бросай вещи и возьми себе выпить. — Элайза кинулась удобнее устраивать женщину, которую я сразу узнала — видела в парке, — но мне и в голову не пришло, что с нами летит та самая Изабель. — Представь же нас твоему роскошному приятелю!
Услышав это, Сэмми буквально окаменел. Я даже испугалась, не станет ли ему дурно. Не замечая меня, еще не успев рассмотреть пассажиров, он ответил срывающимся, высоким голосом:
— Я Сэмми. Из «Бунгало».
Элайза непонимающе уставилась на Сэмми, а Изабель тем временем втащила в салон вместительную спортивную сумку — разумеется, от «Луи Вюиттона». Хлопнув Сэмми по плечу, она кивнула на сумку, которую тот без усилия поднял и сунул под один из кожаных диванов.
— «Бунгало»? Мы с вами встречались в «Бунгало»? — смущенно спросила Элайза. Я полдюжины раз ходила с Элайзой в клуб и видела, как она флиртовала с Сэмми, обнимала его, благодарила и вообще обходилась как с лучшим другом. Похоже, сейчас Элайза не притворялась — она действительно не помнила, кто такой Сэмми.
Возникшая неловкость привлекла всеобщее внимание. Пассажиры, должно быть, ломали головы, где они могли видеть этого симпатичного и чертовски знакомого парня.
— Я там работаю. — Сэмми взглянул на Элайзу в упор.
— В «Бунгало»? — Элайза была озадачена. — О, я поняла! Вы имели в виду, что днюете и ночуете в «Бунгало», как в офисе! Я отлично понимаю, что это значит. Мы примерно в таком же положении, скажи, Бетт? — Хихикнув, она отпила глоток из бокала с явным облегчением — загадка решена.
Сэмми вздрогнул при звуке моего имени, но продолжал смотреть на Элайзу. Целая вечность прошла, прежде чем он медленно повернулся и взглянул на меня. На лице его появилась улыбка, невеселая, но без удивления.
— Привет, — произнес он почти шепотом. Изабель усаживалась рядом с Элайзой, остальные вернулись к прерванным разговорам, и это придало моменту еще большую интимность.
— Привет, — отозвалась я с деланно непринужденным видом, лихорадочно обдумывая неожиданный поворот.
Снабдив нас окончательным списком гостей, Келли упомянула, что Изабель Вандемарк согласилась ехать лишь в сопровождении секретаря. Естественно, условие было принято. Значило ли это, что Изабель — подружка Сэмми? Мне нужно было это установить.
— Здесь есть место. — Я указала слева от себя. — Если хочешь…
Он посмотрел на Изабель, которую, похоже, абсолютно не заботило его местонахождение, и начал осторожно пробираться ко мне, переступая через вытянутые ноги и бесчисленные сумки. Сэмми резко контрастировал с подчеркнуто ярким Лео и тщательно одетым Филипом. Он выглядел более мужественным и беззащитным одновременно. Когда Сэмми уселся в соседнее кожаное кресло, мне показалось, что из обитого замшей салона выкачали воздух.
— Бетт, — начал Сэмми так тихо, что мне пришлось наклониться, иначе не расслышать. — Я понятия не имел, что встречу тебя. Извини, я действительно не знал, что ты в этом участвуешь.
— Ага, она минуту назад сообщила, что вы летите в Стамбул на пару дней! — шепотом возмутилась я.
— Да, если ты можешь в это поверить, все именно так и есть. На прошлой неделе она высказала желание, чтобы я сопровождал ее в пиар-поездке, но до вчерашнего дня не говорила ничего определенного. Я не задавал вопросов, просто собрал сумку…
— И ты поехал, куда она сказала? А как же работа? А твоя учеба? Не понимаю, как ты мог все бросить только потому, что ей приспичило. Никто из этой компании не работает, поэтому им ничего не стоит сняться с места и махнуть в Стамбул. Ты что, уволился?
Сначала Сэмми сидел с пришибленным видом, затем на его лице появилось волевое выражение.
— Нет, на работе понимают. Всякое случается…
— О, теперь ясно, — буркнула я сварливо. — Вот теперь ты объяснился начистоту.
— Бетт, прости, это все очень запутанно. В смысле — с ней все очень запутанно.
Я немного смягчилась, заметив, каким жалким он выглядит.
— Послушай, Сэмми, извини, не мое это дело. Немного неожиданно, вот и все.
Я вовремя вспомнила, что, к сожалению, на данном этапе наших отношений Сэмми не обязан мне ничего объяснять. После поцелуя всех времен и народов я видела Сэмми лишь один раз в «Бунгало», осаждаемом группой банковских клерков в прикидах цвета хаки, громко негодующих, что их держат на улице.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
Естественно, первой реакцией стало острое желание отловить Эбби и предать изощренной, мучительной казни, но трудно творчески подойти к процессу, не дыша: несколько секунд я хватала воздух ртом. Однако я высоко оценила беспристрастность самооценки Абигайль. Если бы эта дрянь не приписала мне собственные подвиги, я могла бы поаплодировать ее точности и честности. Проблеск уважения исчез, как только в дверях появилась Келли с распечаткой в руке, улыбаясь настолько маниакально, что я инстинктивно вжалась в кресло на колесиках.
— Бетт, ты уже видела? Ты читала? — бешено заорала Келли, бросаясь ко мне с грацией и энтузиазмом футбольного полузащитника.
Мое оцепенение Келли приписала неосведомленности и буквально швырнула листок на стол.
— Но хоть «Внимание: компромат!» прочла? — крикнула она. — Девочки мне уже домой позвонили.
— Келли, я… Я не знаю, как объяснить… то есть я понимаю, это звучит смешно, но…
— Ах ты, маленькая шельма! Я-то привыкла считать тебя скучной рабочей пчелкой, прозябавшей в банке, а ты у нас, оказывается, подпольная пати-принцесса? Бетт, не выразить словами, какой шок я испытала. Все считали тебя немного замкнутой и даже — без обид, ладно? — лишенной драйва, изюминки, что ли. Бог знает, где ты пряталась последние пару лет. Ты хоть понимаешь, что заняла целую страницу? Вот, почитай.
— Я читала, — пролепетала я, уже не удивляясь, что Келли вопит от восторга, вместо того чтобы кричать от ужаса, увидев подобный отзыв в прессе. — Но вы же понимаете, все это чушь до последнего слова! Понимаете, девица — автор этой статьи — училась со мной в университете и…
— Бетт, ты заняла целую страницу. Повторяй за мной: целую страницу. И это в «Сенсациях Нью-Йорка»! Здесь твоя огромная фотография, выглядишь как рок-звезда. Ты и есть звезда, Бетт. Мои поздравления! Это нельзя не отметить!
Келли унеслась галопом, наверное, искать какой-нибудь тост под шампанское с утра пораньше, а я всерьез задумалась о том, чтобы улететь в Стамбул и остаться там насовсем.
Через минуту сотовый взорвался шквалом пренеприятных звонков. Позвонил отец, сообщив, что один из студентов показал ему газету в восемь часов сорок минут утра. Папа хотел знать, что, собственно, я собираюсь предпринять «для возвращения доброго имени». Через секунду позвонила мать, сообщив, что волонтеры на горячей антикризисной линии судачат о том, что я в открытую встречаюсь с антисемитом, использующим труд рабов, и спросила, не хочу ли я с кем-нибудь проконсультироваться по поводу «зависимости промискуитета от низкой самооценки». Незнакомая женщина предложила свои услуги в качестве пиар-агента, подчеркнув, что, если бы она за мной присматривала, такого бы не случилось. С другого конца страны позвонили два автора, пишущие в рубрики светских сплетен маленьких газетенок, спрашивая, не соглашусь ли я в телефонном интервью ответить на некоторые животрепещущие вопросы, в частности, сообщить свое мнение насчет разрыва Брэда и Джен, назвать любимый ночной клуб в Нью-Йорке и дать оценку сексуальной ориентации Филипа. Майклова Мегу позвонила от его имени сказать, что, если я захочу поговорить, они всегда рядом и готовы помочь. Элайза позвонила из такси по пути на работу поздравить меня с «цельностраничным» статусом, секретарша Филипа Марта — тоже. Саймон позвонил, когда я ехала в аэропорт, заверив — очень ласково, если учесть наши предыдущие разговоры, — что ни один уважающий себя человек не читает «Сенсаций Нью-Йорка» и мне не о чем беспокоиться, так как статью все равно никто не увидит.
Я решила игнорировать все звонки, но вспомнила, что, уезжая из страны, принято прощаться с родителями. Я набрала номер папиного сотового, надеясь, что звонок будет отключен, и я смогу оставить сообщение им обоим с пожеланием хороших выходных и обещанием позвонить по возвращении. Однако мне не повезло.
— Ох, посмотрите, кто это. Энн, иди сюда, звонит наша знаменитая дочь. Беттина, мать хочет с тобой поговорить.
В трубке послышались шорохи, затем что-то пискнуло — родители случайно нажали на кнопку, передавая друг другу мобильник, и, наконец, в трубке загремел мамин голос:
— Беттина? Почему они пишут о тебе такие гадости? Это все — правда? Я ведь даже не знаю, что отвечать людям, когда они спрашивают. Я ни минуты не сомневалась, что все это ложь, но когда услышала об Уэстоне…
— Мам, сейчас нет времени объяснять, я еду в аэропорт. Конечно, все это ложь. Как вы могли подумать иначе?
Мама вздохнула, и я не могу сказать наверняка — с облегчением или огорчением.
— Беттина, деточка, ты должна понимать, как волнуется мать, обнаружив, что дочь живет странной и загадочной жизнью.
— Странной — возможно, но не загадочной. Обещаю, я все объясню, когда вернусь, но сейчас мне надо торопиться, не то опоздаю на самолет. Попрощайся за меня с папой. Позвоню, когда вернусь. До воскресенья! Целую вас крепко-крепко.
Повисла пауза — мать колебалась, настаивать на немедленных объяснениях или потерпеть, затем послышался вздох.
— Хорошо, поговорим в воскресенье. Посмотри как можно больше, дорогая, и береги себя. И постарайся не выставлять личную жизнь на всеобщее обозрение!
Короче говоря, утро выдалось дерьмовое, а тут еще предстояло разобраться с «Луи Вюиттоном». «Вюиттона» было много, целые тележки. Горы чемоданов, сумок на колесиках, несессеров, складных саквояжей для платьев, спортивных сумок на ремне и защелкивающихся дамских сумочек, гордо носящих переплетенные L и V, из главного магазина в Милане или чудовищных размеров бутика на Пятой авеню. Каждый приглашенный, поднявшийся на борт самолета, очевидно, запомнил, что «дорожные сумки от „Луи Вюиттона“ — наш выбор». Три носильщика в бордовой униформе «Миллионэйр» (тонкая ирония!) прилагали все силы, чтобы уместить багаж в брюхе «Гольфстрима», но преуспели мало, хотя и взмокли от усилий. Несколько часов назад мы с Элайзой, Дэвидом и Лео приехали на лимузине из Нью-Йорка в Тетерборо убедиться, что все готово к прибытию вертолета, на котором Филип и компания должны прилететь с вертодрома на Уолл-стрит в аэропорт.
Утром я оставила Филипа дрыхнуть на диване, поставив радиобудильник на час позже и заткнув горе-кавалеру за брючный ремень записку с напоминанием явиться к вертолету не позже шести часов вечера.
За отслеживанием погрузки «луи вюиттонов» наших гостей, проверкой, достаточно ли на борту самолета увлажняющего аэрозоля для лица «Эвиан», у меня не осталось времени переживать из-за пустяков вроде публично навешенного ярлыка лживой, вероломной шлюхи, да еще в самой популярной газете светских сплетен, которую читают все без исключения друзья, коллеги и родственники.
Приближалось время отлета — собрались все, кроме приглашенной в последнюю минуту светской львицы и ее «гостя», предупредившей по телефону, что они стоят в пробке в туннеле Линкольна, — когда разразился первый кризис.
Чемоданов набралось столько, что багаж не умещался в самолете.
— Борт предельно загружен, — вздохнул носильщик. — Обычно «Гольфстрим» принимает шесть средних или четыре больших места багажа на человека, а у вашей группы значительное превышение.
— Насколько значительное?
— Ну, — другой носильщик наморщил лоб, — в вашей группе у всех по четыре здоровенных чемодана на рыло, а у какой-то бабы — семь, причем один сундук таких габаритов, что для погрузки пришлось вызывать кран из ангара.
— Что вы предлагаете? — спросила я.
— Ну, это, мэм, проще всего оставить здесь часть багажа.
Не сомневаясь, что события будут развиваться по наименее простому сценарию, я, тем не менее, пошла навстречу и решила проверить, не согласится ли кто-нибудь расстаться с частью собственности. Я поднялась на борт, попросила у второго пилота микрофон интеркома и по громкой связи объяснила пассажирам ситуацию. В ответ раздался хор свистков и воплей.
— Шутить изволите, — зашелся от смеха Оливер. — Это чертов частный самолет, если у кого склероз. Скажи им так, чтобы поняли.
Оливер привык выступать с подобными заявлениями: он основал страховой фонд, приносящий такую прибыль, что журнал «Готэм» назвал Оливера самым желанным холостяком Манхэттена 2004 года.
— Если кто-то хоть на секунду решил, что я поеду без туфель, он жестоко ошибся, — крикнула Камилла, наследница косметической империи, между глотками «Кристалла». — На четыре дня у меня одежды на двенадцать возможных комбинаций и по две пары обуви для каждого варианта, чтобы был выбор. Я ничего не собираюсь оставлять.
— Я требую, чтобы весь багаж был погружен в самолет, — заявила Алессандра. — Если я взяла с собой пустые чемоданы, чтобы было в чем везти домой вещи, купленные в Турции, пусть носильщики сообразят, как поднять их на борт.
Мать Алессандры — известная шопингоманка, печально известная миллионными, а-ля Имельда Маркос, тратами на одежду, обувь и сумки. Судя по всему, Алессандра оказалась способной ученицей.
— Да не волнуйся ты так, любимая. Иди сюда, присядь, возьми себе выпить. Пусть голова болит у экипажа — мы им за это платим, — высказался Филип.
Он приехал вовремя и теперь возлежал на кремовом кожаном диване. Клетчатая рубашка от Армани живописно расстегнута на одну пуговицу ниже, чем принято. Элайза тоже не проявила интереса к проблеме и удобно устроилась на коленях у Дэвида, сосредоточившись на подключении своего плеера к динамикам стереосистемы в салоне.
Справедливо. Что мне, больше всех надо? Раз носильщики не собираются оставлять в Нью-Йорке жесткий и абсолютно немодный одинокий серебристый «самсонит», составляющий весь мой багаж, остальное не моя забота. Я приняла бокал шампанского от стюардессы, чья прекрасная фигура только выигрывала от темно-синей униформы. Один из пилотов с внешностью кинозвезды — с волевым подбородком а-ля Брэд Питт и тонкими высветленными прядями волос — объяснил, как будет проходить полет. Я ощущала легкую неловкость при виде пассажиров и команды, словно сошедших с экрана, где демонстрировался очередной выпуск «Сказочной жизни».
— Время полета — десять часов. Над Атлантикой возможна небольшая турбулентность, — сообщил пилот с неотразимой улыбкой и неизвестным европейским акцентом. За наши жизни не должен отвечать такой красавец, подумала я. Более уродливый и менее крутой пилот должен по идее меньше пить и больше спать.
— Хельмут, а не махнуть ли нам на этой пташке на Миконос? — окликнул пилота Филип, проводивший в компании Хельмута больше времени, чем в обществе собственного папаши.
Вокруг все радостно встрепенулись.
— Миконос? — спросила Марлена, наследница косметической империи. — Это гораздо лучше Бейрута. Там, по крайней мере, цивилизация, «Нобу»…
Никто не возразил, что мы и не собирались в Бейрут и вообще в Ливан.
Хельмут снова засмеялся:
— Скажите только слово, ребята, и я доставлю вас, куда захотите.
Послышался женский возглас, доносившийся откуда-то со взлетной полосы или трапа:
— Мы летим на Миконос? А я-то думала, в Стамбул… Чертов пиар-агент, ничего не может нормально сделать! Я собралась купить турецкий ковер! — скандалила дама.
Я решила, что это Изабель, опоздавшая светская львица, никогда не работавшая и не имевшая необходимости в агенте по связям с общественностью. Я с изумлением отметила, что львица знает, где находится Стамбул. Поднявшись на борт, новоприбывшие огляделись. Пара обычно состоит из двух людей, и лишь через долгую секунду до меня дошло: мужчина в упомянутой паре не кто иной, как Сэмми. Мой Сэмми!
— Изабель, дорогая, не сомневайся — мы летим в Стамбул, в точности как тебе сказали. Мальчики просто дурачатся — ты же знаешь, как они себя ведут, стоит упомянуть греческие острова! Бросай вещи и возьми себе выпить. — Элайза кинулась удобнее устраивать женщину, которую я сразу узнала — видела в парке, — но мне и в голову не пришло, что с нами летит та самая Изабель. — Представь же нас твоему роскошному приятелю!
Услышав это, Сэмми буквально окаменел. Я даже испугалась, не станет ли ему дурно. Не замечая меня, еще не успев рассмотреть пассажиров, он ответил срывающимся, высоким голосом:
— Я Сэмми. Из «Бунгало».
Элайза непонимающе уставилась на Сэмми, а Изабель тем временем втащила в салон вместительную спортивную сумку — разумеется, от «Луи Вюиттона». Хлопнув Сэмми по плечу, она кивнула на сумку, которую тот без усилия поднял и сунул под один из кожаных диванов.
— «Бунгало»? Мы с вами встречались в «Бунгало»? — смущенно спросила Элайза. Я полдюжины раз ходила с Элайзой в клуб и видела, как она флиртовала с Сэмми, обнимала его, благодарила и вообще обходилась как с лучшим другом. Похоже, сейчас Элайза не притворялась — она действительно не помнила, кто такой Сэмми.
Возникшая неловкость привлекла всеобщее внимание. Пассажиры, должно быть, ломали головы, где они могли видеть этого симпатичного и чертовски знакомого парня.
— Я там работаю. — Сэмми взглянул на Элайзу в упор.
— В «Бунгало»? — Элайза была озадачена. — О, я поняла! Вы имели в виду, что днюете и ночуете в «Бунгало», как в офисе! Я отлично понимаю, что это значит. Мы примерно в таком же положении, скажи, Бетт? — Хихикнув, она отпила глоток из бокала с явным облегчением — загадка решена.
Сэмми вздрогнул при звуке моего имени, но продолжал смотреть на Элайзу. Целая вечность прошла, прежде чем он медленно повернулся и взглянул на меня. На лице его появилась улыбка, невеселая, но без удивления.
— Привет, — произнес он почти шепотом. Изабель усаживалась рядом с Элайзой, остальные вернулись к прерванным разговорам, и это придало моменту еще большую интимность.
— Привет, — отозвалась я с деланно непринужденным видом, лихорадочно обдумывая неожиданный поворот.
Снабдив нас окончательным списком гостей, Келли упомянула, что Изабель Вандемарк согласилась ехать лишь в сопровождении секретаря. Естественно, условие было принято. Значило ли это, что Изабель — подружка Сэмми? Мне нужно было это установить.
— Здесь есть место. — Я указала слева от себя. — Если хочешь…
Он посмотрел на Изабель, которую, похоже, абсолютно не заботило его местонахождение, и начал осторожно пробираться ко мне, переступая через вытянутые ноги и бесчисленные сумки. Сэмми резко контрастировал с подчеркнуто ярким Лео и тщательно одетым Филипом. Он выглядел более мужественным и беззащитным одновременно. Когда Сэмми уселся в соседнее кожаное кресло, мне показалось, что из обитого замшей салона выкачали воздух.
— Бетт, — начал Сэмми так тихо, что мне пришлось наклониться, иначе не расслышать. — Я понятия не имел, что встречу тебя. Извини, я действительно не знал, что ты в этом участвуешь.
— Ага, она минуту назад сообщила, что вы летите в Стамбул на пару дней! — шепотом возмутилась я.
— Да, если ты можешь в это поверить, все именно так и есть. На прошлой неделе она высказала желание, чтобы я сопровождал ее в пиар-поездке, но до вчерашнего дня не говорила ничего определенного. Я не задавал вопросов, просто собрал сумку…
— И ты поехал, куда она сказала? А как же работа? А твоя учеба? Не понимаю, как ты мог все бросить только потому, что ей приспичило. Никто из этой компании не работает, поэтому им ничего не стоит сняться с места и махнуть в Стамбул. Ты что, уволился?
Сначала Сэмми сидел с пришибленным видом, затем на его лице появилось волевое выражение.
— Нет, на работе понимают. Всякое случается…
— О, теперь ясно, — буркнула я сварливо. — Вот теперь ты объяснился начистоту.
— Бетт, прости, это все очень запутанно. В смысле — с ней все очень запутанно.
Я немного смягчилась, заметив, каким жалким он выглядит.
— Послушай, Сэмми, извини, не мое это дело. Немного неожиданно, вот и все.
Я вовремя вспомнила, что, к сожалению, на данном этапе наших отношений Сэмми не обязан мне ничего объяснять. После поцелуя всех времен и народов я видела Сэмми лишь один раз в «Бунгало», осаждаемом группой банковских клерков в прикидах цвета хаки, громко негодующих, что их держат на улице.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43