Насколько я понимаю по его наградам, это один из ваших солдат?Ваше имя, сударь.Жиль, вытянувшись в струнку, ответил:— Шевалье де Турнемин де Лаюнондэ, сир.Лейтенант запаса драгун королевы.— В запасе? По какой причине?— С высочайшего соизволения короля я получил разрешение на службу в Испании. Недавно я был помощником бригадира гвардии Его Величества короля Испании.— Он мне совсем не нравится. Мне совсем не нравится также, чтобы мои солдаты служили под другими знаменами. Черт побери, ну и занесло же вас! После Америки — Испания. Во Франции вам служить уже не нравится. Да, мне кажется, что я вас видел.— Я имел честь быть представленным королю герцогом Лозеном в связи с победой под Йорктауном. На нас была возложена честь объявить об этой победе Вашему Величеству.— Вспомнил. Вы товарищ по оружию маркиза де Лафайета. Вы тот самый лесной охотник, воюющий по индейским обычаям. У вас было имя какой-то птицы?— Имя Кречета, сир.— Именно так. И я тогда сказал, что хотел бы у вас поучиться охотиться по-ирокезски, но вы больше не появились.— Я не осмелился, сир.— И напрасно. Также напрасно вы отправились на службу к моему испанскому кузену. Расскажите-ка мне вашу историю, я хочу понять, почему вы можете заслужить Бастилию.У Жиля перехватило дыхание. Он посмотрел на Рошамбо умоляющим взглядом, тот перехватил этот взгляд. Он с внимательным беспокойством следил за развитием разговора и решил, что настало время вступить в него.— Сир, — начал он, стараясь смягчить голос. — Если король позволит…— Что еще?— Я ознакомлю его с фактами. Это дело серьезное… во всяком случае, даже деликатное, очень деликатное. Я боюсь, что шевалье перед Его королевским Величеством…Кулак короля обрушился на стол, все бумаги подпрыгнули.— Что вы мне там поете, Рошамбо! Вы пытаетесь мне доказать, что я устрашил этого молодого человека, который не боялся ни дикарей, ни англичан, которые часто бывают не менее дикими. Не вмешивайтесь. Если он сумел попасть в такое положение, то я думаю, что он сумеет сам признаться в этом. Во-первых, какова главная статья обвинения?— Оскорбление королевского достоинства, сир.— Как?От взрыва внезапного гнева лицо его стало кирпично-красным. Рошамбо поспешил добавить:— По отношению к Ее королевскому Высочеству принцессе Астурийской, сир. С королевского позволения я скажу, что оскорбление невольное, но… обязательное.— А?!Воцарилось неуверенное молчание. Затем король вздохнул, откинулся на спинку кресла.— Ну хорошо, шевалье, расскажите мне вашу историю.— Да позволит мне король еще раз сказать, что я не хочу оправдывать себя, обвиняя женщину. Я виноват, хоть и получал какое-то удовольствие. Если Испания потребует моей головы, пусть Ваше Величество ни секунды не колеблется, чтобы ее отдать. Но я прошу вас сохранить мою честь.Я бретонец, сир, и дорожу ею. Верный Богу и моему королю, я отбрасываю обвинение в колдовстве и богохульстве, и если мне суждено умереть от палача, то пусть это будет топор, сир, это достойно для дворянина, но не костер — это достойно лишь идолопоклонников.Людовик XVI ничего не ответил. Он долго смотрел на молодого человека, затем, опустив голову на грудь, погрузился в глубокое раздумье. В зале воцарилась тишина, слышалось лишь тихое позвякивание маятника больших часов на камине.Застыв в почтительной позе. Жиль едва осмеливался дышать, а стоящий позади него генерал также стоял затаив дыхание. Оба ожидали приговора, который будет произнесен королевскими устами.Снова вздохнув, Людовик XVI поднял наконец голову.— Поднимитесь, сударь, — сказал он ласково, — и слушайте.В этот момент вошел дежурный дворянин, сопровождавший их в этот зал, и объявил о визите графа де Верженна, министра иностранных дел.Министр появился сразу же вслед за ним как человек, не имеющий времени на ожидание. Его служебное положение давало ему право визита к королю во всякое время.Заметив Рошамбо, которого он хорошо знал, он остановился и поприветствовал его. Его взгляд на мгновение остановился на молодом лейтенанте драгун, на награде, сияющей на его груди. Он улыбнулся, что делал крайне редко и потому очень привлекательно. Искусство очаровывать других вовсе не было изучено этим крупным государственным деятелем, этим скрытным дипломатом, чья деятельность могла быть оценена только очень сведущими втрудной профессии дипломата. Человек высоких взглядов, с настоятельной потребностью служить своей стране, он презирал придворных куртизан, что стоило ему почти полного отсутствия друзей в высшем свете. Он не интересовался сильными мира сего, потому что не хотел быть их игрушкой. Королева, как когда-то Шуазеля, не любила его. Кроме того, ему ставили в упрек его женитьбу по любви на женщине «без имени», некой госпоже Тесте, когда он был послом в Константинополе. Это едва не разрушило всю его карьеру и вынудило его удалиться на два года в свое поместье Тулонжон в Бургундии.Но Людовик XVI любил его и умел ценить его заслуги. С тех пор, как тот стал министром иностранных дел, он получил право обсуждать договор о признании независимости Соединенных Штатов. Кроме того, ему отличным образом удавалось поддерживать равновесие в Европе, сотрясаемой притязаниями Фридриха II Прусского, Иосифа II Австрийского, Екатерины II Российской, но при этом общественное мнение никоим образом не замечало его заслуг.«Мне воздадут должное через сто лет, — повторял он обычно. — Это, по крайней мере, то, что нужно французам, чтобы быть к ним справедливым.»В настоящее время ему было шестьдесят пять лет. Это был человек благородной стати, с прямым взглядом, с хорошо очерченным лицом, с тонким, настороженным ртом, ртом, который, вопреки проискам различных хулителей, умел все же и улыбаться.— Готов побиться об заклад, сир, что этот офицер не кто иной, как шевалье де Турнемин?— Ставьте свой заклад, дорогой Верженн, вы выиграете. Каким чудом вы его узнали?— Чудо весьма простое, сир. Сейчас в моем кабинете находится граф д'Арранда. Он шумно требует выдачи этого молодого человека, чтобы он, если я правильно понял, был передан в руки святейшей инквизиции за всякого рода преступления, недоступные для понимания уму, открытому для современных идей.Людовик XVI редко впадал в гнев. На этот же раз гроза разразилась.— Выдача! Святейшая инквизиция! И, естественно, костер. И это все только за то, что этот юноша наставил рога толстяку Карлу! Какая глупость!На этот раз засмеялся Верженн.— Как хороший математик, король вполне владеет искусством синтеза! Я добавлю, что посол, будучи разумным человеком, сам в затруднительном положении от такого поручения, но ему ничего не остается, как его исполнять. Вчера прибыл шевалье д'Окариз и привез с собой распорядительные письма по этому поводу.— Господин министр, вы не могли бы урегулировать этот вопрос самостоятельно?— Речь идет о семействе Вашего Величества.Я знаю, что король сильно привязан к кровному родству и к чести своего семейства.— Моего, да, но мой испанский брат всегда казался мне уж очень далеким. То, что он бдит за добродетелью инфанты, — это хорошо, правда, трудно следить за тем, чего нет. Но пусть он не просит помогать ему в этом.— Тем не менее я должен был предупредить Ваше Величество! Что прикажет король?Вместо ответа король прошел к рабочему столу, открыл один из ящиков, вынул оттуда бумагу с печатью и заглавными титулами, написал на ней несколько слов. Затем, высушив чернила, он растопил красный воск, вылил его на бумагу и оттиснул печать своим тяжелым перстнем.— Вот ваш ответ, дорогой мой Верженн. Вы скажете послу, что ни его король, ни святейшая инквизиция не имеют никакого права на господина де Турнемина, подданного Франции. Кроме того, он не пребывал в означенный период на службе короля Испании ввиду того, что с первого марта, и данный документ тому свидетельство, отдан приказ о его возвращении во Францию и назначении его лейтенантом первой роты личной гвардии короля.Верженн буквально расплылся в улыбке.— Рота шотландцев, та, у которой наибольшие привилегии. Отлично, сир. Я в точности донесу послу все слова короля.— Честное слово, можно подумать, что это доставляет вам удовольствие. Ведь только что вы готовы были потребовать головы целого полка.— Я мог лишь посочувствовать заботам графа д'Арранда, сир. Но я был готов, если бы у этого юноши не оказалось адвоката значительно более сильного, чем я, взять на себя защиту виновного.Выдай мы его Испании, мы бы потеряли репутацию в глазах наших американских союзников.Ни генерал Вашингтон, ни господин Франклин, ни генерал де Лафайет никогда бы этого не простили. Мы бы навсегда остались в их глазах феодалами-ретроградами.Министр иностранных дел удалился. Людовик XVI протянул документ Жилю. Принимая его, Жиль встал на колено и не мог ничего произнести от переполнявших его чувств. Он взял руку короля и благоговейно приложился к ней губами.— Ну что, — весело произнес Людовик XVI, — довольны вы вашим королем?К счастью, Жиль обрел дар речи.— Сир, вот уже второй раз Ваше Величество возвращает меня к жизни. В первый раз это было, когда вы подтвердили завещание моего отца, на этот раз вы защитили меня вашей королевской милостью. Я всегда принадлежал королю, но отныне, поскольку я буду иметь честь принадлежать к его личной гвардии, я хочу, чтобы король знал, что он может требовать от меня всей моей преданности. Если Кречет существует, то он будет Кречетом короля, и он может спустить меня во всякий момент на любого врага, во время мира и войны, в любое время дня и ночи.Тяжелый взгляд Людовика XVI оживился, он смотрел на страстное лицо, обращенное к нему. Холодные голубые глаза придавали молодому офицеру грозный вид.— Пусть будет так! Король принимает вашу клятву верности и ваши обещания. Отныне вы будете надежным оружием в моих руках, и использовать это оружие я буду лишь в праведных целях. Вы будете Кречетом короля, но об этом будут знать только трое — я, вы и… присутствующий здесь господин Рошамбо, свидетель ваших обязательств.На прощание Людовик XVI пожал обоим руки.Они вышли с радостными сердцами. Жиль переживал только что произошедшее и не вполне осознавал, что произошло. Он пришел к Рошамбо, как тонущий человек протягивает руку к любой доступной ему ветке, и сам Рошамбо, впрочем, не скрывал от него всю серьезность положения. Ведь исполни король положения Семейного договора буквально, и виновный сразу если и не взошел бы на костер, то по меньшей мере был бы заключен в Бастилию, а затем в самые кратчайшие сроки был бы отдан палачу. Но Людовик XVI предпочел жизнь верного подданного всяким статьям договора, всем официальным бумагам. Он умел прощупывать и оценивать людей, и вместо того, чтобы отбрасывать их в темную бездну, как этого требовал его испанский кузен, он взял Жиля под защиту своей королевской длани. Более того, он сам доверился ему.Покидая королевский дворец, где шли лихорадочные приготовления к наиболее значительному событию дня — королевскому ужину. Жиль не мог сдержать радостной дрожи в тот момент, когда проходил через двери, охраняемые теми, кто завтра будут его сотоварищами, гвардейцами охраны. Это был первый из полков королевского дома . Для них необходимым условием была принадлежность к дворянскому роду, высокий рост и правильные черты лица. Завтра он с гордостью облачится в эту форму дымчато-голубого цвета с серебряными галунами, большими отворотами и воротом красного цвета, усеянными также серебряными галунами; в белые лосины, лакированные высокие сапоги с отворотами, эту большую треугольную шляпу, украшенную белыми перьями. А его Мерлин получит голубую попону, украшенную серебром. Он будет составлять часть роты шотландцев, той самой, созданной в XV веке Джоном Стюартом, которая породила в дальнейшем все остальные полки гвардии королевского дома. Завтра он будет принят верховным главнокомандующим маршалом де Кастри.— Вы выбрали трудную дорогу, друг мой, — задумчиво сказал ему Рошамбо, садясь в карету. — Это же ремесло цепной собаки и… головореза. Вы сами этого просили. Наш король, несмотря на всю свою доброту, образованность, свою человечность, а может, и из-за всего этого, будет самой страдающей личностью среди своих современников.— Пока я дышу, господин генерал, я буду служить королю, я буду его защищать. Горе тому, кто осмелится тронуть его. Пока я жив, я сумею отомстить за него, если даже не сумею его защитить. Несмотря на живущий во мне страх перед Господом, я отдал бы за короля жизнь. Принятое мной обязательство равно вступлению в самую суровую из религий. Охотничья птица знает только своего хозяина.— Тогда, дитя мое, позвольте мне дать вам три совета, поскольку вы еще не знаете ни двора, ни его опасностей. Если вы по-настоящему стремитесь защищать вашего хозяина, вступите, во-первых, в масонскую ложу, которыми в наши дни наполнен Париж. В ложу самую могущественную, какую только сможете отыскать. Когда же вступите, широко раскройте глаза и уши, но храните молчание.— Я последую этому совету. А два других?— Они заключаются в двух именах людей, чрезвычайно опасных для короля. Первое — герцог Шартрский, его кузен, старший сын герцога Орлеанского. Безумная голова. В нем нет озлобленности, он не замышляет ничего дурного, но с тех пор, как со времени битвы при Уэссане окружение королевы принялось создавать ему репутацию труса, впрочем совершенно незаслуженно, он чувствует себя оскорбленным и ущемленным.Ведь Филипп Шартрский хотя и сумасброд и слишком большой демагог, но трусом не был никогда.— А второй?— Это родной брат короля.— Который? Насколько я знаю, у него их два.— Я не говорю о монсеньере д'Артуа, этом самом молодом из братьев. Это очень любезный принц, веселый, любитель всякого рода удовольствий. Он лишь бабочка, волшебный принц в самых лучших традициях старика Перро. У него и мозг-то лишь чуть больше горошины. Он любит всех: брата, особенно свояченицу, с которой он разделяет удовольствия, всех мужчин, всех женщин, кроме собственной жены. С ней он испытывает лишь чувство скуки, скрываемой любезной вежливостью. Нет же, я вам говорю о единственной голове истинного политика в этой семье. Я вам говорю о принце, находящемся в тени и хранящем молчание. Я вам говорю о человеке, который оттачивает свое оружие в тиши и тайне. Он всегда верил, что он единственный наследник своего брата, он будущий король Франции, поскольку у Людовика Шестнадцатого не было детей.Эти надежды уменьшились с рождением Ее королевского Высочества и почти совсем исчезли с рождением дофина, поскольку королева еще не сказала своего последнего слова. Я вам говорю о человеке, способном на все и который сделает все, вы слышите, сделает все, чтобы отстранить своего брата и водрузить на свою голову корону Франции. Она ему казалась всегда сделанной именно для его головы, а не для головы Людовика. Я вам говорю о монсеньере графе Прованском, я вам говорю о мосье .Решительность и твердость тона, твердость выражения лица генерала произвели глубокое впечатление на Жиля. Он прошептал:— Вы уверены в том, о чем вы говорите? Это же тяжелейшее обвинение. Похожи ли Бурбоны на Атридов?Рошамбо пожал плечами, наклонился и принялся протирать запотевшее стекло кареты. С наступлением ночи стал накрапывать дождь, легкий и приятный дождь Иль-де-Франса, насыщающий сухую землю так же, как слеза утешает изболевшее сердце. Рошамбо открыл серебряный ящичек, встроенный в перегородку кареты, вынул из него сигару, к которым он привык в Америке, предложил сигару своему молодому спутнику, высек огонь, зажег их. Легкий приятный аромат наполнил пространство кареты.— В истории, — сказал он, — часто можно наблюдать схожие моменты. Братская любовь исчезает, когда речь идет о короне. Вспомните Гастона Орлеанского, который неутомимо вел интриги против Людовика Тринадцатого. Сколько голов пало за время этой упрямой погони за троном, на который он не имел никакого права.Принц отказывался от своих друзей, просил прощения и… начинал все снова. Вспомните Франсуа Аланского, возглавляющего заговор против Генриха Третьего. Чаще всего самые опасные враги королей — это их братья. Мосье не является исключением из правила, но он более тщательно скрывается, поскольку он, и это бесспорно, опасно умен, более умен, чем наш добрый король, который, к несчастью, осознает это.— Как можно надеяться получить корону теперь, когда король дал наследника королевству?Замышляя революцию?— Я вам сказал, что он умен. Может статься, например, что Людовик Шестнадцатый будет отстранен по неспособности, или же он может умереть, а мосье станет регентом до совершеннолетия своего племянника.— А почему он? Почему не королева?— Она создала себе слишком много врагов в кругах высшей знати, кроме того, она становится непопулярной. Нет, регентом стал бы мосье.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44