— Я очень устал, я больше не могу, — начинал он причитать после двух часов подобных телесных упражнений, и ему оказывали милость — разрешали вернуться к книгам. Короче говоря, бедняга и впрямь мог стать дурачком, потому что его пытались за полгода обучить всему тому, во что покойный Виктор-Амедей вникал несколько долгих лет.
Когда юноше исполнился двадцать один год, его женили — на девушке, которую он до свадьбы ни разу и в глаза не видел. Ему даже портрета ее не показали — потому, наверное, что она была еще некрасивее Мопса. Девицу звали Кристиной-Луизой, и она была дочерью курфюрста Шульцбахского.
— Вот что, дитя мое, — наставительно говорила ей Анна-Мария, — со временем вы станете королевой, поэтому вам следует многому научиться. Ваш муж постигает разом несколько наук, и я бы советовала вам не отставать от него. — Тут королева помедлила, пристально разглядывая смутившуюся невестку, и слегка понизила голос. — Но и о постельных утехах не забывайте. Карл-Иммануил так усердно занимается, что ему иногда просто необходимо отвлечься. Может, помочь вам советом? Ну же, не робейте, спрашивайте!
Но Кристина-Луиза так покраснела и так отчаянно замотала головой, что королева отступилась.
— Хорошо-хорошо, девочка, — сказала она. — Надеюсь, вы справитесь сами.
И обе женщины молча склонились над шитьем.
Однако Виктор-Амедей не был так снисходителен к молодой чете и каждые два месяца заставлял сына и невестку непрестанно молиться в течение девяти долгих дней, прося Небо даровать им потомство. Но все было бесполезно. Кристина-Луиза ни разу не забеременела и спустя полтора года после свадьбы тихо сошла в могилу.
— Она была девственницей, — шептались на церковных скамьях во время церемонии отпевания. — Ей бы следовало лежать сейчас в белом гробу.
Весь Турин знал о том, что принц ни разу не прикоснулся к молодой жене, ни разу не попытался исполнить свой супружеский долг.
Да, так оно и было. Мопсу не нравилась его жена. Он чувствовал себя оскорбленным, когда глядел на нее, потому что полагал, что родители нарочно женили его на создании таком же некрасивом, как он сам. И бедняжка зачахла от тоски и горя, так и не решившись открыть свекрови свою тайну. Кристина-Луиза была уверена, что Мопсу придется плохо, если она выдаст его, и потому несчастная молчала и только плакала все ночи напролет.
Едва лишь траур закончился, как Виктор-Амедей позвал к себе сына и принялся распекать его.
— Ни на что вы не годны, Мопс, — сердито сказал король. — Ни на что! Как известно, у нас с вашей матушкой родилось четверо детей, а вы не смогли зачать ни одного! Да знаете ли вы, как дорого стоило мне устройство вашего брака?! А похороны вашей несчастной жены? Я мог бы купить на эти деньги десяток наимоднейших шляп! (Виктор-Амедей говорил совершенно серьезно. Парики и шляпы действительно были для него мерилом всех вещей, и близкие уже не удивлялись этой его странности.) Вот что, юноша: я подыскал вам новую невесту и заранее объявляю, что сделаю все для того, чтобы у вас появился наследник!
Услышав столь двусмысленные речи, Карл-Иммануил хотел усмехнуться, но ограничился тем, что еле заметно пожал плечами. Он бы давно уже наговорил отцу дерзостей, сухо попрощался с матерью и, захватив кое-какие свои драгоценности, подался бы, к примеру, в Париж — если бы не призрачная надежда сделаться со временем королем. Призрачная потому, что Виктор-Амедей настолько ненавидел и презирал своего единственного сына, что не остановился бы, пожалуй, перед тем, чтобы лишить его права на трон. А уж если у Карла появится наследник… Да нынешний король ничтоже сумняшеся объявит своим преемником не сына, а внука, и поделать с этим будет ничего нельзя.
Карл-Иммануил переступил с ноги на ногу и с неприязнью поглядел на отца, продолжавшего вещать о том, что принц стал посмешищем всего двора и что даже младшие горничные хихикают у него за спиной. Юноша знал об этом и злился на короля, никогда не упускавшего случая уколоть и поддразнить его. Да, Карл-Иммануил недолюбливал женщин, они не интересовали его, он не умел толком поддержать с ними беседу и только мрачнел, замыкаясь в себе. Все видели это и смеялись над ним. И вот ему опять предстоит сделаться чьим-то мужем и спать с незнакомой женщиной в одной постели… До чего же все это омерзительно, до чего скучно! И принц тяжело вздохнул.
Одна из самых красивых статс-дам, Анна-Тереза де Кумиан, маркиза де Спиньо Монферрато, давно уже мечтала обратить на себя внимание монарха. Ей исполнилось сорок пять лет, но молочно-белая кожа, густые черные волосы, высокая грудь и превосходные зубы сделали бы честь любой восемнадцатилетней девушке. Нельзя сказать, чтобы Виктор-Амедей никогда не глядел в ее сторону, но Анна-Тереза всегда прикидывалась очень скромной и набожной особой, ибо не хотела лишиться доверия королевы. Однако будущая свадьба наследного принца давала красавице редкую возможность сблизиться с королем, и она решила действовать при первом же удобном случае.
Прогуливаясь по усыпанным белым песком садовым дорожкам, женщины — королева и ее статс-дама — вели тихую ленивую беседу. Было так жарко, что обсуждать какой-нибудь серьезный предмет Анне-Марии совершенно не хотелось. Внезапно ей почудилось, что земля уходит у нее из-под ног, и против воли она оперлась на руку спутницы. Это не был обморок, но королева почувствовала себя настолько дурно, что о продолжении прогулки не могло быть и речи. Госпожа де Спиньо очень обеспокоилась и вызвалась не уходить от ложа больной сколь угодно долго.
Итак, Анна-Мария лежала в постели с ледяным компрессом на голове и слушала свою статс-даму, которая неторопливо, то и дело прерываясь, чтобы осведомиться, не нужно ли чего страдалице, повествовала о том, как помочь наследному принцу. Сначала ее речи лишь забавляли королеву, но потом она призадумалась и в конце концов пообещала поговорить с мужем.
— Ваше Величество, — толковала ей госпожа де Спиньо, — несмотря на то, что Его Высочество успел уже стать вдовцом, он до сих пор так и не познал женщину. Он очень скромен и застенчив и потому нуждается в советах человека, умудренного житейским опытом. — Тут говорившая запнулась, и королева посмотрела на нее с любопытством и даже тревогой: уж не себя ли предлагает маркиза в наставницы принцу? Но оказалось, что Анна-Тереза клонила к другому. — Господин Карл-Иммануил боится женщин и не доверяет им, и я отваживаюсь дать Вашему Величеству один совет. Пусть Ваше Величество уговорит короля побеседовать с сыном. Мужчины обычно хорошо понимают друг друга, и я уверена, что Его Величество сумеет убедить юношу не страшиться нового брака.
Анна-Мария с сомнением покачала головой. Ей с трудом верилось в то, что Карл-Иммануил захочет внимать советам отца. Да и король вряд ли сумеет переступить через свою неприязнь к сыну и быть с ним ласковым и терпеливым. Однако кое в чем маркиза была права. Нельзя допустить, чтобы история со вторым браком Карла-Иммануила завершилась столь же огорчительно. Значит, принцу придется многое растолковывать, а она, мать, сделать этого не сможет. Но если не она, то кто же?
— Маркиза, — слабым голосом произнесла королева, — вам придется переговорить с Его Величеством. Он отец, ему и решать, как быть. Ступайте же к нему без промедления. Я совершенно без сил и сейчас попробую забыться сном. Надеюсь, через несколько часов я окрепну. Ваша помощь мне больше не понадобится… Только не забудьте потом рассказать, чем закончится ваша беседа с королем.
И Анна-Мария легонько вздохнула и закрыла глаза. «Хорошо все же, — подумала она, засыпая, — что меня окружают такие преданные люди. Милая, милая маркиза…»
Виктор-Амедей сразу же принял статс-даму и с улыбкой галантного кавалера осведомился, что ее привело к нему. Маркиза стыдливо потупилась, покраснела (румянец всегда удивительно шел ей) и сообщила о поручении королевы.
— Как странно! — воскликнул Виктор-Амедей. — Отчего же моя супруга сама не явилась ко мне?
— Ее Величество отдыхает, — сказала красавица, пристально глядя на короля. — Мы гуляли после обеда, и у нее закружилась голова. Ничего серьезного, государь, не беспокойтесь. Если бы что-то стряслось, вы давно бы знали об этом.
Король молчал и смотрел на обворожительную даму столь же внимательно, как и она на него. Маркиза первая опустила глаза и пробормотала:
— Вы прикажете мне удалиться, Ваше Величество? Но что же я скажу королеве?
— Удалиться? Ни в коем случае!
Король поискал взглядом колокольчик, который по рассеянности всегда забывал вернуть на поднос, увидел его на откинутой крышке бюро, позвонил и велел подать лимонад и жареный миндаль.
— Фрукты на столе, — негромко проговорил он, — и мы вполне могли бы обойтись одним лимонадом, но я жажду услышать, как хрустят на ваших зубках зажаренные орешки.
Госпожа де Спиньо изумленно воззрилась на короля. Никогда прежде ей не приходилось слышать от него столь игривых речей. И Виктор-Амедей не замедлил все объяснить.
— Я неплохо разбираюсь в женщинах, — деловито сказал он, жестом веля маркизе садиться. — И давно заметил, какие взгляды вы на меня бросаете. Не стану скрывать — вы тоже нравитесь мне. И теперь у нас появится возможность встречаться столь часто, как мы того захотим. Ведь отец имеет право озаботиться судьбой родного сына и избрать в свои советчицы некую умную и чертовски хорошенькую женщину? Ну а советоваться мы с вами станем, скажем, поздно вечером, когда меня не будут отвлекать никакие другие дела. Жаль, конечно, что королеве нездоровится, но нет худа без добра — значит, она не станет возражать, если несколько следующих ночей я проведу в отдельной спальне.
… — Итак, мы с вами поняли друг друга, — сказал король спустя четверть часа и вежливо отвернулся, чтобы не видеть, как маркиза приводит в порядок свои многочисленные пышные юбки. — Ну вот, парик помялся! — досадливо пробормотал он.
И Его Величество начал старательно поправлять огненно-рыжие локоны. Он так увлекся этим занятием, что маркизе пришлось несколько раз кашлянуть прямо у него над ухом.
— А, да-да, — обернулся он к ней с лучезарной улыбкой. — Мопс! Я не забыл о поручении королевы, но предлагаю вам обсудить все завтра, после ужина. Или вы предпочитаете сегодня? — И Виктор-Амедей бережно коснулся пальцем крохотной черной мушки на щеке красавицы. — У вас совсем нет седых волос, — прошептал он. — А. моя жена после смерти сына заметно постарела. И мне не нравится, как она теперь выглядит…
Встречи короля и маркизы скоро стали делом привычным и даже обыденным. Виктор-Амедей искренне привязался к госпоже де Спиньо и часто делился с ней опасениями о судьбе Мопса. Говорить с ним и давать ему какие-либо советы король отказался наотрез.
— Все равно этот болван ничего не поймет. Да он, пожалуй, и не услышит меня: уставится себе под ноги, и будет думать о чем-то своем. Нет-нет, надо придумать нечто иное.
— А не покажете ли вы мне портрет невесты? — попросила маркиза. — Видите ли, принц почувствовал бы себя увереннее, если бы девушка была не такой дурнушкой, как его первая жена, упокой господь ее душу.
Виктор-Амедей охотно выполнил просьбу своей возлюбленной. С холста глядело совершенно очаровательное создание. Хрупкое, золотоволосое, нежное, с розовыми свежими щечками.
— Как же ее зовут? — прошептала очарованная маркиза.
— У всех этих немок на удивление трудные имена, — усмехнулся Его Величество, явно довольный тем, какое впечатление произвел на маркизу портрет. — Язык сломаешь, пока выговоришь: Поликсена де Гессе-Рейнфельд. Как вы думаете, понравится она моему непутевому сыночку?
— Конечно, — уверенно кивнула госпожа де Спиньо. — И мне кажется, что… — Тут красавица томно потянулась и сунула ноги в раззолоченные комнатные туфельки без задников. — Странные они все же, — заметила она между делом, оглядывая туфли. — Холодно в них, и так и норовят соскользнуть. Нет, не завидую я восточным наложницам. Ношу только потому, что мода велит… Так вот, мне кажется, в брачную ночь у принца все получится как надо. Я же говорила вам, что та девица, коей я велела… э-э… лишить господина Карла-Иммануила невинности, сказала, будто все прошло довольно гладко. Я вас уверяю, что принц со временем войдет во вкус и примется менять любовниц как перчатки.
Виктор-Амедей привлек женщину к себе и прошептал:
— Значит, вы думаете, он пойдет в отца?
Маркиза польщенно улыбнулась и ничего не ответила. Она знала, что король очень долго оставался верным мужем и что именно она, Анна-Тереза де Кумиан, заставила его впервые осквернить семейный очаг.
— И все же мы не можем допустить, чтобы Мопс остался в спальне наедине с молодой женой! — неожиданно заявил король.
Маркиза удивленно протянула:
— О чем это вы, Ваше Величество? Я не понимаю…
— Что же тут непонятного? — Виктор-Амедей рассеянно поправил цветы в вазе. — Все уйдут, полог на кровати будет задернут, но мы с вами станем через щелочку наблюдать за супругами и в нужную минуту придем им на помощь.
— О господи! — в голос рассмеялась маркиза. — Никогда в жизни мне не приходилось встречать столь заботливого отца!
Так все и произошло. Когда молодые возлегли на кровать, над которой вздымался устрашающих размеров балдахин, король и маркиза выпроводили придворных и устроились в креслах возле камина. Королева, поколебавшись, тоже ушла. С некоторых пор она все чаще чувствовала недомогание, и лекари в один голос советовали ей не переутомляться и как можно больше спать. Анна-Мария была уже серьезно больна, хотя и не догадывалась об этом.
Из-за занавесей кровати доносились какие-то странные звуки — то ли хихиканье, то ли всхлипы. Короля снедало любопытство, и он взглядом велел маркизе посмотреть за полог. Женщина повиновалась и несколько минут молча наблюдала за возней юных супругов. Наконец она на цыпочках приблизилась к своему любовнику и прошептала:
— Вы можете не волноваться, они оба очень довольны. Но Виктор-Амедей остался непреклонен в своем желании помочь молодым советом.
— Пойдите и спросите, не нужно ли им что-нибудь объяснить!
Госпожа де Спиньо пожала плечами и вновь направилась к алькову. Как ни странно, король оказался прав: и принц, и принцесса обрадовались предложенной помощи; хотя поначалу несколько удивились тому, что в спальне есть еще кто-то, кроме них.
…С тех пор так и повелось. Каждый вечер маркиза отправлялась, как на службу, в опочивальню молодоженов и следила за тем, что происходит в супружеской постели. А потом, пожелав юной парочке спокойной ночи, она шла к королю и рассказывала ему о том, что видела.
— Но вы вмешались, когда Мопс… когда у Мопса не получилось? — с тревогой осведомлялся король.
— Конечно, — успокаивала его маркиза. — А иначе зачем бы я туда вообще ходила?
Но спустя какое-то время Карлу-Иммануилу надоела эта опека.
— Пожалуйста, маркиза, — проговорил он однажды, выглянув из-за нарядного тяжелого полога, — скажите отцу, что я уже превзошел науку любви, и что мне больше не требуется ничья помощь. Я всегда был расположен к вам, но еще несколько таких вечеров — и я прикажу страже не пускать вас сюда!
Раздосадованная госпожа де Спиньо рассказала обо всем королю, и тот на следующее же утро призвал к себе сына и накричал на него.
— Что вы себе позволяете? — громогласно вопрошал Виктор-Амедей. — Думаете, женитьба дает вам право своевольничать? Мне нужен наследник, и до тех пор, пока я не узнаю, что моя невестка ожидает ребенка, маркиза не покинет вашу опочивальню!
Выйдя от отца, Карл-Иммануил в ярости сломал свою новую трость и швырнул ее обломки в мальчишку-поваренка, который имел неосторожность попасться ему на глаза. (Разумеется, дело было во дворе, потому что в стенах дворца принц не осмелился бы открыто выражать свой гнев.)
Однако прошло совсем немного времени, и все разрешилось само собой. В 1728 году королева Анна-Мария умерла, и у Его Величества не осталось времени на то, чтобы следить за Мопсом.
— Будьте моей женой, — произнес он однажды утром заветные слова, и госпожа де Спиньо степенно кивнула и поцеловала своего возлюбленного.
Правда, брак ее оказался морганатическим, но какое это имело значение? Все равно он ни для кого не был секретом, и придворные воздавали ей королевские почести.
Но счастье ее оказалось недолговечным. Через год Виктор-Амедей решился-таки исполнить свою давнишнюю мечту и отказаться от престола. Правда, в монастырь он на сей раз уходить не собирался.
— Я, милая моя женушка, — говорил он, потягивая горячее красное вино, — хочу пожить в сельской тиши. Так, как живут простые дворяне, которые думают только об охоте да о грядущем урожае. Экая зима нынче выдалась холодная! — внезапно заключил король и, поставив кубок на табурет, протянул руки к огню.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43