Постель еще была не освящена, потому что прежде следовало положить кое-что под подушки, перины и покрывала.
— Ну вот, теперь бог наверняка услышит наши молитвы! — удовлетворенно сказала своим родственницам седовласая дама, и те согласно закивали и направились к лестнице. Если бы юный герцог знал, что именно проделали с его постелью эти женщины, он наверняка рассорился бы с ними. Но пока он ни о чем не догадывался и был занят тем, что изумленно смотрел на свое отражение в зеркале.
— Кровать освятили, и герцогиня уже возлегла на нее, — громогласно объявил слуга, одетый в цвета дома Лихтенштейнов.
Де Люинь вздрогнул, прошептал:
— Завтра же прикажу сменить все ливреи на наши цвета! — и обеими руками приподнял полы своего халата. Он был огненного цвета и расшит золотыми попугаями, сидевшими на маленьких зеленых деревьях. — Это он, — горестно прошептал Карл-Иосиф. — Значит, я не ошибся, и даже после свадьбы отец не стал менее рачительным. Что ж, ладно, в конце концов, моя жена еще ни разу не видела сие одеяние, в котором батюшка пережил не один десяток приступов подагры. Однако же и жарко в нем! Все-таки лето на дворе. Пойду. Пора исполнять свой супружеский долг… хотя эта рыжая рухлядь, ей-ей, напрочь отбивает желание.
И герцог решительно шагнул к двери, за которой стоял одетый с иголочки Клод-Ламораль. Он любовно одернул на сыне ветхий халат, сказал мимоходом:
— Как раньше шили, а? Сносу вещи нет! — и ввел новобрачного в опочивальню.
Молодой человек, стесняясь своего вида, быстро разделся и под взглядами добрых трех десятков приближенных и родственников юркнул в постель. Занавески задернули, свет погасили — и де Люинь обнял дрожавшую от страха и смятения жену.
Мария-Франс была не очень Привлекательна, но юность всегда свежа, и герцог не сомневался в том, что все пройдет замечательно. Однако тут-то и выяснилось, что именно оставили в постели молодых престарелые кумушки. Мощи! Ну конечно же, мощи святых, которые должны были оберечь от сглаза и сделать обоих супругов плодовитыми.
— Дорогая, это что, пряжка? — возмущенно вопросил Карл-Иосиф, когда ему в бок вонзилось что-то острое. — Неужели это нынче модно — пришивать к ночным рубашкам пряжки?!
— Н-нет, — робко ответствовала Мария-Франс. — Это не мое. Дайте-ка посмотреть.
И юные супруги с интересом оглядели оправленную в золото косточку из пясти святого Иоанна. Благоговейно положив ее на столик, Карл-Иосиф опять притянул к себе молодую герцогиню. Но тут он ощутил под собственными ягодицами какой-то посторонний предмет. С трудом удержав рвавшееся наружу проклятие, новобрачный извлек из-под одеяла косточку святого Галла. За ней последовали три волоска святого Иосифа и несколько ладанок.
— Наверное, это тетушки. Они очень хотят, чтобы у нас с вами были дети, — виновато прошептала Мария-Франс, видя, что молодой муж кипит от ярости.
— Думаю, бесполезно объяснять им, в каких именно случаях мощи святых действительно помогают, — сухо сказал герцог. — Скоро рассвет. Если дело пойдет так и дальше, то мы с вами останемся бездетными. Обнимите меня покрепче, сударыня!
Не успел де Люинь доказать-таки себе и Марии-Франс, что он — настоящий мужчина, как в опочивальню ворвались все те же пожилые дамы. Теперь им понадобились ночные рубашки молодых.
— Я хочу спать, — пытался втолковать теще, едва ли не силком стаскивавшей с него сорочку, Карл-Иосиф. — Вот встану утром и отдам вам ее.
— Да как же вы не понимаете, сударь?! — гневно всплеснула руками госпожа де Лихтенштейн. — Ведь моя дочь была только что лишена девственности! А если эти ночные одежды попадут в руки колдунов?!
Карл-Иосиф вздохнул и безропотно разоблачился. Супруга последовала его примеру. Она была такая сонная, что, кажется, вообще не поняла, что произошло. А вот герцогу спать расхотелось. Он накинул огненно-рыжий халат, вышел из спальни, позвонил камердинеру и приказал подать ему одеться. Молодой муж решил отправиться на охоту, которая всегда помогала ему избавиться от сплина.
— Ну и тоска же эта семейная жизнь! — проговорил он, сбегая по лестнице. — Сегодня вечером мы уедем в Белей. Там, я надеюсь, теща до нас не доберется.
И они уехали. В Праге герцог задержался, объяснив Марии-Франс, что ему надо уладить кое-какие денежные дела. Улаживал он их целых три дня, а помогала ему в этом одна хорошенькая гостиничная служанка — его давняя знакомая. Тем временем Мария-Франс обосновалась в фамильном мужнином замке, и ей там понравилось. Муж бывал дома только наездами, но времени на то, чтобы зачать очередного наследника, ему хватало.
Вскоре началась Семилетняя война, и герцог отправился в свой полк.
— Дорогая, теперь мы будем видеться еще реже, чем прежде, — сказал он жене перед отъездом. — Впрочем, дел у вас хватает, так что скучать вам особенно не придется.
Мария-Франс положила руки на свой округлившийся стан и улыбнулась.
— Возвращайтесь хотя бы к родинам, — попросила она. — Ведь трое детишек без вас на свет появились.
— Как получится, дорогая, как получится, — рассеянно ответил герцог и выглянул в окно. — Попону с Рамзая сними, я уже иду! — крикнул он конюху и опять повернулся к жене: — Прощайте. Может, напишу с дороги.
Герцог коротко кивнул, и спустя мгновение его шпоры уже звенели на каменных ступенях лестницы. Мария-Франс вперевалку подошла к столику, на котором лежала начатая вышивка, и тяжело опустилась в кресла. Скоро должны были привести детей. Отец простился с ними еще утром. Кажется, он не слишком любил их, но и излишне суровым не был… Женщина вздохнула и сказала вслух:
— Столько лет я уже замужем, а никак в толк взять не могу: отчего это позором считается, если девица так девицей и помрет? И без мужа скучно, и с ним не веселее. А Карл-Иосиф написал как-то в дневнике: «Зря я грешил на судьбу и ругал мою толстую и глупую супругу. Она столь добра и чувствительна, что беседы с ней иногда бывают забавны, а мое отсутствие она, кажется, и вовсе не замечает. Так что напрасно я полагал семейную жизнь обременительной. Можно устроиться и так, как я: чтобы жена не мешала, а наследники все-таки появлялись».
В общем, самая обычная история двух людей, которые вовсе не были привязаны друг к другу, но жили вместе, потому что так положено и потому что у них были дети. Карл-Иосиф всегда искал и находил удовольствия на стороне, и его многочисленные любовницы и любовники великодушно прощали ему все измены и странности. Конечно, их удивляло, что герцог никогда не ложился в постель, основательно ее не перетряхнув, но мало ли у кого какие причуды! И никто не догадывался, что всему виной были мощи святого Галла, святого Иоанна и святого Иосифа…
НОЧИ СДЕРЖАННОСТИ
СЕРДЦУ НЕ ПРИКАЖЕШЬ, ИЛИ ПРОКЛЯТИЕ ЗА ЛЮБОВЬ
Долгими бессонными ночами, ворочаясь на широком королевском ложе, Гуго Капет размышлял о будущем новой династии. Разве он, герцог Нестрийский и парижский граф, первый из Капетов, получивший корону из рук французской знати, мог допустить, чтобы какой-нибудь всеми забытый отпрыск Каролингов вдруг предъявил права на престол?
«Этому не бывать!» — решил монарх и со всей возможной поспешностью возложил корону на голову своего сына Роберта.
Если бы Гуго мог выбирать, он, наверное, предпочел бы другого сына тому, которым его наградило Небо. Но, кроме Роберта, у Гуго были только дочери от брака с Аделаидой Аквитанской — если, разумеется, не считать незаконнорожденного Ганзлена, который вскоре должен был стать епископом Буржа.
Не то чтобы король не любил своего единственного наследника или же юноша был хилым и уродливым дурачком. Как раз наоборот — и силой, и статью Роберт очень походил на своего родителя. Он был создан для рыцарской славы, двумя пальцами сгибал железный прут, словно ивовую ветку, кожаные доспехи с железными бляшками для защиты от ударов копья и меча сыну, как и отцу, шли больше, чем роскошные одежды, украшенные золотым шитьем и драгоценностями. Короче говоря, можно было надеяться на то, что Роберт станет родоначальником могущественной династии королей.
Но — увы! — королевская мантия привлекала пятнадцатилетнего наследника куда меньше, чем черная монашеская ряса. Он был набожен и скромен, обладал мягким характером и терпимостью, не свойственной коронованным особам. Напрочь лишенный монаршей гордыни, юноша не выносил, когда перед ним становились на колени, дабы в знак уважения прикоснуться губами к краю его плаща или к расшитому узорами льняному чулку. В таких случаях Роберт или пытался поднять подданного, или, что бывало гораздо чаще, краснел, терялся и начинал бормотать что-то несуразное. Поведение сына приводило в отчаяние его венценосного отца, а глупые рассуждения юноши о том, что король такой же человек, как все остальные, и только перед господом богом надлежит преклонять колени, выводили Гуго из себя.
Тщетно Его Королевское Величество сурово отчитывал сына, убеждая, что государь есть помазанник божий и потому должен вести себя с подобающим монарху достоинством и принимать почести, приличествующие его высокому положению. В противном случае, добавлял король, народ перестанет уважать своего повелителя.
Однако отцовские увещевания не помогали. Роберт не стремился ни к власти, ни к воинской славе и не желал участвовать в рыцарских турнирах, дабы проявить свою силу и храбрость. Его удручали мелкие заботы, утомляли нудные государственные дела. Он чувствовал себя чужим в обществе дам и кавалеров и ненавидел тайные козни и интриги. Ему претили те изысканные развлечения, кои так тешили придворных, уединявшихся вечерами в роскошно отделанных комнатах замка. Зато юный наследник с большим увлечением изучал философию и теологию и сочинял недурные религиозные гимны. Ведь служение господу как раз и было искренним и единственным его желанием. Прозвища Набожный и Благочестивый, данные ему в то время, так и остались с Робертом до конца его дней.
Он ни с кем не сближался, никем не интересовался и был бы совершенно одинок, если бы не его давний друг Гуго, граф Шалонский.
Мальчики дружили с детства. Они вместе воспитывались и вместе учились в Реймсе у великого Жербера. Этот пастух, ставший священником, обладал столь глубокими знаниями, что нередко ставил в тупик людей весьма образованных; чернь же считала Жербера слугой дьявола. Однако эти досужие вымыслы и откровенное недоброжелательство не помешали бывшему пастуху стать впоследствии папой. (Француз Жербер, архиепископ Реймсский, под именем Сильвестра II занимал папский престол с 999 по 1003 г. )
Роберт и Гуго всегда слушали своего наставника с подлинным благоговением. Они переняли у него любовь к поэзии и церковным обрядам. Однако устремления графа Шалонского оказались не столь возвышенными, как у Роберта. Гуго вовсе не разделял горячего желания своего друга стать монахом. По мнению Гуго, предназначение Роберта было в том, чтобы править страной и плодить наследников…
Мнение юного графа полностью совпадало с мнением короля. По ночам, все больше страдая от бессонницы, государь задавался вопросом: что станется со страной, когда его набожному сыну придется повелевать весьма буйными и непокорными вассалами? Сможет ли он противостоять постоянной угрозе заговоров и мятежей?
Спор великих наций о первенстве в мире все еще продолжался, поэтому укрепление военной мощи Франции было первейшей заботой государя. К тому же страну раздирали внутренние распри и междоусобные войны. Гуго Капет не надеялся, что постоянно враждующие друг с другом феодалы объединятся перед угрозой внезапного нападения. Значит, именно королю следовало железной рукой навести порядок в стране и укрепить ее границы.
А этот юный святоша, этот мальчишка, волею судеб вознесшийся над всеми своими сверстниками и почти уже достигший высшей власти, только и делает, что молится и постится! Да что он знает о войнах, битвах и победах?! Что ему до Франции или Англии, что ему до того безумия, которое охватило мир?! Роберт об этом даже не задумывался. Он хотел одного: уйти от жизни, спрятаться за стенами монастыря.
Но ведь над его челом незримо сверкала драгоценная корона, именно ему предстояло править королевством!
И вот в одну из очередных беспокойных ночей государя вдруг осенило: нельзя оставлять трон неженатому сыну! Надо побыстрее найти Роберту супругу, причем женщину опытную, искусную в любви, чтобы все мысли о монашестве разом вылетели у мальчишки из головы.
Увы, «искусная в любви» женщина, которую выбрал король, была чересчур уж опытна. Казалось бы, отец, пожелавший вернуть сыну вкус к жизни, должен был бы подыскать ему хорошенькую девушку его же возраста или чуть постарше, но Гуго оказался не таков. Он захотел сочетать интересы государства с интересами Роберта, и потому его выбор пал на Розалу, дочь Беранже, короля Прованса и Северной Италии, вдову графа Фландрского Арну II. Это была очень богатая, владеющая многими землями особа… которая вполне бы годилась в бабушки своему будущему супругу. Подумать только: она уже встретила сорок восьмую весну!.. Что же до опытности, особенно в любовных делах, то ее Розале действительно было не занимать.
Придворные поэты короля Прованса неустанно превозносили мудрость, образованность и изумительную красоту дочери своего владетеля, называя госпожу Розалу то «Розой», то «Лилией», то попросту «Красавицей из красавиц»… Она, разумеется, была также изысканнее прочих знатных дам…
Когда же невеста прибыла в Орлеан, где должна была состояться свадьба, то все сразу заметили, что льстецы, мягко говоря, несколько переусердствовали с восхвалениями. Впрочем, это неудивительно, ибо все жители Прованса всегда были слишком многословны…
Несмотря на блеск кортежа, на великолепное платье, тесно облегавшее стан Розалы, и на драгоценные украшения, «Роза Прованса» куда больше напоминала крепкую виноградную лозу, чем хрупкий цветок. Это была весьма рослая и весьма высокородная дама, но только слепец мог считать ее очаровательной.
Увидев Розалу, Гуго Шалонский поспешил к королю и на коленях принялся умолять его найти принцу другую супругу.
— Эта женщина никогда не родит детей, — заявил он. — Она не родила их своему первому мужу, и вряд ли годы прибавили ей плодовитости. А какая же династия без наследников?
Однако Гуго Капет только небрежно махнул рукой.
— Дети у Роберта появятся позже, — сказал он, не считая необходимым пояснять, что Розала прибыла во Францию лишь на время, а вот ее приданое останется в королевстве навсегда. Не переживет же эта старуха своего юного супруга… Ну а в том, что этот брак выгоден и политически необходим, король не сомневался, потому и отослал Гуго Шалонского прочь.
Более пышной свадьбы французы еще не видели.
— Обряд должен быть таким торжественным, чтобы мальчику немедленно захотелось овладеть женой, — сказал король.
Поэтому для церемонии не пожалели ни благовоний, ни свечей, а святой водой залили не только супружеское ложе, но и все брачные покои.
Ближе к полуночи, в самый разгар торжественного пира, молодоженов проводили в опочивальню.
Оставшись наедине с пышнотелой дамой, Роберт совсем растерялся. Правду говоря, он совершенно не понимал, что от него требуется. Когда супруга начала поспешно расставаться со своими одеждами и украшениями, бедняге стало так стыдно, что он не знал, куда глаза девать.
Розала же, наоборот, чувствовала себя отлично, ей даже нравилось, что мальчишка-король так смущен, что вот-вот лишится чувств. Конечно, она и предположить не могла, что он мечтал только об одном — поскорее убежать. Раздевшись, она легла на ложе и, приняв соблазнительную позу, призывно протянула руки к Роберту, шепча:
— Я ваша… Любите меня, мой повелитель…
Но Роберт не испытывал ничего, кроме отвращения и смущения, и ему вовсе не хотелось приближаться к этой обнаженной женщине. Переминаясь с ноги на ногу и покусывая толстую золотую цепь, висевшую на груди, юный супруг стал медленно пятиться к двери. Бормоча что-то о своем глубоком уважении и стараясь не смотреть в сторону голой супруги, он попытался улизнуть из опочивальни. — Объяснитесь, мой господин! — вскричала оскорбленная Розала. — Вы — мой супруг, а место мужа — рядом с женой!
Тогда Роберт, заверяя Розалу в своем почтении и поясняя, что покидает ее исключительно из-за того, что после столь изнурительных торжеств она непременно должна отдохнуть, выскочил из брачных покоев. Он не добавил «люди вашего возраста быстро устают» единственно потому, что очень спешил.
Разочарованная Розала тщетно пыталась его удержать…
Назавтра Роберт сказался больным, а ближе к вечеру, надев простое платье, никем не замеченный, он украдкой покинул замок и отправился к своему другу графу Шалонскому, чтобы таким образом оттянуть встречу с женой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
— Ну вот, теперь бог наверняка услышит наши молитвы! — удовлетворенно сказала своим родственницам седовласая дама, и те согласно закивали и направились к лестнице. Если бы юный герцог знал, что именно проделали с его постелью эти женщины, он наверняка рассорился бы с ними. Но пока он ни о чем не догадывался и был занят тем, что изумленно смотрел на свое отражение в зеркале.
— Кровать освятили, и герцогиня уже возлегла на нее, — громогласно объявил слуга, одетый в цвета дома Лихтенштейнов.
Де Люинь вздрогнул, прошептал:
— Завтра же прикажу сменить все ливреи на наши цвета! — и обеими руками приподнял полы своего халата. Он был огненного цвета и расшит золотыми попугаями, сидевшими на маленьких зеленых деревьях. — Это он, — горестно прошептал Карл-Иосиф. — Значит, я не ошибся, и даже после свадьбы отец не стал менее рачительным. Что ж, ладно, в конце концов, моя жена еще ни разу не видела сие одеяние, в котором батюшка пережил не один десяток приступов подагры. Однако же и жарко в нем! Все-таки лето на дворе. Пойду. Пора исполнять свой супружеский долг… хотя эта рыжая рухлядь, ей-ей, напрочь отбивает желание.
И герцог решительно шагнул к двери, за которой стоял одетый с иголочки Клод-Ламораль. Он любовно одернул на сыне ветхий халат, сказал мимоходом:
— Как раньше шили, а? Сносу вещи нет! — и ввел новобрачного в опочивальню.
Молодой человек, стесняясь своего вида, быстро разделся и под взглядами добрых трех десятков приближенных и родственников юркнул в постель. Занавески задернули, свет погасили — и де Люинь обнял дрожавшую от страха и смятения жену.
Мария-Франс была не очень Привлекательна, но юность всегда свежа, и герцог не сомневался в том, что все пройдет замечательно. Однако тут-то и выяснилось, что именно оставили в постели молодых престарелые кумушки. Мощи! Ну конечно же, мощи святых, которые должны были оберечь от сглаза и сделать обоих супругов плодовитыми.
— Дорогая, это что, пряжка? — возмущенно вопросил Карл-Иосиф, когда ему в бок вонзилось что-то острое. — Неужели это нынче модно — пришивать к ночным рубашкам пряжки?!
— Н-нет, — робко ответствовала Мария-Франс. — Это не мое. Дайте-ка посмотреть.
И юные супруги с интересом оглядели оправленную в золото косточку из пясти святого Иоанна. Благоговейно положив ее на столик, Карл-Иосиф опять притянул к себе молодую герцогиню. Но тут он ощутил под собственными ягодицами какой-то посторонний предмет. С трудом удержав рвавшееся наружу проклятие, новобрачный извлек из-под одеяла косточку святого Галла. За ней последовали три волоска святого Иосифа и несколько ладанок.
— Наверное, это тетушки. Они очень хотят, чтобы у нас с вами были дети, — виновато прошептала Мария-Франс, видя, что молодой муж кипит от ярости.
— Думаю, бесполезно объяснять им, в каких именно случаях мощи святых действительно помогают, — сухо сказал герцог. — Скоро рассвет. Если дело пойдет так и дальше, то мы с вами останемся бездетными. Обнимите меня покрепче, сударыня!
Не успел де Люинь доказать-таки себе и Марии-Франс, что он — настоящий мужчина, как в опочивальню ворвались все те же пожилые дамы. Теперь им понадобились ночные рубашки молодых.
— Я хочу спать, — пытался втолковать теще, едва ли не силком стаскивавшей с него сорочку, Карл-Иосиф. — Вот встану утром и отдам вам ее.
— Да как же вы не понимаете, сударь?! — гневно всплеснула руками госпожа де Лихтенштейн. — Ведь моя дочь была только что лишена девственности! А если эти ночные одежды попадут в руки колдунов?!
Карл-Иосиф вздохнул и безропотно разоблачился. Супруга последовала его примеру. Она была такая сонная, что, кажется, вообще не поняла, что произошло. А вот герцогу спать расхотелось. Он накинул огненно-рыжий халат, вышел из спальни, позвонил камердинеру и приказал подать ему одеться. Молодой муж решил отправиться на охоту, которая всегда помогала ему избавиться от сплина.
— Ну и тоска же эта семейная жизнь! — проговорил он, сбегая по лестнице. — Сегодня вечером мы уедем в Белей. Там, я надеюсь, теща до нас не доберется.
И они уехали. В Праге герцог задержался, объяснив Марии-Франс, что ему надо уладить кое-какие денежные дела. Улаживал он их целых три дня, а помогала ему в этом одна хорошенькая гостиничная служанка — его давняя знакомая. Тем временем Мария-Франс обосновалась в фамильном мужнином замке, и ей там понравилось. Муж бывал дома только наездами, но времени на то, чтобы зачать очередного наследника, ему хватало.
Вскоре началась Семилетняя война, и герцог отправился в свой полк.
— Дорогая, теперь мы будем видеться еще реже, чем прежде, — сказал он жене перед отъездом. — Впрочем, дел у вас хватает, так что скучать вам особенно не придется.
Мария-Франс положила руки на свой округлившийся стан и улыбнулась.
— Возвращайтесь хотя бы к родинам, — попросила она. — Ведь трое детишек без вас на свет появились.
— Как получится, дорогая, как получится, — рассеянно ответил герцог и выглянул в окно. — Попону с Рамзая сними, я уже иду! — крикнул он конюху и опять повернулся к жене: — Прощайте. Может, напишу с дороги.
Герцог коротко кивнул, и спустя мгновение его шпоры уже звенели на каменных ступенях лестницы. Мария-Франс вперевалку подошла к столику, на котором лежала начатая вышивка, и тяжело опустилась в кресла. Скоро должны были привести детей. Отец простился с ними еще утром. Кажется, он не слишком любил их, но и излишне суровым не был… Женщина вздохнула и сказала вслух:
— Столько лет я уже замужем, а никак в толк взять не могу: отчего это позором считается, если девица так девицей и помрет? И без мужа скучно, и с ним не веселее. А Карл-Иосиф написал как-то в дневнике: «Зря я грешил на судьбу и ругал мою толстую и глупую супругу. Она столь добра и чувствительна, что беседы с ней иногда бывают забавны, а мое отсутствие она, кажется, и вовсе не замечает. Так что напрасно я полагал семейную жизнь обременительной. Можно устроиться и так, как я: чтобы жена не мешала, а наследники все-таки появлялись».
В общем, самая обычная история двух людей, которые вовсе не были привязаны друг к другу, но жили вместе, потому что так положено и потому что у них были дети. Карл-Иосиф всегда искал и находил удовольствия на стороне, и его многочисленные любовницы и любовники великодушно прощали ему все измены и странности. Конечно, их удивляло, что герцог никогда не ложился в постель, основательно ее не перетряхнув, но мало ли у кого какие причуды! И никто не догадывался, что всему виной были мощи святого Галла, святого Иоанна и святого Иосифа…
НОЧИ СДЕРЖАННОСТИ
СЕРДЦУ НЕ ПРИКАЖЕШЬ, ИЛИ ПРОКЛЯТИЕ ЗА ЛЮБОВЬ
Долгими бессонными ночами, ворочаясь на широком королевском ложе, Гуго Капет размышлял о будущем новой династии. Разве он, герцог Нестрийский и парижский граф, первый из Капетов, получивший корону из рук французской знати, мог допустить, чтобы какой-нибудь всеми забытый отпрыск Каролингов вдруг предъявил права на престол?
«Этому не бывать!» — решил монарх и со всей возможной поспешностью возложил корону на голову своего сына Роберта.
Если бы Гуго мог выбирать, он, наверное, предпочел бы другого сына тому, которым его наградило Небо. Но, кроме Роберта, у Гуго были только дочери от брака с Аделаидой Аквитанской — если, разумеется, не считать незаконнорожденного Ганзлена, который вскоре должен был стать епископом Буржа.
Не то чтобы король не любил своего единственного наследника или же юноша был хилым и уродливым дурачком. Как раз наоборот — и силой, и статью Роберт очень походил на своего родителя. Он был создан для рыцарской славы, двумя пальцами сгибал железный прут, словно ивовую ветку, кожаные доспехи с железными бляшками для защиты от ударов копья и меча сыну, как и отцу, шли больше, чем роскошные одежды, украшенные золотым шитьем и драгоценностями. Короче говоря, можно было надеяться на то, что Роберт станет родоначальником могущественной династии королей.
Но — увы! — королевская мантия привлекала пятнадцатилетнего наследника куда меньше, чем черная монашеская ряса. Он был набожен и скромен, обладал мягким характером и терпимостью, не свойственной коронованным особам. Напрочь лишенный монаршей гордыни, юноша не выносил, когда перед ним становились на колени, дабы в знак уважения прикоснуться губами к краю его плаща или к расшитому узорами льняному чулку. В таких случаях Роберт или пытался поднять подданного, или, что бывало гораздо чаще, краснел, терялся и начинал бормотать что-то несуразное. Поведение сына приводило в отчаяние его венценосного отца, а глупые рассуждения юноши о том, что король такой же человек, как все остальные, и только перед господом богом надлежит преклонять колени, выводили Гуго из себя.
Тщетно Его Королевское Величество сурово отчитывал сына, убеждая, что государь есть помазанник божий и потому должен вести себя с подобающим монарху достоинством и принимать почести, приличествующие его высокому положению. В противном случае, добавлял король, народ перестанет уважать своего повелителя.
Однако отцовские увещевания не помогали. Роберт не стремился ни к власти, ни к воинской славе и не желал участвовать в рыцарских турнирах, дабы проявить свою силу и храбрость. Его удручали мелкие заботы, утомляли нудные государственные дела. Он чувствовал себя чужим в обществе дам и кавалеров и ненавидел тайные козни и интриги. Ему претили те изысканные развлечения, кои так тешили придворных, уединявшихся вечерами в роскошно отделанных комнатах замка. Зато юный наследник с большим увлечением изучал философию и теологию и сочинял недурные религиозные гимны. Ведь служение господу как раз и было искренним и единственным его желанием. Прозвища Набожный и Благочестивый, данные ему в то время, так и остались с Робертом до конца его дней.
Он ни с кем не сближался, никем не интересовался и был бы совершенно одинок, если бы не его давний друг Гуго, граф Шалонский.
Мальчики дружили с детства. Они вместе воспитывались и вместе учились в Реймсе у великого Жербера. Этот пастух, ставший священником, обладал столь глубокими знаниями, что нередко ставил в тупик людей весьма образованных; чернь же считала Жербера слугой дьявола. Однако эти досужие вымыслы и откровенное недоброжелательство не помешали бывшему пастуху стать впоследствии папой. (Француз Жербер, архиепископ Реймсский, под именем Сильвестра II занимал папский престол с 999 по 1003 г. )
Роберт и Гуго всегда слушали своего наставника с подлинным благоговением. Они переняли у него любовь к поэзии и церковным обрядам. Однако устремления графа Шалонского оказались не столь возвышенными, как у Роберта. Гуго вовсе не разделял горячего желания своего друга стать монахом. По мнению Гуго, предназначение Роберта было в том, чтобы править страной и плодить наследников…
Мнение юного графа полностью совпадало с мнением короля. По ночам, все больше страдая от бессонницы, государь задавался вопросом: что станется со страной, когда его набожному сыну придется повелевать весьма буйными и непокорными вассалами? Сможет ли он противостоять постоянной угрозе заговоров и мятежей?
Спор великих наций о первенстве в мире все еще продолжался, поэтому укрепление военной мощи Франции было первейшей заботой государя. К тому же страну раздирали внутренние распри и междоусобные войны. Гуго Капет не надеялся, что постоянно враждующие друг с другом феодалы объединятся перед угрозой внезапного нападения. Значит, именно королю следовало железной рукой навести порядок в стране и укрепить ее границы.
А этот юный святоша, этот мальчишка, волею судеб вознесшийся над всеми своими сверстниками и почти уже достигший высшей власти, только и делает, что молится и постится! Да что он знает о войнах, битвах и победах?! Что ему до Франции или Англии, что ему до того безумия, которое охватило мир?! Роберт об этом даже не задумывался. Он хотел одного: уйти от жизни, спрятаться за стенами монастыря.
Но ведь над его челом незримо сверкала драгоценная корона, именно ему предстояло править королевством!
И вот в одну из очередных беспокойных ночей государя вдруг осенило: нельзя оставлять трон неженатому сыну! Надо побыстрее найти Роберту супругу, причем женщину опытную, искусную в любви, чтобы все мысли о монашестве разом вылетели у мальчишки из головы.
Увы, «искусная в любви» женщина, которую выбрал король, была чересчур уж опытна. Казалось бы, отец, пожелавший вернуть сыну вкус к жизни, должен был бы подыскать ему хорошенькую девушку его же возраста или чуть постарше, но Гуго оказался не таков. Он захотел сочетать интересы государства с интересами Роберта, и потому его выбор пал на Розалу, дочь Беранже, короля Прованса и Северной Италии, вдову графа Фландрского Арну II. Это была очень богатая, владеющая многими землями особа… которая вполне бы годилась в бабушки своему будущему супругу. Подумать только: она уже встретила сорок восьмую весну!.. Что же до опытности, особенно в любовных делах, то ее Розале действительно было не занимать.
Придворные поэты короля Прованса неустанно превозносили мудрость, образованность и изумительную красоту дочери своего владетеля, называя госпожу Розалу то «Розой», то «Лилией», то попросту «Красавицей из красавиц»… Она, разумеется, была также изысканнее прочих знатных дам…
Когда же невеста прибыла в Орлеан, где должна была состояться свадьба, то все сразу заметили, что льстецы, мягко говоря, несколько переусердствовали с восхвалениями. Впрочем, это неудивительно, ибо все жители Прованса всегда были слишком многословны…
Несмотря на блеск кортежа, на великолепное платье, тесно облегавшее стан Розалы, и на драгоценные украшения, «Роза Прованса» куда больше напоминала крепкую виноградную лозу, чем хрупкий цветок. Это была весьма рослая и весьма высокородная дама, но только слепец мог считать ее очаровательной.
Увидев Розалу, Гуго Шалонский поспешил к королю и на коленях принялся умолять его найти принцу другую супругу.
— Эта женщина никогда не родит детей, — заявил он. — Она не родила их своему первому мужу, и вряд ли годы прибавили ей плодовитости. А какая же династия без наследников?
Однако Гуго Капет только небрежно махнул рукой.
— Дети у Роберта появятся позже, — сказал он, не считая необходимым пояснять, что Розала прибыла во Францию лишь на время, а вот ее приданое останется в королевстве навсегда. Не переживет же эта старуха своего юного супруга… Ну а в том, что этот брак выгоден и политически необходим, король не сомневался, потому и отослал Гуго Шалонского прочь.
Более пышной свадьбы французы еще не видели.
— Обряд должен быть таким торжественным, чтобы мальчику немедленно захотелось овладеть женой, — сказал король.
Поэтому для церемонии не пожалели ни благовоний, ни свечей, а святой водой залили не только супружеское ложе, но и все брачные покои.
Ближе к полуночи, в самый разгар торжественного пира, молодоженов проводили в опочивальню.
Оставшись наедине с пышнотелой дамой, Роберт совсем растерялся. Правду говоря, он совершенно не понимал, что от него требуется. Когда супруга начала поспешно расставаться со своими одеждами и украшениями, бедняге стало так стыдно, что он не знал, куда глаза девать.
Розала же, наоборот, чувствовала себя отлично, ей даже нравилось, что мальчишка-король так смущен, что вот-вот лишится чувств. Конечно, она и предположить не могла, что он мечтал только об одном — поскорее убежать. Раздевшись, она легла на ложе и, приняв соблазнительную позу, призывно протянула руки к Роберту, шепча:
— Я ваша… Любите меня, мой повелитель…
Но Роберт не испытывал ничего, кроме отвращения и смущения, и ему вовсе не хотелось приближаться к этой обнаженной женщине. Переминаясь с ноги на ногу и покусывая толстую золотую цепь, висевшую на груди, юный супруг стал медленно пятиться к двери. Бормоча что-то о своем глубоком уважении и стараясь не смотреть в сторону голой супруги, он попытался улизнуть из опочивальни. — Объяснитесь, мой господин! — вскричала оскорбленная Розала. — Вы — мой супруг, а место мужа — рядом с женой!
Тогда Роберт, заверяя Розалу в своем почтении и поясняя, что покидает ее исключительно из-за того, что после столь изнурительных торжеств она непременно должна отдохнуть, выскочил из брачных покоев. Он не добавил «люди вашего возраста быстро устают» единственно потому, что очень спешил.
Разочарованная Розала тщетно пыталась его удержать…
Назавтра Роберт сказался больным, а ближе к вечеру, надев простое платье, никем не замеченный, он украдкой покинул замок и отправился к своему другу графу Шалонскому, чтобы таким образом оттянуть встречу с женой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43