Дойдя до места, где Андован и слуги не могли их подслушать, Рамирус сказал:
– Дантен подозревает, но полагается на меня, а я… еще ничего не объявлял вслух.
– Это Угасание, – без обиняков сказал Коливар. – Излечить от него невозможно.
– Да, – угрюмо кивнул Рамирус.
– И это значит, что принца убивает кто-то из нас. Из магистров.
– Да. – Рамирус сжал челюсти так, что выступили желваки. – Теперь ты понимаешь, зачем я всех вас собрал сюда.
– И когда Дантен узнает…
– Он не узнает, – отрезал Рамирус. – Не может узнать.
– Но если…
Королевский магистр предостерегающе вскинул руку:
– Не здесь, Коливар. Дело слишком секретное. Вернемся в мою палату, где приняты надежные меры от посторонних ушей. Магистры ждут твоего доклада.
– А ты? – с вызовом произнес Коливар. – Ты тоже ждешь моего доклада?
Рамирус взглянул на него непроницаемыми светло-серыми глазами.
– Я не позвал бы сюда неприятеля моего короля, если бы не ценил его мнения. – Узкие губы магистра дрогнули в мимолетном намеке на улыбку. – Но зазнаваться не стоит.

Глава 4

Итанус вспоминает
Она стоит на пороге, истая амальгама противоречий. Рыжие волосы огненной короной обрамляют призрачное лицо, отдавшее свою Силу ночи. Жилистая и крепкая, она теперь движется со старческой осмотрительностью. Обычная для нее кошачья гибкость уступила место скованности, как будто связь между ее телом и разумом внезапно оборвалась, каждый шаг стоит ей усилий. Труд, с которым ей дается самая обыкновенная жизнь, превратил молодую девушку в изможденную старуху-крестьянку, лакомый кусок для Смерти.
«Скоро, – думает он. – Уже скоро».
– Я смотрю в себя, как вы учили, – тихо говорит Камала, – но даже это мне теперь трудно.
– Что ты там видишь?
– Слабую, едва тлеющую искру. Он кивает.
– Вы гоните меня к смерти.
– Да. Это необходимо.
– Но не говорите ни слова о том, что меня ожидает.
– Опыт показывает, что преждевременное раскрытие тайн ничего не дает испытуемому, поэтому дальше ты будешь двигаться в полном неведении.
– Разве эти тайны не понадобятся мне, чтобы выжить? Алмазный взор – единственное, что осталось в ней неизменным. Итанус встречает его грубой откровенностью.
– Никакая наука не поможет тебе сейчас, Камала. Той частью твоей души, которой предстоит испытание, руководит инстинкт. Ему знание не нужно. Кое-кто полагает, что оно даже вредит делу, мешает сосредоточиться. Я подготовил тебя хорошо, как только мог. Дальше ты пойдешь одна – туда, где Смерть попытается завладеть тобой. Ты сама должна догадаться, как ее победить, иначе все твое учение окажется бесполезным. – Он делает паузу и продолжает: – Поверь мне. Магистры испробовали самые разные способы, и этот был признан наилучшим.
«И ни одна женщина, – думает он, – еще не выигрывала этот бой. Ни одна, по крайней мере, не возвращалась назад, когда узнавала, чего это ей будет стоить».
– Так бывает с каждым? – Да.
– И с вами так было?
Он пытается вспомнить то, что происходило давным-давно.
– И со мной. Но я был не столь упрямым учеником и, думается мне, раздражал своего наставника куда меньше.
От озорной улыбки ее лицо на миг снова становится молодым.
– Ну, дом-то ваш при мне сильно похорошел.
«Что ж, верно», – мысленно признает он, невольно усмехнувшись в ответ. Стремясь загрузить ее работой, он предоставил ей делать с домом все, что угодно. Стены теперь подрагивают от вложенной в них магической силы. Нельзя сказать, чтобы он полностью одобрял эти новшества, но его хижина перестала быть той незатейливой каменной коробкой, которую он когда-то возвел.
Если она умрет, ему придется рубить дрова самому, как прежде.
– Ни одна женщина после этого не выживала, – замечает девушка. В ее тоне слышится вопрос – впервые она осмелилась спросить о чем-то таком напрямую.
Он хочет ответить шуткой, но потом решает: нет. Она заслуживает правды. Заслуживает хотя бы такой малости, чтобы взять ее с собой в Переход.
– Ни одна женщина до сих пор не объявляла себя магистром. – Он тщательно выбирает слова, не желая говорить лишнего. – Опасность существует всегда. Ученик, узнавший истину, может повести себя… неправильно. В старину, когда принципы обучения были иными, некоторые, услышав рассказ мастера, бросались бежать. Один едва не ушел от своего магистра и готов был в приступе ложного человеколюбия выболтать бесценные тайны всему честному народу. Этот случай заставил магическое сообщество спохватиться, и теперь такой возможности больше никому не дают. Да, у нас принято говорить, что ни одна женщина не пережила Перехода, но я не уверен, что хоть кто-то знает это наверняка. Какое-то число новоиспеченных магистров во время испытания сходят с ума, и учителям приходится убивать их. Возможно, такое случалось и с женщинами. Никто не хочет рассказывать о своих неудачах.
– Почему они сходят с ума?
Итанус укоризненно цокает языком:
– Полно, Камала. Ты же знаешь, что этого я тебе не скажу.
– Это входит в список того, что я узнаю только на месте?
– Да.
«Скоро. Совсем уже скоро».
Она вздыхает, и рыжие прядки падают ей на глаза. Она откидывает их прочь – пусть лежат как хотят, лишь бы не мешали. Пренебрежение собственной внешностью, как ни странно, ничуть не лишает ее привлекательности. Природа капризна, и принцесса в своей башне из слоновой кости всю жизнь с помощью красок и щипцов для завивки тщится обрести красоту, которой та прихотливо одарила уличную девку крестьянской породы. Любитель ямочек на щеках не удостоит Камалу вниманием, но мужчина, ценящий в женщине огонь и независимый нрав, предпочитающий остроту томной прелести, лишится рассудка из-за нее.
Если она, конечно, снова появится среди живых, мрачно напоминает себе Итанус.
– Так что же задано мне на сегодня, мастер? Гонять облака туда-сюда, пока моя атра не истощится?
Он смотрит на нее с такой глубокой, обезоруживающей серьезностью, что ее робкая улыбка гаснет, как свеча на ветру.
– Да. Гонять облака.
Она вздрагивает, но больше не задает никаких вопросов. Это хорошо. Она все понимает.
Она выходит из дома, он следом. Синее вечернее небо, чернеющее по краям, мучительно прекрасно. Над самыми кронами деревьев висит полная луна, занавешенная легкими облаками. Превосходная ночь для предприятий такого рода.
Он смотрит, как девушка становится в середине поляны, лицом к луне. Сейчас она, чувствует он, погружается в себя, к источнику своей Силы – «выворачивает душу наизнанку», по ее выражению. Он видит, каких трудов ей это стоит на сей раз и как слаб результат. Ее жизненные силы почти на исходе – их сожгли годы магических упражнений, направленных на то, чтобы лишить душу природной мощи. Камала еще молода и крепка телом, но внутренний огонь, который поддерживает жизнь в человеке, в ней еле теплится. А в эту ночь погаснет последняя драгоценная искра. И если девушке посчастливится, если она будет сильна, если – прежде всего – не дрогнет ее решимость… тогда на пепелище родится нечто иное.
Сможет ли она жить с этим «нечто» – уже другой вопрос.
С грацией скорее призрачной, нежели человеческой, она воздевает руки к небесам, подчиняя облака своей воле. Он поставил перед ней нелегкую задачу. Ведьмы в засуху иногда показывают подобные фокусы, однако погодой управлять трудно. Нужно вложить душу в субстанцию земли и неба, чтобы она, твоя душа, отзывалась на свет каждой звезды и на каждое дуновение ветра. Тогда, и лишь тогда, человек способен изменить что-то, не затронув целого.
Она делает глубокий вдох – быть может, последний…
Он следит за ней только земными очами, не собираясь прибегать к более глубокому наблюдению. Но связь между мастером и учеником сильна даже при занятиях светскими науками – между теми же, кто делит тайны душевного огня, она сильнее тысячекратно. Он и без магистерского взгляда видит, как ее посыл устремляется в небеса, и блеск этой чистейшей струи на миг ослепляет его. Какой мощью наделена эта его неистовая худышка! Он с удовлетворением глядит, как она вплетает душу в материю ветра, отмечает, с каким искусством она подчиняет себе каждый слой небесной сферы; когда она приведет облака в движение, на месте не останется не единой прядки. Как хорошо овладела она мастерством чародея! Напрасно она не вняла доводам рассудка и не спаслась, пока еще было время.
Но срок, когда спасение было еще возможно, давно миновал, и мастер, едва успев подумать об этом, видит, что Камала слабеет. Поначалу не заметно ничего, кроме легкой дрожи, пробегающей по ее поднятым к небу рукам, но он знает: вся кровь в ее жилах сейчас превратилась в лед. Он помнит это по собственному Переходу. Помнит, какая паника охватывает человека, когда искра жизни, горевшая в нем от рождения, вдруг гаснет, словно свечка. Помнит молитвы – тщетные молитвы! Какой же бог, годами следивший за дерзостным чародеем, поверит его раскаянию в этот роковой миг? Сердце сжимается в груди, словно кулак, силясь удержать последние капли жизни. Поздно. Жизнь истрачена, и Смерть вырастает перед своей жертвой, выжидая, пока атра окончательно сменится тьмой…
Слышен крик Камалы. Этот звук издает не тело, но гибнущая в муках душа. В нем сплелись вызов, страх, решительность… и упрямство – самая сильная ее черта. Но даже всего этого теперь недостаточно. «Ты должна оставить позади свою прежнюю суть и стать чем-то столь темным и страшным, что люди шарахались бы в ужасе, если бы могли почувствовать твое присутствие. Должна решиться на это по собственной воле, без чьего-либо руководства. Должна захотеть этого так, чтобы отбросить все остальное».
Отбросить все остальное. Делает ли это мужчина? Женщина – поневоле должна. Она предназначена Природой давать и взращивать жизнь. Душа ее вылеплена для этой цели и в естественном своем состоянии не может совершить Переход и пережить последующее испытание. Способна ли Камала избавиться от всего, что по воле богов делает ее женщиной, способна ли возжаждать жизни до такой степени, чтобы чужая жизнь ничего не значила для нее? Мужчине это присуще от рождения, ибо его Природа предназначила для войны, – женщина же должна восстать против своего естества.
«Ты рождена, чтобы даровать жизнь, – теперь тебе придется ее отнять, чтобы выжить самой».
Камала стоит на коленях, сотрясаясь в предсмертных судорогах. Итанус слышит ее полные отчаяния вопли. Слышит, как она зовет его, моля открыть тайну, без которой ей не спастись, – слышит и безмолвствует. Каждый ученик, по традиции магистров, должен сам найти путь к истине. Если изменить этот порядок, недостаточно сильный искатель может благополучно совершить Переход, но с дальнейшим все едино не справится.
«Прости меня, потаскушка моя неистовая. И богов, определивших, что всякое рождение должно быть сопряжено с муками, тоже прости».
И вот…
Он чувствует, как она внезапно осознает нечто за пределами своего «Я». За пределами облаков, ветра и всего, чему дал имена человек. Источник Силы, и похожий, и не похожий на иссякающую в ее душе атру. Она хватается за него, но он ускользает. Нет! – кричит она. Я добьюсь своего! Огонек загорается вновь, и она сосредоточивает на нем свою волю, торопясь завладеть им, пока ее плоть еще жива. Итанус чувствует на вкус ее решимость, ее внезапно пришедшее понимание. Вот оно, то открытие, которое ей следовало совершить, – эта искра, которая не есть душевный огонь, но призвана занять его место. Почему Итанус не сказал ей этого сразу? Почему не научил, как укротить чужеродное пламя? Теперь она вынуждена бороться со Смертью, пытаясь в то же самое время соединиться с живительной искрой – соединиться так, чтобы ни человек, ни бог не могли разорвать эту связь.
Он раньше нее понимает, что она одержала победу. Понимает, потому что видел, как другие испускали дух именно в этот миг, на самом пороге бессмертия. Огонь в их душах угасал прежде, чем они успевали обрести эту новую Силу, и Смерть уносила их, горестно вопиющих, в небытие. Но лед, сковавший жилы Камалы, ломается… оцепеневшее сердце сызнова делает первый удар… остановившееся дыхание вновь пропускает воздух в легкие. Он понимает все это раньше нее, ибо знает, каких признаков следует ожидать. Сама она чувствует лишь, как посторонняя Сила начинает биться в ней, точно второе сердце, и ее плоть при каждом вздохе все больше свыкается с этим новым источником жизни.
Поняв, что сделанного не воротишь, девушка смотрит на Итануса. На глазах у нее слезы, кровавые слезы, выжатые недавними муками. Этого следовало ожидать. Свои слезы он вытер еще до того, как она их заметила. Ей незачем задумываться, какие чувства вызвали их.
– Я жива, – говорит она, и эти слова вмещают в себя целое море невысказанного, целое море вопросов.
– Да, – говорит он, отвечая этим на все.
– И теперь я… магистр?
Он чувствует к ней такую любовь, которую не чаял испытать никогда. Пусть она побудет невинной еще мгновение – сейчас он разрушит эту невинность навеки.
– Ты можешь пользоваться Силой по своему усмотрению, – говорит он тихо, – для всякой угодной тебе цели. Смерть тебе больше не грозит. Ты научилась черпать атру извне, и отныне так будет всегда. Когда один источник иссякнет, ты отыщешь другой. Это доступно любому магистру, который по-настоящему хочет жить.
– Что же тогда не так? Вы говорили об испытании – я прошла его?
Он смотрит на нее, запечатлевая в себе ее облик, прежде чем истина превратит ее в нечто иное. В легендарное существо, принимая во внимание ее пол. В порождение Тьмы, принимая во внимание ее выбор.
– Осталось еще кое-что, – говорит он. – Один последний урок.
Она ждет.
– Знай, Камала: лишь один источник атры во всей вселенной способен питать твою жизнь, и это – души живых людей.
Облака закрывают луну. Мрак и тишина опускаются на поляну.
– Вот теперь, – говорит он, – ты магистр.

Глава 5

– Итак, – голос Рамируса прокатился под сводами, как замогильный стон в склепе, – принц Андован умирает, и повинен в этом какой-то магистр. – Распростертыми руками он обвел зал и всех, кто присутствовал в нем. – Теперь вам ясно, для чего я собрал вас здесь.
Магистр по имени Дель издал нечто среднее между кашлем и смехом.
– Мне ясно, что боги сыграли жестокую шутку с твоим августейшим покровителем, Рамирус, – но чему же тут удивляться? Переход не различает ни страны, ни возраста, ни положения. Вполне понятно, что жребий рано или поздно должен был выпасть на члена королевской семьи. Меня удивляет лишь то, что этого не случилось раньше.
– Ты не понимаешь. – Голос Рамируса был тих, как предостерегающее рычание льва.
Коливар всеми силами сдерживал улыбку. Дело наисерьезнейшее, это так, но до чего же приятно видеть вражеского магистра посрамленным при стольких свидетелях. Хоть какая-то награда за долгое и пыльное путешествие.
– С твоего позволения… – Он с учтивостью придворного дождался кивка Рамируса. – Суть не в том, что Андован умирает, – до этого никому из нас дела нет; даже не в том, что умирает принц Дантеновой державы, – до этого дела нет большинству из нас; суть в том, какие последствия может иметь его смертельная хворь. Так ли?
– В точности так, – согласился Рамирус. Он махнул рукой в сторону двух ламп над камином, заставив их гореть ярче. Даже теперь они недостаточно заменяли солнечный свет, переставший проникать в зал сквозь узкие окна. Из-за обилия темного дерева и нетесаного камня казалось, будто ночь уже наступила, и Коливар не мог догадаться, который теперь час. – Все мы знаем, что такое Угасание. Все знаем, сколько трудов положили магистры, чтобы скрыть эту истину от непосвященных. Разве и мы с вами не способствовали этому на своем веку? Не наводили на больного лихорадку, чтобы представить болезнь естественной? Не наделяли его оспинами, гнойниками или чем-нибудь в этом роде?
Столетия подобных уловок убедили людей, что Угасание есть то самое, чем его называем мы, – изнурительная болезнь, и только. Даже лекари, сокрушаясь, что самые действенные их снадобья пользы не принесли, иной причины не ищут. Они расточают свое время, составляя новые зелья или бальзамы, могущие дать облегчение недужному. Мы же, зная истинную причину, знаем и то, что облегчения быть не может. Если уж душа магистра начала пить из человека его жизненные соки, иного исхода, кроме смерти, для жертвы нет.
– Есть еще вероятность, что магистр просто перестанет пить эти соки, – небрежно заметил Коливар, – но вряд ли кто-то из нас согласится на это лишь ради спасения чьей-то жизни.
– Совершенно верно, – кивнул Рамирус. – А ведь в этом случае речь идет не о крестьянине, умирающем в своей мазанке без ведома всего остального мира. Речь о принце крови. Его окружают лекари, желающие его спасти не менее рьяно, чем сам Дантен. Они испробуют на нем все известные средства и все запишут до мелочей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42