.. – Она зябко повела плечами. – Бывает трудно. Очень трудно.
Я накрыл ее руку своей, чтобы продемонстрировать сочувствие. Анджела не шевельнулась и убрала руку, только когда я сказал:
– Знаешь, мне кажется, что ей будет лучше в больнице.
– Моей маме не нужна больница, ей нужна только я.
– Извини, я совсем не то имел в виду, просто я думал о тебе. Ведь это невыносимо для тебя... плюс еще работа и... и все остальное. – Под «остальным» я имел в виду ее ногу.
Анджела так и вскинулась. Мол, и вовсе ей не трудно, и со всем она справляется, и мамочка без нее не может, и все такое прочее. Мне стоило великих трудов убедить ее, что я не имел в виду ничего плохого.
Наконец я нашел маленькую щелочку в ее броне.
– Когда у нее это началось? – тихо спросил я.
– Шесть лет назад. – Анджела опустила глаза.
– Шесть лет... – Я качал головой и говорил, как ей сочувствую, а сам пытался подсчитать, сколько еще может протянуть старушка. Сколько живут с болезнью Альцгеймера? Из чего надо вычесть шесть? Лучше не спрашивать, а то опять обидится.
– У тебя есть братья или сестры? У нее никого не было.
– А отец? Давно умер.
– Так ты совсем одна? – нанес я решающий удар.
– Нет! У меня есть мама! – снова вскинулась Анджела.
Так, осторожно. Старушка, конечно, не в себе, но для дочери она по-прежнему человек. Единственная родственница.
Так мы сидели еще с полчаса, болтая об Альцгеймере, дочернем долге и протертой пище, пока Анджела не обнаружила, что уже поздно. Я высадил ее у дома, и она пошла к двери не оглядываясь – так и ушла бы, если бы я не спросил насчет следующего четверга.
– М-м... Не знаю, как мама себя будет чувствовать, – замялась она.
– Я замечательно провел время. Мне бы очень хотелось снова тебя увидеть.
Она еще некоторое время пыталась темнить, однако убедившись, что от меня не отделаться, согласилась встретиться.
* * *
На следующей неделе мы пообедали и, в общем, довольно мило поболтали. Разговор в основном шел о мамочке и ее болезни, что было довольно утомительно, особенно когда Анджела начала рассказывать подробности: как та вдруг вспоминает что-то в понедельник, чтобы снова забыть во вторник, и все такое прочее. Зато мы разговаривали, а это главное.
Через неделю мы ходили в кино, еще через неделю снова обедали, потом ходили в пиццерию и так далее, пока я вдруг не понял, что мы встречаемся уже больше двух месяцев. Каждый четверг мы едем куда-то, беседуем, смеемся (да-да, даже так) в течение трех часов, становясь все ближе и ближе друг к Другу. Неплохо. Однако если сложить все эти часы вместе, то едва ли наберется один полный день. Неправильно. Другие вон за одни выходные успевают больше, чем мы с Анджелой за все время знакомства.
Несправедливо. Ни черта у нас не получится, если встречаться по три часа раз в неделю. Пока мы по-настоящему узнаем друг друга, я сам, чего доброго, успею заполучить этого Альцгеймера. Нет, так больше нельзя.
В следующий четверг я всячески уламывал Анджелу взять выходной в субботу, чтобы провести его вместе, но пережал, и дело закончилось слезами.
– Извини. Ну прости, пожалуйста, я просто очень хочу быть с тобой.
– Я думала, ты понимаешь, – всхлипнула она. – На это надеяться нельзя.
Домой мы ехали молча.
У меня возникли опасения насчет будущего четверга. Я привык к нашим коротким свиданиям, жил только ими и думал о них всю неделю. Неудивительно, что два месяца промелькнули как один день. Логан ничего не поручал мне все это время; я только и делал, что планировал предстоящую встречу и читал в сети про болезнь Альцгеймера. Не представляю, что бы со мной стало, если бы Анджела сказала, что не хочет больше меня видеть.
Как оказалось, страхи были напрасны: на прощание она поцеловала меня и обещала через неделю встретиться.
В следующий раз все было как обычно, и я успокоился, но еще через неделю она вдруг отменила свидание. Оказалось, что в четверг, когда мы сидели в ресторане, ее мать упала и ушибла бедро. Анджела совсем расклеилась. Уволилась из «Вольеры» и не соглашалась выйти из дому больше, чем на полчаса, став такой же зажатой, как и в начале нашего знакомства.
Я чуть с ума не сошел.
Эта девушка была мне так дорога, что когда наших четвергов не стало, то с ними словно ушла какая-то часть меня самого.
Она не дала мне и слова сказать.
– Извини, дело не в тебе. Я люблю тебя, но видеться не могу... ничего не получится... Лучше было и не начинать... ничем тут не поможешь. Прощай!
Анджела любит меня!
Любит... Сама сказала!
Ничем не поможешь?
Как жестоко. И не только жестоко – неверно.
Уж я-то знаю, как тут можно помочь.
8. Доброе дело
Мать Анджелы извивалась в моих объятиях. Я тащил ее к лестнице. Она оказалась сильнее, чем я ожидал, и увертливой, как мешок живых угрей, но у меня особо не побалуешь. Я ей не Анджела. И перчатки у меня не какие-нибудь лайковые, а черные и из жесткой кожи, без дураков, не прокусишь. Поборовшись некоторое время, я наконец ухватил старуху как следует.
– Анджела! Анджела! – вопила она. – Где ты?
– Тихо, тихо, – прошептал я ей на ухо, потом, опершись поудобнее на одну ногу, бросил ее вниз, так, чтобы основной удар при падении пришелся на голову. Раздался характерный треск, старушка немного подергалась и затихла. По ковру начало расплываться алое пятно.
Я спустился и взял мамочку за руку. Пульс еще прощупывался. Тащить ее наверх и повторять операцию? Нельзя: все вокруг будет заляпано кровью. Поэтому я просто зажал ей рукой рот и нос и подождал немного.
Так. Сколько осталось времени? Анджела ушла в магазин десять минут назад. Возможно, ей нужен только хлеб или банка консервов – тогда у меня осталось минут пять. Вряд ли есть лучший способ спустить в сортир нашу любовь, чем продемонстрировать Анджеле, как я лечу ее мамочку от болезни Альцгеймера. Просто класс: я устраняю единственное препятствие, стоящее между нами, а плоды пожинает другой парень.
Нет, такого допустить нельзя. Убедившись, что горизонт чист, я выскользнул через заднюю дверь.
И позвонил через несколько дней, не желая рисковать, что меня кто-нибудь опередит. Как будто ничего не знаю.
Боже мой, какой ужас! Просто гром среди ясного неба.
* * *
– Ну, ну, поплачь, тебе легче будет... – бормотал я, гладя ее по волосам. Мой рукав насквозь пропитался слезами, но я не убирал руку. Пусть стонет и всхлипывает сколько угодно: где же еще ей плакать, как не у меня на груди. – Ш-ш-ш...
– Это я во всем виновата, – повторяла она снова и снова, – только я.
– Ну, ну, не говори ерунды, можно подумать, ты сама столкнула ее с лестницы. Несчастный случай, вот и все. – Анджела не могла видеть моего лица, но на всякий случай я отвернулся. – Что-нибудь в этом роде рано или поздно случилось бы, не могла же ты ходить за ней двадцать четыре часа в сутки. Просто несчастный случай.
Анджела ничего не хотела слушать и продолжала себя обвинять: в том, что вышла из дому, что не устроила мать в санаторий, как советовали все вокруг, что целовала ее только сто раз в день, а не двести... в том, что оказалась в больнице со своей ногой, когда умер отец, – как я понял, тогда-то все и началось. Она вырвалась из моих рук, убежала наверх, заперлась в спальне матери и сидела там, пока я не ушел. На следующий день даже отказалась меня видеть и послала подальше в таких выражениях, каких я от нее ни разу еще не слышал. Лишь спустя пару дней она немного пришла в себя и согласилась вновь поплакать в моих объятиях.
Большую часть следующей недели, до похорон и после, Анджела продолжала терзаться и обвинять себя. Меня она всячески отталкивала, и я уж было совсем решил, что проиграл и пора махнуть рукой на все это дело, как вдруг услышал ее смех.
Я был в кухне и заваривал чай. Анджела сидела в гостиной и хихикала как школьница. Бросившись к ней, я обнаружил, что она сидит перед телевизором и смотрит «Мистера Бина». Он делал у себя дома ремонт – Анджела так и покатывалась со смеху.
Разумеется, когда серия кончилась, она снова замкнулась в своей скорлупе. Наверняка принялась корить себя, что веселится спустя всего несколько дней после того, как мамочка вывалила мозги на ковер.
Однако дело сдвинулось с мертвой точки. Чуть-чуть, самую капельку, но сдвинулось.
На следующий день я пошел и купил все серии «Мистера Бина» на DVD.
А потом купил Анджеле DVD-плеер.
– Ты такой хороший, не знаю, что бы я делала без тебя, – улыбнулась она.
– Ну что ты, я просто очень рад быть с тобой. Я люблю тебя, и мне так больно, когда тебе плохо. – Я улыбнулся как можно искреннее и увидел отражение своей улыбки на лице Анджелы. – Пей.
Я долил ее бокал доверху. Анджела сделала пару больших глотков и подняла на меня взгляд, полный любви.
– А ты больше не будешь? – спросила она, увидев, что мой бокал остался пустым.
– Нет, одного достаточно. Я вообще редко пью, мне не очень нравится, – объяснил я уже в третий раз. Анджела мало на что обращала внимание в эти дни – неудивительно, что забыла.
– Я тоже. Но сейчас... Надеюсь, ты не возражаешь – это мне помогает.
– Что ты, конечно. Не стесняйся. Анджела отпила еще и глубоко вздохнула.
За последнюю неделю все сильно изменилось. Еще в прошлую субботу она нарочно рассадила руку о сушилку и перебила все чашки, но теперь вполне успокоилась и примирилась с происшедшим. Пережив потерю, она начала наконец сознавать, что кроме прошлого существует и будущее. Разумеется, для этого потребовался не только «Мистер Бин», а кое-что еще, хотя и не столь уж много. Плечо друга и время – вот и все. Как бы велика ни была потеря, нельзя без конца грустить. Надо жить дальше.
Вместе со мной.
Я делал для Анджелы все: обнимал, когда она была в отчаянии, слушал ее причитания, разубеждал, когда она винила себя, терпел истерики. Сомневаюсь, что есть на свете хоть один человек, который мог бы стать ей лучшим другом, чем я, в те трудные месяцы. Она была моей девушкой с лейкемией – той самой! – и мне удалось показать себя в самом лучшем виде.
А теперь наступила ее очередь делать все для меня. Не в смысле секса, секс – ерунда. Я имею в виду настоящую любовь – поддержку, понимание, общение. То, на что имеет право любой человек на земле. Чем я хуже других? Разве это преступление – стремиться найти кого-то, чтобы прожить вместе жизнь?
И вот я нашел.
– Ты самый добрый человек на свете, я недостойна тебя, – прошептала Анджела.
– Ну что ты, конечно, достойна, поверь мне. – Не хватало еще, чтобы она вбила себе в голову, что мы друг другу не подходим. – Я люблю тебя, Анджела, просто обожаю и хочу всегда быть с тобой.
– Зачем? Я ничего собой не представляю, а ты такой добрый и чудесный – любая девушка была бы с тобой счастлива.
Чушь собачья! Терпеть не могу, когда женщины так говорят. Ничего они не понимают. Уж я-то в этом разбираюсь, поверьте. Если бы все на самом деле было так и все девушки были у моих ног, я бы ими и занимался, а не возился с одной-единственной. «Ах, ты такой добрый, такой чудесный! Можешь осчастливить любую!» Ну да, конечно! Мне что – подходить ко всем девчонкам на улице и рассказывать, какой я добрый и чудесный? Если ты их не интересуешь, то хрена лысого получишь, и едва ли они согласятся взять тебя на испытательный срок, чтобы проверить твою доброту. Боже, неужели Анджела не помнит, как обращалась со мной в первые недели? Как с последней собакой, верно? Мне, ни много ни мало, пришлось укокошить ее мамочку, чтобы она наконец поняла, какой я добрый и чудесный.
– Мне не нужна никакая другая женщина – только ты!
– Ты мне тоже нужен, только... – начала она и вдруг запнулась.
– В чем дело? Что теперь не так? – взвился я и тут же пожалел об этом «теперь».
– Ничего. Я не знаю... Извини, у меня мысли расползаются...
– Анджела, я люблю тебя, – прошептал я, сделав ударение на слове «люблю», как будто все дело было в этом.
– Пожалуйста, не говори так, – проговорила она, вся сжавшись, словно получила удар в живот.
– Не понимаю. Что случилось?
Она долго смотрела на меня, понемногу успокаиваясь.
– Ты тут ни при чем. Дело во мне.
– Я что-то не то сказал?
– Нет-нет. Извини, я ничего не имела в виду. Просто я очень боюсь и иногда смущаюсь. Понимаешь, мама умерла совсем недавно...
– Конечно.
– Ладно, не обращай внимания, – рассмеялась она, – я пьяная. – Вдруг, став опять серьезной, добавила: – Я очень люблю тебя, ты знаешь?
– Да, знаю. И хочу, чтобы ты знала – я тоже тебя люблю и буду изо всех сил стараться сделать тебя счастливой.
Глаза Анджелы наполнились слезами. Она отвернулась и приложила к лицу платок, потом снова повернулась ко мне и произнесла слова, от которых мое сердце чуть не выпрыгнуло из груди.
– Хочешь, пойдем в постель?
– Да, да, хочу! – воскликнул я, чуть не падая в обморок от счастья. И мы стали подниматься по лестнице.
Неужели свершилось? Неужели я все-таки нашел ее, женщину своей мечты? Тогда я был в этом уверен.
Однако путь истинной любви никогда не бывает гладким, верно?
9. Путешествие с Анджелой
– Ты должен убить ее.
Логан протянул мне фотографию Анджелы. Можно подумать, я никогда ее не видел!
– Что?
– Извини, парень, ничего не поделаешь. Приказ от самого. – Логан с извиняющимся видом пожал плечами.
– Дэнни, послушай, я же встречаюсь с ней. Анджела моя девушка. Даже невеста!
– Да. Потому это и должен сделать ты, а не кто-то другой.
– Иначе нельзя, – нервно проговорил Эдди за моим плечом. – Она твоя, и никто из нас не смеет вмешиваться, так уж заведено.
Логан явно ожидал, что я взбешусь, и поэтому Эдди стоял позади меня, демонстративно держа в кармане руку с револьвером.
– Я же люблю ее... Дэнни, пожалуйста!
– Ты думаешь, мне не приходилось убивать тех, кого я люблю? Я понимаю, что ты чувствуешь, но это просто сантименты, слабость. Выброси чувства из головы и думай об этом как об очередной работе. Дело важное, иначе я не просил бы – мы не убиваем просто так. Надо – значит, надо.
– Но она же простая уборщица...
– Не простая, Иан, – оборвал меня Логан. – Она работает на легавых, с самого начала. Черт знает что уже успела разболтать.
– Нет, неправда! – воскликнул я, глядя на фотографию.
– Правда, – вставил Эдди. – Наш человек в уголовке все проверил. Верняк.
– Зачем ей? У нее же больная мать! Была... – Опасная тема, лучше ее не касаться.
– Вот именно – ей нужны были деньги на лечение. В отчаянии люди совершают отчаянные поступки, – объяснил Логан, пристально глядя мне в глаза. Интересно, считает ли он и меня отчаянным человеком? На что, по его мнению, я способен? Мое положение становилось все опаснее, я внезапно осознал, что должен следить за каждым своим словом. В мире Логана ты или с ним, или против него, и лучше быть с ним.
Я сделал последнюю попытку.
– Послушай, ведь она уволилась, значит, и проблемы больше нет.
– Хотел бы я, чтобы все было так просто, – нахмурился Логан. – В самом деле хотел бы, но... Видишь ли, она встречается с одним из моих самых доверенных и надежных людей, что ставит под удар всю организацию.
Он не отрывал от меня глаз, пока я раздумывал над его словами. Наконец до меня дошло.
– Так это же я! Выходит, я убил ее.
– Ты ни при чем, сынок, – ты ничего не знал.
– Все равно я убил ее – кто же, если не я?
Как страшно узнать, что ты, и только ты, повинен в смерти любимого человека! Не дай Бог никому такое перенести. Внутри меня разверзлась пропасть размером с Большой Каньон, Я погубил Анджелу – свою возлюбленную. Вот так, наверное, чувствовала себя она, когда пришла из магазина и нашла старенькую мать под лестницей с разбитой головой.
– Я больше не буду встречаться с ней... – начал я и понял, что лгу сам себе – еще до того, как сказал. Если Анджела не может быть моей, то пусть не достается никому.
– Извини, Иан, все зашло слишком далеко. – Логан замолчал, сложив руки – ждал, пока я приду в себя.
– Дэнни, неужели нельзя никак иначе?
Он отвернулся, не в силах выдержать мой взгляд.
– Боюсь, что так. Или ты, или кто-то другой. Анджела Хоторн должна умереть. Лучше, если это будешь ты. Нам не нужны разборки внутри организации, сам понимаешь.
Наступило долгое молчание. Я поднес к глазам черно-белую фотографию Анджелы – прямо на ее лицо упали две слезинки. В этот момент Анджела показалась мне красивее, чем когда-либо раньше. Я любил эту женщину, она была моим единственным другом. Еще вчера вечером она лежала со мной в постели, целовала меня и говорила, что хочет провести со мной всю свою жизнь.
Неужели Логан всерьез полагает, что я убью ее только потому, что он так хочет?
– Ладно, – сказал я.
* * *
Я разбудил Анджелу, зажав ей рот рукой. Она сразу же начала вырываться, ощутив на себе вес моего тела, но скинуть меня ей было не по силам. Наконец она разглядел а мое лицо.
– Ш-ш, тихо, тебе грозит страшная опасность, – прошептал я. – Молчи, я тебе помогу.
Анджела перестала бороться и лежала неподвижно. Я убрал руку с ее рта и поднес палец к своим губам.
– Что случилось? – шепотом спросила она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
Я накрыл ее руку своей, чтобы продемонстрировать сочувствие. Анджела не шевельнулась и убрала руку, только когда я сказал:
– Знаешь, мне кажется, что ей будет лучше в больнице.
– Моей маме не нужна больница, ей нужна только я.
– Извини, я совсем не то имел в виду, просто я думал о тебе. Ведь это невыносимо для тебя... плюс еще работа и... и все остальное. – Под «остальным» я имел в виду ее ногу.
Анджела так и вскинулась. Мол, и вовсе ей не трудно, и со всем она справляется, и мамочка без нее не может, и все такое прочее. Мне стоило великих трудов убедить ее, что я не имел в виду ничего плохого.
Наконец я нашел маленькую щелочку в ее броне.
– Когда у нее это началось? – тихо спросил я.
– Шесть лет назад. – Анджела опустила глаза.
– Шесть лет... – Я качал головой и говорил, как ей сочувствую, а сам пытался подсчитать, сколько еще может протянуть старушка. Сколько живут с болезнью Альцгеймера? Из чего надо вычесть шесть? Лучше не спрашивать, а то опять обидится.
– У тебя есть братья или сестры? У нее никого не было.
– А отец? Давно умер.
– Так ты совсем одна? – нанес я решающий удар.
– Нет! У меня есть мама! – снова вскинулась Анджела.
Так, осторожно. Старушка, конечно, не в себе, но для дочери она по-прежнему человек. Единственная родственница.
Так мы сидели еще с полчаса, болтая об Альцгеймере, дочернем долге и протертой пище, пока Анджела не обнаружила, что уже поздно. Я высадил ее у дома, и она пошла к двери не оглядываясь – так и ушла бы, если бы я не спросил насчет следующего четверга.
– М-м... Не знаю, как мама себя будет чувствовать, – замялась она.
– Я замечательно провел время. Мне бы очень хотелось снова тебя увидеть.
Она еще некоторое время пыталась темнить, однако убедившись, что от меня не отделаться, согласилась встретиться.
* * *
На следующей неделе мы пообедали и, в общем, довольно мило поболтали. Разговор в основном шел о мамочке и ее болезни, что было довольно утомительно, особенно когда Анджела начала рассказывать подробности: как та вдруг вспоминает что-то в понедельник, чтобы снова забыть во вторник, и все такое прочее. Зато мы разговаривали, а это главное.
Через неделю мы ходили в кино, еще через неделю снова обедали, потом ходили в пиццерию и так далее, пока я вдруг не понял, что мы встречаемся уже больше двух месяцев. Каждый четверг мы едем куда-то, беседуем, смеемся (да-да, даже так) в течение трех часов, становясь все ближе и ближе друг к Другу. Неплохо. Однако если сложить все эти часы вместе, то едва ли наберется один полный день. Неправильно. Другие вон за одни выходные успевают больше, чем мы с Анджелой за все время знакомства.
Несправедливо. Ни черта у нас не получится, если встречаться по три часа раз в неделю. Пока мы по-настоящему узнаем друг друга, я сам, чего доброго, успею заполучить этого Альцгеймера. Нет, так больше нельзя.
В следующий четверг я всячески уламывал Анджелу взять выходной в субботу, чтобы провести его вместе, но пережал, и дело закончилось слезами.
– Извини. Ну прости, пожалуйста, я просто очень хочу быть с тобой.
– Я думала, ты понимаешь, – всхлипнула она. – На это надеяться нельзя.
Домой мы ехали молча.
У меня возникли опасения насчет будущего четверга. Я привык к нашим коротким свиданиям, жил только ими и думал о них всю неделю. Неудивительно, что два месяца промелькнули как один день. Логан ничего не поручал мне все это время; я только и делал, что планировал предстоящую встречу и читал в сети про болезнь Альцгеймера. Не представляю, что бы со мной стало, если бы Анджела сказала, что не хочет больше меня видеть.
Как оказалось, страхи были напрасны: на прощание она поцеловала меня и обещала через неделю встретиться.
В следующий раз все было как обычно, и я успокоился, но еще через неделю она вдруг отменила свидание. Оказалось, что в четверг, когда мы сидели в ресторане, ее мать упала и ушибла бедро. Анджела совсем расклеилась. Уволилась из «Вольеры» и не соглашалась выйти из дому больше, чем на полчаса, став такой же зажатой, как и в начале нашего знакомства.
Я чуть с ума не сошел.
Эта девушка была мне так дорога, что когда наших четвергов не стало, то с ними словно ушла какая-то часть меня самого.
Она не дала мне и слова сказать.
– Извини, дело не в тебе. Я люблю тебя, но видеться не могу... ничего не получится... Лучше было и не начинать... ничем тут не поможешь. Прощай!
Анджела любит меня!
Любит... Сама сказала!
Ничем не поможешь?
Как жестоко. И не только жестоко – неверно.
Уж я-то знаю, как тут можно помочь.
8. Доброе дело
Мать Анджелы извивалась в моих объятиях. Я тащил ее к лестнице. Она оказалась сильнее, чем я ожидал, и увертливой, как мешок живых угрей, но у меня особо не побалуешь. Я ей не Анджела. И перчатки у меня не какие-нибудь лайковые, а черные и из жесткой кожи, без дураков, не прокусишь. Поборовшись некоторое время, я наконец ухватил старуху как следует.
– Анджела! Анджела! – вопила она. – Где ты?
– Тихо, тихо, – прошептал я ей на ухо, потом, опершись поудобнее на одну ногу, бросил ее вниз, так, чтобы основной удар при падении пришелся на голову. Раздался характерный треск, старушка немного подергалась и затихла. По ковру начало расплываться алое пятно.
Я спустился и взял мамочку за руку. Пульс еще прощупывался. Тащить ее наверх и повторять операцию? Нельзя: все вокруг будет заляпано кровью. Поэтому я просто зажал ей рукой рот и нос и подождал немного.
Так. Сколько осталось времени? Анджела ушла в магазин десять минут назад. Возможно, ей нужен только хлеб или банка консервов – тогда у меня осталось минут пять. Вряд ли есть лучший способ спустить в сортир нашу любовь, чем продемонстрировать Анджеле, как я лечу ее мамочку от болезни Альцгеймера. Просто класс: я устраняю единственное препятствие, стоящее между нами, а плоды пожинает другой парень.
Нет, такого допустить нельзя. Убедившись, что горизонт чист, я выскользнул через заднюю дверь.
И позвонил через несколько дней, не желая рисковать, что меня кто-нибудь опередит. Как будто ничего не знаю.
Боже мой, какой ужас! Просто гром среди ясного неба.
* * *
– Ну, ну, поплачь, тебе легче будет... – бормотал я, гладя ее по волосам. Мой рукав насквозь пропитался слезами, но я не убирал руку. Пусть стонет и всхлипывает сколько угодно: где же еще ей плакать, как не у меня на груди. – Ш-ш-ш...
– Это я во всем виновата, – повторяла она снова и снова, – только я.
– Ну, ну, не говори ерунды, можно подумать, ты сама столкнула ее с лестницы. Несчастный случай, вот и все. – Анджела не могла видеть моего лица, но на всякий случай я отвернулся. – Что-нибудь в этом роде рано или поздно случилось бы, не могла же ты ходить за ней двадцать четыре часа в сутки. Просто несчастный случай.
Анджела ничего не хотела слушать и продолжала себя обвинять: в том, что вышла из дому, что не устроила мать в санаторий, как советовали все вокруг, что целовала ее только сто раз в день, а не двести... в том, что оказалась в больнице со своей ногой, когда умер отец, – как я понял, тогда-то все и началось. Она вырвалась из моих рук, убежала наверх, заперлась в спальне матери и сидела там, пока я не ушел. На следующий день даже отказалась меня видеть и послала подальше в таких выражениях, каких я от нее ни разу еще не слышал. Лишь спустя пару дней она немного пришла в себя и согласилась вновь поплакать в моих объятиях.
Большую часть следующей недели, до похорон и после, Анджела продолжала терзаться и обвинять себя. Меня она всячески отталкивала, и я уж было совсем решил, что проиграл и пора махнуть рукой на все это дело, как вдруг услышал ее смех.
Я был в кухне и заваривал чай. Анджела сидела в гостиной и хихикала как школьница. Бросившись к ней, я обнаружил, что она сидит перед телевизором и смотрит «Мистера Бина». Он делал у себя дома ремонт – Анджела так и покатывалась со смеху.
Разумеется, когда серия кончилась, она снова замкнулась в своей скорлупе. Наверняка принялась корить себя, что веселится спустя всего несколько дней после того, как мамочка вывалила мозги на ковер.
Однако дело сдвинулось с мертвой точки. Чуть-чуть, самую капельку, но сдвинулось.
На следующий день я пошел и купил все серии «Мистера Бина» на DVD.
А потом купил Анджеле DVD-плеер.
– Ты такой хороший, не знаю, что бы я делала без тебя, – улыбнулась она.
– Ну что ты, я просто очень рад быть с тобой. Я люблю тебя, и мне так больно, когда тебе плохо. – Я улыбнулся как можно искреннее и увидел отражение своей улыбки на лице Анджелы. – Пей.
Я долил ее бокал доверху. Анджела сделала пару больших глотков и подняла на меня взгляд, полный любви.
– А ты больше не будешь? – спросила она, увидев, что мой бокал остался пустым.
– Нет, одного достаточно. Я вообще редко пью, мне не очень нравится, – объяснил я уже в третий раз. Анджела мало на что обращала внимание в эти дни – неудивительно, что забыла.
– Я тоже. Но сейчас... Надеюсь, ты не возражаешь – это мне помогает.
– Что ты, конечно. Не стесняйся. Анджела отпила еще и глубоко вздохнула.
За последнюю неделю все сильно изменилось. Еще в прошлую субботу она нарочно рассадила руку о сушилку и перебила все чашки, но теперь вполне успокоилась и примирилась с происшедшим. Пережив потерю, она начала наконец сознавать, что кроме прошлого существует и будущее. Разумеется, для этого потребовался не только «Мистер Бин», а кое-что еще, хотя и не столь уж много. Плечо друга и время – вот и все. Как бы велика ни была потеря, нельзя без конца грустить. Надо жить дальше.
Вместе со мной.
Я делал для Анджелы все: обнимал, когда она была в отчаянии, слушал ее причитания, разубеждал, когда она винила себя, терпел истерики. Сомневаюсь, что есть на свете хоть один человек, который мог бы стать ей лучшим другом, чем я, в те трудные месяцы. Она была моей девушкой с лейкемией – той самой! – и мне удалось показать себя в самом лучшем виде.
А теперь наступила ее очередь делать все для меня. Не в смысле секса, секс – ерунда. Я имею в виду настоящую любовь – поддержку, понимание, общение. То, на что имеет право любой человек на земле. Чем я хуже других? Разве это преступление – стремиться найти кого-то, чтобы прожить вместе жизнь?
И вот я нашел.
– Ты самый добрый человек на свете, я недостойна тебя, – прошептала Анджела.
– Ну что ты, конечно, достойна, поверь мне. – Не хватало еще, чтобы она вбила себе в голову, что мы друг другу не подходим. – Я люблю тебя, Анджела, просто обожаю и хочу всегда быть с тобой.
– Зачем? Я ничего собой не представляю, а ты такой добрый и чудесный – любая девушка была бы с тобой счастлива.
Чушь собачья! Терпеть не могу, когда женщины так говорят. Ничего они не понимают. Уж я-то в этом разбираюсь, поверьте. Если бы все на самом деле было так и все девушки были у моих ног, я бы ими и занимался, а не возился с одной-единственной. «Ах, ты такой добрый, такой чудесный! Можешь осчастливить любую!» Ну да, конечно! Мне что – подходить ко всем девчонкам на улице и рассказывать, какой я добрый и чудесный? Если ты их не интересуешь, то хрена лысого получишь, и едва ли они согласятся взять тебя на испытательный срок, чтобы проверить твою доброту. Боже, неужели Анджела не помнит, как обращалась со мной в первые недели? Как с последней собакой, верно? Мне, ни много ни мало, пришлось укокошить ее мамочку, чтобы она наконец поняла, какой я добрый и чудесный.
– Мне не нужна никакая другая женщина – только ты!
– Ты мне тоже нужен, только... – начала она и вдруг запнулась.
– В чем дело? Что теперь не так? – взвился я и тут же пожалел об этом «теперь».
– Ничего. Я не знаю... Извини, у меня мысли расползаются...
– Анджела, я люблю тебя, – прошептал я, сделав ударение на слове «люблю», как будто все дело было в этом.
– Пожалуйста, не говори так, – проговорила она, вся сжавшись, словно получила удар в живот.
– Не понимаю. Что случилось?
Она долго смотрела на меня, понемногу успокаиваясь.
– Ты тут ни при чем. Дело во мне.
– Я что-то не то сказал?
– Нет-нет. Извини, я ничего не имела в виду. Просто я очень боюсь и иногда смущаюсь. Понимаешь, мама умерла совсем недавно...
– Конечно.
– Ладно, не обращай внимания, – рассмеялась она, – я пьяная. – Вдруг, став опять серьезной, добавила: – Я очень люблю тебя, ты знаешь?
– Да, знаю. И хочу, чтобы ты знала – я тоже тебя люблю и буду изо всех сил стараться сделать тебя счастливой.
Глаза Анджелы наполнились слезами. Она отвернулась и приложила к лицу платок, потом снова повернулась ко мне и произнесла слова, от которых мое сердце чуть не выпрыгнуло из груди.
– Хочешь, пойдем в постель?
– Да, да, хочу! – воскликнул я, чуть не падая в обморок от счастья. И мы стали подниматься по лестнице.
Неужели свершилось? Неужели я все-таки нашел ее, женщину своей мечты? Тогда я был в этом уверен.
Однако путь истинной любви никогда не бывает гладким, верно?
9. Путешествие с Анджелой
– Ты должен убить ее.
Логан протянул мне фотографию Анджелы. Можно подумать, я никогда ее не видел!
– Что?
– Извини, парень, ничего не поделаешь. Приказ от самого. – Логан с извиняющимся видом пожал плечами.
– Дэнни, послушай, я же встречаюсь с ней. Анджела моя девушка. Даже невеста!
– Да. Потому это и должен сделать ты, а не кто-то другой.
– Иначе нельзя, – нервно проговорил Эдди за моим плечом. – Она твоя, и никто из нас не смеет вмешиваться, так уж заведено.
Логан явно ожидал, что я взбешусь, и поэтому Эдди стоял позади меня, демонстративно держа в кармане руку с револьвером.
– Я же люблю ее... Дэнни, пожалуйста!
– Ты думаешь, мне не приходилось убивать тех, кого я люблю? Я понимаю, что ты чувствуешь, но это просто сантименты, слабость. Выброси чувства из головы и думай об этом как об очередной работе. Дело важное, иначе я не просил бы – мы не убиваем просто так. Надо – значит, надо.
– Но она же простая уборщица...
– Не простая, Иан, – оборвал меня Логан. – Она работает на легавых, с самого начала. Черт знает что уже успела разболтать.
– Нет, неправда! – воскликнул я, глядя на фотографию.
– Правда, – вставил Эдди. – Наш человек в уголовке все проверил. Верняк.
– Зачем ей? У нее же больная мать! Была... – Опасная тема, лучше ее не касаться.
– Вот именно – ей нужны были деньги на лечение. В отчаянии люди совершают отчаянные поступки, – объяснил Логан, пристально глядя мне в глаза. Интересно, считает ли он и меня отчаянным человеком? На что, по его мнению, я способен? Мое положение становилось все опаснее, я внезапно осознал, что должен следить за каждым своим словом. В мире Логана ты или с ним, или против него, и лучше быть с ним.
Я сделал последнюю попытку.
– Послушай, ведь она уволилась, значит, и проблемы больше нет.
– Хотел бы я, чтобы все было так просто, – нахмурился Логан. – В самом деле хотел бы, но... Видишь ли, она встречается с одним из моих самых доверенных и надежных людей, что ставит под удар всю организацию.
Он не отрывал от меня глаз, пока я раздумывал над его словами. Наконец до меня дошло.
– Так это же я! Выходит, я убил ее.
– Ты ни при чем, сынок, – ты ничего не знал.
– Все равно я убил ее – кто же, если не я?
Как страшно узнать, что ты, и только ты, повинен в смерти любимого человека! Не дай Бог никому такое перенести. Внутри меня разверзлась пропасть размером с Большой Каньон, Я погубил Анджелу – свою возлюбленную. Вот так, наверное, чувствовала себя она, когда пришла из магазина и нашла старенькую мать под лестницей с разбитой головой.
– Я больше не буду встречаться с ней... – начал я и понял, что лгу сам себе – еще до того, как сказал. Если Анджела не может быть моей, то пусть не достается никому.
– Извини, Иан, все зашло слишком далеко. – Логан замолчал, сложив руки – ждал, пока я приду в себя.
– Дэнни, неужели нельзя никак иначе?
Он отвернулся, не в силах выдержать мой взгляд.
– Боюсь, что так. Или ты, или кто-то другой. Анджела Хоторн должна умереть. Лучше, если это будешь ты. Нам не нужны разборки внутри организации, сам понимаешь.
Наступило долгое молчание. Я поднес к глазам черно-белую фотографию Анджелы – прямо на ее лицо упали две слезинки. В этот момент Анджела показалась мне красивее, чем когда-либо раньше. Я любил эту женщину, она была моим единственным другом. Еще вчера вечером она лежала со мной в постели, целовала меня и говорила, что хочет провести со мной всю свою жизнь.
Неужели Логан всерьез полагает, что я убью ее только потому, что он так хочет?
– Ладно, – сказал я.
* * *
Я разбудил Анджелу, зажав ей рот рукой. Она сразу же начала вырываться, ощутив на себе вес моего тела, но скинуть меня ей было не по силам. Наконец она разглядел а мое лицо.
– Ш-ш, тихо, тебе грозит страшная опасность, – прошептал я. – Молчи, я тебе помогу.
Анджела перестала бороться и лежала неподвижно. Я убрал руку с ее рта и поднес палец к своим губам.
– Что случилось? – шепотом спросила она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24