Надо было управиться с делом, пока не сыпанул новый заряд снега и пока прилив не захлестнул мину.
Быстренько заправив кровати, мы вышли на крыльцо и сначала увидели одного Майора. (Майор наш как призрак: встань в любое время суток – и обязательно его увидишь.) Через минуту из небольшого подвальчика под нашим кубриком появился Минер с каким-то темным предметом в руках. «Тол», – догадался я, и смутная идея шевельнулась в моем мозгу.
Он подошел к Майору. Мы тоже спустились к ним. Почему-то всегда интересно видеть чужую работу, если, конечно, исполняется она мастерски.
Майор и еще один из нас, дежуривший в эту ночь, поднялись в помещение, а Минер повернулся к остальным и вдруг сказал:
– Только обязательно в укрытие, ребята.
Будто знал, что мы увяжемся за ним.
Это его «ребята» немножко удивило нас и, признаться, втайне порадовало. Тем более, что сказано оно было с прежним отсутствующим выражением на лице. Значит, выражение это не было минутной маской.
Старший Лейтенант чуть не сунулся с каким-то новым вопросом, но вовремя понял, что больше ничего вразумительного он не услышит на этот раз, и смолчал.
На вершине сопки мы остановились, а Минер со своими матросами пошел дальше. Но шагов через двадцать он задержался, отправил матросов куда-то в сторону, должно быть, в облюбованное для себя укрытие, потом оглянулся на нас, и, судя по движению его губ, можно поклясться, что он сказал «гм».
Неужели он думал, что мы пришли для того, чтобы сразу же спрятаться в расщелину? Пальбы мы уже достаточно наслушались.
В бинокль видно было, как ровным шагом приблизился он к лежавшей на боку мине, два раза медленно обошел вокруг нее, к чему-то присматриваясь, видимо изучая. Но не разглядел, наверное, ничего нового, закурил сигарету и приблизился к мине вплотную.
Что там ни говори, а священнодействия минеров возле вышедшего из повиновения оружия вызывают зависть.
Вот он опустился на одно колено, рядом положил взрывчатку, на случайный камень по другую сторону от себя – зажженную сигарету. Достал кусок запального шнура, капсюль. Медленно, осторожным движением вставил шнур в капсюль, помедлил немного и специальными щипчиками обжал капсюль на шнуре. Готовый запал опустил в углубление на взрывчатке, закрепил его шкертиком, затем обвязал взрывчатку и подвесил к мине с таким расчетом, чтобы взрывчатка легла вплотную к днищу, где находится заряд.
Курнул начавшую затухать сигарету и поднес огонек ее к кончику шнура. Брызнули искры. Минер встал и все тем же неторопливым шагом направился прочь, к облюбованному укрытию.
Для нас это тоже послужило сигналом к отступлению.
Прежде мне казалось, что во всех действиях минеров много «шику»: и в медлительности движений, и в использовании сигареты вместо спичек, и в хладнокровном отходе к укрытию. Теперь я уже знал, что это непреложный закон работы минера-подрывника. Один неосторожный удар по обнаженному свинцовому колпаку – и взрыв. Пользуясь спичками, легко поджечь шнур не с самого кончика, тогда трудно будет рассчитать секунды его горения, А отбегая от мины, легко споткнуться или вывихнуть ногу, тогда как, отходя от нее, подрывник спокойно отсчитывает про себя секунды. Надо лишь, чтобы времени, пока горит шнур, хватило на дорогу до укрытия.
Позже я узнал еще, что существовала когда-то на флоте лихаческая традиция обжимать кончик капсюля на шнуре зубами, сунув его взрывчаткой в рот – взрывчаткой, для детонации которой достаточно крохотной царапины. И я подумал было, что Минер замешкался перед этой операцией именно из желания воспользоваться старым способом… Однако, не вызывавший сомнений в своей смелости, вряд ли он был способен на лихачество.
Отчитываться об операции Минер с матросами пошел из своего укрытия нижней тропинкой.
А мы возвращались прежним путем. Мы шли и молчали.
Что-то переменилось в нас в отношении к Минеру. Было ли причиной этому зрелище его красивой работы, или простецкое случайно оброненное «ребята»… Но каждый из нас был способен на риск. И не хватало еще, чтобы равный половине из нас в звании он начал бы в личном разговоре обращаться к нам, перечисляя все титулы…
Просто наши последние наблюдения как-то не вязались с его отсутствующей, не от мира сего внешностью.
Он жил по каким-то своим законам. Отчего? Так может жить либо чрезмерно гордый человек, либо чрезмерно опустошенный, либо чрезмерно жалкий. Наши краткие наблюдения не позволяли отнести его ни к одной из этих категорий.
– Вещь в себе, – сказал кто-то, не то заимствуя, не то воруя у Канта.
– Поживем – увидим, – резюмировал Старший Лейтенант, стремясь, как всегда, оставить последнее слово за собой. – Я сейчас пойду к Майору и постараюсь что-нибудь вытянуть о нем.
Майору чем-то импонировал этот проныра, и ему всегда позволялось чуточку больше, нежели остальным. Может, Майору нравилось, когда рядом звенят языком?
Пока Старший Лейтенант был у Майора, я спустился «на улицу», к часовому у погребка: я вспомнил идею, мелькнувшую у меня утром.
Часовой – он был из моих подчиненных – по форме доложил, что никаких происшествий не случилось. А я, как бы между прочим кивнув на дверь погребка, поинтересовался:
– Минера хозяйство?
– Так точно!.. – ответил парень. Потом доверительно спросил: – Зачем он столько навез?.. Десять лет, что ли, жить будет?..
Я возвратился в кубрик. Сделав простейший арифметический расчет, я убедился, что погребок, а следовательно, и хозяйство Минера находятся точно под моей кроватью.
Вбежал Старший Лейтенант.
Наш гость в это время как раз отправился в пристройку, так как Майор пригласил его позавтракать вместе с ним. Майор всегда завтракал, обедал и ужинал у себя. По-моему, просто из такта, чтобы не мешать нашей болтовне.
Старший Лейтенант за несколько минут узнал кучу сведений (уж это-то он умел).
Оказывается, Майор нашего нового соседа знал давно, по Заполярью.
Родился Минер где-то в небольшом городке центральной России. Воевал. Был дважды ранен. Последний раз едва вы?ходили. Вернулся со всеми признаками чахотки. Отец пропал без вести, мать сгорела в доме во время бомбежки. Ушел из города, поступил работать землекопом. Одновременно стал добирать среднее образование. Аттестат получил с медалью. Решил поступить в училище. Первый год – забраковали по здоровью. Второй год – снова забраковали. С третьего захода приняли. Окончив училище, два года служил в районе Порт-Артура: разоружал под водой незнакомые образцы мин. Потом Заполярье, самые глухие уголки. Пять лет уже не брал отпуска – никто не может уговорить. Холост, как новорожденный.
– С одной стороны, много, с другой стороны, небогато, – заключил Старший Лейтенант.
Мы не успели ответить – вернулся Минер. Вернулся и, заложив руки за голову, опять лег на спину.
– Ах, да! – спохватился я. – Старший Лейтенант, хочешь, койками поменяемся?
Старший Лейтенант от восторга даже покраснел сквозь свою коричневу. Он целый год канючил у меня это место у окна с видом на грязно-серый валун.
Мы тут же перенесли постели.
Конечно, если странный Минер однажды подорвет свои запасы, мне нельзя надеяться на счастливую участь. Но все же приятнее почему-то, когда на бочке с порохом сидит твой товарищ, а не ты сам.
Недельки через две, когда ему взбредет «уснуть» на новом пляже, я признаюсь ему. Скажу: «Кстати, я вчера узнал, что у Минера хранится всего один направленный заряд. Но, – скажу, – ты спроси, зачем он его направил вверх?»
– Минер, – нарушил молчание вездесущий Старший Лейтенант, – почему вы всегда молчите?
– Привычка, ребята…
– Думаете?
– Гм…
– О чем… если не секрет? О личном или о работе?
– Потом когда-нибудь.
– Ну, тогда не обижайтесь: мы редко молчим.
Он кивнул и даже улыбнулся чуть-чуть, хотя улыбкой это можно было назвать лишь с огромным допущением.
В кают-компании мы шумели на этот раз так, что дважды испуганно заглядывал вестовой.
Может быть, со стороны трудно понять это внешне нездоровое любопытство наше… Чтобы понять его, надо пожить два или три года в абсолютной глуши, а потом встретить вдруг человека, собрата по профессии, совершенно не подходящего под твое представление о людях.
Вывод сделали единогласно:
– Парень он в общем ничего.
После такого вывода мне захотелось вернуть свое законное место с видом на грязно-серый валун. (Между прочим, позже выяснилось, что в подвальчике у Минера хранился лишь пороховой шнур. Взрывчатка была сразу же отправлена в хозяйство батареи.)
– Ничего-то ничего, да уж больно неразговорчивый, – постарался я сбавить оценку.
– У нас разговорится! – самоуверенно заявил Старший Лейтенант, чьей разговорчивостью я сам же недавно и возмущался.
Скоро нам довелось еще раз наблюдать работу минера. Дней пять он ходил как в воду опущенный. Посты, расставленные на сопках, круглые сутки проглядывали море, и часто возле какого-нибудь из них можно было видеть Минера. Просился на дежурство. Но по кубрикам дежурили старшины, а на батарее – специалисты.
Минер день ото дня все больше мрачнел, и мы старались не затрагивать его. Однако он вместе с нами ходил на батарею, помогал радисту закончить какой-то ремонт, а после обеда, развесив в кубрике замысловатые чертежи, разучивал со своими матросами схемы последних образцов мин. Его объяснения при этом были почти такими же краткими, как многозначное «гм».
Злило Минера, пожалуй, больше всего то, что около побережья постоянно дежурили катера, а где-то за горизонтом – и тральщики, так что безопасность близлежащих вод была, по существу, обеспечена.
В этом вынужденном безделье немножко объяснилась его натура – он просто не мог сидеть сложа руки. И нам было жаль его. Хотя сами-то мы считали, что неплохо повалять дурака. Ведь не одной же работой жив человек!
Дней через пять «счастье» привалило-таки ему.
Мину обнаружили в море.
Лицо Минера не изменилось, но как-то затвердело слегка – оно всегда становилось у него таким перед работой.
Потеплее застегнув канадки, мы двинулись вместе с ним к берегу.
Хотели напроситься в помощники, но сами поняли, что это не игра и нельзя превращать трудное дело в забаву.
Мы остались на сопке, а он, взяв с собой одного из матросов, спустился к воде.
Матрос сел за весла. Минер – на корму, за руль. И сначала они плыли носом вперед, потом развернули шлюпку. Минер снял руль, положил его на дно, у ног, и они стали медленно приближаться к мине кормой вперед.
Подготовив заряд, Минер ложится грудью на корму и вытянутыми вперед руками спокойно принимает мину. Потом осторожно разворачивает ее рымом к себе. Левая рука его теперь занята, он подвешивает заряд одной правой рукой. Вынимает сигарету изо рта…
Есть. Легонько оттолкнул мину, прыгнул на банку рядом с матросом, и в четыре руки они бешено гребут прочь от мины.
Я невольно считаю секунды…
Черт возьми, отчего ты не улыбаешься, Минер, сходя на берег? Или тебе мало минутной опасности? Тебе необходимо постоянное напряжение?
Лично у нас досуга или затишья в работе было не так уж много. Возможно, оно и к лучшему, действительно…
Новые киноленты нам забрасывали раз в полтора-два месяца. А наша библиотечка, состоящая из семисот-восьмисот книг, была давно уже и по нескольку раз перечитана. Достаточно было заглянуть в каморку (два метра на полтора), которую мы солидно называли библиотекой, чтобы увидеть, какое жалкое зрелище представляли собой набухшие от многократного употребления книжицы «Библиотеки военных приключений» и тома знакомой с детства классики. За книгой, пришедшей к нам по подписке, мгновенно устанавливалась длиннющая очередь, голова которой начиналась чаще всего в офицерском кубрике, а хвост терялся в матросском. Если же ты почему-нибудь не успел оказаться в голове, можешь быть уверен, что, когда книга дойдет до тебя, ее обязательно нужно будет взять двумя пальцами за уголок корешка, выйти на улицу и тщательно выбить густые облака бумажной пыли.
Кое-кто изредка ходил на охоту, до потери сознания резались в шахматы и домино, писали письма – писали помногу и часто. У кого были родственники – родственникам, а то знакомым, бывшим однокашникам, случайно знакомым девушкам, по вялым ответам которых можно было судить, что платоническая связь эта поддерживалась с обеих сторон лишь автоматически: достаточно будет одному кому-то не ответить – и она лопнет. Если учесть еще, что все мы были отличные трепачи (я не говорю уже о таких закостенелых, как Старший Лейтенант), то вот и весь полный комплект нашего активного досуга.
Существовал еще, однако, и пассивный: наша гордость и всеобщая любимица – радиола. Всю имеющуюся в нашем распоряжении сотню пластинок мы знали наизусть, каждую новую тут же заигрывали до полного изучения, и все же радиола от подъема до отбоя умолкала лишь на часы занятий…
Впрочем, как я убедился, она играла иногда и во время занятий. Я как-то случайно забежал в эти часы в жилой корпус и услышал музыку. Разумеется, удивился. Дежурным матросам запрещалось пользоваться радиолой в рабочее время. Заглянув в библиотечную каморку, я увидел Минера, который сидел, склонившись над проигрывателем и обхватив голову руками. При этом лицо его не было отсутствующим – оно было сосредоточенным до оцепенения. Меня он не заметил, поскольку ничего, видимо, не замечал в эти минуты. Я на цыпочках удалился. Удалился с благоговением, так как мне тоже было знакомо это – и сладостное, и тягостное очарование музыки. Случалось, среди болтовни мы умолкали разом и, уносясь мысленно каждый в свое, слушали…
Позже мы узнали и репертуар Минера. Он любил старые, довоенные песни: «Липа вековая», «На улице дождик» Руслановой, «Катюшу», «Каховку», но больше всего – вальсы: «Амурские волны», «Дунайские волны», «Осенний сон», «Березку»…
Так случайно обнаружилась маленькая слабость Минера: Минер тосковал иногда.
Но, может быть, виной тому было установившееся затишье на море. Циклон (или что там другое), видимо, покинул опасную зону, у нас тоже загостевала более или менее безветренная погода… И вот однажды на стол Майора лег рапорт для передачи его по инстанции: «Прошу считать мои обязанности на точке №… выполненными…»
Каково же было наше изумление, когда в ответ на эту бумагу радисты приняли приказ на имя Минера: «Немедленно прибыть в часть для получения отпускных документов…» И – Майору: «Временно откомандировать…»
Мы встретили эту весть бурей восторга, чего нельзя сказать о Минере. Если бы он не отвык от нормальной речи и внешнего проявления эмоций, он бы сейчас сказал растерянно: «Чего же это они там…»
Да не там, Минер, а здесь! Мы-то ведь знали нашего Майора и готовы были поклясться, что оба приказа изданы по его ходатайству.
Попутный катер радарщиков должен был идти сегодня.
Говорить Минер не умел, а вздыхать не научился, поэтому, достав чемодан, стал молча складывать вещи. Потом сходил к Майору, вернулся и, взяв чемодан, спросил:
– Что вам привезти, ребята?
Мы растерялись. Действительно, что же это нам надо бы?
– Может, книги новые?.. – неуверенно предложил кто-то.
– Во-во! – обрадовался Старший Лейтенант. – И пластиночек! А вообще – глядите сами, что понравится. Денег-то у вас хватит?
– Гм! – сказал Минер.
Мы всей толпой вышли вместе с ним к нашему допотопному причалу. Скоро подвалил катер, и не успели мы глазом моргнуть, как он уже скрылся за поворотом.
Странное дело, будто и недолго прожили вместе, будто и не получилось у нас настоящей дружбы, но когда мы вернулись в кубрик – он оказался страшно пустым и неуютным.
Можно представить себе, как ждали мы его – человека с Большой земли. Какие и где события произошли? В каких платьях девушки ходят? И действительно ли там все еще нет снега?
А он явился вечером, неожиданно прогремев четырьмя чемоданами в дверях (и как он один тащил их – до сих пор не пойму), вошел с тем же отсутствующим видом, словно бы удалялся на одну минуту, неопределенно поприветствовал всех и отправился докладывать Майору о прибытии.
– Товарищи офицеры!.. – торжественно начал Старший Лейтенант. – Клянусь вам, он добрался до Города, попросился на какой-нибудь корабль у причала и проторчал там положенные полтора месяца! Хотя ему положен, наверное, уже год.
Судя по характеру Минера, заявление это не лишено было оснований. Но мы ошиблись.
Ошиблись уже потому, что с возвращением Минера из чемоданов начали появляться такие необыкновенные вещи, что только ради них стоило добраться до Большой земли: десятка два пластинок, десяток книг, которые тут же исчезли в чьих-то тумбочках (по-моему, Старший Лейтенант стянул три – решаю позже проверить), лимоны, огромные, с детскую голову апельсины, яблоки, почти полчемодана чесноку (то-то пойдет аромат по кают-компании!) и три бутылки КВВ.
– Вез пятнадцать, – объяснил Минер, – две последние отняли летчики.
1 2 3 4 5 6 7 8