А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Известно, что Инзов лично отправлял Пушкина в Измаил. Следование за табором, возможно, оказалось тайной стороной одной из таких поездок.
Так или иначе, связавшись с цыганами, поэт неделями не появлялся в канцелярии и подолгу не приходил к себе в квартиру в Инзовском доме. На его исчезновения никто не обращал внимания. Скорей всего, Инзову не приходило в голову, что Пушкин может сбежать за границу. Отсутствие поэта после очередного скандала в городе, затеянного Пушкиным, Инзова даже устраивало. Это успокаивало страсти.
Дополнительный штрих к ситуации дает Шимановский. По его мнению, в таборе самого Пушкина звали Алеко - сокращенное имя Александр. И в этой связи упоминается роман самого Пушкина с цыганкой.
Сколько времени Пушкин провел с табором, который вскоре разобрал шатры и ушел к юго-западу,- вопрос спорный. Интересно, однако, что по мере изучения деталей этого периода биографии Пушкина срок загула увеличивается от нескольких дней до месяца. "Несколько дней",- говорит Б.Томашевский в примечаниях к собранию сочинений поэта.
Один кишиневский краевед тщательно собрал переходившие из поколения в поколение местные предания, в которых утверждается, что Пушкин находился в селе Долна и в цыганском таборе около месяца, из них около двух недель у него был роман с цыганкой, которую он называл Земфирой. Намечены даже даты этой своеобразной и весьма таинственной отлучки: с 28 июля до 20 августа 1821 года. Есть у Трубецкого еще уточнение: табор расположился не у села Долна, а у села Барсук, в стороне от дороги Долна-Юрчены. Потом табор снялся с места и пошел к Варзарештам, и Пушкин ушел с ними. Он жил в одном шатре со своей будущей героиней, в которую был влюблен.
Здесь, в таборе, как бы реализуется тема беглеца, скользящая по стихам Пушкина. Он будто решился примерить на себя, испытать все прелести жизни, которую проходят его герои. Это, так сказать, творческая командировка или, как пишут в газетах, "репортер меняет профессию", если не брать во внимание конечное желание человека, примкнувшего к табору: вместе с табором перейти границу. В поэме "Цыганы", написанной три года спустя, желание это уточнено. Героя "преследует закон", и он, как говорит Земфира, "готов идти за мной повсюду".
Но вот какой парадокс: Пушкин рвется к европейской цивилизации от русского дремучего варварства, а в поэме осуждает цивилизацию, как скопище нравственных пороков.
Противоречие легче объяснить, если мы предположим, что эти мысли вовсе не Пушкина, а Байрона. Это Байрон со своими героями двигается от Западной цивилизации к опрощению, и у Байрона все это логично. А у Пушкина литература становится чем-то вторичным и не имеющим логического выхода. В результате автор как бы смиряется, зайдя в тупик: "И от судеб защиты нет". Такова последняя фраза "Цыган", написанная, правда, после длинного ряда других столкновений с действительностью. Отметим при этом, что поэма писалась позже, когда поэт явственно ощутил тупик, в котором он находится и из которого не может найти выход.
Что реально происходило в таборе с Пушкиным? Узнаем ли мы когда-нибудь об этом? Действительно ли там имело место убийство из-за ревности или это лишь литературный домысел, сюжетный ход? Судя по тому, что Пушкин везде описывает цыганское племя как мирное и даже прощающее козни извне, мы склонны предпочесть второй вариант. Цыганка, которой он увлекся, согласно легенде, просто изменила поэту и бежала с другим, настоящим цыганом.
Остается загадкой и то, почему Пушкин не ушел с табором за границу. Табор туда не пошел или - Пушкин не пошел с табором? Первое более вероятно. Неспокойное состояние за границей Бессарабии, война турков с греками, бандитизм, кровожадность обеих сторон - достаточные аргументы для вожаков табора, в котором много стариков и малых детей, чтобы кочевать по эту сторону границы, где относительно спокойно. Пребывать дальше в таборе становилось бессмысленным, хотя после, по размышлении, Пушкин пришел к выводу, что все-таки надо было остаться. Но он, "безумец", ушел.
Мы можем только гадать о состоянии Пушкина, решившего в знак протеста скрыться от всех. Выехать поэту не удалось, а оставаться было противно, и вот естественная реакция: бежать, куда глаза глядят. Но не исключено, что это была, так сказать, пристрелка на местности, репетиция побега, тренировка. Помалкивать об этом впоследствии было весьма разумно. Как всегда у поэта, доминирующую роль и тут играла женщина, которой он был в данный момент увлечен. Эту причину можно было не скрывать, а наоборот, сделать ее главной, что Пушкин и осуществил в поэме.
Важно отметить и другое обстоятельство. В данном случае пребывание в таборе было реальным поступком, в отличие от множества других, которые поэт обдумывал, обговаривал, решал и - ничего не предпринимал.
Цыганская тема как часть темы изгойства прошла через всю жизнь Пушкина и обрела симпатию у читателей его не без участия в этом легенд, которыми обросли стихи. С фактами дело сложнее, и, кажется, время их уничтожило.
Инзовский дом в Кишиневе исчез. Дом, где жил Пушкин, в середине прошлого века превратился в конюшню. Много лет уже в наше время собирались сделать музей, да все не было средств. В 1986 году, побывав в Кишиневе, мы нашли этот дом в полуразвалившемся состоянии. "Теперь на месте тех садов, где Пушкин обдумывал свою чудесную поэму "Цыганы",- писал в местной газете автор, подписавшийся инициалами М.З.,- ржут лошади и раздается руготня конюхов... Стоит ли быть у нас великим человеком?".Эти строки таинственный М.З. опубликовал в 1880 году, и они все еще звучат актуально.
Глава девятая.
НАДЕЖДА НА ВОЙНУ
Приближьте хоть мой гроб к Италии прекрасной!
Пушкин. "К Овидию", 26 декабря 1821.
В мае 1821 года Пушкин вступил в масонскую ложу. Это было таинство, но никакой оппозиции в нем не содержалось. В ложи вступали многие, если не все, повсюду, и это была мода вполне разрешенная. Инзов, наместник края, тоже был членом ложи, как и его чиновники, и офицеры, причастные к действительно тайным обществам.
Приятели Пушкина в то время обсуждали "Проект вечного мира" французского писателя аббата Сен-Пьера. И в бумагах поэта сохранились об этом заметки. Идеи справедливости Шарля Сен-Пьера были очевидны и привлекательны, но на практике их вряд ли можно было реализовать. Аббат считал, что правительства, совершенствуясь, постепенно водворят вечный и всеобщий мир на земле. Европейские правительства относились к этой идее с одобрением. Строились даже прогнозы, когда это произойдет; "...возможно,пересказывает Пушкин идеи Сен-Пьера,- что менее чем через 100 лет не будет больше постоянных армий". Сам он относился к этой идее с нескрываемой иронией, называя Руссо, в пересказе которого узнал о сочинении Сен-Пьера (самого аббата Пушкин не читал), мальчишкой, идею абсурдной, а тех, кто поверит в вечный мир, глупцами.
Ритуальные атрибуты масонской ложи: треугольник, циркуль - Пушкин сохранял и позже. А тогда это была для него еще одна попытка удовлетворить природное любопытство и убить время. Никакого проникновения в философию масонства и тем более следования ей не было. Не случайно в момент, о котором идет речь, только что сделавшись мирным масоном, Пушкин с сарказмом писал об идее всемирного братства народов.
20 августа 1821 года Пушкин покинул цыганский табор, а 21 августа написал письмо в Одессу Сергею Тургеневу, только что прибывшему, по ироническому замечанию поэта, из "Турции чуждой в Турцию родную". Пушкин рвется "подышать чистым европейским воздухом", но говорит, что Инзов держит его в карантине, как зараженного "какою-то либеральною чумой". Чума была, однако, настоящая.
Сергей Тургенев направлялся из посольства в Константинополе домой в связи с неожиданным поворотом в дипломатических отношениях России с Турцией. Реакция Пушкина была немедленной. Очутиться в Греции в связи с восстанием не удалось. На просьбы добиться разрешения заехать на несколько дней в "северный Стамбул" (то есть в Питер) ответа нет. И вот новая идея. Наверное, Тургенев, как и его братья, привыкший к постоянным просьбам Пушкина, был немало удивлен этой новой его причуде. "Дело шло об моем изгнании - но если есть надежда на войну, ради Христа, оставьте меня в Бессарабии",- пишет он Сергею Тургеневу.
Слухи о предстоящей войне, носившиеся с весны и поутихшие, теперь вспыхнули с новой силой, и на этот раз у них было больше оснований. О новом походе России на Турцию заговорили все; думается, эти вести могли дойти до Пушкина, убедив его оставить забавы в степи у костра в связи с открывающейся реальной возможностью действовать немедленно, чтобы снова не опоздать, не остаться у разбитого корыта.
Вот как передает ощущения Пушкина Иван Новиков в своем романе: "Ложась спать, исполненный таких приподнятых впечатлений, Пушкин остро чувствовал близость границы, которая вот-вот могла загореться на картах Липранди изогнутой огневой линией. "Что же, война?" - спрашивал он себя, просыпаясь. И эта мысль заставляла его внимательно приглядываться к русскому воинству, которого в Кишиневе было достаточно".
У нас нет расхождений с Новиковым в понимании эйфорических поступков Пушкина тех дней. Мысли, впечатления, эмоции немедленно выливаются у него в рифмованные строки: наконец-свинец, чести-мести и т.д. Но попробуем обнажить мысли поэта, изложив стихотворение с немудреным названием "Война" вульгарной прозой.
Наконец-то война!- заявляет поэт. Увижу кровь и праздник мести. Сколько сильных впечатлений для меня: звук мечей, трупы солдат и командиров, песни - все это поможет разбудить мой уснувший гений. Вот бы родилась во мне жажда славы и геройства, она бы затмила все надежды юности. Вряд ли и она поможет преодолеть мою лень. Хочу скорее испытать ощущение смерти. "И все умрет со мной...". А пока героизм негде проявить, и я тут таю от скуки, потому что с войной что-то медлят.
Читателя, которого шокирует подобная трактовка, отправляем к самому стихотворению, которое не приводим ради экономии места. На наш взгляд, оно пародийное. В противном случае, если принимать эти стихи серьезно, становится не по себе.
Теперь выскажем то, о чем не упоминают Новиков и большинство других пушкинистов, но что почувствовал еще А.М.де Рибас: в стихотворении "Война" - отголоски решения Пушкина бежать. В отличие от Байрона, Пушкин не был активным борцом за свободу других и в данном случае использовал общественную конфликтную ситуацию для приобретения личной свободы. В написанном тогда же стихотворении "Дельвигу" даже весьма чувствительную проблему славы он истолковывает так:
К неверной славе я хладею...
Одна свобода мой кумир...
В традиционном литературоведческом сознании над Пушкиным тяготеет образ победной русской армии, с которым он вырос, армии, которая дошла до Парижа. Война для него - это повторение похода в Европу или хотя бы в южную Европу, возможность движения туда вместе с армией, причем вполне легально и даже героически. На деле все гораздо проще: русская армия наступает, и ты, само собой разумеется, оказываешься за рубежом. Война - это открытая граница. Война - неразбериха. Война - это когда не до ссыльного поэта. Как только он дождется начала военных действий, вопрос решится сам собой. Стихотворение "Война" вполне оправдано, ибо война для Пушкина - путь к свободе.
Вот почему поэт так ждет войны и не хочет, чтобы ссылка сейчас кончилась. Вот почему он просит приостановить хлопоты о его возвращении в Петербург, о чем он писал Сергею Тургеневу. Пушкин срочно начинает учить турецкий язык.
Но это лишь намерения. Чтобы осуществиться, они должны, как минимум, совпасть с планами правительства. Когда греки двинулись на румынскую территорию, пошли слухи, что генерал Алексей Ермолов получил приказ выступить с войском на помощь грекам. Армия двинулась, но остановилась у границы как бы для ее защиты.
Статс-секретарь Иоанн Каподистриа от имени Александра I, несомненно, способствовал формированию намерений русского правительства идти на помощь Греции, что давало возможность захватить у турков новые земли на Балканах. Этерия оказалась удобной пятой колонной, и ее выгодно было поддержать. Когда греческое вооруженное вмешательство на Балканах стало реальностью, Александр I предложил европейским монархам начать коллективные переговоры с Турцией. Это была незамысловатая хитрость, которую Англия и Австрия сразу раскусили. Державы заявили, что они против умиротворения Греции. Похоже, что война пока отодвигалась.
Турция, почувствовав нерешительность союзников, немедленно ввела войска в Румынию - навстречу греческим отрядам из Бессарабии. А в мае конгресс Священного союза закончился подписанием протокола о праве вооруженного вмешательства во внутренние дела других государств для подавления революционных волнений. Отдай Александр I приказ о военной помощи грекам, это выглядело бы как поддержка тех революционных волнений, подавлять которые он обязался. Вот почему весной слухи о начале военных действий не подтвердились, и Пушкин об этом быстро узнал. Каподистриа, который уговаривал Александра вмешаться, был отставлен. Этот человек, делавший для Пушкина добро, еще год пробыл в России в ожидании перемен, а затем покинул ее.
Летом, однако, слухи о предстоящей войне поползли снова. Вернувшись в Россию из Европы, Александр I стал смотреть на Балканскую ситуацию иначе. Внутри страны было немало сторонников легкой экспансии, для которых и праведное дело Греции было поводом урвать кусок для России. Чиновник по особым поручениям при московском генерал-губернаторе Александр Булгаков, известный впоследствии как перлюстратор пушкинской почты, писал брату 15 марта 1821 года: "Что-то выйдет из этого, но дело святое! Постыдно, чтобы в просвещенном нашем веке терпимы были варвары в Европе и угнетали наших единоверцев и друзей. Не имей я семьи и тебя, пошел бы служить и освобождать родину свою, Царьград...".
Официозный русский патриотизм носит своеобразный характер: родиной называется все то, что нужно России. Пушкин тоже, всерьез или нет, говорил, что для России "сбудется химерический план Наполеона в рассуждении завоевания Индии". Захват Кавказа - лишь некий промежуточный этап, устранение преграды для будущих войн. 28 июня Турции был отправлен довольно надменный ультиматум, а 8 августа русский посланник в Константинополе граф Строганов, а с ним и чиновники миссии отплыли в Одессу.
Воинственная часть русского правительства нажимала на Александра, уговаривая его не упустить удобный момент, напасть на Турцию, и Александр вначале согласился. Вот почему дошел до Пушкина слух о войне. Франции, у которой были свои интересы на Балканах, пообещали отдать часть захваченных территорий. Но Англия и Австрия оказались тверды и заявили, что конфликта такого не допустят. Александр попросту струсил и тем проявил государственную мудрость.
Итак, наверху уже было известно, что война не состоится, а Пушкин по недостатку информации еще ждал ее начала и надеялся на свободу, которую при дележе юга Европы он сможет приобрести для себя. Другими словами, интересы Пушкина и империи в данном случае совпадали, и это частично объясняет мотивы стихотворения "Война". В сущности, поэт оставался пешкой в играх других людей и мало что мог предпринять сам.
Пушкин был одним из чиновников бюрократического аппарата, укомплектованного гражданскими и военными служащими. Аппарат этот, возглавляемый генералом Инзовым, разместился на недавно оккупированных территориях и выполнял несколько задач, среди которых на первом месте стояли две. Основная - русификация захваченных территорий (насаждение русского языка, православия, установление русских порядков, правил и законов, ликвидация недовольных и т.д.). Переводя (хотя и с ленью) местные законы на русский язык, Пушкин как представитель оккупационных властей занимался именно этим.
Другой важнейшей задачей местного аппарата была тайная подготовка к дальнейшей экспансии в регионе. Для выполнения разного рода особых миссий в Бессарабию присылались уполномоченные представители из Петербурга, о деятельности которых даже Инзов многого не знал. Иногда это были обычные шпионы, иногда незаурядные личности. Пушкин, открытый для общения, жадный к свежим и умным людям, сближался с ними и, ничего не подозревая, становился пособником в их делах.
Двойные роли приходилось играть многим, находившимся на службе. Полковник Павел Пестель, глава Южного общества декабристов, впоследствии казненный, прибыл в Кишинев с секретной задачей: собирать сведения об организации, участниках и планах проведения греческого восстания, о чем он подробно доносил правительству. Сначала Пушкин напишет в дневнике о Пестеле:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24