Когда кризис миновал, врач посоветовал композитору длительный отдых, но, едва поднявшись на ноги, больной стал готовиться к первому выступлению.
8 декабря в маленьком городке Провиденс началась концертная страда Рахманинова, продолжавшаяся без перерыва почти двадцать пять лет. Это была эра наиболее ошеломляющего успеха, какого когда-нибудь добивались в Америке иноземные концертанты. Первые же выступления Рахманинова вызвали бурные отклики в печати.
«Человек, способный в такой мере и с такой силой выражать свои чувства, должен, прежде всего, научиться владеть ими в совершенстве, быть их хозяином…
…Он не смотрит на своих слушателей и не игнорирует их. Он просто приказывает им слушать. Ни руками, ни лицом, ни телом он не выражает своего волнения. Он сидит, всецело отдавшись своему труду, он поглощен им, он отдает ему все свои силы, способности».
«…Сам Вудро Вильсон, — восклицал другой рецензент, — не способен облечь себя в маску такого непроницаемого академического бесстрастия!»
С первых же дней Рахманинов интуитивно почувствовал, что теперь, как еще никогда раньше, ему придется защищать себя, свой мир, свою душу от пошлого и праздного любопытства, доходящего до открытой наглости.
Последний концерт в апреле был дан в пользу «Займа победы» и обставлен с небывалой помпой. Бисировали Хейфиц и Рахманинов. Тут же на эстраде был организован какой-то аукцион. Когда фирма механических фортепиано купила его исполнение до-диез-минорного прелюда за миллион долларов, композитор был сперва ошеломлен, но, поняв суть рекламного трюка, разочаровался. Фирма сделала на своей покупке превосходный бизнес.
Через несколько дней Рахманинов начал готовиться к новому концертному сезону.
Контракт был подписан на двадцать семь симфонических и сорок два камерных концерта.
Аудиторию, показавшуюся Рахманинову в далекие годы «ужасно холодной», словно подменили. В первые годы его концертные фирмы еще тратили огромные деньги на рекламу. Но вскоре надобность в этом отпала. Его узнавали повсюду. Однажды на железнодорожной станции его поразил обыкновенный носильщик.
— Ах, как вы сегодня играли, мистер Рахманинов! — проговорил он.
Не раз случалось, что маленькая продавщица табачного магазина, краснея до ушей, просила разрешения «только пожать его руку».
Окончив сезон, Рахманинов выехал один в Лондон, где не бывал ни разу с начала войны. Но в конце мая 1922 года вся семья съехалась в Дрезден, где уже второй год Рахманиновых дожидались Сатины. Затем Рахманиновы перебирались во Францию.
Здесь в Клерфонтэне композитор впервые почувствовал как бы слабое дуновенье былого приволья, былого покоя. В конце марта 1932 года Рахманиновы переехали в Швейцарию. Они поселились неподалеку от Люцерна. Их будущий дом назвали «Сенар» (Сергей и Наталия Рахманиновы).
Только через семь лет Сергей Васильевич с женой возвратились в США. Рахманиновых часто навещали пианисты Иосиф Гофман, Артур Рубинштейн, дирижер Бакалейников. С последним Рахманинов выступал летом в природном амфитеатре Голливуд-Бул.
Котловина среди лесистых гор сама звучала, как огромная морская раковина. На скамьях, расположенных подковой, разместилось более тридцати тысяч человек. Он играл Второй фортепианный концерт, и огромная масса людей слушала затаив дыхание, словно чуя, что слушать его осталось уже недолго.
Многим навсегда запомнилось выступление Рахманинова в 1940 году в Детройте.
«…Этот 67-летний артист продолжает совершенствоваться и становится живым чудом на земле. Кажется, что он играет и творит с такой же легкостью, как и двадцать лет тому назад, и идет вперед с каждым новым сезоном. Легенда утверждает, что Лист был величайшим пианистом всех времен. Но Лист, как многие это забывают, закончил свою исполнительскую карьеру на 38-м году. Легенда относится к той поре его жизни, когда его мышцы были тверды как сталь и мысли не обременены усталостью долгого пути. Мы присутствуем при рождении более удивительной легенды о потрясающем исполине музыки, который на пороге восьмого десятка способен влить в свои пальцы юношескую силу и подчинить их музыке более высокого уровня, чем тот, которого когда-либо достиг молодой Лист!»
Силы убывали с каждым выступлением, Рахманинов знал это, но упрямо твердил свое: «Отнимите у меня концерты, и я изведусь!» Единственно, чего удалось добиться близким после отъезда из Европы, это короткие, на две-три недели каникулы среди зимы, обычно в январе.
Рахманинов сильно переживал нападение фашистской Германии на СССР. Композитор решил помочь родине в тяжелой борьбе. Он нимало не сомневался в том, что открытое публичное выступление в пользу родной страны вызовет бурю в стане ее врагов. Но он знал также, что есть много колеблющихся, не знающих, с кем идти. К ним в первую очередь он должен прийти на помощь.
Концерт состоялся 1 ноября. Только немногие счастливцы, побывавшие на этом концерте и сохранившие память о нем, с годами поняли, кого мы потеряли вместе с Рахманиновым. Играл ли он в жизни своей когда-нибудь так, как в тот вечер?
После концерта Рахманинова засыпали письмами. Писали колеблющиеся, писали те, кто сами пытались собирать средства на помощь отчизне, благодарили за то, что он открыл им глаза, помог увидеть правду. Как ни пытались хитроумные дельцы убедить музыканта направить собранные средства через американский Красный Крест, он не уступил и переслал их через своего импресарио генеральному консулу СССР в Нью-Йорке.
«…Это единственный путь, — писал он, — каким я могу выразить мое сочувствие страданиям народа моей родной земли за последние несколько месяцев…»
Последний концертный сезон Рахманинова — 1942–1943 годов — начался 12 октября сольным концертом в Детройте. Весь сбор с концерта 7 ноября в Нью-Йорке, в сумме 4046 долларов, Сергей Васильевич, как делал до этого не раз, опять отдал на нужды войны.
После тяжелой болезни Рахманинов скончался в кругу своих близких в Беверли-Хиллз 28 марта 1943 года.
Артур Рубинштейн в связи с кончиной Рахманинова сказал: «Мы потеряли действительно великого мастера, который постоянно служил всем нам источником вдохновения».
ОСКАР НЕДБАЛ
/1874-1930/
Эволюция альтов в симфоническом оркестре XIX века характеризуется возрастающей художественной ролью и постепенным утверждением их как полноправных инструментов. Одним из тех, кто внес значительный вклад в этот процесс, стал чешский музыкант Оскар Недбал. Несмотря на то, что исполнительская деятельность Недбала в качестве альтиста была сравнительно короткой, он оставил яркий след в истории альтового искусства.
Оскар Недбал родился 26 марта 1874 года в городе Табор в Чехии. Когда Оскару было одиннадцать лет, он поступил в Пражскую консерваторию. Здесь он обучался у Ф. Блахи по классу трубы и ударных, у А. Бенневица по классу скрипки и А. Дворжака по классу композиции. Консерваторию Недбал окончил в 1892 году.
Его исполнительская деятельность в качестве альтиста началась в 1891 году в знаменитом Чешском квартете и продолжалась пятнадцать лет, до 1906 года. Тогда Недбал посвящает себя композиторской и дирижерской деятельности.
Чешский квартет уже через несколько лет после своего образования достиг выдающихся результатов и встал в ряд с прославленными ансамблями Европы.
Венгерский скрипач К. Флеш, характеризуя Чешский квартет, писал: «Появление этого квартета было поворотным пунктом в истории квартетной игры. Публика привыкла видеть в таком объединении лишь дополнение к господствующей роли первой скрипки, как это было свойственно прежде всего иоахимовскому квартету… Теперь, наконец, впервые услышали ансамблевую игру четырех равноправных, одинаково чувствующих, стоящих на одинаковой высоте индивидуальностей. Постоянно растущее развитие квартетной игры в наше время нужно отнести за счет этого революционизирующего явления».
Квартет гастролировал с постоянным и большим успехом во многих странах, в том числе и в России. В его репертуаре большое место занимала русская квартетная музыка. Особенно удачно получался у музыкантов квартет С. Танеева. Композитор же в знак признательности к Чешскому квартету посвятил ему свой Четвертый квартет ля минор.
«Наиболее активным звеном квартета, его душой был альтист Оскар Недбал, — пишет СП. Понятовский. — Он играл темпераментно, напористо и увлекал за собой других участников ансамбля. Это придавало квартету особую манеру исполнения — экспрессивную, динамичную, отличающуюся от классического стиля исполнения камерной музыки. Недбал играл на альте тирольского мастера М. Гофриллера, созданном в 1768 году и не принадлежавшем к числу особенно хороших инструментов.
Но альтист извлекал из него такое насыщенное, интенсивное звучание, особенно в сольных альтовых эпизодах, что другим участникам, ансамбля не приходилось уменьшать звук своих инструментов. В такие моменты Недбал обычно поворачивался лицом к публике и играл наизусть. Альт звучал проникновенно и отличался таким „дальнобойным“ тоном, что был хорошо слышим в самых дальних уголках зала».
Особенно выразительно и с подлинным артистизмом играл Недбал соло альта из квартета Сметаны «Из моей жизни». Это произведение квартет с участием Недбала исполнял сотни раз. К. Флеш отмечал: «…Когда Недбал в начале струнного квартета Сметаны брал на себя руководство, то казалось, что действительно впервые слышишь игру на альте». Он называл его «альтистом-великаном».
Критики писали, что звучание альта Недбала отличается «мечтательным звуком валторны, пародическим тоном фагота, силой контрабаса и сладким звучанием скрипки».
Порою в программу концерта, с целью сделать ее более разнообразной, включались и сольные выступления отдельных участников квартета. Выступления Недбала в таком случае пользовались большой популярностью.
Недбал давал и самостоятельные сольные концерты с оркестром. В его репертуар входили Концертная симфония для скрипки и альта Моцарта и партия солирующего альта в «Гарольде» Берлиоза. В 1898 году он выступил с такой программой в Лейпциге, а затем дважды в Праге. Критик Яромир Борецкий писал, что, исполняя партию альта в симфонии Моцарта, Недбал показал такую виртуозность и свободу исполнения, что вполне может соревноваться со скрипкой. Об исполнении «Гарольда» музыкальный журнал «Сигнал» отмечал: «Вряд ли можно себе представить более совершенную интерпретацию! Лишний раз только подтвердилось, что название „король альта“ по праву принадлежит Недбалу».
Оскар Недбал проявил себя во многих сферах музыкального искусства — он был также превосходным пианистом, замечательным дирижером и композитором.
В 1896–1906 годах Недбал дирижировал оркестром Чешской филармонии, с которым гастролировал в Вене (1901) и Лондоне (1902). Как дирижер он отличался темпераментом, тонким чувством формы. В 1906–1919 годах Недбал был дирижером симфонического и оперного оркестров в Вене.
С 1923 года Недбал жил и работал в Братиславе, был директором и главным дирижером оперной труппы, а позднее и антрепренером Словацкого национального театра. Кроме того, Недбал преподавал в Музыкально-драматической академии, читал лекции в университете им. Я.А. Коменского, руководил музыкальными передачами на радио.
Как композитор Недбал сформировался под воздействием Антонина Дворжака. В историю чешского музыкального театра он вошел, главным образом, как автор оперетт и музыкальных пантомим. Так, под влиянием венской оперетты Недбал создал свою популярную оперетту «Польская кровь» (1913).
Умер музыкант 24 декабря 1930 года в Загребе.
СЕРГЕЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ КУСЕВИЦКИЙ
/1874-1951/
Яркий портрет мастера оставил русский виолончелист Г. Пятигорский: «Там, где пребывал Сергей Александрович Кусевицкий, законов не существовало. Все, что препятствовало выполнению его замыслов, сметалось с дороги и становилось бессильным перед его сокрушающей волей к созданию музыкальных монументов… Его энтузиазм и безошибочная интуиция прокладывали путь молодежи, ободряли опытных мастеров, нуждающихся в этом, воспламеняли публику, которая, в свою очередь, вдохновляла его к дальнейшему творчеству… Его видели в ярости и в нежном настроении, в порыве энтузиазма, счастливым, в слезах, но никто не видел его равнодушным. Все вокруг него казалось возвышенным и значительным, каждый его день превращался в праздник. Общение было для него постоянной, жгучей потребностью. Каждое исполнение — фактом исключительно важным. Он обладал магическим даром преображать даже пустяк в настоятельную необходимость, потому что в вопросах искусства для него пустяков не существовало».
Сергей Александрович Кусевицкий родился 14 июля 1874 года в Вышнем Волочке Тверской губернии. Если есть понятие «музыкальная глушь», то Вышний Волочек, родина Сергея Кусевицкого, как нельзя более ему соответствовал. Даже провинциальная Тверь смотрелась оттуда как «столица» губернии. Отец, мелкий ремесленник, передал свою любовь к музыке четырем сыновьям. Уже в двенадцать лет Сергей дирижировал оркестриком, который заполнял антракты в представлениях приезжих губернских звезд из самой Твери(!), и мог играть на всех инструментах, но это выглядело не более чем детская забава и приносило копейки. Отец желал сыну иной участи. Вот почему контакта с родителями у Сергея никогда не было, и в четырнадцать лет он тайно покинул дом с тремя рублями в кармане и отправился в Москву.
В Москве, не имея ни знакомств, ни рекомендательных писем, он прямо с улицы явился к директору консерватории Сафонову и попросил принять его на учебу. Сафонов объяснил мальчику, что учеба уже началась, и он может на что-то рассчитывать только на следующий год. Иначе подошел к делу директор филармонического общества Шестаковский: убедившись в идеальном слухе и безукоризненной музыкальной памяти мальчика, а также отметив его высокий рост, он решил, что из того получится хороший контрабасист.
Контрабасистов хорошего уровня в оркестрах вечно не хватало. Инструмент этот считался вспомогательным, создающим фон своим звучанием, а требовал для овладения собой не меньше усилий, чем божественная скрипка. Вот почему на него находилось немного охотников — толпы устремлялись в скрипичные классы. Да и физических усилий он требовал больше как для игры, так и для переноски. У Кусевицкого же контрабас пошел великолепно. Всего через два года он был принят в московскую частную оперу.
Контрабасисты-виртуозы очень редки, появлялись они раз в полстолетие, так что публика успевала забыть об их существовании. В России до Кусевицкого, кажется, не было ни одного, а в Европе за пятьдесят лет до того был Боттезини, а еще за пятьдесят лет до него — Драгонетти, для которого Бетховен написал специально партии в 5-й и 9-й симфониях. Но их обоих публика недолго видела с контрабасами: оба они вскоре сменили контрабасы на значительно более легкую дирижерскую палочку. Да и Кусевицкий взялся за этот инструмент потому, что у него не было иного выбора: оставив в Вышнем Волочке дирижерскую палочку, он продолжал мечтать о ней.
После шести лет работы в Большом театре Кусевицкий стал концертмейстером группы контрабасов, а в 1902 году ему было присвоено звание солиста императорских театров. Все это время Кусевицкий много выступал и как солист-инструменталист. О степени его популярности свидетельствуют приглашения принять участие в концертах Шаляпина, Рахманинова, Збруевой, сестер Кристман. И где бы он ни выступал — будь то турне по России или концерты в Праге, Дрездене, Берлине или Лондоне, — всюду его выступления вызывали фурор и сенсацию, заставляя вспомнить о феноменальных мастерах прошлого. Кусевицкий исполнял не только виртуозный контрабасовый репертуар, но также сам сочинял и делал множество переложений различных пьес и даже концертов — Генделя, Моцарта, Сен-Санса. Известный русский критик В. Коломийцов писал: «Кто никогда не слыхал его игры на контрабасе, тот не может себе и представить, какие нежные и легкокрылые звуки извлекает он из столь мало, казалось бы, благодарного инструмента, обыкновенно служащего лишь массивным фундаментом оркестрового ансамбля. Только очень немногие виолончелисты и скрипачи обладают такой красотой тона и так мастерски владеют своими четырьмя струнами».
Работа в Большом театре не вызывала у Кусевицкого удовлетворения. Поэтому после женитьбы на студентке-пианистке филармонического училища Н. Ушковой, совладелице крупной чаеторговой фирмы, артист ушел из оркестра. Осенью 1905 года, выступив в защиту артистов оркестра, он писал: «Мертвящий дух полицейского бюрократизма, проникший в ту область, где, казалось, ему не должно было быть места, в область чистого искусства, обратила артистов в ремесленников, а интеллектуальную работу в подневольный труд рабов».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67
8 декабря в маленьком городке Провиденс началась концертная страда Рахманинова, продолжавшаяся без перерыва почти двадцать пять лет. Это была эра наиболее ошеломляющего успеха, какого когда-нибудь добивались в Америке иноземные концертанты. Первые же выступления Рахманинова вызвали бурные отклики в печати.
«Человек, способный в такой мере и с такой силой выражать свои чувства, должен, прежде всего, научиться владеть ими в совершенстве, быть их хозяином…
…Он не смотрит на своих слушателей и не игнорирует их. Он просто приказывает им слушать. Ни руками, ни лицом, ни телом он не выражает своего волнения. Он сидит, всецело отдавшись своему труду, он поглощен им, он отдает ему все свои силы, способности».
«…Сам Вудро Вильсон, — восклицал другой рецензент, — не способен облечь себя в маску такого непроницаемого академического бесстрастия!»
С первых же дней Рахманинов интуитивно почувствовал, что теперь, как еще никогда раньше, ему придется защищать себя, свой мир, свою душу от пошлого и праздного любопытства, доходящего до открытой наглости.
Последний концерт в апреле был дан в пользу «Займа победы» и обставлен с небывалой помпой. Бисировали Хейфиц и Рахманинов. Тут же на эстраде был организован какой-то аукцион. Когда фирма механических фортепиано купила его исполнение до-диез-минорного прелюда за миллион долларов, композитор был сперва ошеломлен, но, поняв суть рекламного трюка, разочаровался. Фирма сделала на своей покупке превосходный бизнес.
Через несколько дней Рахманинов начал готовиться к новому концертному сезону.
Контракт был подписан на двадцать семь симфонических и сорок два камерных концерта.
Аудиторию, показавшуюся Рахманинову в далекие годы «ужасно холодной», словно подменили. В первые годы его концертные фирмы еще тратили огромные деньги на рекламу. Но вскоре надобность в этом отпала. Его узнавали повсюду. Однажды на железнодорожной станции его поразил обыкновенный носильщик.
— Ах, как вы сегодня играли, мистер Рахманинов! — проговорил он.
Не раз случалось, что маленькая продавщица табачного магазина, краснея до ушей, просила разрешения «только пожать его руку».
Окончив сезон, Рахманинов выехал один в Лондон, где не бывал ни разу с начала войны. Но в конце мая 1922 года вся семья съехалась в Дрезден, где уже второй год Рахманиновых дожидались Сатины. Затем Рахманиновы перебирались во Францию.
Здесь в Клерфонтэне композитор впервые почувствовал как бы слабое дуновенье былого приволья, былого покоя. В конце марта 1932 года Рахманиновы переехали в Швейцарию. Они поселились неподалеку от Люцерна. Их будущий дом назвали «Сенар» (Сергей и Наталия Рахманиновы).
Только через семь лет Сергей Васильевич с женой возвратились в США. Рахманиновых часто навещали пианисты Иосиф Гофман, Артур Рубинштейн, дирижер Бакалейников. С последним Рахманинов выступал летом в природном амфитеатре Голливуд-Бул.
Котловина среди лесистых гор сама звучала, как огромная морская раковина. На скамьях, расположенных подковой, разместилось более тридцати тысяч человек. Он играл Второй фортепианный концерт, и огромная масса людей слушала затаив дыхание, словно чуя, что слушать его осталось уже недолго.
Многим навсегда запомнилось выступление Рахманинова в 1940 году в Детройте.
«…Этот 67-летний артист продолжает совершенствоваться и становится живым чудом на земле. Кажется, что он играет и творит с такой же легкостью, как и двадцать лет тому назад, и идет вперед с каждым новым сезоном. Легенда утверждает, что Лист был величайшим пианистом всех времен. Но Лист, как многие это забывают, закончил свою исполнительскую карьеру на 38-м году. Легенда относится к той поре его жизни, когда его мышцы были тверды как сталь и мысли не обременены усталостью долгого пути. Мы присутствуем при рождении более удивительной легенды о потрясающем исполине музыки, который на пороге восьмого десятка способен влить в свои пальцы юношескую силу и подчинить их музыке более высокого уровня, чем тот, которого когда-либо достиг молодой Лист!»
Силы убывали с каждым выступлением, Рахманинов знал это, но упрямо твердил свое: «Отнимите у меня концерты, и я изведусь!» Единственно, чего удалось добиться близким после отъезда из Европы, это короткие, на две-три недели каникулы среди зимы, обычно в январе.
Рахманинов сильно переживал нападение фашистской Германии на СССР. Композитор решил помочь родине в тяжелой борьбе. Он нимало не сомневался в том, что открытое публичное выступление в пользу родной страны вызовет бурю в стане ее врагов. Но он знал также, что есть много колеблющихся, не знающих, с кем идти. К ним в первую очередь он должен прийти на помощь.
Концерт состоялся 1 ноября. Только немногие счастливцы, побывавшие на этом концерте и сохранившие память о нем, с годами поняли, кого мы потеряли вместе с Рахманиновым. Играл ли он в жизни своей когда-нибудь так, как в тот вечер?
После концерта Рахманинова засыпали письмами. Писали колеблющиеся, писали те, кто сами пытались собирать средства на помощь отчизне, благодарили за то, что он открыл им глаза, помог увидеть правду. Как ни пытались хитроумные дельцы убедить музыканта направить собранные средства через американский Красный Крест, он не уступил и переслал их через своего импресарио генеральному консулу СССР в Нью-Йорке.
«…Это единственный путь, — писал он, — каким я могу выразить мое сочувствие страданиям народа моей родной земли за последние несколько месяцев…»
Последний концертный сезон Рахманинова — 1942–1943 годов — начался 12 октября сольным концертом в Детройте. Весь сбор с концерта 7 ноября в Нью-Йорке, в сумме 4046 долларов, Сергей Васильевич, как делал до этого не раз, опять отдал на нужды войны.
После тяжелой болезни Рахманинов скончался в кругу своих близких в Беверли-Хиллз 28 марта 1943 года.
Артур Рубинштейн в связи с кончиной Рахманинова сказал: «Мы потеряли действительно великого мастера, который постоянно служил всем нам источником вдохновения».
ОСКАР НЕДБАЛ
/1874-1930/
Эволюция альтов в симфоническом оркестре XIX века характеризуется возрастающей художественной ролью и постепенным утверждением их как полноправных инструментов. Одним из тех, кто внес значительный вклад в этот процесс, стал чешский музыкант Оскар Недбал. Несмотря на то, что исполнительская деятельность Недбала в качестве альтиста была сравнительно короткой, он оставил яркий след в истории альтового искусства.
Оскар Недбал родился 26 марта 1874 года в городе Табор в Чехии. Когда Оскару было одиннадцать лет, он поступил в Пражскую консерваторию. Здесь он обучался у Ф. Блахи по классу трубы и ударных, у А. Бенневица по классу скрипки и А. Дворжака по классу композиции. Консерваторию Недбал окончил в 1892 году.
Его исполнительская деятельность в качестве альтиста началась в 1891 году в знаменитом Чешском квартете и продолжалась пятнадцать лет, до 1906 года. Тогда Недбал посвящает себя композиторской и дирижерской деятельности.
Чешский квартет уже через несколько лет после своего образования достиг выдающихся результатов и встал в ряд с прославленными ансамблями Европы.
Венгерский скрипач К. Флеш, характеризуя Чешский квартет, писал: «Появление этого квартета было поворотным пунктом в истории квартетной игры. Публика привыкла видеть в таком объединении лишь дополнение к господствующей роли первой скрипки, как это было свойственно прежде всего иоахимовскому квартету… Теперь, наконец, впервые услышали ансамблевую игру четырех равноправных, одинаково чувствующих, стоящих на одинаковой высоте индивидуальностей. Постоянно растущее развитие квартетной игры в наше время нужно отнести за счет этого революционизирующего явления».
Квартет гастролировал с постоянным и большим успехом во многих странах, в том числе и в России. В его репертуаре большое место занимала русская квартетная музыка. Особенно удачно получался у музыкантов квартет С. Танеева. Композитор же в знак признательности к Чешскому квартету посвятил ему свой Четвертый квартет ля минор.
«Наиболее активным звеном квартета, его душой был альтист Оскар Недбал, — пишет СП. Понятовский. — Он играл темпераментно, напористо и увлекал за собой других участников ансамбля. Это придавало квартету особую манеру исполнения — экспрессивную, динамичную, отличающуюся от классического стиля исполнения камерной музыки. Недбал играл на альте тирольского мастера М. Гофриллера, созданном в 1768 году и не принадлежавшем к числу особенно хороших инструментов.
Но альтист извлекал из него такое насыщенное, интенсивное звучание, особенно в сольных альтовых эпизодах, что другим участникам, ансамбля не приходилось уменьшать звук своих инструментов. В такие моменты Недбал обычно поворачивался лицом к публике и играл наизусть. Альт звучал проникновенно и отличался таким „дальнобойным“ тоном, что был хорошо слышим в самых дальних уголках зала».
Особенно выразительно и с подлинным артистизмом играл Недбал соло альта из квартета Сметаны «Из моей жизни». Это произведение квартет с участием Недбала исполнял сотни раз. К. Флеш отмечал: «…Когда Недбал в начале струнного квартета Сметаны брал на себя руководство, то казалось, что действительно впервые слышишь игру на альте». Он называл его «альтистом-великаном».
Критики писали, что звучание альта Недбала отличается «мечтательным звуком валторны, пародическим тоном фагота, силой контрабаса и сладким звучанием скрипки».
Порою в программу концерта, с целью сделать ее более разнообразной, включались и сольные выступления отдельных участников квартета. Выступления Недбала в таком случае пользовались большой популярностью.
Недбал давал и самостоятельные сольные концерты с оркестром. В его репертуар входили Концертная симфония для скрипки и альта Моцарта и партия солирующего альта в «Гарольде» Берлиоза. В 1898 году он выступил с такой программой в Лейпциге, а затем дважды в Праге. Критик Яромир Борецкий писал, что, исполняя партию альта в симфонии Моцарта, Недбал показал такую виртуозность и свободу исполнения, что вполне может соревноваться со скрипкой. Об исполнении «Гарольда» музыкальный журнал «Сигнал» отмечал: «Вряд ли можно себе представить более совершенную интерпретацию! Лишний раз только подтвердилось, что название „король альта“ по праву принадлежит Недбалу».
Оскар Недбал проявил себя во многих сферах музыкального искусства — он был также превосходным пианистом, замечательным дирижером и композитором.
В 1896–1906 годах Недбал дирижировал оркестром Чешской филармонии, с которым гастролировал в Вене (1901) и Лондоне (1902). Как дирижер он отличался темпераментом, тонким чувством формы. В 1906–1919 годах Недбал был дирижером симфонического и оперного оркестров в Вене.
С 1923 года Недбал жил и работал в Братиславе, был директором и главным дирижером оперной труппы, а позднее и антрепренером Словацкого национального театра. Кроме того, Недбал преподавал в Музыкально-драматической академии, читал лекции в университете им. Я.А. Коменского, руководил музыкальными передачами на радио.
Как композитор Недбал сформировался под воздействием Антонина Дворжака. В историю чешского музыкального театра он вошел, главным образом, как автор оперетт и музыкальных пантомим. Так, под влиянием венской оперетты Недбал создал свою популярную оперетту «Польская кровь» (1913).
Умер музыкант 24 декабря 1930 года в Загребе.
СЕРГЕЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ КУСЕВИЦКИЙ
/1874-1951/
Яркий портрет мастера оставил русский виолончелист Г. Пятигорский: «Там, где пребывал Сергей Александрович Кусевицкий, законов не существовало. Все, что препятствовало выполнению его замыслов, сметалось с дороги и становилось бессильным перед его сокрушающей волей к созданию музыкальных монументов… Его энтузиазм и безошибочная интуиция прокладывали путь молодежи, ободряли опытных мастеров, нуждающихся в этом, воспламеняли публику, которая, в свою очередь, вдохновляла его к дальнейшему творчеству… Его видели в ярости и в нежном настроении, в порыве энтузиазма, счастливым, в слезах, но никто не видел его равнодушным. Все вокруг него казалось возвышенным и значительным, каждый его день превращался в праздник. Общение было для него постоянной, жгучей потребностью. Каждое исполнение — фактом исключительно важным. Он обладал магическим даром преображать даже пустяк в настоятельную необходимость, потому что в вопросах искусства для него пустяков не существовало».
Сергей Александрович Кусевицкий родился 14 июля 1874 года в Вышнем Волочке Тверской губернии. Если есть понятие «музыкальная глушь», то Вышний Волочек, родина Сергея Кусевицкого, как нельзя более ему соответствовал. Даже провинциальная Тверь смотрелась оттуда как «столица» губернии. Отец, мелкий ремесленник, передал свою любовь к музыке четырем сыновьям. Уже в двенадцать лет Сергей дирижировал оркестриком, который заполнял антракты в представлениях приезжих губернских звезд из самой Твери(!), и мог играть на всех инструментах, но это выглядело не более чем детская забава и приносило копейки. Отец желал сыну иной участи. Вот почему контакта с родителями у Сергея никогда не было, и в четырнадцать лет он тайно покинул дом с тремя рублями в кармане и отправился в Москву.
В Москве, не имея ни знакомств, ни рекомендательных писем, он прямо с улицы явился к директору консерватории Сафонову и попросил принять его на учебу. Сафонов объяснил мальчику, что учеба уже началась, и он может на что-то рассчитывать только на следующий год. Иначе подошел к делу директор филармонического общества Шестаковский: убедившись в идеальном слухе и безукоризненной музыкальной памяти мальчика, а также отметив его высокий рост, он решил, что из того получится хороший контрабасист.
Контрабасистов хорошего уровня в оркестрах вечно не хватало. Инструмент этот считался вспомогательным, создающим фон своим звучанием, а требовал для овладения собой не меньше усилий, чем божественная скрипка. Вот почему на него находилось немного охотников — толпы устремлялись в скрипичные классы. Да и физических усилий он требовал больше как для игры, так и для переноски. У Кусевицкого же контрабас пошел великолепно. Всего через два года он был принят в московскую частную оперу.
Контрабасисты-виртуозы очень редки, появлялись они раз в полстолетие, так что публика успевала забыть об их существовании. В России до Кусевицкого, кажется, не было ни одного, а в Европе за пятьдесят лет до того был Боттезини, а еще за пятьдесят лет до него — Драгонетти, для которого Бетховен написал специально партии в 5-й и 9-й симфониях. Но их обоих публика недолго видела с контрабасами: оба они вскоре сменили контрабасы на значительно более легкую дирижерскую палочку. Да и Кусевицкий взялся за этот инструмент потому, что у него не было иного выбора: оставив в Вышнем Волочке дирижерскую палочку, он продолжал мечтать о ней.
После шести лет работы в Большом театре Кусевицкий стал концертмейстером группы контрабасов, а в 1902 году ему было присвоено звание солиста императорских театров. Все это время Кусевицкий много выступал и как солист-инструменталист. О степени его популярности свидетельствуют приглашения принять участие в концертах Шаляпина, Рахманинова, Збруевой, сестер Кристман. И где бы он ни выступал — будь то турне по России или концерты в Праге, Дрездене, Берлине или Лондоне, — всюду его выступления вызывали фурор и сенсацию, заставляя вспомнить о феноменальных мастерах прошлого. Кусевицкий исполнял не только виртуозный контрабасовый репертуар, но также сам сочинял и делал множество переложений различных пьес и даже концертов — Генделя, Моцарта, Сен-Санса. Известный русский критик В. Коломийцов писал: «Кто никогда не слыхал его игры на контрабасе, тот не может себе и представить, какие нежные и легкокрылые звуки извлекает он из столь мало, казалось бы, благодарного инструмента, обыкновенно служащего лишь массивным фундаментом оркестрового ансамбля. Только очень немногие виолончелисты и скрипачи обладают такой красотой тона и так мастерски владеют своими четырьмя струнами».
Работа в Большом театре не вызывала у Кусевицкого удовлетворения. Поэтому после женитьбы на студентке-пианистке филармонического училища Н. Ушковой, совладелице крупной чаеторговой фирмы, артист ушел из оркестра. Осенью 1905 года, выступив в защиту артистов оркестра, он писал: «Мертвящий дух полицейского бюрократизма, проникший в ту область, где, казалось, ему не должно было быть места, в область чистого искусства, обратила артистов в ремесленников, а интеллектуальную работу в подневольный труд рабов».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67