Как ухитрялся Дмитрий Олегович выкручиваться из этой сложной, вечно стоящей на грани фола интриги, одному Богу известно. Однако все было неплохо до определенного периода.
Но в один несчастливый день в дверь кабинета, где сидел майор Жуковский, постучали.
И принесли конверт. Простой, без марок и надписей бумажный сверток, доверху набитый фотографиями. Глянув на первую из пачки, Дмитрий Олегович схватился за волосы. Запер дверь и налил себе водки. В голове крутилось неприличное слово, которым обычно принято обозначать конец. Конец всему. Счастливой жизни. Карьере. Любовным похождениям. Да и вообще… Одним словом, конец.
На глянцевых, идеального качества фото красовался майор собственной персоной. Голый. Вместе с черноволосой красавицей. Одетой то в милицейский китель, то в одну майорскую фуражку. То вообще ни во что, кроме жадных рук Дмитрия Олеговича. От красавицы пахло полынью, у нее были острые упругие грудки, оливковый цвет кожи и совершенно ненасытный темперамент. И конечно, знакомый сука-фотограф!
Майор застонал. Треснул кулаком по столу. От чего фотографии прыснули разноцветным фейерверком в разные стороны, а из конверта вывалилась бумажка.
Жуковский подобрал записку, развернул и, прочитав, присосался к бутылке снова. Прямо к горлышку.
На бумажке была напечатана сумма и обозначение валюты. Буковка S, вертикально перечеркнутая сверху вниз двумя палочками. И еще почтовые адреса. Домашний Жуковского и всех его трех любовниц, которые, естественно, о существовании друг друга не знали или не хотели знать.
А также номер счета, на который следовало указанную сумму перечислить.
Таких денег у Дмитрия Олеговича не было отродясь. И на день получки, назначенный на завтра, надеяться не приходилось,
Майор стонал, раскачивался и пил водку.
— Су-у-ка… — Его жизнь начинала казаться чем-то вроде персонального ада.
В другой ситуации он поднял бы своих орлов на дыбы и перелопатил от подвала до чердака всю Москву. Но было даже ежу ясно, что в этом случае фотографии стопроцентно уйдут на почту. Да еще и в кабинет начальства попадут. И пиши пропало…
В таких мучениях прошло два дня.
А на третий день дверь кабинета вежливо приоткрылась, и в нее всунулась слегка небритая, но очень сочувственная физиономия тщедушного армянина.
— Здравствуйте, Дмитрий-джан…
— Чего? — удивленно поднял брови Жуковский. — Вы к кому?
— К вам, Дмитрий Олегович. — И армянин улыбнулся удивительно белозубой улыбкой. — По делу.
— Какому еще делу?! — Надо было отметить, что майор из «лиц кавказской национальности» уважал только актера Кикабидзе. Все остальные у него значились под этикеткой «чернозадые». — Кто пустил?
— Извините, Дмитрий Олегович, — сочувственно произнес гость, просачиваясь в кабинет. — Но мы случайно узнали о том затруднительном положении, в которое вы случайно попали. Более того, мы, я думаю, сможем даже вам кое в чем помочь.
— Что-что? — Жуковский насторожился.
— Вы ведь, конечно, хотели бы знать, кто вас так подставил?
При этих словах майор встал, вытащил из шкафа очередную бутылку, два стакана и отодвинул «гостевой стул».
— Я к водке как-то не очень, — пожаловался армянин, присаживаясь. — Желудок не принимает. А вот коньячок…
Жуковский уже хотел было поинтересоваться у гостя, откуда у скромного майора милиции в кабинете коньячок, но гость лихо вынул из рукава извилистую бутылочку «Арарат-Отборный». Дело становилось все интереснее.
— Прошу вас, Дмитрий-джан.
Янтарная и словно бы густая жидкость наполнила рюмки.
— Кто? — выдохнул Жуковский, опрокинув в себя коньяк. Откуда-то изнутри поднималась плотная волна виноградного хмеля. — Кто?
Гость пил маленькими глотками.
— Это сложный вопрос, Дмитрий Олегович. Можно сказать, деликатный. Мы не сомневаемся в ваших способностях, но ведь эти мерзавцы могут и подстраховаться. Например… выслать фотографии кому-то еще. Или припрятать негативы. Ваши орлы свалятся им на голову, а потом, бац, и компромат неожиданно всплывает. Есть другой вариант развития событий.
— Какой? — спросил Жуковский, но потом спохватился. — А твоя какая радость в этом деле?
— Это сложный вопрос, Дмитрий Олегович. Скажем так, у нас тоже есть счет к господину, который так нехорошо с вами обошелся.
— И что ты предлагаешь?
— Сначала ему надо заплатить. Чтобы он успокоился. Отдал негативы. А потом… А потом… — Армянин снова налил коньяку. — Вы знаете, что произойдет потом.
— Э… — Жуковский махнул рукой. — Ты что думаешь, я бы не заплатил, если бы у меня такие бабки были? Смеешься?
— Деньги, Дмитрий-джан, это не проблема.
На стол аккуратно выполз толстенький конвертик. Без марок и надписей. Простенький сверток бумаги. И что-то было в нем, что-то ненормальное, гадкое. Толстенький, лоснящийся конвертик. Который, словно живой, подполз к рукам майора и ткнулся в пальцы теплым, шершавым бочком.
«Взятка, — отметил про себя Жуковский. — Должностному лицу, при исполнении».
Потом его рука сделала неуловимое движение, и конвертик исчез. Раз и не было! Хоть в цирк иди. Фокусником.
— Однако тут есть один важный момент, — произнес армянин. На его лице играла добрая, понимающая улыбка.
Жуковскому снова захотелось завыть и присосаться к бутылке, но не коньяка, будь он неладен, а к водке. К своей. Настоящей.
Глава 18
Из статьи «Опасность сильной России»:
«Россия, к сожалению, еще должна оставаться бедной. До тех пор, пока она не цивилизуется и перестанет представлять угрозу для окружающих».
Утро не предвещало ничего дурного. Собственно, оно вообще ничего не предвещало, это утро. День как день. Солнце, теплое, яркое, только-только начало нагревать ребристые крыши ларьков. Парил мокрый, после ночного дождя, асфальт. Продавцы только-только разложились, и кое-где еще не было ценников. Люди переговаривались, то и дело прикладываясь к бумажным одноразовым стаканчикам, из которых свешивались этикетки-хвостики дешевого чая. Утренний ветерок лениво играл с висящими рекламными плакатиками. Первые случайные покупатели, словно весенние мухи, бродили по рядам. Такие обычно ничего не покупали, но являлись частью странного ритуала, по которому жил и работал рынок.
Зинаида Михайловна Алиева, работавшая в пятнадцатом ларьке, столкнулась этим утром с неожиданной проблемой. Козырек ларька, служащий обыкновенно крышей для товара на случай неожиданного дождя, никак не хотел вставать па место. Что-то поломалось, то ли защелка, то ли какой-то кронштейн, и здоровенная полутораметровая махина, обитая жестью, никак не желала фиксироваться в поднятом положении. Сам козырек был довольно тяжел, и сил на то, чтобы выставить его вертикально или вообще закинуть на крышу, у Зинаиды Михайловны не хватало. Грузчик Петя как назло куда-то ускакал, а соседки по ларькам, связанные друг с другом негласным договором о взаимопомощи, тоже не отличались особенными физическими способностями.
— Погоди ты, Зина, — уговаривала ее соседка справа, Лена, милая девушка лет двадцати трех с начесанной до лихой косматости челкой. — Вот Гришка придет и все сделает.
Гришка был охранником, весь день этот высоченный дядька бродил по рынку, пугая своим видом потенциальных воришек.
— А до этого момента что делать? — разводила руками Зина. — Ведь ни товар разложить, ни весы поставить… Рашид придет, опять орать будет. Работать же нельзя.
— Может, Гриша раньше придет? — робко предположила Лена.
— Хорошо бы… — И Зинаида Михайловна снова принялась бороться с непокорной то ли защелкой, то ли кронштейном.
В конечном итоге совместными усилиями женского коллектива рынка была разработана уникальная технология, все ноу-хау которой заключалось в длинной швабре, хитрым образом подпирающей злополучный козырек и удерживающей его в нужном положении. Швабра в свою очередь подпиралась тяжеленным мешком картошки, чтобы случайный прохожий не поломал сложную конструкцию.
Зинаида Михайловна облегченно вздохнула и принялась раскладывать свой нехитрый товар на прилавке, когда появились они.
Ребята в черном шли клином. Перестроившись издалека и разгоняясь. Из ларьков, расположенных близко к входу, отлично было видно, как неожиданно собравшаяся группа бритоголовых на ходу построилась в боевой порядок и двинулась, ускоряя шаг, к воротам.
Охранник Гриша, только-только устроившийся в своей будке попить чайку, увидел погромщиков слишком поздно. Скины молча неслись через площадь. И когда Гриша выскочил из своей каморки и бросился закрывать ворота, ничего сделать уже было нельзя. Клин с грохотом врезался в ворота.
Чьи-то цепкие, твердые пальцы вцепились в плечо Григория, разворачивая его на удар. Он еще успел прикрыться локтем, принять чей-то кулак в блок и наотмашь, не глядя рубануть дубинкой-демократизатором сверху вниз. Но кто-то воткнул в печень коленом. Охранник дернулся. Уже ничего не соображая под градом ударов, прикрыл лицо. В солнечном сплетении взорвалось болью и стало нечем дышать. Потом голова дернулась, и перед глазами полыхнуло. Гадко захрустело во рту.
Лёха добавил верзиле-охраннику коленом, бросил тело возле мусорного бака и огляделся. Группа, которой он командовал, бодро разносила каморку охранника и близлежащий ларек. Горбоносый торговец в красной панамке с воплями улепетывал куда-то вглубь ларечных рядов.
— Не останавливаться, не останавливаться! — скомандовал Леха. — Гоните их к центру!
Он вскочил на перевернутый ящик с польскими яблоками и заорал:
— Россия для русских!!! Россия для русских!!!
Это было сигналом. С площади отозвалось нестройное:
— Хайль!
Леха знал, что за воротами, среди разбегающихся в панике торговых легковушек, стоят его товарищи. Основная группа, для которой он с ребятами отвоевал плацдарм. Захватил ворота крепости. И город пал.
— Пошли дальше, дальше!
Леха соскочил с ящика, помог перевернуть лоток и вытащил заранее приготовленные арматурины.
Через ворота лезли бритоголовые.
С верхних этажей многочисленных многоэтажек, окружавших площадь, рынок был виден как на ладони и больше всего напоминал план, карт}', на которой в определенном порядке нарисованы аккуратные квадратики, образующие улицы, переулки, разветвления и перекрестки. Сейчас сверху было отлично видно, как черная волна несется по этим улицам, ломая, перекраивая карту на свой манер, внося хаос в стройный порядок ларьков, наполняя утренний воздух криками.
Щелк!
— Ноль-два. Милиция слушает.
— Погром, погром на рынке! Я прошу вас, быстрее!
— Сообщите адрес, пожалуйста. Опергруппа готовится к выезду…
Щелк!
Майор Жуковский откинулся в кресле и посмотрел в потолок. Потолок был недавно побеленный, свежий и будто сахарный. На столе надрывался телефон. Где-то на рынке творилось безобразие, мордобой и насилие. Майор поморщился и потер лицо ладонью, удивившись трехдневной щетине.
— Группа — на выезд, — прошептал Жуковский. — На выезд…
Щелк!
Скины громили рынок увлеченно. Редких продавцов, которые не успели убежать, били сильно, но не долго, концентрируясь больше на товаре и самих ларьках. На яростное сопротивление бритоголовые натолкнулись только в мясных рядах. Узкий проход был наглухо перегорожен не то скамьями, не то перевернутым прилавком. На этой баррикаде стояли здоровые мужики из тех, кто рубит мясо широченными пудовыми топорами, и неведомо откуда появившимися дубинками отбивались от наседающих погромщиков. Мясники были тертыми калачами и знали, что на их стороне время. С минуты на минуту должен был подъехать ОМОН и разогнать лысых уродцев к такой-то матери. Нужно было только продержаться эти минуты и не дать гадам ворваться в мясные ряды, стратегический пункт, откуда есть выход к любой точке рынка.
— Леха! — крикнул Артур, откатываясь от баррикады с разбитым в кровь лицом. — Леха, давай!
Скины расступились, и Алексей со своей группой пошел вперед. Его ребята, наиболее отчаянные, самые безбашенные, готовые на все громилы, не боялись ничего. Их выпускали вперед, на острие атаки. Несколько раз Леха прикрывал отход основных сил в совершенно безнадежных ситуациях. Это были почти законченные отморозки. Ревущая волна бритоголовых захлестнула баррикаду, и хотя идущие в первых рядах сразу же легли, вторая и третья волна смяла обороняющихся мясников и ринулась вглубь.
Когда началась заваруха, Зинаида Михайловна только-только разложилась на прилавке. До нее доносились крики, но озабоченная проблемами сломанного козырька, Зина не обращала на них внимания. И только когда мимо пронесся Али в своей нелепой красной панамке и с окровавленным лицом, она поняла, что дело, как говорится, «табак».
— Зинаида Михайловна, — встревожилась Лена. — Что это?
— Ох ты господи, — сказала Алиева и кинулась собирать товар.
— Делать-то чего?
— Погром! Погром! — Вопли приближались. — Погром!
— Делать чего? — заметалась Лена.
Все произошло неожиданно. Страшные и будто бы размытые фигуры в черном с искаженными лицами вдруг заполонили все вокруг. Покатилась картошка. Зазвенели разбитые стекла. Людские крики, грохот перевернутых ящиков, треск дерева и звуки ударов!
Зинаида Михайловна, замерев, смотрела, как несется на нее пригнувшийся злой человек с палкой в руке. Словно в замедленном кино, она могла видеть раскрытый в крике рот, угловатую кельтскую вязь татуировки, высовывающейся из-под черной футболки, сжатые кулаки со сбитыми костяшками, отчего руки казались залитыми кровью.
Продавщица не могла даже пошевелиться, загипнотизированная страшным зрелищем. И только нелепая мысль совершенно не к месту билась в голове: «Помидоры потопчут…»
Потом кино из замедленного превратилось в ускоренное, и Зинаида Михайловна успела сделать за какую-то секунду массу разных дел. Она отпрыгнула назад. Открыла дверцу ларька. Кинула в угол маленький ящик с несчастными помидорами, заскочила внутрь сама и прижалась к стене.
Несущийся к ней скинхед со всей дури врезался в швабру, подпиравшую тяжелый козырек.
Погромщик успел крикнуть:
— Что, сучара, не ожи…
Зина взвизгнула.
А потом что-то огромное, черное и грохочущее обрушилось вниз, выбив красные брызги из бритого затылка и наглухо отрезав продавщицу от внешнего мира.
Козырек.
Только маленькая дверца, открывавшаяся внутрь, тряслась от ударов снаружи. Зинаида Михайловна что было сил навалилась на нее, чтобы не пустить, защититься, спрятаться.
В это время продавщица Леночка, впервые попавшая в такой переплет, сделала ошибку. Она пыталась защитить товар, за который несла материальную ответственность. Этой самой ответственностью основательно запугал ее хозяин ларька. Дома ждала мать-пенсионерка, а брат служил где-то под Читой. Платить за погромленный товар было нечем, и Лена с безнадежной храбростью наседки, обороняющей цыплят от ястреба, бросалась на скинхедов. Собственно, ее храбрость отталкивалась от одного ложного и вредного постулата, оставшегося в наследство от безоблачного во всех отношениях детства. Женщин не бьют.
Трудно сказать, кто ошибался, сама Лена или ее родители, вдолбившие в голову ребенку столь беспардонно опасную бредятину…
Все иллюзии рассеялись, когда чья-то твердая рука ухватила девичье горло, сжала до хруста, и оказавшееся неожиданно близко лицо с налитыми кровью глазами поинтересовалось:
— Что, подстилка чернозадая, совсем ох…ла?
Бритоголовый толкнул Леночку куда-то в глубину ларька.
— Хозяину своему черному, наверное, хорошо подмахиваешь! Сейчас посмотрим, сучка!
Лене показалось, что мир вокруг обрушился, опустился до уровня грязного пола, скомкался до пределов одного потного, крепкого, злого тела, которое навалилось на нее, хватая пальцами-крючьями ее плоть, царапая, выкручивая. Она закричала, но из горла вышел только надсадный хрип. На какой-то миг стало невыносимо… А потом вдруг что-то черное мелькнуло над головой насильника. Широкая ладонь появилась в поле зрения Леночки, откинула бесчувственного скина в сторону.
— Жива?
Этого человека можно было узнать с трудом. Разбитое, опухшее, перекошенное лицо, на котором виднелся лишь один глаз. Разорванная форма, окровавленные руки. Все чужое, неузнаваемо изуродованное. 11 только рост, высокий, едва уместившийся под низким потолком ларька.
Гриша держал в руке измочаленную дубинку,
— Жива?
— Гришенька, — заголосила Лена. — Гри-шень-ка!!!
— Вставай, выбираться будем, — прохрипел охранник, поднимая девушку.
Он двинулся к выходу. Проем двери заслонила чья-то фигура. Гриша, не останавливаясь, залил лицо противника жгучей перцовой смесью из баллончика. Раздался визгливый крик, фигура исчезла.
— Наших бьют! — закричал кто-то снаружи.
— Спрячься, — прошептал Гриша.
И Лена поняла, что происходит что-то невероятно страшное. Что «се бывшее до этого словно бы и не считается, а сейчас, именно в эту минуту, происходит нечто кошмарное, не укладывающееся в картину мира, который она знала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39