Ральф говорил правду, Пакстон сознавала это и все же с болью внимала его словам. Он требовал, чтобы Пакстон за какие-то сутки сделалась взрослой, забыла парня, которого любила всю свою студенческую пору. Тем не менее он прав. Она журналистка, она обязана поведать миру о том, что увидит, а не пересказывать вновь и вновь судьбу Питера. Ральф говорил страшные вещи, по он говорил правду, и оба они сознавали это.
Ближе к вечеру они добрались до Зайнинха, на полпути к Сайгону, и вновь оказались в гуще событий, привлекших внимание Ральфа.
Когда они собрались уезжать, командир предупредил, что ночью возвращаться слишком опасно, и велел дождаться утра. Они спали в окопе рядом с солдатами. Пакстон перевернулась на спину, глядя на звезды и думая о Питере. Каково ему досталось здесь? Успел ли он испугаться или ему даже нравилось поначалу? Вспоминал ли он Пакстон? Впрочем, какое все это имеет значение. Ральф, наверное, прав.
Все безразлично, остается лишь истина и те, кто владеет ею.
— Ты в порядке? — Ральф подобрался поближе к девушке и предложил ей закурить, но она отказалась, она слишком устала, ее все еще мутило от всего пережитого в тот день, к тому же она не обедала, а сухой паек не слишком-то насыщал, рис и пхо, суп с вермишелью, которыми питалась армия Северного Вьетнама, и те казались привлекательнее.
— В полном порядке.
— Что-то не похоже.
Пакстон улыбнулась:
— Ты тоже выглядишь не слишком. — Хотя Ральф, конечно, смотрелся куда лучше, чем она.
— Прости, если я чересчур жестко говорил с тобой сегодня, но здесь гиблое место, а ты не смеешь забывать, зачем приехала, ты не должна отрекаться от своего идеала. Если ты все сведешь к личным мотивам, кончено дело. Пусть именно из-за этого ты пустилась в путь, еще не поздно переменить точку зрения и направить свои силы на первую, объективную цель. Всегда помни, для кого ты пишешь и что ты должна им сказать. Только так ты сумеешь сохранить человеческий облик. Не превращай войну в маленькую личную вендетту. С некоторыми ребятами такое случается, они теряют дружка, сходят с ума от ярости, выскакивают из-за куста вдогонку за «чарли» и через пятнадцать секунд подрываются на мине — голова в одну сторону, ноги в другую и салют в небесах, как они выражаются. Чем бы ты ни занималась, надо сохранять благоразумие. Здесь выживает только тот, кто ни на минуту не забывает об этом. — Ральф давал ей хороший совет, и Пакстон оценила его.
— Я все думаю о том мальчике… Джое из Майами… я даже фамилию его не спросила… я все думаю, выживет ли он.
— Вполне возможно, — подбодрил ее Ральф. — Ему повезло. Нхатранг находится поблизости от 254-го госпиталя.
Не прошло и четверти часа с того момента, как его эвакуировали, и он уже лежал на операционном столе. Может быть, это ты принесла ему удачу. — Он похлопал девушку по руке, стараясь утешить, не заботясь, все ли верно в его словах. Сейчас это не важно. Пакстон сделала все, что могла, быть может, она спасла жизнь пареньку. Их так много осталось на полях сражений, Ральф видел, как они умирают или остаются калеками. Спустя какое-то время привыкаешь, чувствуешь только усталость и злость.
Столько ребят пошло на пушечное мясо. Поди пойми, зачем такая вот девчушка приезжает сюда. Мужчин и то тошнит. Все понемногу сходят с ума. Кто приехал сюда в здравом рассудке, уезжает полубезумным. Ральф улыбнулся девушке:
— Знаешь, я ведь так и не разобрал твое имя. Я знаю фамилию: Эндрюз. А имя — Патти, Паттон или?..
— Пакстон. — Она усмехнулась. — Все равно, лишь бы ты не звал меня Дельта-Дельта.
— Придется, если забуду «Пакстон». — Он еще немного посидел, размышляя, и вдруг начал хохотать, лежа бок о бок с Пакстон в траншее. Она сердито уставилась на него.
— В чем дело? Такое забавное имя?
— Нет, имя замечательное… просто мне вдруг пришло в голову… это так глупо! Ты ведь из «Морнинг сан», из Сан-Франциско, верно?
Пакстон кивнула.
— У тебя там дядя?
— Не совсем. — Пакстон покраснела, хорошо, в темноте не видно. — Я бы сказала, наставник, отец моего жениха. Он… он занимает довольно высокий пост в газете. — Пакстон не хотела говорить, что издание полностью принадлежит Эду Вильсону.
— Сегодня шеф бюро сказал, что получает телекс за телексом: в «Сан» все обезумели, потому что сюда приезжает от них чей-то племянник, и они хотят, чтобы мы уберегли их человека от беды и позаботились о нем и держали подальше от сражений. — Тут он с ухмылкой заглянул в глаза Пакс. — Мисс Пакстон, думается мне, в этих телеграммах речь шла именно о вас, только никто не догадался, что нам придется иметь дело с девушкой.
Ох, черт… как же мне отдуваться? Я успел отвезти тебя в два горячих местечка за один день! — Он продолжал хохотать, и Пакси присоединилась к нему.
— Я рада, что никто не вычислил меня.
— Я тоже. — Он улыбнулся девушке, они лежали рядом, прислушиваясь к постреливанию снайперов. — Не знаю, хорошо ли ты пишешь, но ты — отличный товарищ и мужества тебе не занимать. Все остальное придет само собой.
— Спасибо. — Она улыбнулась Ральфу.
— На здоровье. Можешь всегда ездить на разведку со мной. Только дядюшке не признавайся.
Пакстон снова улыбнулась и, лежа на земле, уже засыпая, на миг представила себе лицо Эда Вильсона. Она успела провести во Вьетнаме лишь два дня, но ей казалось, что она уже несколько лет не видела ни Эда, ни Габби, ни город Сан-Франциско… ни Питера.
Глава 13
На следующий день Ральф и Пакстон вместе с командой вернулись назад в Сайгон, и все они на обратном пути молчали.
Невозможно видеть смерть, боль, человеческое страдание и не откликнуться на них.
— Достает до печени, верно? — тихо произнес Ральф, сидевший рядом с Пакстон. Звуковика он отправил па переднее сиденье возле водителя.
— Да, — кивнула Пакстон. Она все еще думала о мальчике из Майами. Что за жизнь его ждет, с одной-то рукой. Хуже того, он ведь, может быть, и не выкарабкается. За что они сражаются здесь? Кажется, ни один из них уже не знает этого.
Чистое безумие.
— Тут ты завершишь свое образование, — сказал Ральф. — Почти все, кто пробыл во Вьетнаме достаточно долго, становятся совсем другими людьми.
— Почему? — Пакстон еще не разучилась задавать вопросы.
— Не знаю… слишком многое видят… слишком многое задевает за живое, тревожит… человек становится сердитым, озлобленным, утрачивает иллюзии. Потом парни возвращаются в Штаты, а там все ненавидят их, считают убийцами. Никто не хочет понять. Там, в Штатах, люди слушают радио, торчат в барах, покупают машины, бегают за бабами. Никому дела нет до того, что происходит во Вьетнаме. С самого начала никого это не интересовало. Они и слышать об этом не хотят. Вьетнам? А где это такое? Всем наплевать. Косоглазые воюют друг с другом. Воюют друг с другом, а попутно убивают и наших ребят.
Об этом все забыли. Наши парни подставляют свои задницы под пули ни за понюшку табаку.
— Ты в самом деле так думаешь? — Ей слишком тяжело было слушать его, тем более когда она вспоминала Питера. Ей хотелось верить, что Питер — герой, раз он погиб на этой войне. Но, по правде говоря, он не стал героем даже в ее глазах.
— Да, я так думаю. К сожалению, так думают все. Никто — в самом деле никто — не печалится о том, что тут происходит.
Похоже, люди просто ничего не понимают. Боюсь, я сам ничего не понимаю. Мы пытаемся помочь борьбе Юга против Севера, как это было в Корее, но теперь все происходит иначе: на Юге население тоже сражается против нас. Невозможно даже сказать, кто принадлежит к Вьетконгу, а кто нет. Черт, частенько мне кажется: все они вьетконговцы. Боже, да ты погляди на детишек. Любой из них способен бросить тебе в лицо гранату — им это проще, чем поговорить с тобой. От одной этой мысли можно свихнуться. Никто не знает, кому верить, кого уважать, против кого бороться. Добрая половина наших солдат питает большее уважение к «чарли», чем к собственному командованию. Вьетконговцы дерутся так, как ни одно войско. Армия Юга — это же просто клоуны. Понимаешь, что я хочу сказать? Чистое безумие. Если пробудешь здесь слишком долго, тоже свихнешься. Не забывай об этом, коли начнешь подумывать насчет того, чтобы остаться. Как только ты перестанешь мечтать по десять раз на дню о ближайшем самолете домой, произойдут серьезные неприятности.
Ральф, конечно, слегка поддразнивал девушку, но в то же время он делился с ней серьезными мыслями, и она догадывалась об этом. Во Вьетнаме был какой-то странный соблазн, что-то принуждало оставаться здесь, то ли воздух, то ли запахи, то ли звуки, то ли сами люди, а потом удивительные контрасты Сайгона и немыслимой красоты природы, невинных личиков и страданий народа. Пытаешься убедить себя, что эти люди чисты, что все происходящее причиняет им боль и надо прийти им на помощь, однако в этом многие уже сомневались. Сумеем ли мы помочь вьетнамцам и сами спастись? Может быть, все уже безнадежно? Когда около полудня машина въезжала в Сайгон, Пакстон так и не сумела найти ответ хоть на один из своих вопросов.
Ральф высадил ее у гостиницы и отправился в офис АП в Эден-билдинг. Войдя в вестибюль, Пакстон внезапно ощутила, насколько она грязна. Комбинезон все еще покрыт засохшей кровью, грязью и потом, выглядела Пакстон ужасно. По дороге она столкнулась с Нигелем, и тот поглядел на нее, иронически приподняв бровь.
— Ого, малышка, похоже, у тебя выдался хлопотливый денек — или ты порезалась за бритьем? — Его легкомыслие действовало Пакстон на нервы, она резко и кратко ответила ему, снимая шлем;
— Мы ездили в Нхатранг. Там полно раненых. — Ей казалось, что раненых очень много, и, произнося эти слова, Пакетом вновь почувствовала, как слезы жгут ей глаза.
— Я что, должен удивиться? Мы ведь за этим и явились сюда. — Высокомерный осел, все в его манерах раздражало девушку. — Какие планы насчет сегодняшнего ужина?
— Не знаю. Мне надо писать статью. — Соглашение, заключенное с «Сан», не связывало Пакстон никакими сроками, она должна была отсылать материалы, когда сумеет их подготовить. Однако она хотела передавать новости как можно чаще, доказать, что отправилась во Вьетнам работать, что она воспринимает свое дело всерьез.
— Может, мне удастся отловить тебя попозже. Ральф пошел домой или в офис?
— По-моему, он пошел в офис, — устало отозвалась Пакстон.
— Тебе следовало бы поспать. Выглядишь совершенно разбитой.
— Так оно и есть. До скорого. — Пакстон и впрямь намеревалась написать обо всем, что довелось увидеть, но стоило ей принять душ в своем номере и прилечь всего на минуточку, как она уснула и проснулась уже в сумерках, страшно проголодавшись.
Пакстон спустилась в столовую и не нашла там ни одного знакомого лица. Когда она попыталась есть, еда застряла у нее в горле. Даже ананасовый мусс, понравившийся Пакстон с первых дней пребывания во Вьетнаме, приобрел отвратительный вкус.
Она могла думать только о том, что видела в Нхатранге. Выпив чашку бульона с чао том, маленькими кусочками пасты из крабов, Пакстон поднялась наверх и села писать свою статью. Она проработала до двух часов ночи, она плакала, пытаясь поведать о мальчике из Майами и юном пареньке из Саванны — тут она сообразила, что даже не узнала его имени, но и это не имело значения. Закончив, Пакстон откинулась на спинку стула, истощенная, но испытывающая облегчение. Статья о ребятах послужила для нее своего рода катарсисом.
Она пыталась передать прелесть Вьетнама, контрасты, которые ей удалось заметить даже в столь короткое время, кошмар искалеченных, неряшливость проституток, уличные шумы, немыслимую красоту, разворачивающуюся по мере продвижения на север, ярчайшую зелень и густо-красный цвет земли, — и вся эта страна молча истекает кровью, она истерзана, и вместе с ней умирают наши мальчики, истекают кровью ради нее. Отличная вышла статья, Пакстон почувствовала удовлетворение, хотелось бы знать, какое впечатление она произведет в Сан-Франциско.
В три часа пополуночи Пакстон легла в постель, а на следующий день в девять утра прибежала в офис АП и в первую очередь натолкнулась на Ральфа, посвежевшего, деловитого, в чистой белой рубашке и брюках хаки.
— Как дела, Дельта-Дельта?
Неожиданно для самой себя Пакстон улыбнулась. Ральф так очевидно обрадовался, повстречавшись с ней.
— Все в порядке. Хочу отослать статью.
— Нхатранг? — уточнил Ральф, и Пакстон кивнула. — Кстати говоря, я навел справки. Все раненые, которых подобрали в тот день, выкарабкались, кроме одного. — Сердце Пакстон на миг остановилось. — Не выжил чернокожий паренек из Миссисипи. Так что с твоим протеже все в порядке. Я думал, тебе будет важно это услышать.
Пакстон улыбнулась, не скрывая облегчения. Ральф наблюдал за ней, глаза его стали ласковыми. Славная девчушка. Первый сорт, самые сливки. Ей многому еще предстоит научиться, но она — умница и пришлась Ральфу по душе.
— Операция не всегда проходит столь успешно. Наверное, ты принесла ему удачу Теперь он возвращается домой.
Тоже способ вернуться — одноруким! Правда, с другой стороны, он хотя бы не отправится домой в мешке. Не для него прогремит салют в небесах, слава Богу.
— Что ты собираешься делать сегодня? — задал вопрос Ральф.
— Поискать неприятностей, — подмигнула она, и Ральф рассмеялся.
— Смотри по сторонам. В этом городе ты быстро на них наткнешься.
— Так мне и показалось. — Не говоря уж о всем прочем, тут вечно болтаются Нигель Оуклифф и полуженатый Жан-Пьер, собиравшийся в ближайшие выходные в Гонконг на свидание с супругой.
— Журнал «Тайм» устраивает сегодня вечеринку в своем помещении в «Континенталь-палас». Хочешь пойти?
— Конечно. — Пакстон не разобрала, было ли это чисто дружеское приглашение или же Ральф назначил ей свидание, но это ее не слишком заботило. Она не собиралась заводить роман, ее интересовали контакты, которые могли оказаться очень полезными.
— Жду тебя там, — он глянул на часы, по всей видимости, торопясь, — в шесть часов.
— Замечательно.
Остаток дня Пакстон провела, в очередной раз прогуливаясь по Сайгону. В городе самое сильное впечатление на нее производили дети. Такие юные, ранимые, они казались подавленными, и все же, стоило опуститься на стул в кафе, они набегали и пытались продать все что угодно: героин, сигары, ворованный лимонад. Пакстон чувствовала, что попозже попытается написать и о них, о странном мире, таком далеком от всего, что она знала. И тем не менее, оглядываясь по сторонам, Пакстон радовалась, что приехала сюда.
К пяти часам она вернулась в гостиницу, переоделась в шелковое платье с цветочными разводами, нацепила новую пару сандалий и отправилась вниз по проспекту к «Континенталь-палас».
Нетрудно поверить, что этот город когда-то был прекрасен, в те времена, когда он принадлежал французам. Во многих отношениях он еще сохранил свое обаяние, но сразу под этой оболочкой угадывалось постоянное напряжение. Даже сидя в кафе, люди постоянно помнили, что враги окружают их со всех сторон и в любой миг в самом средоточии толпы может разорваться бомба.
Войдя в здание и проходя через бар, устроенный на террасе, Пакстон, как всегда, заметила Нигеля. Он развлекал двух армейских сестер одновременно, одна из них пристроилась у него на коленях, другая запустила руку ему в волосы, радостно хохоча. Пакстон не сказала ни слова, молча поднялась наверх, в офис «Тайм».
Там уже собралась изрядная толпа, и Ральф, поджидая ее, погрузился в оживленную беседу с шефом бюро относительно предстоящего съезда демократов в Чикаго. В тот год повсюду начинались волнения, с самого дня убийства Мартина Лютера Кинга, а тем более после недавней гибели Роберта Кеннеди.
Ральф изрекал мрачные пророчества:
— Думаю, в Чикаго будет побоище. — Как раз произнося эти слова, он увидел Пакстон и приветствовал ее теплой улыбкой. Он представил девушку всем и каждому, предложил ей опереться на его руку и, умело направляя, провел по большому залу, опекая, словно Пакстон была его маленькой сестренкой.
Его обращение тронуло Пакстон, и она призналась в этом Ральфу, когда, познакомив ее со всеми важными, на его взгляд, лицами, Ральф предложил ей стаканчик бренди.
— В самом деле, Ральф. Если бы не ты, я бы так и сидела в своем номере.
— Неизвестно еще, что лучше. — Он отхлебнул изрядный глоток. — Я чувствовал себя по-настоящему скверно, когда мы вернулись. Пожалуй, Нхатранг — это чересчур для первого раза.
Сразу окунаешься во все, что здесь происходит.
— В самый раз, — тихо возразила она, глядя в глаза Ральфу. — Я ведь здесь за этим, разве нет?
Тут он усмехнулся.
— Кстати говоря, я угадал верно. Вчера, вернувшись, я осторожненько провел небольшое расследование. Именно о тебе всем велено заботиться, возить на вечера в посольства и приглашать посетить «Золотое гетто», некогда так называлось сказочное здание на Гиа-Лонг-стрит.
— Надеюсь, больше никто меня не вычислит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40