Взглянув наверх, улыбнулась. На подоконнике сидела птица и громко чирикала.
— Добро пожаловать в Сайгон. — Пакстон перевернулась.
Как только она произнесла это, ей послышался какой-то звук, затем она почувствовала, что в номере кто-то есть. Пакстон быстренько завернулась в простыню и села у спинки кровати. В тот же момент в комнату вошел высокий темноволосый мужчина.
Он был в форме, на которой не было карточки с именем, форма не была похожа на американскую.
— Что вы здесь делаете? — Она хотела закричать, но не решилась, прижалась к спинке и повыше натянула простыню.
— Вы оставили ключ в двери ночью. Я не стал бы делать этого на вашем месте. — Он отметил, насколько она хороша, но не подал виду. Один из мальчиков в холле рассказал ему про новую гостью, поселившуюся в этом номере, очень красивую девушку, так и сказал.
Кроме того, он слышал про нее от своих коллег, наблюдавших за ней рано утром. Он подошел к кровати и протянул ключ. — Я хотел просто оставить его в прихожей. — Пакстон заметила, что он говорит с легким акцентом. Кто он — англичанин или австралиец?
— Я… ax… — Пакстон покраснела до мочек ушей, подумав, не просвечивает ли простынка. — Да, спасибо…
Он улыбнулся, удивившись ее смущению.
— Нет проблем. Кстати, меня зовут Нигель Оуклифф.
«Юнайтед Пресс», Австралия. — Но огонек в глазах выдавал отнюдь не невинные намерения.
— Пакстон Эндрюз, из «Морнинг сан», Сан-Франциско. — Она не стала пожимать руку, опасаясь, что сползет простыня.
— Я надеюсь увидеть когда-нибудь больше.
Такие намерения совсем обескуражили Пакстон, ей стало не по себе. Нигель с легким поклоном вышел из комнаты, так же незаметно, как вошел. Пакстон осталась сидеть на постели, завернутая в простыню, с сильно бьющимся сердцем. Очередной урок ей. Надо же быть такой идиоткой, чтобы оставить ключ в двери в зоне военных действий.
«Господи, — пробормотала она про себя, — помоги мне»; Она заперла дверь изнутри и выглянула в окно. Если смотреть на улицу Тудо чуть прищурившись, можно подумать, что ты в Париже. В два часа дня Пакстон нужно было явиться в офис «Ассошиэйтед Пресс» в Эден-билдинг на площади. Она встала, умылась, надела легкое хлопчатобумажное платье нежно-голубого цвета, которое больше подходило к здешней погоде, чем джинсы, и поспешила вниз в ресторан позавтракать. Когда вошла, в зале почти никого не было, в основном мужчины в форме или походной одежде, правда, некоторые в легких рубашках. Вьетнамки были в национальных нарядах аодай — белых платьях, надетых поверх широких прозрачных брюк, очень изящно обволакивающих фигуру. В этот момент Пакстон была единственной западной женщиной в ресторане; в противоположном углу она заметила Нигеля Оуклиффа, смеющегося над чем-то вместе с незнакомцем и двумя мужчинами, которых она видела утром в холле, и подумала, не над ней ли они хохочут. Пакстон почувствовала себя ничего не знающим новичком. Она заказала бульон и омлет; французское влияние ощущалось везде: в оформлении зала, в меню, в приготовлении блюд.
Она уже расправилась с омлетом и маленькими глотками отпивала кофе, привыкая к обстановке, когда около нее остановился Нигель Оуклифф со своими приятелями.
— Еще раз доброе утро. — В его глазах опять сильное желание смутить Пакстон; остальные с интересом рассматривали ее, заинтригованные таким двусмысленным приветствием. Он уже рассказал им, что она юна, как листочки весной, и, похоже, чья-то очень упрямая дочка. По его мнению, вовсе не обязательно было ехать так далеко, чтобы получить хороший урок жизни, так что пока он не совсем понимал, что она здесь делает. — Завтракаете, как я погляжу. — Он прямо-таки раздевал ее своими глазами, и ей такое отношение уже начинало надоедать.
— Доброе утро, — холодно ответила она. Ему хотелось сделать вид, что они провели эту ночь вместе, но ее тон показывал, что это было совсем не так. Она перевела взгляд на остальных, и, так как Оуклифф не представил их, встала и, протянув руку, представилась. Самый молодой темноволосый парень, которого она заметила, когда приехала, был Ральф Джонсон из Нью-Йорка, из «Ассошиэйтед Пресс», его утренний спутник, что постарше, — Том Хадгуд из «Вашингтон пост», третий оказался французом Жан-Пьером Берне из парижской «Фигаро». У них была какая-то важная пресс-конференция в семь утра, и они компенсировали ранний подъем продолжительным завтраком. Нигель и Жан-Пьер обсуждали, как провести остаток дня, когда она вошла в ресторан, и Нигель поведал им, какое живописное она представляла зрелище, когда он застал ее завернутой в простыню. Мужчины были поражены ею, и хотя кое-кто из них мог бы сойти за ее отца, вряд ли хоть один из них согласился бы с этим. Она собралась уходить — юная, красивая, с прекрасной фигурой, и четверо мужчин едва сдерживали желание, которое она в них возбуждала. В странной тишине она посмотрела на них, оценив произведенное впечатление.
— Чем вы занимаетесь здесь? — грубовато поинтересовался Джонсон. Он, как и остальные, не понимал причины ее появления, но спрашивать… он был слишком хорошо воспитан и горд, чтобы спрашивать об этом.
— Тем, я думаю, чем и другие. Ищу сюжеты, пишу репортажи о военных действиях. Я здесь на ближайшие шесть месяцев и работаю на «Морнинг сан» из Сан-Франциско.
Джонсон опешил" «Морнинг сан» — солидная газета, он был знаком с предыдущим корреспондентом от нее. Его сильно удивило, что они прислали зеленую девчонку, хотя кто знает, какие у них были причины для этого.
— Ты занималась чем-нибудь подобным до этого? — В ответ она честно покачала головой, но не показалась испуганной. Пока она не имела ни малейшего представления, что ей предстоит здесь делать конкретно. Ей было сказано обратиться в офис «Ассошиэйтед Пресс» за распоряжениями. Эд Вильсон специально позвонил туда и объяснил, что ее надо держать подальше от военных действий и никуда не отпускать в одиночку. — Сколько тебе лет? — так же угрюмо спросил Джонсон. Пакстон подумала было соврать, но не стала.
— Двадцать два. Я только что окончила Беркли. — Она не стала говорить ему, что не совсем закончила учебу. Пакстон подписала чек за завтрак, и они вместе вышли в холл. Джонсон улыбнулся.
— Я вышел оттуда шестнадцать лет назад. — Ему было приятно такое совпадение. — Я был такой же зеленый, как ты, когда «Нью-Йорк тайме» послала меня в Корею. Там я получил такой опыт, какой никогда бы не высидел, останься я в Нью-Йорке. Заметь это. — Его приятели удивились, когда он протянул ей руку со словами:
— Всего хорошего, детка. Так как, говоришь, твое имя?
— Пакстон Эндрюз.
Остальные тоже пожали ей руку на прощание и разошлись.
Нигель и Жан-Пьер все-таки решили поехать на маневры в Хуэнлок. Том Хадгуд собирался в штаб на базе Таи Сон Нхат, откуда Пакстон приехала утром, для частного интервью с генералом Абрамсом.
— Ты идешь в офис АП? — Джонсон нагнал ее, когда она уже вышла на улицу. — Я покажу тебе, где это находится. — Он улыбнулся снова, остальные уже ушли, пообещав встретиться вечером. Пакстон шла вместе с ним.
Офис АП находился в здании, которое она заметила, когда утром проезжала по дороге из аэропорта — Эден-билдинг на площади со статуей морского пехотинца. Офис располагался на углу. В распоряжении, которое ожидало ее там, значилось «сориентироваться в Сайгоне» и прибыть в аудиторию информационной службы Соединенных Штатов в пять часов, что в среде журналистов называлось пятичасовым одурачиванием.
— Они или придерживают тебя, или хотят для чего-то использовать. В первый же день в Сеуле меня отправили на линию фронта, где мне пришлось даже отстреливаться. Это единственный путь познакомиться с войной. Видимо, тебе будет легче. — Но Пакстон чувствовала, он не договаривает, и захотела выяснить, что это значит — «использовать» ее?
— Что такое «пятичасовое одурачивание»?
— Куча пропаганды. Они говорят, что хотели бы услышать от нас, какая великая война идет. Если мы потеряли высоту — зачем говорить об этом, зачем говорить, что сотни парней гибнут ни за что ни про что. А если кто-то и гибнет — все равно потери у противника больше; если «чарли» захватили нашу технику — вся она была уже непригодна, и так далее. Им надо видеть вещи в куда более приглядном свете, чем на самом деле.
Руководство же хочет, чтобы мы посылали домой сказочки, как мы тут приближаемся к победе.
— А мы?
— Как ты думаешь? — холодно спросил он.
— Я здесь как раз для того, чтобы выяснить правду.
— Правду? — В его голосе появились циничные нотки. — Правда в том, что это безнадежно.
Об этом она давно догадывалась, а Питер знал с самого начала, до тех пор пока его не убили.
— Когда же тогда наши парни вернутся домой? — Вопрос, конечно, наивный, но задала его Пакстон от всей души. На его лицо словно нашла тень.
— Ну, дружок, это недешевый вопрос. У нас здесь полмиллиона парней, неважная политическая обстановка и сотни тех, которых отправляют отсюда в цинковых гробах.
Как только он произнес это, Пакстон содрогнулась от: боли, и Ральфу это не понравилось.
— Если ты так реагируешь — тебе или придется свыкнуться с этим, или ехать обратно домой. Здесь не место для трусости.
Ему хотелось бы знать, что они имели в виду, говоря ей «сориентироваться в Сайгоне». Может, она просто ребенок, который играет в туриста? Но что-то в ней мешало ему так думать. Кто ее знает.
— У меня назначена встреча. — Он взглянул ей в глаза. — Ты хочешь видеть настоящий Вьетнам или удовлетворишься отправкой нужных сказочек в редакцию? — Вопрос был задан прямо и дал ей возможность поделиться своими намерениями.
— Я бы хотела узнать настоящее положение вещей.
Ральф кивнул: он так и предполагал. Несмотря на ее смазливую внешность, она не была похожа на Сдобную Булочку.
— Я собираю команду, чтобы поехать завтра на базу Нхатранг.
Хочешь с нами? — Джонсон был суров, но давал ей шанс. Он тоже был когда-то молодым, тоже прошел подобную школу и по какой-то странной причине считал, что она заслуживает поддержки.
— Мне это по душе. Спасибо тебе.
— У тебя есть бутсы?
— Более или менее. — Она купила самые высокие и удобные ботинки в магазине Эдди Бауэре.
— Я имею в виду настоящие бутсы. На них обязательно должны быть стальные шипы на подошве на случай, если ты наступишь на бамбуковую гадюку. — Она этого не знала, а у него был кое-какой опыт. Джонсон был в Сайгоне с 1965-го. — Какой у тебя размер?
— Седьмой. — Она уже просто боготворила его. Если ей удастся сделать хоть что-нибудь, ; так только благодаря ему, и она уже была ему благодарна.
— Я достану тебе пару.
— Спасибо.
Не успела она произнести это, как он исчез. У него была встреча с помощником главы бюро, на которого он наткнулся, на несколько шагов отойдя от Пакстон.
— Что случилось? Ты весь сияешь, — поддел его Ральф.
— Сейчас и ты сияешь. Я получил уже десять телексов из Сан-Франциско за эту неделю о каком-то новичке, наверное, племяннике какой-то шишки. Они не хотят, чтобы его отправляли на север. Они не хотят, чтобы он выезжал за пределы Сайгона. Они боятся, чтобы его не ранили. Они не хотят, чтобы его посылали куда-либо, кроме этих чертовых чаепитий во дворце. У меня в жизни уже было достаточно головных болей от этих зануд кинозвезд, сваливающихся нам на голову со своей благотворительностью, и этих чертовых племянников.
— Успокойся. Может, он даже не покажется здесь. Добрая половина таких детишек считают, что они свое дело сделали, как только долетают досюда. А уж являться в офис у них нет никаких причин. Кстати, у нас объявилась новенькая блондинка.
— Здорово. Как раз то, что нам сейчас надо. Ральф, ты мне нужен здесь еще на месяц, если ты выдержишь, конечно. — Они весело переглянулись. Они дружили много лет и испытывали друг к другу большое уважение. — Откуда девочка?
— Я забыл. Откуда-то с западного побережья. Она окончила мой университет. На вид очень ничего себе, но растеряна и неопытна. Я предложил ей поехать со мной в Нхатранг завтра.
— На кого она работает?
— Я не помню. Да она ничего. А если нет — перепугается до смерти и улетит с первым рейсом обратно домой.
— Смотри не ввязывайся в историю. Там сейчас опасно, но мне… Слушай, взгляни-ка вот сюда. — Он протянул еще один «проклятый» документ, в котором были сведения о запросах на свежие батальоны.
— Господи, они там когда-нибудь начнут соображать и отзовут наши войска домой? — Ральф Джонсон расстроился, прочитав бумагу.
— Тебе это интересно?
— Мне это уже осточертело. — Они поговорили о других делах: о сообщении о разворачивающейся акции в Чау Вэлей, совершенно безумных докладах о напалме. Обсудили предстоящую поездку в Нхатранг, так что новая девушка окончательно забылась.
Ральф Джонсон остался попить Чаю в пригороде Джиадинх, где был по своим делам. К пяти часам он опять вернулся в город, забрал сводки в офисе и всего на десять минут опоздал в информационную службу послушать новости в обработке «пятичасового одурачивания». Все было как обычно. Кто и где был убит, фантастические потери со стороны коммунистов, статистика, в которую уже давно никто не верил и которую всегда можно было сличить со сводками противника.
Том Хадгуд и Жан-Пьер тоже были здесь, Нигель отсутствовал. Жан-Пьер помахал Пакстон рукой, когда она вошла в комнату. Когда все закончилось, он подошел к ней и, думая, что она устала от жары и потрясений, объяснил, что Нигель поехал в Хуэнлок, а он решил остаться в Сайгоне.
— Хорошо, мадемуазель. — Он улыбнулся. — Как вам это понравилось?
Пакстон устало улыбнулась в ответ. Она обследовала город в последние два часа. Весь день было невыносимо жарко, она была потрясена видами, запахами, постоянным шумом, гулом самолетов, вонью бензина, дыма, который ест глаза в китайских кварталах. Несколько раз она терялась, два раза ловила такси-велосипед, чтобы выбраться из незнакомого места, раз десять ее проверяли патрули, и она ничего не могла найти в разговорнике.
— Как-то непонятно, — честно призналась она с утомленным видом, действительно не понимая, зачем собирать всех на эти ежедневные брифинги. Несомненно, они были продуманы и срежиссированы, и, если ты хотел, мог писать свои сообщения, не выходя из офиса. Но она приехала сюда не за этим.
— Скорее это смешно, уверяю вас. — Жан-Пьер был в форме, к тому же сильно вспотел от жары. Он был фотографом, встал сегодня в четыре утра и после завтрака с остальными успел отщелкать потрясающий сюжет.
Группа детей погибла от бомбы, брошенной террористом, фотографии были ужасны. Он пытался рассказать ей, голос был монотонен. Он старался избегать чувств, иначе это было бы слишком больно.
— Я сделал классные кадры: две погибшие девочки держат друг друга за руки — редакция будет довольна.
В том, что они делали, было что-то страшно кощунственное.
Оно проникало в душу и разрушало ее. Но, несмотря ни на что, они должны оставаться здесь.
— Почему вы приехали сюда? — тихо спросила она, потрясенная его рассказом. Она недоумевала, как все они собрались здесь, что делают, если остальные отдаляются от них?
— Я хотел узнать, что изменилось с тех пор, как мы ушли отсюда. Я хотел знать, почему американцы считают, что они могут одержать победу, и могут ли вообще, если мы не смогли.
— А они смогут? — Она словно устроила опрос общественного мнения с одним-единственным вопросом, ей хотелось знать ответ от людей, знающих эту войну не понаслышке.
— Нет. Это невозможно. — Ответ очень французский. — Думаю, они сами знают это, но не хотят себе в этом признаться.
Они слишком боятся позора, что не смогли выиграть и должны уходить восвояси. Не в американцах дело, не в гордости или смелости… у нас здесь была тоже слишком долгая история. — Он как бы оправдывал американцев. Она была согласна с ним.
Американцы все еще оставались во Вьетнаме, чтобы сохранить лицо, которое давно потеряли. Они каждый день теряли своих сыновей в походах, на минах, от снайперских пуль, в «дружеских перестрелках», как Питера. Странное дело, но здесь ее не так мучила тоска по нему. Она постоянно думала о нем, но в то же время старалась познакомиться с Сайгоном, понять его, представить, что же тут происходит. И она успокаивалась, может быть, здесь ее боль наконец утихнет. Может быть, она была права, приехав именно сюда.
— Тут очень опасно. Вы очень смелы, если приехали сюда.
Почему вы это сделали?
— Это долгая история, — туманно ответила она и оглянулась.
Ральф уже ушел, Том Хадгуд тоже. Жан-Пьер предложил ей выпить что-нибудь на «Террас» или в отеле «Континенталь-палас».
— Это чудесное место. Настоящий Сайгон. Вам действительно стоит побывать там.
— Благодарю вас, — с радостью откликнулась она, тронутая участием журналистов: Нигель отнесся к ней снисходительно, Ральф предложил интересную работу и руку помощи, а Жан-Пьер настроен очень дружелюбно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40