Прежним шести тысячам обитателей лагеря пришлось потесниться, многим семьям, выжившим в Танфоране и на озере Тьюл, приказали перебираться на новые места, и это вызвало нескрываемую вспышку гнева у людей, вынужденных расставаться не только с друзьями, но и с братьями и сестрами. Некоторые открыто отказались уезжать, усиливая беспорядки в лагере, вызванные главным образом настроениями его обитателей и перенаселенностью.Семейство Танака опасалось, что их тоже переведут на другое место, Такео и Рэйко не знали, переживет ли семья еще один переезд. Здесь они уже привыкли, обзавелись друзьями, нашли приличную работу в школе и лазарете. Им не хотелось перебираться в другой лагерь, даже если условия там окажутся лучше, чем здесь, на озере Тьюл, где собралось слишком много недовольных и инакомыслящих. Наконец стало известно, что их никуда не отправляют, в отличие от множества других семей, жизнь которых превратилась в бесконечную череду прощаний и переездов.Как только прибыли новые «предатели», лагерь переименовали в «Сегрегационный центр Тьюл». С целью лучшего контроля правительство решило собрать всех японцев из группы высокого риска в одном месте. Обитатели лагеря знали, что когда-нибудь такое случится, но не представляли себе такого трудного положения. Сейчас в лагере находилось на три тысячи человек больше, чем он мог вместить, — всего. более восьми тысяч человек, и условия в лагере заметно ухудшились. Стало тесно, удлинились очереди. Не хватало продуктов и лекарств. Неизбежно усиливалась напряженность.Хироко не верилось, что они провели в заключении уже целый, год — эту годовщину никому не хотелось праздновать, а конца заключению не предвиделось, хотя новости о ходе войны" продолжали поступать. Муссолини был свергнут в июле, безоговорочная капитуляция Италии состоялась после Дня труда, но немцы еще продолжали воевать. Теперь Питер сражался в Италии — союзники постепенно стягивали войска на сапог.Апеннинского полуострова, пытаясь вытеснить немцев на их территорию. То и дело вспыхивали сражения за небольшие города и деревушки. Продвижение армии было нелегким.В августе американцы сбили самолет адмирала Ямамото.Он руководил нападением на Перл-Харбор, и такая потеря для японцев была невосполнимой. Эта новость была опубликована в лагерной газете, и все радовались, читая ее. Но даже это не убедило власти лагеря в том, что его обитатели — настоящие американцы, ничуть не сочувствующие японцам. У интернированных японцев почти не находилось сторонников. До сих пор из высокопоставленных особ только министр внутренних дел Гарольд Айкс и министр юстиции Фрэнсис Биддл заявляли президенту, что считают создание лагерей для интернированных граждан возмутительным явлением. Несмотря на это, никто не делал попыток освободить узников.Со временем положение на озере Тьюл только ухудшилось: терпение иссякло, условия были хуже некуда, а «предатели» делали все возможное, лишь бы распалить недовольство людей и усугубить беспорядки.В октябре забастовки достигли небывалой силы. «Нетнет ребята» делали все возможное, лишь бы убедить всех и каждого отказываться от работы или сотрудничества с администрацией. Многие из стариков не хотели ввязываться в это дело, но ссориться с «нет-нет ребятами» становилось все опаснее — за несколько недель лагерь полностью оказался под их влиянием.В ноябре войска окружили лагерь на озере Тьюл и подавили мятежи, заставив узников вернуться к работе. К тому времени в демонстрациях уже участвовали пять тысяч человек, забастовки вспыхивали непрестанно. Мало кто из руководителей запрещал своим подчиненным присоединяться к ним, и в числе них был белый, руководитель лазарета. Он слишком дорожил своим персоналом, способным выхаживать больных и умирающих, чтобы позволить ему участвовать в забастовках. Когда бунтовщики узнали о его запрете, они ворвались в лазарет и избили смельчака до смерти. Персонал лазарета, состоящий только из японцев, делал все, чтобы защитить его, и некоторые из них тоже были ранены. Трагедия приобрела широкую известность, и тринадцатого ноября в лагере было наконец введено военное положение. Запрещались любые сборища, деятельность клубов, танцы, свободное перемещение по лагерю. Узники притихли.Был установлен комендантский час, повсюду расставили охранников, следящих за соблюдением правил. Они имели право арестовать любого, кто не подчинялся им или даже просто казался мятежником. Работа в лагере полностью остановилась, многие старики боялись выходить из дома. «Предатели», как их по-прежнему называли, были еще слишком многочисленными и вносили немалый вклад в создание беспорядков. Остальные обитатели лагеря возненавидели их — особенно те, кто подписал присягу и отправил своих сыновей в армию, на флот и в авиацию. Почти на каждом окне красовались звезды, у многих сыновья уже погибли на войне. Но молодежь, оставшаяся в лагере, была оскорблена так, что отказывалась присягать кому бы то ни было и превращала жизнь других людей в ад, что, разумеется, «преданные» считали несправедливым.Их ярость вспыхнула вновь в День благодарения, когда в лагере истощились запасы продовольствия. Чаша терпения переполнилась, и «преданные» стали вступать в схватки с «нет-нет ребятами». Они уже достаточно терпели. Со своими угрозами, бешенством и насилием эти парни зашли слишком далеко, и на какое-то время весь лагерь оказался на пороге бунта.Но постепенно в декабре все уладилось, ненависть начала утихать. В лазарет еще поступали раненые в драках и во время демонстраций. Тадаси, Хироко и их товарищи по работе по-прежнему были потрясены событиями той ночи, когда «нет-нет ребята» ворвались в лазарет и избили его главу. Тадаси спас Хироко и двух других сестер, втолкнув их в чулан и загородив собой дверь. Прошло несколько часов, прежде чем он позволил им выйти. Потом Тадаси долго поддразнивали этим случаем, однако он ни за что не допустил бы, чтобы пострадал кто-нибудь из сестер. Он убил бы любого обидчика — особенно если бы тот напал на Хироко.Той ночью ему чуть не пришлось схватиться с одним из приятелей Салли по имени Хиро, поступки которого не одобряли даже его родители.Этот восемнадцатилетний симпатичный, неглупый юноша из уважаемой семьи приобрел в лагере все замашки уличного бродяги. Он отказался принять присягу, хотя родился в Америке, и был одним из лидеров «нет-нет ребят». Особенно ему нравилось маршировать во главе колонны себе подобных мимо дома Салли, похваляясь своей удалью и приводя Такео в ужас и бешенство. Такео уже давно запретил Салли встречаться с ним, хотя родители Хиро были его хорошими знакомыми. Они признавались, что ничего не могут поделать с Хиро. Он продолжал встречаться с Салли у общих друзей, и она восхищалась его умом. Он и вправду казался разумным, когда не маршировал и не выкрикивал оскорбления. Этот остроумный, начитанный юноша вел себя как малолетний правонарушитель.— Он умница, мама, и, может быть, он прав, — с вызовом заявила как-то Салли, за что заработала пощечину от матери.— Не смей даже говорить мне, что встречаешься с ним! — дрожа от гнева, предупредила Рэйко. — Твой брат сражается за тебя — кстати, и за него. Мы американцы! А этот мерзавец и другие вроде него — предатели! — Слова Рэйко подействовали на ее дочь, но Салли тем не менее продолжала украдкой встречаться с Хиро. Она не была влюблена, но парень ей нравился, к тому же ей доставляло удовольствие нарушать запреты родителей.Хиро принимал участие в драке, которая развернулась той ночью в лазарете. Тадаси видел его. Парень в глаза назвал его «ину», но, видимо, вспомнив об отношениях Тадаси с семьей Танака, не тронул, ограничившись тем, что перевернул стол с инструментами. Позднее Хироко видела, как он выбегал из здания, слышала его ругательства, знала, что он натворил, но Салли не стала слушать, когда Хироко попыталась рассказать о поведении ее знакомого.— Ничего подобного он не мог сделать, у него есть голова на плечах, — заявила Салли, только рассердив Хироко. Салли становилась все более дерзкой, все чаще заводила дружбу с самыми неподходящими из сверстников. Это тревожило всех ее родственников, особенно Рэйко. Она не знала, как повлиять на дочь, — лагерь был неподходящим местом для девушки, особенно лагерь на озере Тьюл, где собралось слишком много недовольных. По-настоящему опасных японцев содержали где-то в другом месте, может, даже в тюрьме, но Танака недолюбливали многих из вновь прибывших, особенно потому, что они одурачивали молодежь вроде Салли. Не подпасть под их влияние было мудрено — молодые люди без конца твердили, как с ними плохо обошлись и как Америка предала их. Салли давно была не прочь поверить им.Рэйко часто беседовала с Таком о дочери, но поделать они ничего не могли, отягощенные множеством тревог — о здоровье, безопасности, обидах, еде, страхе перед будущим. Единственное, что им оставалось, — выжить и остаться в здравом рассудке. Для многих интернированных забота о родственниках, друзьях и работе была настоящим подарком. Работа в лазарете избавляла Хироко от непрестанных тревог за Питера.Несмотря на воспоминания о нем, дни и ночи заполняли заботы о Тойо и людях, за которыми она ухаживала.Она начала дежурить целыми сутками задолго до Дня благодарения. В девять месяцев Тойо превратился в обаятельного проказника и уже начинал ходить.Тадаси часто заходил поиграть с ним, приносил самодельные игрушки, всегда был вежлив с Танака и особенно мягок с детьми. В детстве из-за своего увечья он вытерпел много обид, особенно в Японии, и потому научился сочувствовать людям. Кроме того, он обладал неистощимым чувством юмора, и Хироко часто поддразнивала его, вспоминая, как смешно он выглядел, заталкивая их в чулан, чтобы спасти от насилия.— Похоже, мне следовало запереть вас, — отозвался Тадаси, подбрасывая на руках Тойо. Несмотря на перенесенный полиомиелит, юноша был сильным и здоровым, и очень привлекательным, как добавляла Рэйко.— Ну и что? — пожимала плечами Хироко, утверждая, что они просто друзья.Она была беззаветно предана Питеру, помнила об их свадьбе. Но Так и Рэйко считали Тадаси приятным молодым человеком, вниманием которого ни в коем случае не следовало пренебрегать. В конце концов, он был кибей — родился в Штатах, а учился в Японии. Он знал культуру этой страны, ее обычаи и язык, они принадлежали к одному народу и были бы равны перед любым предубеждением. Смешанные браки считаются незаконными не только в Калифорнии, напоминал Так, и, кроме того, они весьма непрочны и довольно опасны для детей.— Вы и вправду так думаете? — Хироко печально взглянула на дядю. — Вы считаете, такое случится с Тойо, когда его отец вернется? Наша любовь будет опасна для него? — Казалось, слова дяди потрясли ее.— Нет, не любовь, — горестно поправил он, — а отношение окружающих. Из-за этого отношения мы оказались здесь — посмотри, как мы живем. Люди, которые верят во всю эту чепуху, которые считают нас низшими существами, опасными предателями, никогда не переведутся. Когда-нибудь они оскорбят твоего сына — так, как оскорбили тебя. Он не станет исключением, ему придется испытать наши муки. Лучше бы тебе уехать с мужчиной из своего народа, Хироко, который примет тебя такой, какая ты есть, даже усыновит Тойо.Хироко ужаснулась не только тому, что скорбь и обида сломили Така: по-видимому, он не считал, что она должна дождаться Питера. Тадаси явно влюблен в нее. Почему бы не выйти за него замуж? Беда была лишь в том, что Хироко не любила его и не хотела видеть рядом никого, кроме Питера.Тадаси несколько раз расспрашивал ее о планах на будущее, о том, что станет с ней и Тойо. Хироко понимала, что он имеет в виду, и отвечала очень осторожно. Она ни с кем не обсуждала свои планы, но дала Тадаси понять, что не свободна.Она говорила с ним о возвращении в Японию после гибели Юдзи. Но сейчас возвращение было почти невозможным: Хироко знала, что ей и Тойо безопаснее остаться в Америке. Она понимала, что должна остаться в Штатах и вернуться после окончания войны, надеясь, что ее родители дог живут до этого дня.Наступила и миновала годовщина нападения на Пирл-Харбор, не отмеченная никакими беспорядками или волнениями. На Рождество, несмотря на военное положение, власти лагеря попытались создать в лагере более мирную атмосферу.В праздничные вечера комендантский час был отменен — чтобы люди могли отправиться на танцы, навестить друзей. Число клубов в лагере поражало. Их посещали люди, которые пытались преодолеть горе, страх и беды.Все они решили извлечь пользу даже из своего бедственного положения, и в большинстве случаев это им удавалось.Хироко и Тами побывали на представлении кабуки Кабуки — традиционный вид драмы, в котором сочетаются драматический, танцевальный и музыкальный элементы. Создавались как театр городского простонародья в XVII-XVIII вв.

, а Тадаси сопровождал Хироко и Тойо на кукольный спектакль бунраку Бунраку — традиционный кукольный театр, возникший в XVI в., спектакли в нем разыгрывают куклы в три четверти человеческого роста. Каждой управляют три кукловода, которые при этом не скрываются за ширмами.

. Хироко и Тадаси вместе играли в оркестре, пели, но, несмотря на все усилия, Салли отказывалась присоединиться к ним.— Нет. Какое мне дело до Рождества? — фыркнула Салли. Она лежала на кровати, когда Хироко зашла пригласить ее на концерт. — Какого черта ты встречаешься с этим Тадаси? Если он без ума от тебя, почему вы не поженитесь?— По-моему, это не твое дело, — холодно отозвалась Хироко. Ей надоело возиться с Салли — та грубила всем подряд, часто обижала Тами и спорила с матерью, приводя ее в бешенство. Несмотря ни на что, слова Салли задели Хироко.Единственным, с кем Салли не спорила и кого даже любила, был Такео, ее отец. Для Салли он по-прежнему был кумиром, а Такео обожал дочь.— Оставь ее, — устало сказала Рэйко, и Хироко взяла с собой Тами. Они чудесно провели время, распевая «Тихую ночь» и «Рождественский гимн» — свои любимые песни, далеко разносящиеся в морозном горном воздухе. Летом в лагере было жарко и пыльно, а зимой озеро промерзало чуть ли не до дна.Несмотря на неизбежные ограничения, ночь выдалась чудесной, и, проводив спутниц домой, Тадаси остался поболтать с ними. Салли сидела на стуле; и дулась. Увидев, как весело Тадаси беседует с ее родителями и Хироко, она тихо ускользнула в спальню, но этого никто не заметил. Хироко и Тадаси смеялись, вспоминая о танцах, на которых побывали вчера все служащие лазарета. Оркестр играл «Не покидай меня», и даже охранники не удержались и танцевали по очереди. В тот вечер они слушали много других знакомых и любимых мелодий — «Полная луна», «Нить жемчуга», «Радость», песни Глена Миллера.Тадаси танцевал с Хироко только один раз — больная нога не позволяла ему большего, но потом Хироко пригласил дядя Так и один из врачей. В лагере осталось не так уж много достойных партнеров, но Хироко это не заботило. Ей нужен был только Питер, и все знакомые давно поняли — ее интересуют друзья, а не поклонники.Когда Тадаси собрался уходить, Хироко вышла проводить его, и они немного посидели на крыльце, беседуя о Рождестве, Санта-Клаусе и праздниках, которые видели еще детьми. Тадаси принес невысокую елочку, семейство Танака изготовило игрушки и украшения, но все равно это было не то, что настоящее, большое дерево с покупными гирляндами и сосульками.— Когда-нибудь, — с теплой улыбкой произнес Тадаси, уже собираясь уйти, — у нас снова появится все, что было прежде. — Казалось, он твердо верит своим словам.Тойо восхищался елкой, нетвердо расхаживая вокруг нее, но, несмотря на его восторг. Рождество в этом году прошло еще тише. Хироко почти три года не получала вестей от родителей, ее брат погиб, Кен ушел в армию, а последнее письмо от Питера пришло еще в ноябре. Такое молчание всегда пугало Хироко — главным образом от неизвестности. Она не представляла, что с ним случилось — переводят ли их в другое место, ранен ли Питер, а может, и еще хуже… Она понимала, что, если с ним что-нибудь случится, она узнает об этом далеко не сразу. Питер включил Така в список своих близких, которых следовало оповестить в случае его смерти, но могло пройти месяца два после его смерти, прежде чем эта весть дойдет до Хироко.— Спокойной ночи, — пожелал Тадаси, и пар от его дыхания медленно поднялся над их головами. — Счастливого Рождества. — На следующий день им предстояло продолжить работу. — Увидимся завтра.На следующий вечер, встретившись с Ней в лазарете, Тадаси преподнес ей крошечную коробочку. Там оказался маленький, искусно вырезанный из дерева медальон с инициалами Хироко на золотой, неведомо как сбереженной цепочке.— Тадаси, какая прелесть! — воскликнула Хироко, вручая ему собственноручно связанный шарф, завернутый в красную бумагу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35