– Сними ты лучше эту шапку, брат, а то выглядишь в ней как полный болван, – пожимая ему руку, советую я.
Парень кивает, стягивает с головы шапку, и мы направляемся к арендованной тачке, которую я бросил на парковке у метро. Лыжная сумка никак не хочет залезать в багажник, и мы приспосабливаем ее по диагонали на заднем сиденье. Я выруливаю со станции и устремляю машину на север к Примроуз-Хилл.
– Далеко? – спрашивает Болтливый Ливерпулец.
– Нет, не очень. Я покажу тебе место, которое, по-моему, может подойти. Хочешь, немного поброди там, присмотрись. На несколько часов можем исчезнуть. Я приглашу туда цель где-нибудь к часу. Так что в половине второго ты уже будешь на пути домой в Ливерпуль. Устраивает?
Он кивает и вынимает из кармана куртки плеер. Весьма дружелюбно. Но все лучше, чем пустая болтовня с претензией на комичность, которой обычно по утрам грешат все ливерпульцы. Он вставляет наушники и нажимает кнопку воспроизведения. Парень осматривает лондонские улицы с таким видом, будто кто-то подсунул ему под нос палочку от леденца, вымазанную в дерьме. Наверное, слушает какую-нибудь новомодную группу, возомнившую себя «Битлами».
– Бон жур, са ва? – произносит он.
– Что это, брат? – встревоженно спрашиваю я.
– Мадамс, мисьез, мейз он фан.
Я оборачиваюсь и внимательно прислушиваюсь.
– Жо ма пель Жан Поль. Жо сви англез.
Черт! Он просто учит французский по старой методике «слушай и повторяй».
– Жо ма пель Жан Поль. Жо сви англез, – выговаривает он с ливерпульским акцентом.
Я хлопаю его по руке и показываю на уши.
– Французский, – кивая, уточняю я.
Он смущенно кивает в ответ. Я оживляюсь и хлопаю его снова.
– Учишь французский, – произношу я, широко раскрывая рот, чтобы он мог прочесть по губам. – Очень хорошо. Тре бьен.
Парень кивает и отворачивается к окну, но я опять шлепаю его по руке.
– Европейцы, – говорю я и показываю на него и на себя по очереди.
Ливерпулец округляет глаза.
– Должно быть, это здорово – иметь возможность послать всех на хер на двух языках?
Он кивает.
Я паркую тачку во дворах, подальше от главной дороги, где спокойно и тихо. Примроуз-Хилл – это парк размером с двадцать пять футбольных полей, посреди которого возвышается смотровая площадка, открывая великолепный панорамный вид Лондона – то дождливого, то солнечного. Любой человек, стоящий на площадке или сидящий на одной из скамеек, удобно расположенных на вершине, в лучшем случае вырисовывается на фоне неба, а в худшем – остается без всякой защиты, открыт любому нападению со стороны. Он становится идеальной мишенью для киллера, вооруженного винтовкой с оптическим прицелом. Выстрел можно произвести из любого выгодного положения, каких полно вокруг возвышающейся платформы. Мы немного прогуливаемся по местности вместе со стрелком. Он постоянно кивает с серьезным видом. Спрашивает, с какой стороны появится цель. Этого я точно не знаю. Наверное, со стороны главной дороги. Он кивает.
– У тебя есть фотография цели?
– Нет. Но я его узнаю. У меня в машине бинокль. Я подам сигнал, когда мы будем в трехстах ярдах от тебя. Слушай, этот парень виноват в том, что Тревор поте…
Наемник мотает головой, отворачивается и размахивает руками, как Эл Джонсон. Он ничего не хочет знать о том, что сделала цель или чего она не делала.
– Имеет значение, откуда стрелять: сверху вниз или снизу вверх?
Он крутит головой и вращает глазами. Наверное, это дилетантский вопрос. Парень извлекает из куртки оптический прицел и, прищурившись, прямо на ходу принимается осматривать местность. Прижимается к ограде из кирпича и древесины, окружающей периметр, оборачивается и смотрит через плечо, проверяет выходящие на парк окна домов.
– Здесь, – наконец бурчит он, показывая на землю. После чего разворачивается и быстрыми шагами следует обратно к машине, так что ему приходится еще ждать, пока я до нее доберусь.
Мы садимся, и я завожу мотор.
– Лучше оставить тачку здесь. Нет гарантии, что мы снова сможем занять это место. А оно удачно для отхода. И не нужно бояться, что тебе выпишут штраф. Не это главное. Когда мы пойдем отсюда к месту, которое я указал, разделим винтовку на две части. Одну половину понесешь ты, вторую – я. Собрать ее не сложно. Секунда – и готово. Надень перчатки, потом выбросишь их. Ясно? Хорошо. Теперь тебе нужно подвести твоего человека сюда. Это самая сложная часть. Мне бы хотелось в пять минут третьего – максимум в пять минут четвертого – уже сидеть в поезде, следующем до Ливерпуля. После того как дело будет сделано, возвращайся сюда. Запомни, идти нужно спокойно, ни при каких обстоятельствах не бежать. Минут пять после выстрела никто еще не будет понимать, что произошло. Возникнет суматоха. Расслабься и постарайся не привлечь внимания ни к себе, ни ко мне. Добросишь меня до станции «Бейкер-стрит», а там я уже и сам о себе позабочусь. Все ясно?
Теперь я понимаю. Этот парень говорит только по делу. Он снова вставляет наушники и нажимает «воспроизведение». Я выхожу из машины и набираю номер Клауса.
– Здравствуйте, это Клаус.
– Доброе утро, Клаус. Это я. Должен сказать, мне крайне жаль, что я не перезвонил вам еще вчера, как и обещал. Задержали дела. Я был весь день занят и сумел раздобыть некоторые карты, фотографии, имена и другую полезную информацию касательно той команды, которую вы разыскиваете. Как вам это нравится?
– Действительно, очень неплохо. Мне к вам сейчас подъехать?
– Я только что собирался предложить вам встретиться чуть позже в Примроуз-Хилл. На вершине. Любой таксист доставит вас к месту.
– Это холм?
– Это парк. Место идеальное, потому что там мы останемся абсолютно одни. Там просто негде спрятаться. Мы легко увидим друг друга. Поднимайтесь наверх, и я вас там замечу.
– В котором часу?
– Двенадцать тридцать?
До поезда останется уйма времени.
– Меня устраивает, – соглашается Клаус.
– У меня в руке будет конверт. Я хочу восстановить нашу репутацию. Кто знает, Клаус, возможно, нам еще придется сотрудничать в будущем.
Ровно в двадцать пять минут первого стрелок кивает мне, и мы выбираемся из авто. Этот парень холоден как лед. У него вообще нет нервов. Он открывает сумку, залезает в нее и вытаскивает мою половину винтовки. Я прячу ее под плащом. Ливерпулец засовывает свою часть орудия под куртку. Мы медленно прогуливаемся по парку вдоль ограды примерно ярдах в трехстах от вершины холма и приближаемся к кустам и деревцам, которые он выбрал в качестве места, дающего хороший обзор. Я вручаю ему свою половину винтовки, расстегиваю плащ и достаю из висящего на шее чехла бинокль. Наемник соединяет обе части вместе, и я снова поражаюсь тонкой работе мастера, в результате которой металлические части так идеально сочленяются между собой. На нашей стороне парка нет ни единой души, лишь вдалеке видно, как люди прогуливают собак. С верхней площадки спускается группа из четырех человек. Я гляжу в бинокль и вижу здорового блондина в плаще, почти как у меня, который целеустремленно, огромными шагами поднимается по склону. Штурмбанфюрер Клаус появляется вовремя. Пунктуальность – истинно германская добродетель.
Стрелок стоит, сцепив руки за спиной – прямо как принц Чарльз. Так он прячет за собой собранную винтовку.
В окуляры бинокля я вижу, что Клаус уже на смотровой площадке. Прикрыв рукой глаза от солнца, он окидывает взором панораму Лондона. Откуда мне знать, что это Клаус? А кто же еще это может быть, как не он?
– Вон он, наш парень, на вершине холма, – сообщаю я ливерпульцу.
– Уверен?
– Знаешь, давай я ему позвоню, чтобы успокоить твою душу. – Вынимаю телефон. – Готовься. Как только он ответит, стреляй. Ясно?
– Как скажешь. Ты же – клиент.
Он озирается по сторонам, чтобы еше раз убедиться, что поблизости никого нет, потом поднимает внушительного вида охотничью винтовку, дополненную глушителем.
Я жму кнопку набора последнего номера – телефон Клауса – и одновременно смотрю в бинокль. Идет дозвон. Клаус лезет в карман плаща и достает телефон.
– Давай, – командую я.
Бах! Клаус валится, словно кто-то вдруг перерезал поддерживающие его веревочки, ноги скрещены, голова поникает.
– Здравствуйте, – кто-то отвечает мне по телефону. – Это Клаус. Scheisse! Mein Gott!
Черт! В панике я кручу головой по сторонам, снова гляжу на труп. На земле подле него валяется одноразовая фотокамера за четыре фунта девяносто девять пенсов. Я в замешательстве. Лицо мое мгновенно багровеет. На полпути к вершине, где-то в пятидесяти ярдах от площадки, словно парализованный застыл какой-то невысокий темный коренастый парень с мобильником, который, похоже, прилип к его уху. Не очень-то арийская внешность. Он похож на ребенка, напялившего костюм взрослого человека. Внезапно он разворачивается и бегом спешит вниз по склону. Из трубки до меня доносятся быстрые, тяжелые шаги и дыхание, потому что связь еще не прервана. Клаус роняет телефон. Я слышу, как он с треском съезжает по гравийному полотну дорожки. Немец останавливается, пытается его поднять.
– Пристрели того бегущего парня! Быстрее! Это он! – кричу я стрелку.
– Слушай, приятель, – спокойно молвит тот, разбирая винтовку, – жизнь – это тебе ярмарка с тиром. Тревор оплачивает только одного. Понятно?
– Пожалуйста.
– Нет. Я не занимаюсь массовыми убийствами. Я-то думал, все лондонцы невозмутимые.

Прими это как мужчина

– Иди сюда и садись. Теперь объясни мне, может, ты считаешь, что я простой, разгребающий дерьмо ирлашка или уборщик вонючего сортира, или, может, ты решил, что я гребаный провинциал, только что ступивший с парома на святую землю Лондона? Дай-ка я кое-что разъясню тебе, тупой ублюдок. Я потратил три последних часа, пытаясь утрясти беспорядок, вызванный твоим утренним беспределом. Пришлось найти смышленых ребят, выплатить им чудовищные гонорары – кстати, вернешь мне все до последнего пенса, – и бросить их на поиски этого Клауса и его команды. Они выполнили все должным образом, без лишней суеты. Тот парень, которого ты сегодня пристрелил, был американцем, системным аналитиком из Портленда, штата Орегон. Он впервые приехал в Лондон. У него остались жена и четверо детей. Он был добропорядочным работягой, и потому что ты решил разыграть из себя гангстера и, насмотревшись фильмов, нанял киллера, этот человек теперь мертв. Если тебе впредь захочется поиграть в бандитов, делай это там, где нет меня, в противном случае я тебя на хер искалечу. Никуда не годится отстреливать людей в общественных парках, где гуляют детишки и отдыхают их родители. Возможно, мне следовало быть благоразумнее, тогда бы и ты не натворил глупостей. О чем ты, черт подери, думал? Кем себя возомнил? Я скажу тебе, кем ты точно не являешься. Ты, мать твою, не Майкл Корлеоне. Думаешь, это смешно? Тогда к чему эта вялая ухмылка на твоем лице? Ты мне тут не улыбайся, сынок. Нервничал, говоришь? Сейчас я скажу тебе, почему ты должен нервничать, придурок. Тебе известно, что происходит, когда американского гражданина за границей убивают из снайперской винтовки? Они высылают на место ЦРУ, ФБР и другие не менее страшные службы. Это уже дипломатический инцидент. Ты уже нервничаешь? Еще рано. Подумай только, что в этом направлении предпримет Скотленд-Ярд. Тут в бой вступает отдел по борьбе с терроризмом, полицейская разведка, Министерство внутренних дел, Министерство иностранных дел, и это еще не считая кровожадного убойного отдела. Одно дело – пристрелить чокнутого нациста, который наверняка известен Интерполу, замешан во всякого рода операциях с наркотой и, несомненно, успел нажить себе кучу врагов. Если бы ты сегодня прикончил того парня, полицейские скорее всего наградили бы тебя медалью. Они стали бы искать остальных неонацистов, потому что эти ублюдки не ходят поодиночке. Но нет. Тебе нужно было вышибить мозги мистеру Америке. Ты уже видел Си-эн-эн? Они снимают о парне передачу «Это твоя жизнь». Они уже готовы объявить войну полудюжине стран, приводят военную технику и авиацию в боевую готовность, мобилизуют вооруженные силы. Подожди, скоро в небе появятся бомбардировщики. Можно говорить о янки что угодно, но если с кем-то из их соотечественников плохо обойдутся, они не остановятся, пока кто-нибудь не заплачет. Законники перетряхнут весь Лондон, схватят за задницу каждого трусливого стукача. Помолись, чтобы мои ребята до вечера нашли этих германцев и хорошенько о них позаботились, уничтожили их тела. Потому что если они разыщут Клауса вперед нас и он сдаст им твое имя, тебе крышка. Ты получаешь пожизненное плюс еще двадцатку сверху и будешь мотать недетский срок за решеткой. Они обязательно захотят привлечь тебя к суду и в Америке, да еще и по телевизору все покажут. Так что, чертов урод, лучше тебе опуститься на колени и молиться. Тебя, наверное, беспокоит манера, в которой я с тобой говорю? У тебя с этим проблемы? Может быть, ты тоже считаешь, что я всего лишь цепной пес, у которого дерьмо вместо мозгов? Может, ты думаешь, что можешь откопать пистолет, приехать сюда и, подкравшись сзади, всадить мне пулю в затылок, как Джимми гребаному Прайсу? Тогда лучше тебе не промахиваться, гаденыш, потому что иначе я возьму эту чертову пушку и боком засуну ее тебе в задницу. Считаешь меня козлом? Да? Думаешь, я козел? Да? Нет? Нет. Что ж, я рад, что ты так ответил, потому что иногда ты смотришь на людей так, будто и вправду считаешь, что все мы призваны только развлекать твою важную гребаную персону. Я назначаю тебе испытательный срок, ясно? Спрашиваю, ясно? Только попробуй облажаться до завтрашнего вечера, и обещаю, ты будешь умолять меня о смерти. Но нет, я тебя убивать не стану, я просто тебя покалечу: сначала сломаю тебе руки, потом ноги, потом переломлю твой вонючий хребет. Я усажу тебя в инвалидную коляску. Клянусь, им придется поить и кормить тебя с ложечки. Развяжешь войну с этими отморозками с грузом таблеток, и я похороню тебя живьем. Клянусь, вырою яму и тебя в ней закопаю. Сегодня вечером один парень из Стокуэлла привезет несколько револьверов «смит-вессон», какими пользуются фараоны, а также несколько бронежилетов и куртки. Рано утром пошлешь за ними Кларки – у него все же есть мозги. Думаешь, твой дружок достанет фуражки и рации? Скажи ему, чтобы тоже не выделывался. Да, Морти, у меня есть товар, пять неразбавленных килограммов, за него уже уплачено. Вечером отвезешь его Сонни Кингу, он отстегнет тебе шестьдесят «штук». Подождешь и заберешь их. Да, это дешево, но нам на расходы нужны наличные. Когда дело дойдет до розничной продажи, он получит из него целых восемь кило. Теперь послушай ты. Завтра я буду в Финсбери-парке с Микки и еще парочкой молодчиков – на случай, если кто-то вдруг решит нас кинуть, – но если ты захочешь что-то мне сообщить, скажешь это здесь мистеру Мортимеру, а он передаст твои слова мне. Потому что сам я разговаривать с тобой не желаю и, по правде говоря, даже видеть тебя не хочу. А теперь вали с глаз моих долой. Морти, убери отсюда этого идиота, пока я не передумал. Ты меня слышал? Я сказал, вали отсюда на хер! Убирайся вон. Пошел!

Вторник
Это налет

Джин забирается на заднее сиденье арендованной мною машины. Я уже готов получить оплеуху. Даже не хочу встречаться с ним глазами. Чувствую его присутствие, свежий запах сигарет и вчерашний перегар от виски. Я нахожусь на одном конце короткой улицы, а Морти – на другой, следит, чтобы не появились полицейские. У нас телефоны, коротковолновые рации и пара сканеров, настроенных на полицейскую частоту. Проезжая мимо ворот, мы заметили припаркованные напротив «гелендваген» и кабриолет.
– Здорово, сынок, – по-утреннему бодро говорит он и игриво хлопает меня по бедру. – Что с твоей рукой, сынок?
– Не спрашивай, Джин, – не оборачиваясь, бурчу я.
Думаю, мне приходится работать с бандой шизофреников. Я уже взял за правило постоянно носить с собой липовый паспорт и деньги.
– Дай-ка на секундочку свой телефон, сынок. О, только посмотри, у тебя тут целая коллекция, прямо командный пункт какой-то!
Я протягиваю ему один из мобильников, наваленных на заднем сиденье. Он вынимает из кармана листок бумаги.
– Не умею я с этим обращаться. Набери лучше сам. Это номер Джея Ди. Я ввожу цифры, жму кнопку посыла вызова и возвращаю телефон Джину.
– Доброе утро, сэр, – обращается он к Джею Ди. – Тут ребятки подсуетились для вас. Сегодня у нас встреча. Думаю, все справедливо… Не по телефону. Перезвоню позднее.
Было решено, что Джин не будет выманивать караульных из мастерской. Это слишком очевидно. Вместо этого он раззадорит их теорией о том, что у нас появился покупатель на их товар. Ворваться внутрь, размахивая автоматами, и захватить груз было бы относительно просто, но может вызвать кучу осложнений. Возможно, даже развяжет войну между группировками. Они должны думать, что получат комиссионные.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42