Она не сомневалась в серьезности такого предупреждения. Он попал в немилость, его серьезно подозревают. Его отзовут, а что будет потом — Елена знала слишком хорошо. Свердлова допросят и отдадут под суд.Спокойно и рассудочно, не допуская, чтобы сантименты вмешивались в ход мыслей, она оценивала ситуацию. Он пошел против партии и народа. В противном случае он не вызвал бы подозрений. Елена не допускала, что могла быть ошибка. Государство всегда право. Если Федору больше не доверяют, значит, ему нельзя доверять. И она не обязана оказывать ему поддержку. Такой поступок означал бы, что она одобряет измену. Тогда и она попадет под подозрение, у нее могут отнять работу, она превратится в изгоя общества, если ее вообще не арестуют и не станут допрашивать вместе с мужем. Это не был страх; защищая свои идеалы, она пошла бы в тюрьму и на смерть. Свердлов перешел на сторону врага. Поэтому можно вполне открыто отмежеваться от него. На столе в гостиной стояла фотография. Та же самая, что и в доме Томарова. На ней они были сняты в день свадьбы. Елена взяла ее, вынула из рамки и разорвала. На следующее утро Григорий Томаров явился в кабинет генерал-майора Ивановского в штаб-квартире КГБ на площади Дзержинского. Дело Федора Свердлова шло своим ходом, и можно было предпринять следующий шаг. С семьей затруднений не будет: его жена подала заявление о немедленном разводе. * * * — Я знаю Ричарда Патерсона, — сказал Свердлов. Он закурил сигарету и вложил ей в губы. — Почему ты остановилась на нем? Мне это трудно понять!— Я влюбилась в него. — Джуди откинулась на спинку кресла и затянулась. Она чувствовала себя усталой, но удивительно спокойной. Но она обманывала себя. Русский правильно уловил, что ей очень хочется швырнуть сигарету подальше и залиться слезами. Если она заплачет, это будет хорошим признаком. Слезы лечат — это говорят часто в утешение, и так же часто это далеко от истины. Но для нее слезы были бы благом. Он протянул руку и взял ее ладонь в свою.— Расскажи мне, что произошло. Чем же он тебя так обидел, если ты даже обратила внимание на меня?— Я встретила его месяцев восемь или девять назад. После смерти Пэта он был единственным мужчиной, с которым у меня было что-то серьезное. — Она очень коротко рассказала Свердлову, что была замужем, потеряла мужа, который погиб в автомобильной катастрофе. Это, по всей видимости, не интересовало его, и она не стала продолжать. — Мне хотелось отдаться работе и пережить его смерть. Я держала всех на расстоянии и чувствовала себя прекрасно. Потом кто-то из друзей пригласил меня с Нэнси Нильсон — это дочь моего босса — приехать на уик-энд в Вашингтон, и я встретила Ричарда Патерсона. Он позвонил мне в Нью-Йорке и пригласил на ленч.— И сколько же ушло у него времени на то, чтобы уговорить тебя переспать с ним? — спросил Свердлов. — Он посылал цветы, говорил, что любит?— Да. — Ответ Джуди прозвучал неуверенно. — Именно так. Ленчи, ужины, телефонные звонки. Наконец он сказал, что ведет с женой переговоры о разводе, и я позволила ему прийти ко мне на квартиру. Я ему верила, Федор. Жены не было здесь, все знали, что она отказалась поехать с ним.— Тогда вы стали любовниками. Ну, и хорошим он был любовником, тебе нравилось?— Об этом я не хочу говорить. — Она отняла руку. — Ты рассуждаешь об этом просто отвратительно. Будто я приобрела новую машину. Это было вовсе не так. Говорю тебе, я влюбилась в него.— Понимаю, — произнес Свердлов. — Прости. Тогда вы расстались?— Просто случайность, — сказала она. — Самая обыкновенная случайность. Я была в ресторане с приятелем, который знаком с ним, просто знаком, даже не очень близко. Этот мой знакомый и его жена ничего не знали о наших отношениях, и вот приятель говорит, что в Вашингтоне встретил его жену, которая приехала к нему несколько месяцев тому назад. А он мне ни слова не сказал. Но все закончилось, когда я узнала, что она беременна. — Свердлов молчал. Когда она заплакала, он не пошевелился, продолжая курить в темноте. Внизу море набегало на берег и, откатываясь назад, прихватывало с собой камни и песок. Ночь была ясная, чудная. — Я так гадко чувствовала себя, — сказала Джуди. — Он врал мне и врал, а я думала, что он настроен серьезно, что после его развода мы... хотя, в общем-то он никогда не говорил об этом прямо, но оставлял надежду! Ты можешь это понять?— Еще бы, — ответил русский. — Значит, любя тебя, он помирился с женой и спал с ней в то же время, что и с тобой? И ты не можешь простить ему, что он тебя дурачил.— Более того! — с негодованием промолвила Джуди. — Я ему верила! Ни за что не допустила бы этот роман, если бы знала, что жена приедет к нему. Если бы он сказал мне правду, я бы тут же все прекратила.— Потому-то и не сказал, что знал, как ты поступишь.Он был в прекрасном положении: очаровательная любовница в Нью-Йорке и жена в Вашингтоне. А тебя по-настоящему обижает именно то, что он занимался любовью с женой и подарил ей ребенка, да? Ведь именно от этого больно?— Больно от всего, — сказала она. — Можешь понимать как хочешь. Пусть будет гадко, низко, если тебе это нравится, но я так это и вижу! Особенно себя! Мне так жалко эту женщину, она думает, что он с ней искренен. Она ждет его в Вашингтоне, беременная, а он два раза в неделю прилетает в Нью-Йорк и остается со мной! Я ведь хорошо разбираюсь в характерах, да?— Нет, по-моему, совсем плохо, — заметил он. — Он человек честолюбивый. Очень правильный, очень интересующийся собственной персоной. Ты, наверное, скажешь, что он хорош собой, если тебе нравятся лица такого типа. А они тебе нравятся, чего там говорить. Мне лично кажется, что он скучный. — Свердлов вытянулся в кресле. Внизу, водя фонариком вокруг бунгало, брел, утопая в песке, ночной сторож. — Страшно скучный, — продолжал он. — Я бы больше подошел тебе. Я же умею тебя рассмешить, а много ли ты смеялась с ним?— Нет, — ответила Джуди, — по-моему, не смеялась. Все было совсем не так. Все было слишком серьезно, слишком значительно. Я не из тех женщин, которые легко воспринимают такие вещи. Поэтому ты бы тоже не подошел. А теперь я хочу в свое бунгало.— Сначала допей. — Рука Свердлова лежала на ее руке. — Легче заснешь. А то ляжешь в постель и начнешь плакать. Красный нос не украсит даже тебя — ну, вот видишь, и улыбнулась. Значит, может быть, это не так уж и серьезно, эта твоя великая любовь к полковнику.— Ты хорошо его знаешь? — спросила она. — Он никогда не упоминал твоего имени.— Естественно. — Свердлов в темноте криво улыбнулся. — Я знаком с ним в той мере, чтобы при встрече перекинуться парой ничего не значащих светских фраз. Но он избегает дружбы с нашими людьми. Боится за свою карьеру. Точно так же, как боится развестись с женой. Неужели ты не понимала, что это для него важнее всего?— Нет, — ответила она. — Скорее всего не понимала.— Потому что ты сентиментальна. Ты веришь в невиновных рабов и тамариндовые семена. Ты ничего не понимаешь в людях.— Что еще? — Большим пальцем он массировал ей запястье, она слишком устала и слишком расстроилась, чтобы остановить его. — Что еще у меня не так?— Я не сказал, что не так, — пояснил Свердлов. — Для женщины это очень даже мило. У меня есть дома жена. Она знает все и обо всем может судить. Она знает наверняка, что правильно и что неправильно. Она проводит черту — вот так. — Он показал, прочертив кончиком горящей сигареты в темноте. — На этой стороне Советский Союз и партия. Они правильные. По другую сторону капиталистический мир. Неправильный.— Ты ни разу не сказал, что женат. — Как ни старалась Джуди, ее голос предательски задрожал. Она высвободила руку из-под его ласкающего пальца.— Вот почему я тебе и говорю об этом, — объяснил он. — Чтобы ты потом не сказала: «Ты женат, но ты скрыл это от меня».— Никакого «потом» не будет. — Джуди хотела встать.Свердлов с места не сдвинулся, чтобы помешать ей.— Возможно, не сейчас, — сказал он. — Через три дня мне нужно возвращаться. Сегодня мне хотелось бы немного поговорить о себе, если не возражаешь. Пожалуйста, не вставай.— Три дня — а я думала, почти через неделю.— Я приехал раньше тебя. — Он нагнулся и достал бутылку виски. Чуточку плеснул ей в стакан. — Для меня, не для тебя.Джуди села:— Ты знаешь, ночной сторож видел нас здесь. Наверное, он доложит.— Несомненно. — Свердлов снова улыбнулся. — Я уверен, что за нами следили все время. Когда ты вернешься, тебе будут задавать вопросы насчет меня.— Кто будет задавать вопросы? — с удивлением повернулась она. Его рука опять потянулась и дотронулась до ее ладони.— Ваша разведка. ЦРУ. Что ты им скажешь?— Попрошу не лезть не в свои дела. Отпусти мою руку. Я тебе не верю, Федор. Ты же сказал, что хочешь поговорить.— Ты можешь мне верить, — сказал он. — Дай мне подержаться за твою руку. Я боюсь темноты.— Ты не боишься ни черта ни дьявола, — сдалась Джуди.— Это неправда. — Он говорил совершенно серьезно, от насмешки не осталось и следа. Он был человеком, у которого настроение менялось молниеносно. — Нет никого, кто бы не боялся чего-нибудь. Ты приехала сюда, спасаясь от любовного романа. Я приехал потому, что мне не от чего бежать. Ты можешь это понять?— Нет. — Она покачала головой. — Что это значит?— Я сделал хорошую карьеру, — ответил Свердлов. — Многообещающую. Моя жена — знаменитый специалист, она красивая молодая женщина. Я из великой страны и принадлежу к великому социалистическому движению, которое, придет день, будет воспринято всем миром.— Упаси нас бог, — вставила она.— Не спасет. Бог не существует. Не прерывай меня, я играю в капитализм и подсчитываю свои активы. У меня завидное здоровье, и я могу иметь девочек, когда только захочу. Кроме тебя. Но мне не нужны девочки, мне не хочется видеть жену, и у меня больше не осталось веры в мировую социалистическую революцию. Что мне делать?Какое-то время она не знала, что ответить. Луна вышла из-за облаков, и они могли отчетливо видеть друг друга. Его лицо казалось жестким и напряженным, рот еще более перекосился. Ни с того ни с сего Джуди зазнобило. Она осознала, что в такую тропическую ночь причиной озноба мог быть только страх, физический страх.— Что ты хочешь сказать мне? — прошептала она, словно ночной сторож все еще ходил поблизости.— Не знаю, — сказал Свердлов. — Я спрашиваю тебя. Что мне теперь делать?— Тебе нужен был отпуск. — Слова звучали беспомощно. — Возможно, ты переработал. Разве ты не чувствуешь себя по-другому сейчас?— Да. — Он снова закурил, а ей забыл предложить сигарету. Джуди начинали нравиться его крепкие сигареты. — Да, я чувствую себя не таким скованным. Я чувствую, что мог бы остаться здесь навечно, не делая ничего другого, кроме того, чтобы проводить время с тобой. Мне не хочется возвращаться. Мне не хочется по приезде найти письмо жены, в котором она сообщает, как прекрасно, что правительство Чехословакии решило предать суду по обвинению в измене всех государственных служащих, и какую ошибку мы совершили, не расстреляв Дубчека в самом начале...— Неужели она и в самом деле так думает? — с ужасом спросила Джуди.— Так она думает, — ответил Свердлов. — Так думал и я, но по иным причинам. Теперь я не принимаю и эти причины. Я лишился даже честолюбия.— А ты не можешь попросить, чтобы тебя вернули обратно в регулярную армию?Он искоса посмотрел на нее:— Это то, на что я меньше всего могу рассчитывать.— Я не в силах помочь тебе, — сказала она. — Прости. Я не знаю, что тебе ответить. Наверное, тебе придется как-то смириться. Возможно, для этого не потребуется много времени. Я тебе говорю, ты переработал. Тебе нужен антракт. Останься здесь до моего отъезда. Ты можешь?— Да. — Она почувствовала, как он успокаивается. Рука, которой он держал ее ладонь, ослабила хватку, шевельнулись пальцы, а большой снова принялся за свое чувственное упражнение. — Да, я могу остаться, если захочу! Мы можем уехать в один и тот же день... Думаю, мы могли бы еще раз отправиться в гавань, завтра, например. С удовольствием сплавал бы на какой-нибудь другой остров.— Это займет несколько дней. Самый близкий — Гренада. Туда на самолете — один час лету.— Два часа до Бразилии. Ты не хочешь поплавать перед сном?— Нет, сегодня не хочется. — Джуди встала, и они направились к выходу. Он открыл дверь, и она вышла из бунгало.— Какой же длинный вечер. И такой грустный для тебя, — сказала она.— Он был хорошим для нас обоих. — Свердлов протянул руку. Когда она взяла ее, он положил другую руку ей на плечо. — Одно удивило меня. Почему ты не предложила, чтобы я перешел на вашу сторону? Разве я не нужен Западу?— Возможно. — Джуди посмотрела на него. — Но это не для тебя. Я знаю.— Я тоже, — сказал он. Он провел рукой по ее плечу, по шее под волосами. — Я думаю, что ты нейтральный человек. Тебе не надо новообращенцев.— Нет. И я не хочу, чтобы обращали меня. Я верю в право выбора. Но ты не беспокойся. Я думаю, твое чувство разочарования пройдет, это же только настроение.Он заговорил тихим голосом:— Знаешь что? Ты забыла про полковника, правда?— Спокойной ночи, — произнесла Джуди. Она шагнула к своей двери, до нее оставалось не больше пяти футов.— Завтра пойдем и поищем твой тамаринд.— Что ты скажешь, если мы найдем его?— А что ты скажешь, если мы его не найдем? Глава 4 Миссис Стефенсон, жена посланника, пришла к выводу, что жена мистера Патерсона нравится ей несравненно больше, чем сам полковник. Не в правилах Маргарет Стефенсон отдавать предпочтение женщинам перед их мужьями, она много раз повторяла своему мужу, что посольские жены смертельно надоели ей. «Они такие вульгарные в наше время».Эти слова она тоже повторяла на каждом шагу, делая ударение на прилагательном. «Все на одно лицо, и не с кем поговорить». Такое отношение коробило Фергуса Стефенсона. Фанатично преданный всем, кто принадлежал к кругу его сотрудников, он проявлял крайнюю щепетильность в общении даже с каким-нибудь простым клерком. Он никогда не кичился своим вызывающим благоговение рангом или в равной степени вызывающим благоговение опытом, чтобы ткнуть кого-нибудь носом в совершенный промах. Он был образцовым во всех отношениях, что было слишком хорошо известно его жене. Сотрудники говорили о нем с примесью восхищения, но это очень раздражало ее. Еще бы, они ведь не жили с ним! Они видели импозантный фасад, а она существовала вместе с обитателем вылизанного добела склепа и могла клятвенно засвидетельствовать, что это труп. В тот вечер, когда они одевались к ужину, она сообщала ему из ванной о своих впечатлениях.— Это очень приятная девочка, — повторила она. — Оказывается, когда я была на Цейлоне, ее старший брат вывозил меня на прогулки. Очень милый и недурен собой. С ужасно смешными пушистыми усами.Фергус Стефенсон подошел к открытой двери ванной:— Рад, что она тебе понравилась. Это поможет Патерсону.Жена повернулась к нему. Она стояла перед зеркалом с губной помадой в руке.— Черта с два, — фыркнула она. — Ничего ему не поможет, пока он не бросит малютку, к которой ездит в Нью-Йорк! О Фергус, прекрати прикидываться, будто ты не знаешь — его уже проверял эта ищейка Лодер.— Кто тебе сказал об этом? — Он отошел в сторону, чтобы она его не видела. Так он чувствовал себя увереннее.— Не имеет значения. Сказали. Она ждет ребенка и очень переживает. Только одевается совершенно нелепо. Это моя единственная претензия к ней.— Боже, — заметил Стефенсон. — Да она, по-видимому, исключительная особа.Он зачесывал волосы назад, но в зеркало не смотрел. Кто мог сказать жене про расследование в отношении Патерсона? Он зачесывал волосы, пока не стало саднить голову. Кто же на этот раз?Этого вопроса ему бы вообще не следовало задавать. Они женаты двадцать лет, у них трое детей, девятнадцатилетняя дочь и двое мальчиков-школьников в Англии. Давным-давно, после рождения последнего ребенка, он взял себе за правило не задавать подобных вопросов. У него не было полной уверенности относительно их младшего ребенка. Иногда ему казалось, что в сыне есть какие-то его черты, но иногда мальчик казался совершенно чужим. Жена умела вести себя на людях. У него имелись основания быть ей за это благодарным: на первых порах его карьера расстроилась бы, если бы жена не вела себя достойно. За последнее время отношение к такого рода ситуациям в корне изменилось. Форин-офису пришлось пересмотреть жесткие правила касательно разводов и повторных браков, иначе слишком мало дипломатов удержались бы на своих постах.Он искренне пробовал угодить Маргарет. Предлагая ей руку и сердце, он верил в то, что она дает ему альтернативу в его половых привязанностях. Он дошел тогда почти до безумства — из-за той истории в Кембридже. Его любовник обладал всеми достоинствами, перед которыми преклонялся Фергус: блестящими способностями, физической привлекательностью, общительностью и безукоризненным воспитанием. Фергус Стефенсон влюбился в него и дал соблазнить себя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28