Нужно было тщательней подбирать людей.
– Любая работа не обходится без ошибок, – съязвил я. – Особенно такая рискованная…
– А потом вы вычислили Анну. – Оксана не обращала внимания на мои слова. – Мне пришлось убрать ее.
– Как потом пришлось убрать Толмачевского и вообще ни в чем не повинного швейцара!
– Так уж и не повинного! Этот негодяй все же видел меня! И мог опознать. В любом случае – его жизнь уже ничего не стоила.
– Впрочем, как не стоила и любая другая жизнь. По сравнению с твоей, Оксана.
– Я всегда знала, ради чего живу, Ник. Отлично знала. А это не так уж мало, поверь. С твоей точки зрения – это дурная жизнь. Но разве не дурна жизнь людей, которые не знают, ради чего живут?!
– Жизнь так называемой толпы?
– Да! Именно! – Она вызывающе тряхнула пышными волосами, которые на самом деле оказались лишь роскошным париком. Фальшивкой, как и вся ее жизнь. – Проходит день за днем. Они двигаются, жуют, спят, даже что-то делают. Ради чего, Ник? Ответь?
– Я постараюсь. Мой дядя писал книги. Он не стал Тургеневым или Толстым, но он работал ради того, чтобы его мечты и мысли поняли. И, если его понял хотя бы один человек, это уже немало. Стас был прекрасным танцором. И, видимо, он мечтал о любви. Анна была красивой женщиной, мечтала о мирной, уютной жизни вместе со своим любимым, которому она бы подарила детей. Толмачевский… Возможно, его жизнь стоит дешевле. Хотя… Нет, Оксана. Этот человек, если бы не ты, мог честно зарабатывать деньги, любить Анну. Мог создать с ней свой дом, он ведь ее любил, хотя и предпочитал красивые вещи умным книжкам. И ты не имела права отнимать у него жизнь! Варфоломеев… Я его плохо знал. Но, судя по всему, он вообще ни в чем не виноват. И тоже имел право на жизнь. Удачную – неудачную. Осмысленную или менее осмысленную. Не нам с тобой решать.
Эти люди жили по-разному, у каждого из них была своя судьба! Так и должно быть! Пойми, мы все должны быть разными! И ты не имела права распоряжаться чужими жизнями. Не имела, черт побери! Не ты создала их судьбы в этой жизни. И не тебе было ими распоряжаться! А Вася… Сколько зла ты принесла этой девочке, которую я любил и которую люблю!..
– И от которой ты мгновенно отказался этой же ночью. Так легко – взял и отказался. Только потому, что решил: она преступница! Скажи, умный, честный, славный парень Ник! Разве любовь зависит от поступков? Разве поддается критериям правды и лжи? Совести и бессовестности. Ведь любовь вне этого!
– Ты никогда не любила, Оксана, и не тебе об этом судить.
– Возможно. Но любовь – это не обязательно отношения между женщиной и мужчиной. Я выбрала другую любовь. И я горжусь тем, что ни разу не отступилась от нее, что рисковала, что пожертвовала ради нее всем! Своим благополучием, своим покоем, своей совестью! Ты же, Ник, ради любви не жертвовал ничем! Ты отступался при малейшей опасности или малейшем подозрении. Ты – ребенок, Ник. «Плохо» означает для тебя только «плохо». А «хорошо» – только «хорошо». А этих крайностей в жизни вообще не существует! Их выдумали литераторы, Ник!
– Ты хотела уничтожить мою любимую девушку, Оксана! И этому нет оправдания! И такая крайность, как «плохо», – есть!
– А если бы я убила ее из ревности? Было бы этому оправдание? Молчишь! Ага, Ник! Вот видишь, как все получается! Ты лишь сегодня узнал обо мне правду. А если бы ты ее не узнал и Вася погибла из-за моей ревности, ты бы по-другому смотрел на эту смерть! Я уверена, ты бы меня даже пожалел! У тебя одни понятия в жизни, а у меня – совершенно другие. Я убивала ради своей правды! И не тебе меня судить! Только не тебе, Ник!
– Ты убивала всех, кто мешал тебе, осуществлению твоих бредовых идей! Зачем ты в последний раз воспользовалась Лядовым! Почему, ответь!
Я уже не говорил, я – орал. И, если бы в эту минуту раздался выстрел, я б не испугался и принял смерть как должное. Мой мир настолько перевернулся, что смерть для меня в эти мгновения становилась всего лишь фарсом, карнавалом, клоунадой – короче, игрой.
А Оксана неожиданно заговорила тихо, почти шепотом, и наш дуэт стал весьма оригинален: громкий крик и мягкий шепот, отчаяние и спокойствие, зов разума и эхо безумия.
– Вася неожиданно позвонила мне вчера. Она спросила тебя. И, узнав, что тебя нет, рассказала, что ее выпустили за отсутствием улик. Выпустили до суда. Она сказала, что может опознать убийцу и что скрывала имя преступника по личным мотивам. Но тут же добавила, что все преступления совершила женщина, очень похожая на Анну. Стоит ей надеть парик, изменить цвет глаз и нарисовать родинку – как это будет абсолютная копия Анны!
– Милая Оксана! Ты – прекрасный психотерапевт. Прекрасный драматург! Прекрасный знаток человеческих душ! И ты не могла понять, что это всего лишь уловка! Удочка, на которую ты так глупо попадешься…
– И да, и нет, Ник. Я уже решила уехать – мне нужна была только изумрудная чаша. И еще необходимо было уничтожить завещания, хранящиеся в сейфе у Толмачевского. Поэтому я проникла в клуб, где и слышала весь ваш разговор со швейцаром. Убив его, я попросила Лядова убрать Василису. Очень попросила. Попросила так, как может просить любящая женщина. Лядов не был профессиональным преступником, но он любил профессионала и понимал, что мертвая девушка в любом случае безопасней живой. И, если я попрошу убежища за границей, меня легче будет оправдать, если Вася мертва. Вася, которую во всем обвинил Вова Лядов. Он пошел на это. Ради меня…
Я изумлялся ее логике, ее цинизму, ее кощунственной психологии. Эта женщина всю жизнь проработала психиатром. Всю жизнь лечила ненормальных людей. И только себе ничем не могла помочь. Абсолютно ничем! Впрочем, она и не нуждалась в помощи. Ей нравилось быть именно такой Оксаной. И, в конце концов, существуют ли признаки сумасшествия? И не сумасшедший ли я? Милый парень-рубаха Ник, мечущийся, как слепой котенок, по жизни, которая ему бесплатно даровала все. Он же не захотел этими дарами воспользоваться. Так не сумасшедший ли он, то есть я?!
Оксана задумчиво, серьезно и совсем не по-сумасшедшему разглядывала меня, словно пытаясь прочесть мои мысли, проникнуть в мою душу, в мои сомнения.
– Не сумасшедшей бывает только толпа, Ник. А человек… Человек не может быть нормальным. Я это тебе заявляю как опытный врач. Показатель любой личности – это отклонение от нормы. И больше ничего, Ник…
Мы стояли друг против друга. Люди, прожившие много дней и ночей вместе. Люди, прекрасно знающие друг друга – абсолютно не знающие. Красивая женщина с огромными глазами и роскошными волосами, укравшая чужой облик и ставшая настоящей ведьмой. И обаятельный парень с открытой улыбкой и жгуче-черным взглядом, просто романтик. Два человека, два актера, по-разному сыгравшие свои роли в жизни. И сыгравшие их неплохо, почти талантливо. Она в любую минуту могла убить меня. И я в любую минуту готов был принять эту смерть. Но, Боже, как плохо я знал женщин!
Протянутая рука с револьвером. Умный, трезвый взгляд. Я не переставал восхищаться способностью жены так меняться, так резко перевоплощаться. Неужели никто на свете не способен понять женщин? Даже сам дьявол?..
Она протянула тонкую, изящную руку, в которой лежал пистолет, и мягко, как и раньше, расслабляющее-успокоительно сказала:
– Бери его, Ник, и делай со мной что хочешь. Ты знаешь всю правду. И делай с этой правдой что хочешь.
Нет, сам дьявол наверняка бы поразился, решив, что его философия, его неземная судьба – все летит ко всем чертям собачьим!
Я молча взял револьвер из тонких, изящных рук Оксаны. Может, сам дьявол и не способен понять женщин, но в той же мере он не способен понять и мужчин.
– Уходи, Оксана. Уходи. Только в одном ты абсолютно права: не мне тебя судить. Ты можешь уйти. Я не уверен, что ты способна начать жизнь сначала, искупив все свои преступления. Но я – мужчина, ты – женщина, с которой я долго прожил под одной крышей. Поэтому уходи, Оксана.
– Меня вычислили, Ник, – усмехнулась она. – Вычислили! И я догадывалась об этом. Звонок твоей девушки был уловкой. Но я не хотела с этим смириться. Я решила довести игру до конца. И довела. Даже не получив в руки своей заветной мечты, своей изумрудной чаши с мерцающими звездами, я не стану жалеть – я отыграла свою жизнь так, как хотела. Разве многие на это способны? Я сделала все, что хотела в этой жизни, достигла всего, о чем мечтала!
– Кроме одного, Оксана. – Я кивнул на револьвер, крепко сжатый в моих руках. – Ты так и не убила меня.
– Ты очень любишь жизнь, Ник, ненавидя ее и проклиная. Но ты – из самой жизни, поэтому жизнь на твоей стороне. Это сильнее меня!
– Уходи, Оксана. Пока не поздно – уходи…
Мы молчали, глядя друг другу в глаза, и в наших глазах уже не было откровенной ненависти. Это было молчание смирившихся врагов. Его нарушили громкие, уверенные шаги. Я резко обернулся – в дверях стоял отутюженный, гладковыбритый Порфирий и, ехидно улыбаясь, внимательно разглядывал нас.
– Все случилось, как я и предполагал! Не зря, Ник, мы утаили от тебя наши планы. Я знал, что ты слишком джентльмен. И слишком романтик. И способен отпустить женщину, с которой прожил под одной крышей, даже если она преступница.
Оксана не удивилась появлению сыщика. Она усмехнулась, по-прежнему вглядываясь в мое растерянное лицо.
– И это я тоже предполагала, Ник. Но игра стоит свеч только тогда, когда доведена до конца, пусть и печального конца. Иначе вообще нет смысла играть. Я не получила изумрудной чаши. Цвета густой, сочной травы, в которой кувыркаются ночные алмазные звезды. Но все равно она была в моих руках. Я держала ее, прикасалась к ней, и это немало. Ты действительно джентльмен, Ник. Я думаю, тебя даже будут мучить угрызения совести без должных причин. Но успокаивай себя тем, что я тебя никогда не любила и получила от жизни все, чего желала и, увы, чего заслужила. Меня тоже не мучает совесть. Я не из толпы, Ник…
Я вглядывался в это красивое, утонченное лицо. В эти пышные черные волосы, в эти угольные глаза, в которых горел сумасшедший огонь. Это был облик чужой женщины, незнакомой мне и безумной. Я жил с ней под одной крышей. У той, другой – умной и спокойной, – был ясный, светлый взгляд и мягкая, успокаивающая улыбка. Такой я и запомню свою жену. А это – всего лишь персонаж из какой-то пьесы, в которой я поневоле принял участие.
Вглядываясь в это незнакомое, безумное лицо, я думал, что люблю совсем другую женщину, с необыкновенным именем-Василиса. И еще я думал: а будет ли она лучше, если сам дьявол не способен разгадать женщин…
И неожиданно, совсем не кстати я вдруг приблизился к Оксане и со всем пылом поцеловал ее в губы. Это был поцелуй моего затянувшегося детства. Поцелуй из прошлого, поцелуй, предназначенный другой. Сам дьявол не способен понять и мужчин…
…Я шел по промокшему городу, прорываясь сквозь нервный, бушующий ветер. Капли дождя стекали по моему лицу и напоминали детские слезы. Но я не плакал. Мне не хотелось ни о чем думать. Моя судьба все додумала за меня. Я – никто в этом сумасшедшем мире, хотя мог быть всем.
Я не помню, как очутился в этом месте. Скорее, не моя умная голова, а ноги привели меня сюда. Я искренне удивился – это было до боли знакомое место, которое я проклинал теперь всеми словами. Ночной клуб «КОСА». Я, конечно, не мечтал побыстрее смыться в мир иной. Не мое это дело. Кто-то, и не спросив меня, рано или поздно решит, когда уходить. И все-таки здание клуба поразило мое воображение. За короткое время оно изменилось до неузнаваемости! К открытым настежь ярко-красным воротам вела асфальтированная дорожка. Вдоль нее – яркие прожектора. Не хватало только салюта в честь моего возвращения. Впрочем, как я понял, не ради меня это было устроено – на прежней массивной двери висела вывеска:
КТО ЛЮБИТ ЖИЗНЬ. КТО ВЕРИТ В НЕЕ. И КТО ПРОСТО ЖИВЕТ.
Не скажу, что сегодня этот бодрый плакат соответствовал моему настроению, но я все же решил зайти в это жизнелюбивое местечко и уверенно отворил двери. Меня вежливо встретили. И я поглядел на свою физиономию в зеркало – мой внешний вид оставлял желать лучшего. Мокрый, помятый, небритый. И вдруг глаза! В них пылал огонь. В них сияла жизнь. Я улыбнулся своему отражению, и у меня здорово получилась моя широкая альпачиновская улыбка. Оказывается, я еще жил.
Я зашел в огромный зал и моментально зажмурился от яркого света. Здесь, похоже, действительно собрались любители хорошо пожить. Зал полностью преобразился. Ни тебе могильных свечек над столиками, ни похоронных розовых цветочков в вазонах, ни малинового бархата на полу. Сегодня здесь все сверкало, танцевало и пело. Но все же в этой непривычной для меня обстановке я сумел отыскать тех, кого хотел сегодня увидеть. Они, единственные, были неизменны.
– Привет, Вано. – Я крепко пожал его мускулистую руку, с удовольствием разглядывая знакомую нейлоновую рубашку в крупных красных розах.
– Привет, Ник!
– Привет, Вася. – Я с нежностью поцеловал ее стриженую пепельную головку.
– Привет, Ник!
Не знаю, были ли мы типичными представителями безумно влюбленных в жизнь. Мы просто радовались друг другу и не скрывали этого.
– И за что мы теперь выпьем, друзья? – Я поднял наполненный доверху бокал. – Надеюсь, это не «Реквием ночи»?
– Нет, Ник, – покачал головой Вано. – Это, скорее, «Гимн утра». Но, скажу честно, это не менее подозрительно. Слишком уж большая жажда жить, которая может стать настолько же опасной, как и жажда умереть.
– В любом случае, от жажды я не хочу умирать. – И я залпом выпил шипучее, отдаленно напоминающее шампанское вино.
Вася, не отрывая от меня влюбленного взгляда, загадочно улыбалась.
– И что ты теперь будешь делать, Ник?
– Пожалуй, я твердо знаю только то, чего делать не буду. Я не буду артистом: любая игра не приводит к хорошему, если играть до конца. А если не до конца, то вообще нет смысла играть. Еще я, совершенно точно, не стану психотерапевтом.
– А еще чего ты решил не делать? – Вася лукаво улыбнулась.
– А еще решил никогда не жениться. Это тоже игра, и играть в нее не менее опасно.
– Не скажу, что это меня радует, – громко рассмеялась девушка, – но, надеюсь, это возрастное, с годами это пройдет.
– А все же, Вано, – переменил я тему, – Порфирий оказался не таким уж глупцом.
– Ты всегда судил о людях по первому впечатлению. В этом вы с Васькой схожи. Ты возненавидел Порфирия, а он делал все, чтобы раскрыть преступление и помочь Василисе. Ты боготворил Оксану…
– Не надо, Вано. – Вася перебила Вано. И положила свою ручку на его огромную лапу. – Об этом не надо…
– Почему же, Васенька? – Я развел руками. – Я, к примеру, все равно буду судить о людях по первому впечатлению. Вот мне, скажем, совсем не понравилась рожа нового управляющего.
– Ну, здесь, пожалуй, все чисто, Ник, – пробасил мой друг.
– Чистота всегда наводит на подозрения. Чистота возникает из грязи. В идеале ее просто не существует. И мы выпьем за чистоту!
– Что-то ты разогнался, – буркнул Вано. – Здесь даром не подают.
– Уже хороший признак! – воскликнул я. – Но ничего! Сегодня подаю я! Сегодня мой праздник!
– Ты вновь стал великим, Ник? Новая звезда, правда, чуток потрепанная! – рассмеялась Вася.
– Увы! – Я развел руками. – Но ты почти угадала. Не я звезда, но настал мой звездный час в виде бесценной изумрудной чаши. Мне это сокровище не по вкусу. Я не привык хранить в своем доме вещи, которые принесли людям зло. Лучше превратить их в деньги.
– А эти деньги, по-твоему, принесут много добра? – У Вано от любопытства зажглись глаза, и он потянулся ко мне через стол, навалясь на него своим мощным телом.
– Я не люблю игру, Вано. Я люблю правду. И, если ты свободен от Порфирия, от своей службы, присоединяйся ко мне. Мы станем величайшими сыщиками века. А добро рождается исключительно из нежелания зла.
– И мы это зло будем преследовать! – воскликнула Вася.
Я утвердительно кивнул.
– И, пожалуй, начать следует с этого клуба.
– Или все-таки с того, чтобы нам пожениться? – смущенно улыбнулась мне девушка.
– А это будет. Надеюсь, что будет… – Я подмигнул ей в ответ. И подумал, что жизнь не такая уж дурная штука, особенно, когда все дурное далеко позади. А будущее еще не наступило…
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
– Любая работа не обходится без ошибок, – съязвил я. – Особенно такая рискованная…
– А потом вы вычислили Анну. – Оксана не обращала внимания на мои слова. – Мне пришлось убрать ее.
– Как потом пришлось убрать Толмачевского и вообще ни в чем не повинного швейцара!
– Так уж и не повинного! Этот негодяй все же видел меня! И мог опознать. В любом случае – его жизнь уже ничего не стоила.
– Впрочем, как не стоила и любая другая жизнь. По сравнению с твоей, Оксана.
– Я всегда знала, ради чего живу, Ник. Отлично знала. А это не так уж мало, поверь. С твоей точки зрения – это дурная жизнь. Но разве не дурна жизнь людей, которые не знают, ради чего живут?!
– Жизнь так называемой толпы?
– Да! Именно! – Она вызывающе тряхнула пышными волосами, которые на самом деле оказались лишь роскошным париком. Фальшивкой, как и вся ее жизнь. – Проходит день за днем. Они двигаются, жуют, спят, даже что-то делают. Ради чего, Ник? Ответь?
– Я постараюсь. Мой дядя писал книги. Он не стал Тургеневым или Толстым, но он работал ради того, чтобы его мечты и мысли поняли. И, если его понял хотя бы один человек, это уже немало. Стас был прекрасным танцором. И, видимо, он мечтал о любви. Анна была красивой женщиной, мечтала о мирной, уютной жизни вместе со своим любимым, которому она бы подарила детей. Толмачевский… Возможно, его жизнь стоит дешевле. Хотя… Нет, Оксана. Этот человек, если бы не ты, мог честно зарабатывать деньги, любить Анну. Мог создать с ней свой дом, он ведь ее любил, хотя и предпочитал красивые вещи умным книжкам. И ты не имела права отнимать у него жизнь! Варфоломеев… Я его плохо знал. Но, судя по всему, он вообще ни в чем не виноват. И тоже имел право на жизнь. Удачную – неудачную. Осмысленную или менее осмысленную. Не нам с тобой решать.
Эти люди жили по-разному, у каждого из них была своя судьба! Так и должно быть! Пойми, мы все должны быть разными! И ты не имела права распоряжаться чужими жизнями. Не имела, черт побери! Не ты создала их судьбы в этой жизни. И не тебе было ими распоряжаться! А Вася… Сколько зла ты принесла этой девочке, которую я любил и которую люблю!..
– И от которой ты мгновенно отказался этой же ночью. Так легко – взял и отказался. Только потому, что решил: она преступница! Скажи, умный, честный, славный парень Ник! Разве любовь зависит от поступков? Разве поддается критериям правды и лжи? Совести и бессовестности. Ведь любовь вне этого!
– Ты никогда не любила, Оксана, и не тебе об этом судить.
– Возможно. Но любовь – это не обязательно отношения между женщиной и мужчиной. Я выбрала другую любовь. И я горжусь тем, что ни разу не отступилась от нее, что рисковала, что пожертвовала ради нее всем! Своим благополучием, своим покоем, своей совестью! Ты же, Ник, ради любви не жертвовал ничем! Ты отступался при малейшей опасности или малейшем подозрении. Ты – ребенок, Ник. «Плохо» означает для тебя только «плохо». А «хорошо» – только «хорошо». А этих крайностей в жизни вообще не существует! Их выдумали литераторы, Ник!
– Ты хотела уничтожить мою любимую девушку, Оксана! И этому нет оправдания! И такая крайность, как «плохо», – есть!
– А если бы я убила ее из ревности? Было бы этому оправдание? Молчишь! Ага, Ник! Вот видишь, как все получается! Ты лишь сегодня узнал обо мне правду. А если бы ты ее не узнал и Вася погибла из-за моей ревности, ты бы по-другому смотрел на эту смерть! Я уверена, ты бы меня даже пожалел! У тебя одни понятия в жизни, а у меня – совершенно другие. Я убивала ради своей правды! И не тебе меня судить! Только не тебе, Ник!
– Ты убивала всех, кто мешал тебе, осуществлению твоих бредовых идей! Зачем ты в последний раз воспользовалась Лядовым! Почему, ответь!
Я уже не говорил, я – орал. И, если бы в эту минуту раздался выстрел, я б не испугался и принял смерть как должное. Мой мир настолько перевернулся, что смерть для меня в эти мгновения становилась всего лишь фарсом, карнавалом, клоунадой – короче, игрой.
А Оксана неожиданно заговорила тихо, почти шепотом, и наш дуэт стал весьма оригинален: громкий крик и мягкий шепот, отчаяние и спокойствие, зов разума и эхо безумия.
– Вася неожиданно позвонила мне вчера. Она спросила тебя. И, узнав, что тебя нет, рассказала, что ее выпустили за отсутствием улик. Выпустили до суда. Она сказала, что может опознать убийцу и что скрывала имя преступника по личным мотивам. Но тут же добавила, что все преступления совершила женщина, очень похожая на Анну. Стоит ей надеть парик, изменить цвет глаз и нарисовать родинку – как это будет абсолютная копия Анны!
– Милая Оксана! Ты – прекрасный психотерапевт. Прекрасный драматург! Прекрасный знаток человеческих душ! И ты не могла понять, что это всего лишь уловка! Удочка, на которую ты так глупо попадешься…
– И да, и нет, Ник. Я уже решила уехать – мне нужна была только изумрудная чаша. И еще необходимо было уничтожить завещания, хранящиеся в сейфе у Толмачевского. Поэтому я проникла в клуб, где и слышала весь ваш разговор со швейцаром. Убив его, я попросила Лядова убрать Василису. Очень попросила. Попросила так, как может просить любящая женщина. Лядов не был профессиональным преступником, но он любил профессионала и понимал, что мертвая девушка в любом случае безопасней живой. И, если я попрошу убежища за границей, меня легче будет оправдать, если Вася мертва. Вася, которую во всем обвинил Вова Лядов. Он пошел на это. Ради меня…
Я изумлялся ее логике, ее цинизму, ее кощунственной психологии. Эта женщина всю жизнь проработала психиатром. Всю жизнь лечила ненормальных людей. И только себе ничем не могла помочь. Абсолютно ничем! Впрочем, она и не нуждалась в помощи. Ей нравилось быть именно такой Оксаной. И, в конце концов, существуют ли признаки сумасшествия? И не сумасшедший ли я? Милый парень-рубаха Ник, мечущийся, как слепой котенок, по жизни, которая ему бесплатно даровала все. Он же не захотел этими дарами воспользоваться. Так не сумасшедший ли он, то есть я?!
Оксана задумчиво, серьезно и совсем не по-сумасшедшему разглядывала меня, словно пытаясь прочесть мои мысли, проникнуть в мою душу, в мои сомнения.
– Не сумасшедшей бывает только толпа, Ник. А человек… Человек не может быть нормальным. Я это тебе заявляю как опытный врач. Показатель любой личности – это отклонение от нормы. И больше ничего, Ник…
Мы стояли друг против друга. Люди, прожившие много дней и ночей вместе. Люди, прекрасно знающие друг друга – абсолютно не знающие. Красивая женщина с огромными глазами и роскошными волосами, укравшая чужой облик и ставшая настоящей ведьмой. И обаятельный парень с открытой улыбкой и жгуче-черным взглядом, просто романтик. Два человека, два актера, по-разному сыгравшие свои роли в жизни. И сыгравшие их неплохо, почти талантливо. Она в любую минуту могла убить меня. И я в любую минуту готов был принять эту смерть. Но, Боже, как плохо я знал женщин!
Протянутая рука с револьвером. Умный, трезвый взгляд. Я не переставал восхищаться способностью жены так меняться, так резко перевоплощаться. Неужели никто на свете не способен понять женщин? Даже сам дьявол?..
Она протянула тонкую, изящную руку, в которой лежал пистолет, и мягко, как и раньше, расслабляющее-успокоительно сказала:
– Бери его, Ник, и делай со мной что хочешь. Ты знаешь всю правду. И делай с этой правдой что хочешь.
Нет, сам дьявол наверняка бы поразился, решив, что его философия, его неземная судьба – все летит ко всем чертям собачьим!
Я молча взял револьвер из тонких, изящных рук Оксаны. Может, сам дьявол и не способен понять женщин, но в той же мере он не способен понять и мужчин.
– Уходи, Оксана. Уходи. Только в одном ты абсолютно права: не мне тебя судить. Ты можешь уйти. Я не уверен, что ты способна начать жизнь сначала, искупив все свои преступления. Но я – мужчина, ты – женщина, с которой я долго прожил под одной крышей. Поэтому уходи, Оксана.
– Меня вычислили, Ник, – усмехнулась она. – Вычислили! И я догадывалась об этом. Звонок твоей девушки был уловкой. Но я не хотела с этим смириться. Я решила довести игру до конца. И довела. Даже не получив в руки своей заветной мечты, своей изумрудной чаши с мерцающими звездами, я не стану жалеть – я отыграла свою жизнь так, как хотела. Разве многие на это способны? Я сделала все, что хотела в этой жизни, достигла всего, о чем мечтала!
– Кроме одного, Оксана. – Я кивнул на револьвер, крепко сжатый в моих руках. – Ты так и не убила меня.
– Ты очень любишь жизнь, Ник, ненавидя ее и проклиная. Но ты – из самой жизни, поэтому жизнь на твоей стороне. Это сильнее меня!
– Уходи, Оксана. Пока не поздно – уходи…
Мы молчали, глядя друг другу в глаза, и в наших глазах уже не было откровенной ненависти. Это было молчание смирившихся врагов. Его нарушили громкие, уверенные шаги. Я резко обернулся – в дверях стоял отутюженный, гладковыбритый Порфирий и, ехидно улыбаясь, внимательно разглядывал нас.
– Все случилось, как я и предполагал! Не зря, Ник, мы утаили от тебя наши планы. Я знал, что ты слишком джентльмен. И слишком романтик. И способен отпустить женщину, с которой прожил под одной крышей, даже если она преступница.
Оксана не удивилась появлению сыщика. Она усмехнулась, по-прежнему вглядываясь в мое растерянное лицо.
– И это я тоже предполагала, Ник. Но игра стоит свеч только тогда, когда доведена до конца, пусть и печального конца. Иначе вообще нет смысла играть. Я не получила изумрудной чаши. Цвета густой, сочной травы, в которой кувыркаются ночные алмазные звезды. Но все равно она была в моих руках. Я держала ее, прикасалась к ней, и это немало. Ты действительно джентльмен, Ник. Я думаю, тебя даже будут мучить угрызения совести без должных причин. Но успокаивай себя тем, что я тебя никогда не любила и получила от жизни все, чего желала и, увы, чего заслужила. Меня тоже не мучает совесть. Я не из толпы, Ник…
Я вглядывался в это красивое, утонченное лицо. В эти пышные черные волосы, в эти угольные глаза, в которых горел сумасшедший огонь. Это был облик чужой женщины, незнакомой мне и безумной. Я жил с ней под одной крышей. У той, другой – умной и спокойной, – был ясный, светлый взгляд и мягкая, успокаивающая улыбка. Такой я и запомню свою жену. А это – всего лишь персонаж из какой-то пьесы, в которой я поневоле принял участие.
Вглядываясь в это незнакомое, безумное лицо, я думал, что люблю совсем другую женщину, с необыкновенным именем-Василиса. И еще я думал: а будет ли она лучше, если сам дьявол не способен разгадать женщин…
И неожиданно, совсем не кстати я вдруг приблизился к Оксане и со всем пылом поцеловал ее в губы. Это был поцелуй моего затянувшегося детства. Поцелуй из прошлого, поцелуй, предназначенный другой. Сам дьявол не способен понять и мужчин…
…Я шел по промокшему городу, прорываясь сквозь нервный, бушующий ветер. Капли дождя стекали по моему лицу и напоминали детские слезы. Но я не плакал. Мне не хотелось ни о чем думать. Моя судьба все додумала за меня. Я – никто в этом сумасшедшем мире, хотя мог быть всем.
Я не помню, как очутился в этом месте. Скорее, не моя умная голова, а ноги привели меня сюда. Я искренне удивился – это было до боли знакомое место, которое я проклинал теперь всеми словами. Ночной клуб «КОСА». Я, конечно, не мечтал побыстрее смыться в мир иной. Не мое это дело. Кто-то, и не спросив меня, рано или поздно решит, когда уходить. И все-таки здание клуба поразило мое воображение. За короткое время оно изменилось до неузнаваемости! К открытым настежь ярко-красным воротам вела асфальтированная дорожка. Вдоль нее – яркие прожектора. Не хватало только салюта в честь моего возвращения. Впрочем, как я понял, не ради меня это было устроено – на прежней массивной двери висела вывеска:
КТО ЛЮБИТ ЖИЗНЬ. КТО ВЕРИТ В НЕЕ. И КТО ПРОСТО ЖИВЕТ.
Не скажу, что сегодня этот бодрый плакат соответствовал моему настроению, но я все же решил зайти в это жизнелюбивое местечко и уверенно отворил двери. Меня вежливо встретили. И я поглядел на свою физиономию в зеркало – мой внешний вид оставлял желать лучшего. Мокрый, помятый, небритый. И вдруг глаза! В них пылал огонь. В них сияла жизнь. Я улыбнулся своему отражению, и у меня здорово получилась моя широкая альпачиновская улыбка. Оказывается, я еще жил.
Я зашел в огромный зал и моментально зажмурился от яркого света. Здесь, похоже, действительно собрались любители хорошо пожить. Зал полностью преобразился. Ни тебе могильных свечек над столиками, ни похоронных розовых цветочков в вазонах, ни малинового бархата на полу. Сегодня здесь все сверкало, танцевало и пело. Но все же в этой непривычной для меня обстановке я сумел отыскать тех, кого хотел сегодня увидеть. Они, единственные, были неизменны.
– Привет, Вано. – Я крепко пожал его мускулистую руку, с удовольствием разглядывая знакомую нейлоновую рубашку в крупных красных розах.
– Привет, Ник!
– Привет, Вася. – Я с нежностью поцеловал ее стриженую пепельную головку.
– Привет, Ник!
Не знаю, были ли мы типичными представителями безумно влюбленных в жизнь. Мы просто радовались друг другу и не скрывали этого.
– И за что мы теперь выпьем, друзья? – Я поднял наполненный доверху бокал. – Надеюсь, это не «Реквием ночи»?
– Нет, Ник, – покачал головой Вано. – Это, скорее, «Гимн утра». Но, скажу честно, это не менее подозрительно. Слишком уж большая жажда жить, которая может стать настолько же опасной, как и жажда умереть.
– В любом случае, от жажды я не хочу умирать. – И я залпом выпил шипучее, отдаленно напоминающее шампанское вино.
Вася, не отрывая от меня влюбленного взгляда, загадочно улыбалась.
– И что ты теперь будешь делать, Ник?
– Пожалуй, я твердо знаю только то, чего делать не буду. Я не буду артистом: любая игра не приводит к хорошему, если играть до конца. А если не до конца, то вообще нет смысла играть. Еще я, совершенно точно, не стану психотерапевтом.
– А еще чего ты решил не делать? – Вася лукаво улыбнулась.
– А еще решил никогда не жениться. Это тоже игра, и играть в нее не менее опасно.
– Не скажу, что это меня радует, – громко рассмеялась девушка, – но, надеюсь, это возрастное, с годами это пройдет.
– А все же, Вано, – переменил я тему, – Порфирий оказался не таким уж глупцом.
– Ты всегда судил о людях по первому впечатлению. В этом вы с Васькой схожи. Ты возненавидел Порфирия, а он делал все, чтобы раскрыть преступление и помочь Василисе. Ты боготворил Оксану…
– Не надо, Вано. – Вася перебила Вано. И положила свою ручку на его огромную лапу. – Об этом не надо…
– Почему же, Васенька? – Я развел руками. – Я, к примеру, все равно буду судить о людях по первому впечатлению. Вот мне, скажем, совсем не понравилась рожа нового управляющего.
– Ну, здесь, пожалуй, все чисто, Ник, – пробасил мой друг.
– Чистота всегда наводит на подозрения. Чистота возникает из грязи. В идеале ее просто не существует. И мы выпьем за чистоту!
– Что-то ты разогнался, – буркнул Вано. – Здесь даром не подают.
– Уже хороший признак! – воскликнул я. – Но ничего! Сегодня подаю я! Сегодня мой праздник!
– Ты вновь стал великим, Ник? Новая звезда, правда, чуток потрепанная! – рассмеялась Вася.
– Увы! – Я развел руками. – Но ты почти угадала. Не я звезда, но настал мой звездный час в виде бесценной изумрудной чаши. Мне это сокровище не по вкусу. Я не привык хранить в своем доме вещи, которые принесли людям зло. Лучше превратить их в деньги.
– А эти деньги, по-твоему, принесут много добра? – У Вано от любопытства зажглись глаза, и он потянулся ко мне через стол, навалясь на него своим мощным телом.
– Я не люблю игру, Вано. Я люблю правду. И, если ты свободен от Порфирия, от своей службы, присоединяйся ко мне. Мы станем величайшими сыщиками века. А добро рождается исключительно из нежелания зла.
– И мы это зло будем преследовать! – воскликнула Вася.
Я утвердительно кивнул.
– И, пожалуй, начать следует с этого клуба.
– Или все-таки с того, чтобы нам пожениться? – смущенно улыбнулась мне девушка.
– А это будет. Надеюсь, что будет… – Я подмигнул ей в ответ. И подумал, что жизнь не такая уж дурная штука, особенно, когда все дурное далеко позади. А будущее еще не наступило…
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40