Дело в том, что этиловый спирт конкурирует с метиловым за фермент, именуемый алкогольдегидрогеназа, перерабатывающий этиловый спирт в ацетальдегид – очень вредное вещество, с которым можно жить, в отличие от продукта метаболизма метилового спирта формальдегида – с которым жить нельзя. Формалин, однако, отлично сохраняет анатомические препараты.
Подумать только, какая нужна точность! Какие познания в химии! Весь народ как один живёт, можно сказать, одной только таблицей Менделеева… Чуть ошибся в подсчёте атомов, не в том ларьке бутылку купил – и каюк! Нет уж, лучше давленное олигархами винцо. Вот и родственники – потомки Дарвина зарегистрировали это усовершенствование и рекламируют его слоганом:
Принимайте в дар вина
От потомков Дарвина!!!
Вот Маськин алкоголя не употреблял. Представляете, целый день – и ни-ни. Ни рюмочки. Ни напёрсточка. Что – скажете, фантастика? Некоторые утверждают, что в употреблении алкоголя страшно даже не само опьянение – а страшно похмелье, которое неизбежно наступает после его употребления. Вот и Хуан Бас в своём «Трактате о похмелье» Бас Х. Трактат о похмелье. Роман. Пер с исп. Т. Машковой. Издательство «Махаон», 2004.
утверждает, что в похмелье страшно не дурное физическое состояние, а «такой важный аспект, как психологические последствия», под действием которых человек в состоянии похмелья способен «вступить в [противоестественные, а потому нежелательные] сексуальные отношения, подписать смертный приговор, объявить войну или заключить брак». На этом своём пути он цитирует Плиния Старшего, Светония, Леонардо да Винчи и Фрэнка Синатру. Однако же главным и одновременно финальным аккордом этого эпического повествования является жизнеутверждающий вывод Хуана Баса: «Мир без похмелья был бы ещё хуже, чем тот, в котором мы живём». Ergo, bibamus Ergo, bibamus – Итак, выпьем (лат.). Заглавие и приветствие застольной песни Гёте.
.
Потом Маськин занимался стряпнёй – то есть готовил обед, стирал бельё, бегал по дому с мухобойкой, мышеловкой и аптечкой. Стукнет муху легонечко, потом окажет ей первую помощь и выставит на улицу, потому что Маськин был не только гуманист, но и муханист, и мух никогда не убивал. Сейчас гуманисты тоже стараются сами людей не убивать, а когда этим занимаются другие, то они при этом стараются не присутствовать, посещая ГУМ, чтобы больше соответствовать своему названию гуманистов и не вводить в заблуждение общественность, что они имеют какое-либо отношение к людям. Тогда бы их звали «людисты». Правильно? С мышеловками и мышами Маськин производил то же действие, что и с мухами. В качестве мышеловки он использовал банку из-под варенья, и под пристальными взглядами вальяжно развалившихся охапочных котов Маськин носился по всему дому за мышью, ловил её в банку и отвозил на Маськиной Машине на три километра от дома, где отпускал её с Богом, давая ей в дорогу узелок с бутербродом с красной икрой. Почему? Потому что Маськин не только муханист, но и мышист.
Далее Маськин кормил пса Колбаскина колбаской, потому что Маськин ещё и псист по убеждениям. Потом Маськин скучал по корове Пегаске и писал ей письма с просьбой поскорее возвращаться.
Потом Маськин спал после обеда, и ему снились ромашки, букашки и неоплаченный счёт за электричество. Тогда Маськину снилось, что он приспособил домового-барабашку Тыркина вырабатывать электричество. Тот – шасть чего нибудь стырить, а от него проводок к генератору…
Потом Маськин открыл пятый закон Ньютона, который вслед за четвёртым, гласящим, что тело, предоставленное само себе, неизбежно засыпает, гласил в свою очередь, что если телу громко орать над ухом, оно неизбежно проснётся. В качестве орущего над ухом Маськину в его открытии помогали Плюшевый Медведь и Шушутка, дружно крича у Маськина над ухом: «Маськин!!!!!!!!!»
Потом Маськин занимался кораблестроением.
Потом Маськин занимался космонавтикой.
Потом Маськин обучал Кашатку стрельбе глазами по-македонски.
Потом Маськин сушил бельё.
Потом Маськин глядел в окно.
Вот, собственно, так и прошёл Маськин день. Маськин, который вышел из себя, возвращаясь обратно, остался удовлетворённым и решил, что, в общем-то, настоящий Маськин живёт вполне нормальной и, я не побоюсь этого слова, гениальной жизнью. Потому что всё гениальное просто, а следовательно, и всё простое – гениально.
Глава сорок восьмая
Маськин и Маськина беседка
Маськина беседка была восьмиугольной формы, с зелёной черепичной крышей. Она была просторной и уютной. Там стоял старинный деревянный стол. Беседка продувалась приятным ветерком даже в самый жаркий день. Все жители Маськиного дома обожали сидеть и пить чай в беседке. Маськин топил свой любимый самовар и угощал всех вареньем и ванильными сушками. Какие только замечательные беседы не случались в Маськиной беседке, какие только любители побеседовать её не посещали, ибо что может быть слаще приятной беседы за ароматным чаем!
Одним из первых гостей Маськиной беседки был Августин Блаженный Августин Блаженный (лат. Augustinus Sanctus, полное имя Аврелий Августин) (13 ноября 354 г., Тагаст, Нумидия – 28 августа 430 г., Гиппон, близ Карфагена) – философ, влиятельнейший проповедник и политик католической церкви.
. Он особенно любил московские дорожные сухарики. Скромничал и говорил, что окромя сухариков ему ничегошеньки в его земной жизни не надобно. Зато в жизни небесной рассчитывал по крайней мере на трёхкомнатную квартиру со всеми удобствами. Бывало, хлебнёт чайку и скажет задумчиво:
– Человеческая история есть борьба двух враждебных царств – царства приверженцев всего земного, врагов божьих, то есть светского мира (civitas terrena или diaboli), и царства Божия (civitas dei).
– Трудно возразить, – поддакивал ему Правый тапок, подливая горяченького чайку и тайком крестя себе подошву.
– А по мне, нет разницы между поборниками материального и духовного, – возражал вежливо Маськин. – Церковь видит Царство Божие уж очень материальным, я бы сказал, буквальным образом, а иной раз светский человек может испытывать весьма божественные чувства и нематериальные устремления…
А Левый тапок всё норовил отрезать у Августина Блаженного кусочек ткани с джинсов (Августин захаживал к Маськину по-простому, без униформы). Левый Тапок хоть в Бога и не очень веровал, но святыни коллекционировал на всякий случай и соблюдал все посты для поддержания формы, отчего похудел и стал с трудом налезать на Маськину левую ногу. Августин Блаженный видел, что Левый тапок у него кусочек джинсов обрезает, и щурился от блаженства, мол – наконец-то признали меня светские: и левые, и правые, а Маськин, он тоже покочевряжится и признает… Куда ж ему деваться…
Так они и беседовали, потихонечку друг другу вежливо возражая и подливая чаёк. Ах, как же не побеседовать с умным человеком…
Как– то приходил к Маськину в беседку Гегель Георг Вильгельм Фридрих Гегель (27 августа 1770 г., Штутгарт -14 ноября 1831 г., Берлин) – немецкий философ.
и как на плюшки наляжет, все даже переглянулись – неужто изголодался? Ему Маськин варенья подкладывает, а сам вежливо приговаривает:
– Да вы, Георг Вильгельмович, не торопитесь, у нас плюшек много.
А Гегель ему с набитым ртом отвечает:
– Зовите меня просто Жора, чего уж там, – и жуёт, жуёт, жуёт, и глотает, смешно выпячивая глаза.
– А скажите, Жора, – строго его спрашивает Маськин Левый тапок, – вот вы утверждаете, что процесс диалектического развития абсолюта от его бессознательных идеальных форм (Бытия) через Природу к самопознающему себя в развитии человечества абсолюту (Духу) проходит повсеместно. А почему вы не учли в своей теории роль левой обуви, ну вот тапков, например? Мне кажется, что вам следовало бы добавить обувной абсолют (Дух Тапков), – и для убедительности Левый тапок отодвинул от Гегеля тарелку с плюшками. Гегель поддался грубому давлению со стороны Левого тапка и ответил, придвигая блюдо обратно:
– Хорошо, хорошо – я посоветуюсь с Шеллингом и Фихте, и мы доработаем теорию диалектики природы как живого организма, бессознательно-духовного творческого начала, восходящей системы ступеней потенций, характеризующейся полярностью, динамическим единством противоположностей. Единство противоположностей мы запечатлеем в виде правого и левого тапка.
– Тапка с Духом? – уточнил Маськин Левый тапок.
– Нет, вы уж простите, но когда обувь с душком, это непорядок, – немецкий философ вежливо отстранил от себя Маськин Левый тапок.
– Ну, ты, Жорик, того, не заумничай, – сказал Маськин Левый тапок и легонько шлёпнул Гегеля по голове томиком Карлушки Марлушки, который всегда был припрятан у него в носке…
А вот ещё приходил Гераклит из Эфеса Гераклит Эфйсский – греческий философ, досократик.
, пришёл, сел на стул и говорит:
– Фух, я искал самого себя. Насилу нашёл. Сначала ощупал зад – вроде не мой. Потом думаю – да и руки-то тоже вроде не мои. А потом думаю – ё-моё, всё у меня не моё…
– Попейте чайку, – предложил ему Плюшевый Медведь, – авось полегчает. У меня вот тоже такое бывает, сам себя не могу найти. Загляну под кровать – нету, на кухне на лавке – вроде тоже нету. Прихожу к пруду – смотрю: ба, да вот и я, плещусь в пруду…
Гераклита из Эфеса аж потянуло к Плюшевому Медведю от единодушия. Он его обнял и говорит:
– А вот входя в пруд, ты не замечал, что входящих в те же самые реки омывают в один раз одни, в другой раз другие воды?
– Не могу сказать, – уклонился от прямого ответа Плюшевый Медведь, – пруд-то у нас не проточный… Вот и болотится потихоньку…
– Да, природа любит прятаться, – вздохнул Гераклит из Эфеса и надкусил пряник. – Этот космос – один и тот же для всех. Его не создал никто из богов, никто из людей. Он всегда был, есть и будет вечно…
– Да, вот и у нас на зоне Вовка-Отмычка то же самое говорил, – подтвердил Правый Маськин тапок, вспомнив свои репрессированные годы. – Да, Вовка-Отмычка – был личность…
– Личность (ηθος) – это божество человека! – поддакнул Гераклит из Эфеса и затянул с Правым Маськиным тапком античную лагерную песню:
Я сижу в одиночке и плюю в потолочек.
Пред людьми невиновен и пред Богом я свят!
Вся Эллада моя – как запретная зона,
А на вышке маячит надоевший Сократ…
И уже все вместе в Маськиной беседке подхватили припев:
По тундре, по широкой дороге,
Где мчится скорый Эфес – Воркута…
И кто только к Маськину в гости не приезжал! И Данте, ну тот, что Алигьери, всё своего другана Вергилия расхваливал; Демокрит приносил конструктор, чтобы собирать молекулы из атомов, и они с Шушуткой два часа собирали несуществующие молекулы и пугали ими госдепартамент Соединённых Штанов, особенно его отдел по борьбе с ненайденным химическим оружием. Бывал у Маськина в беседке и Жак Деррида, говорил, что язык, мол, ерунда… они с Плюшевым Медведем по рюмочке настоечки приняли, и Деррида мнение поменял и стал ценить язык как таковой, особенно ему понравились слоёные язычки, которые виртуозно готовил Маськин к чаю.
Приезжал Диоген и забыл у Маськина свою бочку. Маськин в ней потом огурцы солил.
Приезжал Зенон и пускал с Шушуткой игрушечные стрелы, доказывая, что стрела никогда не может попасть в бегуна, но стрела всё-таки попала в бегуна и тот навалял Зенону по шее. Пришлось прикладывать компресс.
Пил чай у Маськина и Кант Иммануил, очень высоко Маськина оладьи оценил. Но потом взял и написал труд «Критика Маськиных оладьев»… Этим мыслителям нет никакого доверия…
Бенедикта Спинозу Маськин лечил от занозы, а Пифагора Левый тапок назвал обжорой. Паскаль, который Блез, на крышу беседки влез и пытался отправить оттуда письмо провинциалу… Маськин ему показался недостаточно провинциальным, поскольку у него был радиоприёмник и электрическая самоварка.
Вот кто писал Маськину письма, так это Сенека Сйнека, Лэций Аннйй (Lucius Annaeus Seneca) (ок. 4 г. до Р. X., Кордова, Испания – 65 г. после Р. X., Рим) – римский философ-стоик, поэт и государственный деятель; воспитатель Нерона, впоследствии приговоренный Нероном к смерти, что послужило примером здорового отношения к учителям; автор «Нравственных писем к Луцилию».
… Как они с Маськиным дружили! Каждую неделю Маськин получал от Сенеки по письму. Потом Сенека их даже издал отдельным томом и так и назвал: «Письма к Маськину».
Пишет как-то Сенека Маськину: «Дорогой Маськин, не ищи счастья в богатстве…», а другой раз: «Не ходи в толпе – запачкаешься…», или: «non qui parum habet, sed qui plus cupit, pauper est» – «Беден не тот, у кого мало что есть, а тот, кто хочет иметь больше», а вот ещё: «Hoc primum philosophia promittit, sensum communem, humanitatem et congregationem; a qua professione dissimilitudo nos separabit» – «Первое, что обещает дать философия, – это умение жить среди людей, благожелательность и общительность; но несходство с людьми не позволит нам сдержать это обещание» (простите меня за вольный перевод, на латыни, к сожалению, теперь говорят и пишут всё меньше и меньше…)
Маськин ему всегда отвечал и потом подумывал издать свои письма отдельным томиком: «Письма Маськина к Сенеке», но пока не нашёл подходящего издательства. Так что если эти строки читает какой-нибудь издатель, можете послать мне письмо по электронной почте на mailto:bruce@kriger.ca , и мы всё с вами обсудим. Я думаю, Маськин будет сговорчив.
А Ницше к Маськину в беседку не пришёл, потому что обиделся, что Плюшевый Медведь его обозвал придурком в самом начале книги. Плюшевый Медведь застыдился и опять перечитал Ницше, но не дочитал и до семнадцатой страницы, на которой стоял библиотечный штамп:
Библиотека психиатрической больницы № 1
Просим пациентов в страницы книги не
сморкаться, для этого есть носовые платки.
За носовыми платками обращаться
к сестре-хозяйке тёте Нине.
Книгу подарил Плюшевому Медведю Клоп Сартирик Великанов во время их встречи в деревне… После того, как Клоп Сартирик Великанов избавился от этой книги, он поправился умом и вернулся к своей профессиональной деятельности. Нет, не сартирика. Клопа.
Плюшевый Медведь опять убедился, что Ницше придурок, и, жирно наслюнявив карандаш, навёл слово «придурок» в своём подарочном издании «Кухонной философии»… В некоторых вещах Плюшевый Медведь оставался непреклонен…
А наутро Плюшевому Медведю пришло благодарственное письмо от Заратустры с новой книжкой под названием: «Я, честное слово, ничего такого не говорил!» Фридрих Ницше написал труд «Так говорил Заратустра».
А ещё через неделю Плюшевому Медведю пришла статья самого Фридриха Ницше: «Слушай, Плюшевый Медведь, ты сам придурок!», напечатанная в немецком философском журнале «Deutsche Zeitschrift fьr Philosophie».
Так у них и разгорелся философский спор. Маськин же их рассудил.
– Вы, – говорит, – оба не правы. Ты, Ницше, не прав, что простых маськиных не любишь, а ты, Плюшевый Медведь, потому что используешь неформальную лексику в философской полемике, – а потом подумал и хотел добавить: – От зависти и глупости человеческой – всё зло в этом мире, – но потом ещё подумал и вместо этого сказал: – От молока коровьего – вся сметана и творог в этом мире. – И поглядел со вздохом на небо, не летит ли назад его дорогая корова Пегаска.
За то, что Маськин открыл человечеству глаза на происхождение сметаны и творога, Маськину опять хотели дать Премию мира, но её снова отобрал другой лауреат – капитан Ибн-Маслинкин-Алибабуев – за то, что сплотил все народы мира на борьбу с собой, а сам потихоньку вышел и сел пить пиво с Ницше, наблюдая, как народы носятся с дубинками друг за другом и за своим мирным населением… Ну, как за такое не отметить Премией мира?
Вот какие гости бывали в Маськиной беседке. На ней даже уже места не осталось для новых мемориальных досок. Стали прибивать по второму слою: «Здесь был тот-то и пил чай с таким-то вареньем…» и т.д.
Маськин рассердился, что его беседку всю мемориальными досками заколотили, и использовал все доски на дрова… Потому что Маськину без разницы, кто великий, а кто не очень.
Для Маськина все гости хороши, главное только, чтобы не сорили и не безобразничали.
А чаю на всех хватит!
Глава сорок девятая
Маськин и музыкальная шкатулка
Стремление наше к эстетическому наслаждению – удивительная вещь… ну если ещё желание собирать блестящие предметы как-то понять можно, то любовь наша к звуковым эффектам – необъяснима!
Маськин, например, терпеть не мог тишины. Он не любил, конечно же, и шума, но тишину и вовсе не переносил. Поэтому Маськин окружал себя звучащими предметами: радиоприёмником, любимым его Граммофоном, трещётками, звоночками, часами с боем и прочими брякающими субстанциями… Паузы между музыкальными звуками, производимыми всеми этими предметами, заполнял Плюшевый Медведь, который иногда молчит, молчит, а потом как заговорит, заговорит… Иногда Плюшевый Медведь вообще замещал радиоприёмник, когда у того кончались батарейки, потому что, в отличие от радиоприёмника, Плюшевый Медведь работал не на батарейках, а на манной каше и всего на пяти тарелках оной мог говорить до 16 часов в сутки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
Подумать только, какая нужна точность! Какие познания в химии! Весь народ как один живёт, можно сказать, одной только таблицей Менделеева… Чуть ошибся в подсчёте атомов, не в том ларьке бутылку купил – и каюк! Нет уж, лучше давленное олигархами винцо. Вот и родственники – потомки Дарвина зарегистрировали это усовершенствование и рекламируют его слоганом:
Принимайте в дар вина
От потомков Дарвина!!!
Вот Маськин алкоголя не употреблял. Представляете, целый день – и ни-ни. Ни рюмочки. Ни напёрсточка. Что – скажете, фантастика? Некоторые утверждают, что в употреблении алкоголя страшно даже не само опьянение – а страшно похмелье, которое неизбежно наступает после его употребления. Вот и Хуан Бас в своём «Трактате о похмелье» Бас Х. Трактат о похмелье. Роман. Пер с исп. Т. Машковой. Издательство «Махаон», 2004.
утверждает, что в похмелье страшно не дурное физическое состояние, а «такой важный аспект, как психологические последствия», под действием которых человек в состоянии похмелья способен «вступить в [противоестественные, а потому нежелательные] сексуальные отношения, подписать смертный приговор, объявить войну или заключить брак». На этом своём пути он цитирует Плиния Старшего, Светония, Леонардо да Винчи и Фрэнка Синатру. Однако же главным и одновременно финальным аккордом этого эпического повествования является жизнеутверждающий вывод Хуана Баса: «Мир без похмелья был бы ещё хуже, чем тот, в котором мы живём». Ergo, bibamus Ergo, bibamus – Итак, выпьем (лат.). Заглавие и приветствие застольной песни Гёте.
.
Потом Маськин занимался стряпнёй – то есть готовил обед, стирал бельё, бегал по дому с мухобойкой, мышеловкой и аптечкой. Стукнет муху легонечко, потом окажет ей первую помощь и выставит на улицу, потому что Маськин был не только гуманист, но и муханист, и мух никогда не убивал. Сейчас гуманисты тоже стараются сами людей не убивать, а когда этим занимаются другие, то они при этом стараются не присутствовать, посещая ГУМ, чтобы больше соответствовать своему названию гуманистов и не вводить в заблуждение общественность, что они имеют какое-либо отношение к людям. Тогда бы их звали «людисты». Правильно? С мышеловками и мышами Маськин производил то же действие, что и с мухами. В качестве мышеловки он использовал банку из-под варенья, и под пристальными взглядами вальяжно развалившихся охапочных котов Маськин носился по всему дому за мышью, ловил её в банку и отвозил на Маськиной Машине на три километра от дома, где отпускал её с Богом, давая ей в дорогу узелок с бутербродом с красной икрой. Почему? Потому что Маськин не только муханист, но и мышист.
Далее Маськин кормил пса Колбаскина колбаской, потому что Маськин ещё и псист по убеждениям. Потом Маськин скучал по корове Пегаске и писал ей письма с просьбой поскорее возвращаться.
Потом Маськин спал после обеда, и ему снились ромашки, букашки и неоплаченный счёт за электричество. Тогда Маськину снилось, что он приспособил домового-барабашку Тыркина вырабатывать электричество. Тот – шасть чего нибудь стырить, а от него проводок к генератору…
Потом Маськин открыл пятый закон Ньютона, который вслед за четвёртым, гласящим, что тело, предоставленное само себе, неизбежно засыпает, гласил в свою очередь, что если телу громко орать над ухом, оно неизбежно проснётся. В качестве орущего над ухом Маськину в его открытии помогали Плюшевый Медведь и Шушутка, дружно крича у Маськина над ухом: «Маськин!!!!!!!!!»
Потом Маськин занимался кораблестроением.
Потом Маськин занимался космонавтикой.
Потом Маськин обучал Кашатку стрельбе глазами по-македонски.
Потом Маськин сушил бельё.
Потом Маськин глядел в окно.
Вот, собственно, так и прошёл Маськин день. Маськин, который вышел из себя, возвращаясь обратно, остался удовлетворённым и решил, что, в общем-то, настоящий Маськин живёт вполне нормальной и, я не побоюсь этого слова, гениальной жизнью. Потому что всё гениальное просто, а следовательно, и всё простое – гениально.
Глава сорок восьмая
Маськин и Маськина беседка
Маськина беседка была восьмиугольной формы, с зелёной черепичной крышей. Она была просторной и уютной. Там стоял старинный деревянный стол. Беседка продувалась приятным ветерком даже в самый жаркий день. Все жители Маськиного дома обожали сидеть и пить чай в беседке. Маськин топил свой любимый самовар и угощал всех вареньем и ванильными сушками. Какие только замечательные беседы не случались в Маськиной беседке, какие только любители побеседовать её не посещали, ибо что может быть слаще приятной беседы за ароматным чаем!
Одним из первых гостей Маськиной беседки был Августин Блаженный Августин Блаженный (лат. Augustinus Sanctus, полное имя Аврелий Августин) (13 ноября 354 г., Тагаст, Нумидия – 28 августа 430 г., Гиппон, близ Карфагена) – философ, влиятельнейший проповедник и политик католической церкви.
. Он особенно любил московские дорожные сухарики. Скромничал и говорил, что окромя сухариков ему ничегошеньки в его земной жизни не надобно. Зато в жизни небесной рассчитывал по крайней мере на трёхкомнатную квартиру со всеми удобствами. Бывало, хлебнёт чайку и скажет задумчиво:
– Человеческая история есть борьба двух враждебных царств – царства приверженцев всего земного, врагов божьих, то есть светского мира (civitas terrena или diaboli), и царства Божия (civitas dei).
– Трудно возразить, – поддакивал ему Правый тапок, подливая горяченького чайку и тайком крестя себе подошву.
– А по мне, нет разницы между поборниками материального и духовного, – возражал вежливо Маськин. – Церковь видит Царство Божие уж очень материальным, я бы сказал, буквальным образом, а иной раз светский человек может испытывать весьма божественные чувства и нематериальные устремления…
А Левый тапок всё норовил отрезать у Августина Блаженного кусочек ткани с джинсов (Августин захаживал к Маськину по-простому, без униформы). Левый Тапок хоть в Бога и не очень веровал, но святыни коллекционировал на всякий случай и соблюдал все посты для поддержания формы, отчего похудел и стал с трудом налезать на Маськину левую ногу. Августин Блаженный видел, что Левый тапок у него кусочек джинсов обрезает, и щурился от блаженства, мол – наконец-то признали меня светские: и левые, и правые, а Маськин, он тоже покочевряжится и признает… Куда ж ему деваться…
Так они и беседовали, потихонечку друг другу вежливо возражая и подливая чаёк. Ах, как же не побеседовать с умным человеком…
Как– то приходил к Маськину в беседку Гегель Георг Вильгельм Фридрих Гегель (27 августа 1770 г., Штутгарт -14 ноября 1831 г., Берлин) – немецкий философ.
и как на плюшки наляжет, все даже переглянулись – неужто изголодался? Ему Маськин варенья подкладывает, а сам вежливо приговаривает:
– Да вы, Георг Вильгельмович, не торопитесь, у нас плюшек много.
А Гегель ему с набитым ртом отвечает:
– Зовите меня просто Жора, чего уж там, – и жуёт, жуёт, жуёт, и глотает, смешно выпячивая глаза.
– А скажите, Жора, – строго его спрашивает Маськин Левый тапок, – вот вы утверждаете, что процесс диалектического развития абсолюта от его бессознательных идеальных форм (Бытия) через Природу к самопознающему себя в развитии человечества абсолюту (Духу) проходит повсеместно. А почему вы не учли в своей теории роль левой обуви, ну вот тапков, например? Мне кажется, что вам следовало бы добавить обувной абсолют (Дух Тапков), – и для убедительности Левый тапок отодвинул от Гегеля тарелку с плюшками. Гегель поддался грубому давлению со стороны Левого тапка и ответил, придвигая блюдо обратно:
– Хорошо, хорошо – я посоветуюсь с Шеллингом и Фихте, и мы доработаем теорию диалектики природы как живого организма, бессознательно-духовного творческого начала, восходящей системы ступеней потенций, характеризующейся полярностью, динамическим единством противоположностей. Единство противоположностей мы запечатлеем в виде правого и левого тапка.
– Тапка с Духом? – уточнил Маськин Левый тапок.
– Нет, вы уж простите, но когда обувь с душком, это непорядок, – немецкий философ вежливо отстранил от себя Маськин Левый тапок.
– Ну, ты, Жорик, того, не заумничай, – сказал Маськин Левый тапок и легонько шлёпнул Гегеля по голове томиком Карлушки Марлушки, который всегда был припрятан у него в носке…
А вот ещё приходил Гераклит из Эфеса Гераклит Эфйсский – греческий философ, досократик.
, пришёл, сел на стул и говорит:
– Фух, я искал самого себя. Насилу нашёл. Сначала ощупал зад – вроде не мой. Потом думаю – да и руки-то тоже вроде не мои. А потом думаю – ё-моё, всё у меня не моё…
– Попейте чайку, – предложил ему Плюшевый Медведь, – авось полегчает. У меня вот тоже такое бывает, сам себя не могу найти. Загляну под кровать – нету, на кухне на лавке – вроде тоже нету. Прихожу к пруду – смотрю: ба, да вот и я, плещусь в пруду…
Гераклита из Эфеса аж потянуло к Плюшевому Медведю от единодушия. Он его обнял и говорит:
– А вот входя в пруд, ты не замечал, что входящих в те же самые реки омывают в один раз одни, в другой раз другие воды?
– Не могу сказать, – уклонился от прямого ответа Плюшевый Медведь, – пруд-то у нас не проточный… Вот и болотится потихоньку…
– Да, природа любит прятаться, – вздохнул Гераклит из Эфеса и надкусил пряник. – Этот космос – один и тот же для всех. Его не создал никто из богов, никто из людей. Он всегда был, есть и будет вечно…
– Да, вот и у нас на зоне Вовка-Отмычка то же самое говорил, – подтвердил Правый Маськин тапок, вспомнив свои репрессированные годы. – Да, Вовка-Отмычка – был личность…
– Личность (ηθος) – это божество человека! – поддакнул Гераклит из Эфеса и затянул с Правым Маськиным тапком античную лагерную песню:
Я сижу в одиночке и плюю в потолочек.
Пред людьми невиновен и пред Богом я свят!
Вся Эллада моя – как запретная зона,
А на вышке маячит надоевший Сократ…
И уже все вместе в Маськиной беседке подхватили припев:
По тундре, по широкой дороге,
Где мчится скорый Эфес – Воркута…
И кто только к Маськину в гости не приезжал! И Данте, ну тот, что Алигьери, всё своего другана Вергилия расхваливал; Демокрит приносил конструктор, чтобы собирать молекулы из атомов, и они с Шушуткой два часа собирали несуществующие молекулы и пугали ими госдепартамент Соединённых Штанов, особенно его отдел по борьбе с ненайденным химическим оружием. Бывал у Маськина в беседке и Жак Деррида, говорил, что язык, мол, ерунда… они с Плюшевым Медведем по рюмочке настоечки приняли, и Деррида мнение поменял и стал ценить язык как таковой, особенно ему понравились слоёные язычки, которые виртуозно готовил Маськин к чаю.
Приезжал Диоген и забыл у Маськина свою бочку. Маськин в ней потом огурцы солил.
Приезжал Зенон и пускал с Шушуткой игрушечные стрелы, доказывая, что стрела никогда не может попасть в бегуна, но стрела всё-таки попала в бегуна и тот навалял Зенону по шее. Пришлось прикладывать компресс.
Пил чай у Маськина и Кант Иммануил, очень высоко Маськина оладьи оценил. Но потом взял и написал труд «Критика Маськиных оладьев»… Этим мыслителям нет никакого доверия…
Бенедикта Спинозу Маськин лечил от занозы, а Пифагора Левый тапок назвал обжорой. Паскаль, который Блез, на крышу беседки влез и пытался отправить оттуда письмо провинциалу… Маськин ему показался недостаточно провинциальным, поскольку у него был радиоприёмник и электрическая самоварка.
Вот кто писал Маськину письма, так это Сенека Сйнека, Лэций Аннйй (Lucius Annaeus Seneca) (ок. 4 г. до Р. X., Кордова, Испания – 65 г. после Р. X., Рим) – римский философ-стоик, поэт и государственный деятель; воспитатель Нерона, впоследствии приговоренный Нероном к смерти, что послужило примером здорового отношения к учителям; автор «Нравственных писем к Луцилию».
… Как они с Маськиным дружили! Каждую неделю Маськин получал от Сенеки по письму. Потом Сенека их даже издал отдельным томом и так и назвал: «Письма к Маськину».
Пишет как-то Сенека Маськину: «Дорогой Маськин, не ищи счастья в богатстве…», а другой раз: «Не ходи в толпе – запачкаешься…», или: «non qui parum habet, sed qui plus cupit, pauper est» – «Беден не тот, у кого мало что есть, а тот, кто хочет иметь больше», а вот ещё: «Hoc primum philosophia promittit, sensum communem, humanitatem et congregationem; a qua professione dissimilitudo nos separabit» – «Первое, что обещает дать философия, – это умение жить среди людей, благожелательность и общительность; но несходство с людьми не позволит нам сдержать это обещание» (простите меня за вольный перевод, на латыни, к сожалению, теперь говорят и пишут всё меньше и меньше…)
Маськин ему всегда отвечал и потом подумывал издать свои письма отдельным томиком: «Письма Маськина к Сенеке», но пока не нашёл подходящего издательства. Так что если эти строки читает какой-нибудь издатель, можете послать мне письмо по электронной почте на mailto:bruce@kriger.ca , и мы всё с вами обсудим. Я думаю, Маськин будет сговорчив.
А Ницше к Маськину в беседку не пришёл, потому что обиделся, что Плюшевый Медведь его обозвал придурком в самом начале книги. Плюшевый Медведь застыдился и опять перечитал Ницше, но не дочитал и до семнадцатой страницы, на которой стоял библиотечный штамп:
Библиотека психиатрической больницы № 1
Просим пациентов в страницы книги не
сморкаться, для этого есть носовые платки.
За носовыми платками обращаться
к сестре-хозяйке тёте Нине.
Книгу подарил Плюшевому Медведю Клоп Сартирик Великанов во время их встречи в деревне… После того, как Клоп Сартирик Великанов избавился от этой книги, он поправился умом и вернулся к своей профессиональной деятельности. Нет, не сартирика. Клопа.
Плюшевый Медведь опять убедился, что Ницше придурок, и, жирно наслюнявив карандаш, навёл слово «придурок» в своём подарочном издании «Кухонной философии»… В некоторых вещах Плюшевый Медведь оставался непреклонен…
А наутро Плюшевому Медведю пришло благодарственное письмо от Заратустры с новой книжкой под названием: «Я, честное слово, ничего такого не говорил!» Фридрих Ницше написал труд «Так говорил Заратустра».
А ещё через неделю Плюшевому Медведю пришла статья самого Фридриха Ницше: «Слушай, Плюшевый Медведь, ты сам придурок!», напечатанная в немецком философском журнале «Deutsche Zeitschrift fьr Philosophie».
Так у них и разгорелся философский спор. Маськин же их рассудил.
– Вы, – говорит, – оба не правы. Ты, Ницше, не прав, что простых маськиных не любишь, а ты, Плюшевый Медведь, потому что используешь неформальную лексику в философской полемике, – а потом подумал и хотел добавить: – От зависти и глупости человеческой – всё зло в этом мире, – но потом ещё подумал и вместо этого сказал: – От молока коровьего – вся сметана и творог в этом мире. – И поглядел со вздохом на небо, не летит ли назад его дорогая корова Пегаска.
За то, что Маськин открыл человечеству глаза на происхождение сметаны и творога, Маськину опять хотели дать Премию мира, но её снова отобрал другой лауреат – капитан Ибн-Маслинкин-Алибабуев – за то, что сплотил все народы мира на борьбу с собой, а сам потихоньку вышел и сел пить пиво с Ницше, наблюдая, как народы носятся с дубинками друг за другом и за своим мирным населением… Ну, как за такое не отметить Премией мира?
Вот какие гости бывали в Маськиной беседке. На ней даже уже места не осталось для новых мемориальных досок. Стали прибивать по второму слою: «Здесь был тот-то и пил чай с таким-то вареньем…» и т.д.
Маськин рассердился, что его беседку всю мемориальными досками заколотили, и использовал все доски на дрова… Потому что Маськину без разницы, кто великий, а кто не очень.
Для Маськина все гости хороши, главное только, чтобы не сорили и не безобразничали.
А чаю на всех хватит!
Глава сорок девятая
Маськин и музыкальная шкатулка
Стремление наше к эстетическому наслаждению – удивительная вещь… ну если ещё желание собирать блестящие предметы как-то понять можно, то любовь наша к звуковым эффектам – необъяснима!
Маськин, например, терпеть не мог тишины. Он не любил, конечно же, и шума, но тишину и вовсе не переносил. Поэтому Маськин окружал себя звучащими предметами: радиоприёмником, любимым его Граммофоном, трещётками, звоночками, часами с боем и прочими брякающими субстанциями… Паузы между музыкальными звуками, производимыми всеми этими предметами, заполнял Плюшевый Медведь, который иногда молчит, молчит, а потом как заговорит, заговорит… Иногда Плюшевый Медведь вообще замещал радиоприёмник, когда у того кончались батарейки, потому что, в отличие от радиоприёмника, Плюшевый Медведь работал не на батарейках, а на манной каше и всего на пяти тарелках оной мог говорить до 16 часов в сутки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29