Гм, вы задали, голубчик, непростой вопрос. Так вот, во время этого контакта происходит слияние мужчины и женщины в единое целое, энергосистемы партнеров замыкаются в общее кольцо, и для них в этом состоянии не существует ничего невозможного. Недаром говорят, что нет в мире ничего сильней любви.
На лекции

Капэпэшный прапорщик внимательно посмотрел на пропуск, затем равнодушно, как на пустое место, глянул на физиономию Сарычева и открыл турникет:
— Проходите.
Оказавшись внутри периметра, майор и Маша обогнули ангар и остановились у бокового входа. После набора кода массивная дверь открылась, они вошли и двинулись длинным, замкнутым в кольцо коридором. Наконец Маша отворила еще одну дверь, и они очутились в огромном, скупо залитом дежурным освещением боксе — никто еще не работал, время было раннее. Тусклые лампы отражались от металлической плиты, поверхность которой казалась небольшим, идеально круглым озерцом.
— Пойдем. — Сарычев легко перенес спутницу через ограждение и взял ее ладонь в свою. — Ничего не бойся.
Скоро они уже стояли в центре плиты, там, где пересекались перекладины светящейся из ее глубины свастики. Опустившись на колено, майор трижды начертал на зеркальной глади Знак Зервана, мгновение подождал и произнес Слово. Ангар вздрогнул, по поверхности металлического монолита побежали разноцветные концентрические окружности, и, словно исполинский лифт, он начал уходить вниз…
Окружавшее их подобно коридору плотное разноцветье начало бледнеть, и, ощутив, что движение прекратилось, Маша подняла лицо с груди Сарычева. Они стояли, обнявшись, посреди залитой ярким светом пещеры, истинные размеры которой невозможно было определить из-за клубившегося со всех сторон непроницаемого тумана.
— Где мы?
Вместо ответа Сарычев мягко взял ее за руку, и когда минуту спустя молочная стена тумана осталась позади, у самых их ног открылась бездонная пропасть, над которой неподвижно висела изливающая снежно-белое сияние сфера.
— Вот он, пуп земли, мы стоим в центральной точке дуплекс-сферы. — Голос Сарычева стал несколько торжественным. — Это место проекции высших сил космоса на землю. Наверное, здесь всесильная Вакшья, дочь Зервана, свивает четыре формы времени в пряжу бытия, плетет узлы и петли, а нить запутанную обрывает. — Он указал на окутанную сиянием сферу. — Когда-то Вершина мира была в Арктиде, но после Великой катастрофы, двенадцать тысяч лет назад, Божественный Огонь, частица самого Ахуры-Мазды, был принесен сюда, чтоб люди не потеряли связи с космосом.
— Я поняла. — Внезапно у Маши закружилась голова, она пошатнулась и отступила от края пропасти. — Это всепланетный компьютер, позволяющий работать с информационными полями вселенной. Гигантская плита — это монитор, а древние писания — это алгоритм обработки данных. — От восторга у нее на глазах заблестели слезы. — И через этот космический канал мы можем влиять на течение бытия! Мы можем изменить этот мир… Любовью…
— Нет, заяц, этот мир сейчас не изменить. Слишком он погряз в зле. — Сарычев вздохнул, и в голосе его послышались ярость Свалидора, мудрость Заратуштры и боль изломанного на дыбе старого офени. — Можно покинуть его до лучших времен. Ты поняла меня, родная? Уйти на другой берег реки, чтоб потом вернуться…
Вместо ответа теплые ладони легли майору на шею. Он почувствовал, что Маша вся дрожит и трепетно, задыхаясь от радости, прижался к ее пахнущим фиалками губам. Нежные женские пальцы расстегнули молнию его комбинезона, требовательно коснулись тела. Сорвав друг с друга одежды, они мягко опустились к подножию туманной стены. Руки их встретились, тела сплелись, и все окружающее для них перестало существовать. Потом, не в силах удержаться, Маша протяжно закричала и вместе с Сарычевым провалилась в блаженное небытие. Когда же они открыли глаза, солнце уже стояло высоко.

Эпилог


I

— Ну что там? — В обычно безмятежном голосе научной сотрудницы слышалась озабоченность. — Юрочка, родной, не томи, скажи мне всю правду…
— Правду? Матку? — хмыкнул аспирант и, с трудом различая окружающее в свете издыхающего фонаря, прошлепал по горячим лужам к входной двери.
— Заходи, Наталья Павловна, посмотри сама. А заодно и попаримся…
— Бельишко сменное не взяла, извините. — Она насмешливо глянула Титову в глаза и сразу стала серьезной. — Ну что там, плохо?
— Да уж хорошего мало. — Чувствуя, что градом начинает катиться пот, Юра скинул рубашку и снова ринулся в наполненное ощутимо плотным, молочно-горячим туманом помещение «заказника».
А дело было в том, что ночью резко повысилось давление в отопительной сети, и старые, еще дорево» люционные радиаторы полопались, превратив хранилище в паровую баню. Куда там Сандунам…
Наконец туман рассеялся, и, присев на краешек отсыревшего стула, Наталья Павловна с тоской во взоре стала наблюдать, как Титов сноровисто убирал тряпкой горячую воду с пола. Глядя на его мускулистую гибкую спину, она как-то сразу забыла о случившемся катаклизме, перестала печалиться и ощутила неудержимое желание прикоснуться к его коже. Однако сдержалась — служебного романа только не хватало. Когда же увидела широкую грудь Титова и бугры бицепсов, то, чтобы отвлечься от нескромных мыслей, надумала проверить положение дел на стеллажах.
Подтащила стремянку и, делая вид, что не замечает горячих взглядов аспиранта, нащупала рукой отвратительно мокрый узел с барахлом и скинула его на пол:
— Юра, посмотри.
Он тут же принялся развязывать тугую влажную тесьму, а Наталья Павловна невольно усмехнулась — интересно, он и в койке такой же исполнительный? Ей вдруг захотелось запустить пальцы в жесткую черную шевелюру, коснуться мускулистой шеи… Томление ее перешло в свою критическую фазу…
Между тем тугие завязки подались, и Наталья Павловна ойкнула. Шаманская парка напоминала видом и запахом мертвого барбоса на проезжей части в дождливый день, а гордость нойды — камлат — был скручен подобно пропеллеру от аэроплана, кожа на нем лопнула, и в целом магический инструмент выглядел совершенно непотребно.
— Жаль, — Юра со вздохом посмотрел на пришедший в негодность бубен, — а я-то хотел спеть тебе Песню духов.
В этот момент стройная ножка в изящной туфельке потеряла опору, старая раздолбанная стремянка зашаталась, и, коротко вскрикнув, Наталья Павловна уютно устроилась в руках аспиранта. Возникло упоительное ощущение его близости, и не в силах больше сдерживаться, она припала губами к смуглой коже, которая была солоноватой на вкус и отдавала сильным, необузданным в желаниях самцом. Сильные, но удивительно нежные руки Титова уже вовсю ласкали тело Натальи Павловны, забирались в самые укромные, наичувствительные места, так что, почувствовав, как где-то в районе копчика начинает разгораться пожар, она застонала и широко раздвинула ноги.
Трижды аспирант тушил его, и наконец гореть стало нечему. Благодарная научная руководительница, нежно прижавшись к Титову, прошептала:
— Юрочка, ты самый лучший!
Не отвечая, он лежал на письменном столе, припечатанный женским телом, и, неотрывно глядя на останки камлата, лежавшие в грязной луже на полу, почему-то горько сожалел о так и не спетой Песне духов.

II

Золотистый солнечный лучик пробился сквозь щель в портьерах, и Сарычев зажмурился. Рядом, крепко прижавшись, лежала Маша. Она повернула голову и нежно коснулась его уха:
— Ты неподражаем!
Говорила она ему это каждый раз, каждый божий день…
— Приятно слышать. — Потянувшись так, что кости захрустели, Александр Степанович поднялся, подмигнул и без промедления направился по своим утренним делам. Сделав по случаю выходного зарядку в урезанном виде, он налил в кошачью миску свежей воды и хотел было пообщаться с прессой, но тут Маша позвала его завтракать. Легко — бутербродами с ветчиной и творогом со сметаной. Не домашними пельмешками с тертым сыром и красным перцем, не колбасной запеканкой с картошечкой и чесночком, не… Зная слабое место супруги, Александр Степанович соврал:
— Ты неподражаема!
Немного поиграл в догонялки с котами и вскоре был откомандирован за красной рыбой и черной икрой. Выходной, как-никак, день празднеств и торжеств…
На улице уже вовсю светило солнце, и, стараясь не промочить ноги в веселых грязных ручейках, Александр Степанович бодрым шагом направился в «Океан». Там он разгулялся и, кроме заказанного, приобрел живых раков, а котам, в дополнение к привычной «Пурине», мороженого бесхребетника-каль-мара. Пусть жрут, заслужили..
На обратном пути ему попался местный участковый, который не преминул прогнуться — вытянулся и на виду у всех отдал честь. Ну да, главное ведь оно что — отход и подход к начальству.
— Здравствуйте, капитан. — Смутившись, Сарычев подал ему руку и, представив себя со стороны — вальяжного, с торчащими рыбьими хвостами и членистоногими в прозрачном пакетике, вздохнул. Начальничек, едрена вошь… Великий и «ужастный».
Дома он сразу же поставил кальмара вариться, а воду для раков вначале вскипятил, затем бросил туда специй и лишь потом устроил пучеглазым веселенькую жизнь. Когда они дошли до нужной кондиции, были выловлены, разделаны и приправлены особым пивным соусом, ожила сотовая труба, и Петя Самойлов нахально напросился в гости:
— Александр Степанович, извините, — обычно совсем неробкий заместитель как-то замялся, — я не один приду, с девушкой, пусть Мария Петровна на нее посмотрит. Пристально, по-женски…
— Давай, моральный разложенец, заходи, — согласился Сарычев, хорошо понимая, что половой вопрос подчиненного нужно решать кардинально, полковник уже, а все по бабам шастает. А они, как известно, в сочетании с водкой могут довести и до цугундера…
Наконец прозвенел звонок, и первым на его зов с высоко поднятым хвостом кинулся сиамский котище Кайзер, а за ним для порядка посеменила его вечно беременная сиамская же супружница Нора. Через секунду производитель уже завис, вцепившись когтями в утеплитель двери, и, повернув к хозяевам украшенную черной маской морду, призывно и требовательно мырчал. Однако Сарычев его турнул, подкрутил усы и принялся встречать гостей самостоятельно. Не кошкин все же дом, генеральский…
Прибыть изволил полковник Петр Самойлов — конопатый и в костюме с галстуком, а с собой он привел хорошенькую пышную девицу. Посмотрев в ее зеленые, чуть раскосые глаза, Александр Степанович даже замер — что-то уж больно знакомым показался ему их чуть насмешливый блеск. Гостью звали Варварой, и трудилась она на судебно-медицинском поприще, где, собственно, с заместителем Сарычева и свела приятное знакомство… Не успели присутствующие толком разговориться, как вновь зазвенел звонок, и коварный котище Кайзер снова испоганил утеплитель.
За дверью стоял Игорь Петрович Семенов со своей подругой жизни Люсей. Он презентовал хищникам «Вискаса», хозяйке дома букет роз и улыбнулся тонко и обаятельно:
— Как кривая преступности?
— Загибается, — улыбнулся в ответ Самойлов, подмигнул, и все начали рассаживаться.
На первое была задумана окрошка, и, хорошо зная кулинарные способности Марии Петровны, Сарычев лично проследил за раскладкой компонентов по тарелкам, потому как дело это непростое. Если, к примеру, зеленого лука не хватает — нет гармонии, а если его слишком много — будет горько, как на свадьбе.
Ели квасное кто как — дамы с разговорцем, Самойлов с красной рыбой, а Петрович — с горячей вареной картошкой в мундире, в котором, говорят, все витамины и находятся. Однако же все — с аппетитом…
Под окрошку хорошо было бы хватануть водочки, да вот только никто ее, родимую, даже не попробовал — Сарычеву еще нужно было садиться за руль, у Петровича намечалась вечерняя тренировка, а Самойлов, стараясь произвести на избранницу неизгладимое впечатление, притворялся непьющим и негулящим.
Слабый пол тоже на проклятую внимания не обращал, потому как потягивали милые дамы коньячок «Ахтамар», и когда дело дошло до бараньих котлет, жаренных с картошкой в сметанном соусе, женские щечки разрумянились, а голоса зазвенели, как весенние ручьи.
— Весьма, весьма. — Сам знавший толк в кулинарии Петрович уважительно глянул на Марию Петровну, загадочно улыбнувшуюся при этом. Сарычев же скромно опустил взор и, посмотрев на часы, сообщил: — Пардон, буду к пирогу, он нынче с малиной.
Он не спеша вышел на улицу, погрел, не ленясь, двигатель «семерки» и минут через десять уже стоял перед дверью с надписью «квартира высокой культуры».
— Это я, батя.
Щелкнул замок, и, ощутив крепкую еще отцовскую ладонь, Сарычев спросил:
— Ну что, хулиганят?
— А как же иначе-то, — Степан Игнатьевич пожал не по-стариковски широкими плечами и с гордостью произнес: — Чай, пацаны подрастают, не девки-сикарахи. — И, повернувшись, громко закричал куда-то в необъятные дебри коммуналки: — Эй, архаровцы, родитель ваш прибыл! Встречайте!
По длинному, полутемному коридору послышался дружный топот, и, узрев своих наследников — ушастых, с разбитыми коленями близнецов, Александр Степанович потрепал каждого по вихрастой, почему-то белобрысой шевелюре и скомандовал:
— Пять минут на сборы. Время пошло.
А минут через десять, проезжая Невской набережной, он глянул в прозрачно-голубое весеннее небо, на котором висел золотистый диск ласкового солнышка, затем посмотрел на счастливые, беззаботные улыбки прохожих и внезапно от чего-то очень хорошего, через край переполнившего его душу, фальшиво затянул:
— Степь да степь кругом…



1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38