— Видишь пещерку, парень? Это вход в подземный мир Тшаккалагах, где живут карлики, промышляющие добычей серебра и золота. Как только найдут они самородок, так глотают сразу, и чтобы стать богатым, средство есть верное. — Он замолк и, увидев округлившиеся от удивления глаза внука, ухмыльнулся: — Нужно в морозный весенний день оставить котелок с кашей, но поставить его непременно на свободное от снега место. Карлики, наевшись до отвала, замерзают, животы у них лопаются, тут-то и нужно самородки хватать.
Приехавший из большого города на каникулы внук перешел на шепот:
— Деда, а почему ты знаешь это все, раз ты не шаман?
— Мне отец рассказал, — помрачнев от воспоминаний детства, сказал саам, — ему — его отец, а первому в нашем роду охотнику повстречался дух-помощник — Сайво-куэлле, посланный живущим на горных вершинах покровителем чародеев Сайвоол-маком, и научил его петь волшебную песню…
Он неожиданно прервался, тяжело вздохнул и посмотрел на плывущие по голубому небу облака:
— Часа четыре уже, наверное, будет, домой пора. Бабка пироги печет, вкусные пироги, с брусникой да с морошкой. На обед печенка жареная будет, пошли.
Ночью бог ветров Пьегг-ольмай пригнал из-за горы Яммечорр набухшие влагой тучи, по небу с грохотом пронеслись стрелы могучего Айеке-Тиермеса, и полил сильный дождь. Даже поутру сияющий Пей-ве все еще скрывался за его мутной пеленой, а когда в небе наконец появилась радуга, дед глянул на внука и улыбнулся:
— Из этого лука и посылает Айеке-Тиермес свои стрелы-молнии. Гоняется он по небу за большим белым оленем с черной головой и золотыми рогами по имени Мяндаш, а когда убьет его, упадут с неба звезды, погибнет солнце, и наступит конец света. Вот так, парень. Ну-ка подожди…
Хоть и было старому сааму лет немало, он на удивление легко поднялся и вышел из горницы. Вскоре вернулся с таинственным видом, бережно держа в руках что-то округлое, завернутое в пропылившуюся тряпицу.
— Знаешь, что это, парень? — Саам строго посмотрел на не сводившего с него глаз Юрку и неожиданно подмигнул: — Камлат это. Бубен нойды саамского, еще мой отец делал его, когда постиг песню волшебную. Вот, посмотри.
Он развернул тряпицу, и придвинувшийся вплотную внук увидел нарисованную красной краской фигурку бога-громовика Айеке-Тиермеса, а рядом с ним оленя Мяндаша. Вокруг были во множестве божества саамского пантеона.
— Сильный нойда всегда ходил в подземный мир через озера, — продолжил рассказ дед, — духи в виде рыб проносили его сквозь толщу вод и доставляли прямо в страну Матери-Смерти — Акко-абимо, где живут души хороших людей. И лишь немногие нойды отваживались спуститься еще ниже, туда, где страдают люди очень плохие, — в царство ужасного Рото-абимо, властителя боли и злых духов. Откуда возвращаются не многие…
Зотов кашлянул, замолк в задумчивости, мыслями улетев куда-то невообразимо далеко, пока его не вернул к действительности восторженный шепот внука:
— Деда, а покажи, как шаман камлает…
— Не игрушки это, однако, можно заболеть хворью шаманской. — Саам встрепенулся, быстро завернул бубен в тряпицу и убрал его куда подальше. — Глянь-ка, распогодилось, гулять идти надо, парень, гулять. Не болтать о пустяках…
Он не стал говорить Юрке, что в их роду этой хвори не избежал никто.

* * *

Ночью майору было не уснуть — он ворочался, вздыхал, стонал, кряхтел, и, почуяв неладное, под одеяло к нему забралась парочка заморских котов. Заурчав, они прижались к фиолетово-черному опухшему боку, и нудная тупая боль в ребрах унялась. Хвостатые были породы сиамской, жутко умные и когтистые, охотно отзывающиеся на буржуазные клички: Кайзер и Нора. Как-то раз подобрал Сарычев у помойки дрожащего на морозе кота-неудачника, кастрировать не стал, наоборот, прикупил ему «для гармонии» подругу. Жили хищники дружно. Наблюдая порой за сиамской парочкой, майор даже завидовал, потому как его собственная семейная жизнь складывалась не очень. Может, были бы дети, глядишь и наладилось бы, однако, если верить врачам, где-то глубоко внутри нормального — и очень даже — мужика гнездился изъян на генно-хромосомном уровне, и бабы от Сарычева не залетали. Не беременели то есть. А какая ж может быть ячейка общества без потомства-то…
Как всегда неожиданно, прозвенел будильник, и Александр Степанович начал собираться на службу. Есть он не стал, так, выпил чашку чая, оделся и окунулся в холодину зимнего утра. На улице было еще темно, на черном небе светился серп неполной луны. А на капоте сарьгчевской машины сидела здоровенная нахальная ворона и — о наглость! — пыталась клювом нанести ущерб лакокрасочному покрытию.
— Кыш, кыш, падла пернатая! — Майор с негодованием махнул рукой и, сразу же почувствовав свой бок, беззлобно выругался — нет, похоже, с резкими движениями придется повременить…
Бензина в баке оставалось совсем чуть-чуть, пришлось заехать на заправку, так что, когда Сарычев прибыл на службу, капитан Самойлов уже вовсю трудился в поте веснушчатого лица своего. Напротив него развалился на стуле давешний неказистый мужичок, лепший друг «белого китайца». Он беспрестанно чихал, сморкался, требовал по очереди то дозу, то врача, то прокурора. Рыжий капитан работал опером не первый год и уже успел вывернуть сопливого налицо note 10 Note10
Определить установочные данные.

. Звали того Красинский Семен Ильич, трудился он ранее грузчиком и был весь какой-то серый и неинтересный. Зато на его руке, между большим и указательным пальцами, была наколота партачка note 11 Note11
Татуировка скверного качества

— паук в паутине, — весьма информативная, весьма… note 12 Note12
Символ наркоманов.


Очень красноречивая, говорящая сама за себя. Так что, когда Красинского прокачали на повторность note 13 Note13
Собрать сведения о совершенных ранее правонарушениях и преступлениях.

, то каких-либо особых сюрпризов не обнаружили. Да, он уже бывал на нарах, да, попав на зону по «бакланке» note 14 Note14
Баклан — хулиган.

, именно там и познакомился с иглой, да, сидит на ней так плотно, что самому не соскочить…
Время колоть его до жопы еще не наступило, так что разговор носил пока характер доверительной светской беседы.
— А вот скажи, Семен Ильич, — капитан многозначительно поднял бровь и небрежно так поиграл карандашом, — толкаешь ты «белого китайца», а в крови у тебя опиаты нашли, химку разбодяженную то есть. Почему не ширяешься тем, что имеешь, или гута твоя — голый вассер? note 15 Note15
Сильно разбодяженный, плохой наркотик.


При упоминании о наркоте мужичок оживился.
— Что я, с тараканом, что ли, чтоб на «белок» садиться? Зажмуриться можно в шесть секунд. — Он ошалело повел мутными глазами, шмыгнул курносым носом и вновь завел скулеж про дозу и лепилу.
Собственно, ничего нового он не сказал. «Синтетика» — штука жесткая, привыкание к ней происходит с первого же раза, а передозировка таится в неуловимых долях процента, чуть ошибка какая — и все, лабай Шопена.
«Так ты, голубчик, не глухой ширевой, себя любишь!» — Капитан медленно поднялся и произнес отчетливо, с неожиданной злостью:
— Ничего тебе не будет. А вот завтра, когда начнет ломать по-настоящему, выть станешь, как кабздох на цепи. Мы тебе цепочку-то покороче сделаем. Так что с параши не встанешь, может, там и загнешься.
Вероятно, Красинский через ломку уже проходил. Он весь затрясся и, вскочив, выплеснулся в диком крике:
— Сука ментовская! Тварь! Что ты мне душу моешь, падло позорное!
Впрочем, хватило его ненадолго. Тут же сникнув, он заскулил no-новой, умоляя Самойлова о дозе. О лепиле, о докторе… note 16 Note16
Адвокат.

И вновь о дозе. Знакомая песня…
Утром следующего дня Красинский, измотанный сильнейшей болью в желудке и интенсивным ночным поносом, был готов к употреблению. Заметив в руках капитана шприц, полный темной жидкости, он незамедлительно спалил хату, откуда толкалось ширево. «Так, лед тронулся». — Убрав дурмашину подальше, Самойлов вызвал клиенту врача и бодрым шагом направился к начальству с докладом.
Сарычев общался по внутренней связи, и, судя по тому, как он пытался соблюсти субординацию, было ясно, что на другом конце провода кто-то из высоковольтных. Капитан взглянул на начальника понимающе — у того давно уже были на подходе подполковничьи погоны. С год, наверное, уже. А может, и поболе…
Майор между тем приглушенно сказал в трубку:
— Обязательно буду держать вас в курсе, товарищ генерал, — отключился и, не стесняясь капитана, в неразговорчивости которого был уверен, шваркнул кулачищем по столу. — Мало нам прямого начальства! Еще один отец родной сыскался, а в башке у него, как на штанах! — Сарычев наглядно изобразил извилину, такую же одинокую и прямую, как генеральский лампас. — Ну, рассказывай, — остывая, он кивнул капитану на стул, тронул усы, — чего нарыл?..
Выяснилось, что Красинский затаривался наркотой не где-нибудь, а в городе фонтанов и радужных струй — Петродворце. Есть там в конце улицы Парижской коммуны неказистый деревянный домик, во входной двери которого прорезано оконце наподобие кормушки. И стоит только постучать и протянуть нужное количество дензнаков, как сейчас же появится желаемое — ампулы с ширевом, а то и баян с готовой гутой, если имеется потребность вмазаться немедленно.
Внимательно выслушав, майор кивнул:
— Плавали, знаем. Сидит там инвалид без ног или туберкулезный в острой форме, а скорее всего, свора цыганок, насквозь беременных, и поиметь с них мы сможем только головную боль. Наркома надо выпасать, наркома! Все остальное — мыло.
Капитан почесал короткий рыжий ежик и вздохнул:
— Есть! Будем копать дальше, товарищ майор.
Майор словно в воду глядел. Действительно, в доме на улице Парижской коммуны проживали славные представители племени молдаванских цыган — супруги Бабан с многочисленными детьми и бедными родственниками. Совершенно некстати Пете Самойлову вдруг вспомнились загадочная улыбка Кармен, усатая физиономия горьковского Лойко Зобара и, наконец, крайне неприличное выражение «джя прокар». Хмыкнув, он пригладил бронзовый ежик и отправился с лейтенантом Звонаревым организовывать неподвижный пост наблюдения.
Погода была по-настоящему зимней — небо потемнело, из низких туч валил сильный снег, порывистый ветер закручивал его в хороводы метели. Ерзая под сношенной резиной, отделовский «жигуль» с трудом продирался сквозь непогоду. Когда прибыли на место, короткий зимний день уже уступил место темноте. Уличные фонари не горели, потому улица Парижской коммуны отыскалась не сразу. Зато нужный дом стоял в самом ее начале и наблюдать за ним можно было легко — с пересекавшего улицу проспекта Ильича.
— Леша, сиди пока. — Капитан оставил Звонарева в машине, бесстрашно вынырнул на мороз и уже через минуту превратился в снеговика. Осторожно переставляя ноги в высоких финских сапогах, он двинулся по еле заметной в снегу дорожке. Пробираясь мимо покосившегося бабановского жилища, он даже головы не повернул, тем не менее успел отметить: во дворе на ржавой цепи исходит злобой здоровенный волкодав, народная тропа к кормушке не заросла, а перед крыльцом стоит красное авто девяносто девятой модели. Сугробов на капоте нет, значит, двигатель горячий. Прогулявшись еще немного и окончательно задубев, Самойлов возвратился в машину, долго оттаивал и наконец произнес:
— Поехали назад.
Но тут дверь открылась, и, осторожно спускаясь с крыльца, в авто начали грузиться три явно беременные тетки. Следом вальяжно вышел и уселся за руль дородный представительный цыган с роскошной седоватой бородой, а за ним выкатился невысокий чернявый паренек в бараньем, до колен, полушубке. Он задраил дверь, пристегнул карабин на собачьей цепи к натянутой вдоль забора проволоке и, закрыв ворота за выехавшей со двора машиной, уселся в нее последним. Бородатый включил передачу, и «девяносто девятая» не спеша покатила вдоль улицы, однако, не проехав и километра, остановилась. Отворились массивные ворота, машина с вице-матерями заехала во двор внушительного особняка, и давешний чернявый пацан шустро прикрыл створки. Было слышно, как изнутри глухо брякнул засов.
— Это хорошо, когда работа недалеко от дома. — Капитан Самойлов проводил взглядом дружное семейство и решил опять пойти прогуляться.
Вернулся он минут через пятнадцать, разочарованно пошмыгал красным носом и скомандовал:
— Поехали отсюда.
Похоже, метель разыгралась не на шутку. Когда «жигуленок» кое-как докатился до управы, уже основательно завечерело. Нестерпимо хотелось есть, прямо сейчас и непременно чего-нибудь горячего.
Будто прочитав мысли подчиненных, майор Сарычев сурово промолвил:
— Доложитесь позже, на харчи вам полчаса. Время пошло.
Как говорится, остатки сладки. Капитан с лейтенантом мужественно навалились на что-то безвкусное и дымящееся, напились, жмурясь от удовольствия, чуть сладкого, зато огненно горячего чаю и, облизываясь, отчалили с кормобазы. Им не терпелось поделиться кое-какими мыслями с начальством…
— Да где же я вам вторую-то машину возьму? — Сарычев недоуменно развел руками. — Вы ведь не одни у меня, вон Теплев какое дело раскручивает, ему без колес никак. — Впрочем, ладно, — взглянув на поскучневшего Самойлова, майор почесал затылок, — придумаем что-нибудь. Голь, она на выдумки хитра.
Не рассвело еще, как Самойлов со товарищи уже были на месте. С неба по-прежнему, не переставая, падали белые хлопья. Лихо вилась метель, видимость была паршивой. Часов в одиннадцать прибыла уже установленная капитаном красная «девяносто девятая», из нее вышли беременные труженицы, а также сам хозяин дома Роман Васильевич Бабан вместе с внуком Виктором. Через десять минут они погрузились в тачку и поехали домой, будущие же матери, практически неуязвимые для Фемиды, приступили к общественно полезному труду. Уже к обеду засветились машины с покупателями, а также несколько энтузиастов, прибывших своим ходом, и стало ясно, что бабановская «веревка» note 17 Note17
Наркотики.

пользуется широким спросом. Да и вообще, что дело поставлено широко…

На следующее утро Самойлов со Звонаревым ничего интересного не увидели и лишь на третий день ментовская удача улыбнулась им золотозубо, осенив своим белоснежным крылом с генеральским лампасом по краю. С утра, как обычно, брюхатых тружениц вывезли на рабочее место, а вот дадо Роман Васильевич не залег, как всегда, в сыновьих палатах до вечера, а минут через пятнадцать покатил на «девяносто девятой» в сопровождении четырех здоровенных ромалэ. Он был в дорогой светлой пропитке, бобровой лохмушке и сидел не за рулем, а на переднем командирском месте. Задевая брюхом снег на ухабах, машина двинулась в направлении Питера, тащившийся же следом в «жигуленке» Самойлов бережно достал единственную на отдел сотовую трубу — от всяких там раций на таком расстоянии толку было как от козла молока. В целях экономии средств капитан был лаконичен, как древний спартанец.
— Едут в Питер, — доложил он майору Сарычеву.
— Веди его пока сам, в таком снегу он тебя все равно не срисует. По звонку приму его лично, — ответил Александр Степанович и кинулся к коллегам из УБЭПа слезно клянчить какую-нибудь завалящую сотовую трубчонку для себя. Бедные — не гордые.
Между тем цыганское авто вырулило на Нижнепетергофское шоссе, затем свернуло на юго-запад, и скоро стало ясно, что район Исаакиевской площади ему не миновать. А с неба по-прежнему сплошной завесой валил снег, так что майор Сарычев, негодуя в душе, гнал своего «семака» на грани фола. После проезда под красный к нему пристал наглый гибэдэдэшник, который отвязался только после демонстрации «непроверяйки». Дважды машину заносило, чудом не случилось ДТП, но все как-то обошлось, и Александр Степанович принял «девяносто девятую» в районе моста лейтенанта Шмидта. Скоро цыганский экипаж вырулил на Средний, по пути затарился сигаретами и баночным пивом и не спеша двинулся по направлению к заливу. Сарычев решил сначала, что ромалэ интересуются гостиницей «Прибалтийская», но «девяносто девятая», свернув с Кораблестроителей, выехала на набережную и остановилась. Снегопад не стихал, но Сарычев в мощный, 24-кратный морской бинокль вполне сносно разглядел поджидавшую цыган машину. Это была «БМВ» седьмой серии, темно-синего или черного цвета, с напрочь закопченными стеклами. «Девяносто девятая» припарковалась с ней рядышком, борт к борту, и что там произошло, разглядеть не удалось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38