— Отставить Маринку! Позвони ей, наври чего-нибудь. А я рвану на базар, увеличу нетрудовой доход елочных спекулянтов и, как Дед Мороз…
— Дед Склероз! Кто мне третьего дня, блеснув искусством конспирации, припер в чехле от контрабаса голубой кремлевский танненбаум?! Или у тебя это дело поставлено на поток? Смотри, Метельский, меня начинают терзать смутные подозрения…
— Каюсь, каюсь… Диплом, сессия, голова кругом…
— Полеты, полеты… Ладно, за тобой шампанское, за мной — фирменное блюдо.
— Паста по-пармезански?
— Макароны по-флотски.
Но коварная Тихомирова опять обманула его, подав вместо макарон копченого угря и филе-миньоны, вымоченные в коньяке…
Первого января, в пятом часу пополудни, она выставила его за дверь.
— Вечером ко мне люди приезжают. По делу. Это тебя не касается. Не появляйся и не звони ровно десять дней. Если все решится раньше, я сама тебя найду.
— Что решится? — жестко, не глядя на Лену, спросил Тим.
— В свое время узнаешь. Так надо.
— Как-то я уже слышал подобную формулировку;
— Солнышко, это совсем не то, что ты мог подумать. Ты мне веришь? А что оставалось?

Стражи Родины (1976)

— Да, да, войдите, — бывший вице-генерал-майор кашлянул, грозно сдвинул брови и указал прибывшим офицерам на полукресло. — Садитесь. Итак, что мы имеем?
Его начальственный вид как бы продублировал вопрос: итак, кого мы имеем?
Да, летит время. Кажется, давно ли он сидел как эти двое, выпрямив хребет перед массивным, в форме буквы «Т» столом, за коем нынче по статусу хозяина вальяжно размещается сам. И была с ним тогда самая красивая женщина, которую он когда-либо знал. Самая желанная. Самая гордая. Встретить бы ее сейчас, в генеральских-то погонах… Небось не вертела бы носом. Дура. Как есть, набитая. С такой-то жопой и дать скормить себя ракам. Лучше б ему тогда дала… Да, летит время, меняются люди. Случилась чудная метаморфоза и с вице-генерал-майором, из малоразговорчивого истукана он превратился в фозного начальника, генерал-лейтенанта. А его место на ковре заняли эти двое болванчиков — один в погонах подполковника, другой, соответственно, капитана. Ишь как вытянулись, подобрались, пожирая глазами начальство. Эти небось, даже когда с бабами спят, видят себя в генеральских мундирах.
— Есть движение информации по Барбароссе, товарищ генерал, — болванистый подполковник встал, раскрыл папку с грифом «Совершенно секретно», — Из ВЦ прислали результаты по программе «Двойников».
Приставку «лейтенант» он опустил намеренно, просто генерал — это вроде бы как генерал армии. И выговаривается проще, и начальству приятней.
— По Барбароссе? — генерал-лейтенант нахмурился, засопел, изображая мощное движение мысли, шумно затянулся. — Ну-ну.
Опять этот чертов Барбаросса, которого разыскивает и ЦРУ, и Моссад, и Штази, и МИ-6, и Интерпол, и… Кому только не нужна его голова. Да только она у него слишком хорошо работает — хрен поймаешь. Даже неизвестно кто он и откуда — то ли из «Одессы», то ли из «Шпинне», то ли из «Всадников? Посейдона», то ли «Коричневых викингов», то ли «Малинового джихада». Скользкий, как уж, ушлый, как лис. И укусить может — мало не покажется. — Движение информации положительное, товарищ генерал, — успокоил болванистый подполковник, и чтобы подчеркнуть личное непосредственное участие, позволил себе пошутить. — Похоже, мы взяли этого Барбароссу за задницу. — Спеша порадовать начальство, он принялся излагать детали. Две недели тому назад американцам удалось запечатлеть Барбароссу в фас, и они поделились добычей с французами, ну а те от щедрот своих переправили снимок в Цитадель социализма. Так он попал в информационный ВЦ КГБ и, соответственно, — в программу идентификации фотографий «Двойники». Ну а ЭВМ, ни-чтоже сумняшеся, опознала в Барбароссе некоего Епифана Дзюбу — хлебороба, первопроходца и комбайнера. И еще кавалера — ни много, ни мало — ордена Ленина. Вот тебе и «Малиновый джихад»!
— Ордена Ленина? — с завистью переспросил генерал, сунул папиросу в пепельницу и помрачнел еще больше. — Ошибка исключена?
Это что ж такое получается? Выходит, Барбаросса это, может, и не Барбаросса вовсе, а наш герой невидимого фронта орденоносец Дзюба? Но тогда зачем ему комбайн? И если он все же не партактивист и не первопроходец, а злостный террорист и, матерый диверсант, то почему же его тогда наградили орденом Ленина?
— Ошибка исключена, товарищ генерал, я дважды проверял перфоленту, — болванистый подполковник хмыкнул, с самодовольным видом выпятил грудь. — Он это, он, волчина позорный. Только не это главное, товарищ генерал, — ликуя, он расплылся улыбкой победителя и выложил на стол две цветные фотографии. — Есть у него волчата, близнецы, уже заматерели. Один студент, отлынивает от армии, другой отслужил, маскируется под пролетария. В Ленобласти окопались…
— В Ленобласти окопались? — Генерал воззрился на снимки, почему-то вспомнил собственного отпрыска, конопатого, бездарного и запойного, вздохнул. — Ну а он что?
— А он, товарищ генерал, ничего. — Болванистый подполковник усмехнулся, щекастое лицо его выразило презрение. — Даже не знает, что детей наплодил. Да, наверное, и знать не хочет. Хищник, живет по законам джунглей.
Торжествуя, он закрыл свою секретную папку и принялся докладывать о проделанной работе — как кого нашел, допросил, установил. Тяжелее всего было отыскать врачиху, принимавшую роды у умирающей, угодившей под машину жены Дзюбы. Похоже, он сам ее и приговорил, чтобы замести следы вчистую. Что с него возьмешь — зверь.
— Да, да, тамбовский волк ему товарищ. — Генерал, потирая подбородок, погрузился в раздумье. — Так-с, так-с, так-с.
На его скуластом, раздобревшем с полковничьих времен лице играл здоровый румянец. Наконец он перестал барабанить пальцами по столу, встрепенулся, и глаза его молодо блеснули.
— Значит, говоришь, о волчатах своих ни сном, ни духом? Так мы ему намекнем в нужный момент. Прибежит как миленький да еще будет хвостом вилять, чтобы шкуры с них не содрали. А сейчас за ними нужен глаз да глаз, и лучше всего женский. Вы, подполковник, поняли мою мысль? Ну так давайте, давайте, выполняйте.
Генерал не знал, что волки хвостом не виляют.

Братья (1980)

Следующие три дня Тим провел в тупой, серой прострации. Все валилось из рук, из чтения давались только записки фон Грозена, в этом Тихомирова не обманула, возвратила оригинал, присовокупив к нему и экземпляр ксерокопии, — четкой, чистой, на белейшей финской бумаге, изготовленной явно не на раздолбанном оборудовании Публичной библиотеки. И когда удавалось уснуть, снился Тиму черный кот Тихон, парящий над Ленинградом верхом на единороге Арнульфе и лихо разящий шашкой-волчком полчища цвергов, нагло оккупировавших городские пункты приема стеклотары. Уже устала рубить когтистая лапа бойца, осклиз от мерзкой зеленовато-бурой крови благородный клинок, а врагов все прибывало и прибывало…
Душевному покою такие сны не способствовали, бодрости не прибавляли. И Тим несказанно обрадовался, заслышав скрип входной двери и четкие, убедительные шаги в крохотном коридорчике. Эти шаги не могли принадлежать ни Варваре Ардальоновне, ни Арнульфу, имевшему обыкновение передвигаться бесшумно.
— Андрон! — крикнул Тим, затушил сигарету и поднялся с кровати. — Здорово!
Жалобно взвизгнула открытая пинком хлипкая дверь, в проеме показался черный, плечистый силуэт Андрона.
— Ну, здорово, коли не шутишь… — прохрипел он, не входя внутрь.
Тим остановился. Что-то тут не так.
— С тобой все в порядке?
— Лучше не бывает. — Андрон недобро усмехнулся, шагнул в комнату. — С мамой моей, значит, Новый год встречал? Чаек, значит, пили, телевизор до гудочка смотрели?..
Резким движением он опрокинул шаткий столик, рассыпались бумаги Тима, глухо брякнула об пол алюминиевая кружка.
Тим принял боевую стойку.
— Да! Да! — звонко выкрикнул он. — Да, я был у Лены! Ну и что?! В ногах теперь у тебя валяться? Прощения просить?
— А такое прощают? — Андрон двинулся вбок, намереваясь обойти упавший стол. — Я тебя, студент, бить не буду. Я тебя сразу убью…
Тим с кошачьей ловкостью отпрыгнул в угол, сорвал со стены кубанскую шашку.
— Не подходи, Андрон! Не подходи! Башку снесу!
— Даже так?
Не спуская с Тима прищуренных глаз, Андрон осторожно отступил к двери, плавно опустил руку в карман кожаного пальто, так же плавно вытащил. В ладони зловеще блеснула сталь финки-выкидухи.
— Положи селедку, студент, — презрительно кривя губу, проговорил он. — Метну в горло — хрюкнуть не успеешь.
— Попробуй! — выкрикнул Тим. — В капусту покрошу к е…еням!
Шашку он держал двумя руками, прямо перед собой, чуть по диагонали, как самурай свою катану, готовый отразить любой маневр противника.
Они стояли подобравшись, набычившись — два молодых лося, готовые не на жизнь, а на смерть бороться за красавицу-важенку.
— Чего ты добиваешься? Еще не понял, что ты тут лишний? В сторону, Андрон, в сторону, добром прошу…
— Добром?..
Неуловимым движением Андрон метнул нож в противоположный от Тима угол, угодив острием аккуратно в горло плакатному Брюсу Ли. Ногой пододвинул чудом не упавшую табуретку, сел. Тим опустил шашку.
— В тебе добра, что в говне алмазов, — устало произнес Андрон. — Пришел бы, открыто, как мужик, признался — так мол и так… Что, мы бы с тобой бабу не поделили, что ли?
— Лена не баба! — выкрикнул Тим.
— Ага, мужик замаскированный! Ты иногда все-таки думай, что говоришь…
— И тебе того же! В чем это я, по-твоему, должен признаваться? Что провел ночь с любимой женщиной? С моей, заметь, женщиной, к которой ты бегаешь тайком и от законной жены, и от нее самой, прикрываясь моим именем!
— И поэтому ты решил заложить меня?
— Что?! Я? Заложить? Тебя? Да я твоих родственничков долбаных и как звать-то не знаю!
— При чем тут родственнички? Ты меня Ленке заложил, гад!
— Ленке?! Тебе, блин, лечиться надо! За каким хреном мне тебя Ленке закладывать? Как ты это себе представляешь? Мол, извини, дорогая, мы тут с корешем, будучи де-факто на одно лицо, решили приколоться и тебя, родная, на двоих расписать. Так? Догадываешься, куда мы после этого будем посланы? Оба? Андрон крякнул и почесал затылок.
— Да… Только ведь я уже.
— Что «уже»?
— Послан. Далеко и надолго… Хотя и прибыл без опозданий, с букетом, при параде. А вместо привета — через закрытую дверь по матери. Открытым текстом.
— Ничего не понимаю… Хотя — ты сегодня к ней заезжал?
— Ну да… Как договаривались, четвертого в четыре.
— Все ясно. Это не тебя послали, это меня послали. Она предупреждала, что к ней какие-то люди приезжают, и взяла слово десять дней не появляться и не звонить.
— Что за люди?
— А я знаю? Может, предки водоплавающие на побывку.
— И из-за предков — матюгами?
— Мы же не знаем их семейных отношений…
Андрон встал.
— Как-то получается все… сугубо ректально. Пиво будешь?
— Не отказался бы… Куда ты?
— Так за пивом же; в угловой. Заодно остужусь маленько. А ты прибери пока.
Не дожидаясь возражений, Андрон подхватил вместительную спортивную сумку и был таков. Тим вздохнул, поднял опрокинутый столик, стал собирать рассыпанные по полу бумаги. За окном плавно скрипнули тормоза.
Тим удивленно выпрямился на очередной жалобный визг дверных петель. Привалившись к косяку, дыша тяжело и часто, стоял Андрон.
— Таньгу забыл? — поинтересовался Тим.
— Там… Лена приехала. С ней мужик какой-то. Тим кинулся к окну. В сиянии полной луны, дополняемом светом фонаря с набережной, была четко видна непокрытая рыжая голова Тихомировой, ее короткая беличья шубейка, длинные хвосты белого шарфа. Она стояла у раскрытого багажника желтой таксишной «Волги», оживленно жесткулируя, общалась со склонившимся над багажником мужчиной. Лица его не было видно, только красная дутая куртка, джинсы, высокие ковбойские сапоги.
— Сюрприз-сюрприз, — пробормотал Андрон.
— А мы ответим тем же, — предложил Тим. — Выйдем к гостям вдвоем.
— Фигос под нос! Оне к вам пожаловамши, вы и разбирайтесь. А Лапин Андрей Андреич тут не при делах… Если что — я там. — Он показал пальцем вверх. — Открывай иди, не морозь гостей…
Лена впустила с собой на лестницу облако зимнего пара. Не дав Тиму и слова сказать, бодро затараторила:
— Еле отыскала тебя, подпольщик. Значит, в моем родовом гнездышке обосновался? — Она крепко обняла его, обдав запахом французских духов, зашептала на ухо: — Тимоша, милый, прости меня за сегодняшнюю грубость, но ты был очень не вовремя.
— Да ладно, это ты извини, совсем из головы вылетело… — смущенно ответил Тим.
— Вот, познакомься.
Лена сделала шаг в сторону, и Тим оказался лицом к лицу с невысоким сухощавым бородачом в красной куртке с серебристыми простежками. Сочетание суконной солдатской шапки, нахлобученной на хайр а-ля Оззи Осборн, и фарфорово-белозубой улыбки типа «чииз» однозначно выдавало в нем долларового иностранца, что не преминула бодрой скороговоркой подтвердить Лена:
— Это наш американский друг, доктор психологии, по-русски ни бум-бум.
— Мир, дрюжба, пьятилетка, — заверил американец и, поставив на каменную ступеньку объемистые пластиковые мешки с эмблемой «Березки», протянул руку, — брэд собаччи.
Пожатие его узкой, длиннопалой ладошки оказалось на удивление крепким.
— А говоришь — ни бум-бум, — упрекнул Лену Тим.
— Ты не понял, это его зовут так — Брэдфорд Собаччи, уменьшительно Брэд, — пояснила Лена и, с ослепительной улыбкой наклонив голову в сторону американца, тоном экскурсовода громко произнесла: — Дипломированный мудак, отсосок и дятел. Дурнопахнущий козел и недоносок слюнявый.
Тим ахнул про себя, доктор Собаччи отвесил даме галантный поклон и приложил руку к груди в знак искренности ответных чувств. Лена же без малейшей запинки перешла на английский:
— And this is the very Tim I told you about. Тот самый Тим, о котором я тебе говорила ( англ. )


— Tim’s a good American name, isn’t it? Тим — хорошее американское имя, да? ( англ. )


Американец потрепал Тима по плечу, подхватил мешки, что-то спросил у Лены. Та без колебаний показала наверх, и Брэд бодро затопал по лестнице. Лена с Тимом двинулись следом.
— Объясни, что все это значит? — шепотом спросил Тим. — Откуда этот тип взялся, и если он такой козел, каким ты его аттестовала, зачем притащила его?
— А хавчик валютный? — искренне удивилась Лена. — Не могла ж я не воспользоваться случаем подкормить милого дружка, а то совсем исхудал.
Она довольно чувствительно ущипнула Тима за ягодицу и расхохоталась. Сверху блеющим козлиным смешком отозвался доктор Собаччи…
В трех мешках из «Березки» уместился походный царский пир. Выкладывая консервные банки и запаянную в плотный полиэтилен снедь, Тим с трудом успевал переводить названия — паштет из гусиной печенки, салями «брауншвейгское» (или «брауншвейгская»?), норвежский лосось, голубой марлин, камамбер графский, оливки с анчоусами, сок апельсиновый из Греции, пиво датское баночное… Россия была представлена икрой красной, икрой черной, здоровенным куском белуги горячего копчения, свежими батонами из филипповской булочной и доброй бутылью экспортной «Столичной». Помимо ее, родимой, имелись шотландский виски «Белая лошадь» и, судя по надписи «Fine Champagne» на красивой темно-синей коробке, заграничное шампанское.
— Неужели мы все это съедим? — Тим обвел взглядом ломящийся стол.
— Придется, — отрезала Лена. — Я что, зря старалась?
— Есть идея. Переведи ему, у меня с разговорным не очень… Давайте выберем, что будем есть сейчас, а остальное я отнесу в холодильник, испортится, здесь жарко.
— Makes sense, Разумно ( англ. )

— согласился Собаччи, постучал пальцем по горлышку «Столичной» и пропел фальшиво, но бодро: — I’m drinking стакан водка every day…
— Лично я предпочту французский коньяк, — заявила Лена.
— А где ты видишь французский коньяк? — удивился Тим.
— Да вот же! — Она извлекла из темно-синей коробки коричневую фигурную бутылку. — Коньяк «Фин-Шампань», пятнадцать лет выдержки. Даром, что ли, сто двадцать долларов плочено?
Тим присвистнул.
Разобрались и с закусками. Остальным Тим плотно забил провизией мешок из «Березки», сунул под мышку «Белую лошадь».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36