Они забирались куда-нибудь повыше, выпускали по ветру длинную сверкающую нить и уносились в синеву. Улететь бы вот так же, легко и бездумно, ни о чём не сожалея и ничего не ища. И просто лететь. Лететь в синеве…– Что у тебя с рукой, Виталик? – донесся до него испуганный голос матери.– Ты уже пришла, мама, – не оборачиваясь, отозвался Виталька. – Что так рано сегодня?– Ну где же рано? Время уже. Так что же ты сделал с рукой?– Да так, ушиб.– Ушиб?Мать подошла ближе, взяла его руку. И сразу всё поняла.Она быстро отпустила Виталькину руку и больше ни о чём не спрашивала.До позднего вечера Виталька читал Брэма. Потом до него донёсся голос отца:– Хватит свет жечь.Виталька сразу же погасил свет, разделся в темноте и лёг в постель. Кровать давно уже стала ему коротковата. Но сегодня не было никакого желания вытянуться. Он поджал ноги и долго лежал с открытыми глазами.Он слышал, что все уснули, но сам заснуть не мог. Память стремительно выносила какие-то беспорядочные события. В лаборатории кто-то кричал: «Виталик, миленький, вымой, пожалуйста, колбочки!» И у Витальки торопливее стучало сердце. Ведь он не пошёл сегодня в лабораторию. Можно ли всё успеть? Виталька видел сны только тогда, когда плохо спал. Он закрыл глаза. Сон его был похож на пробуждение: медленно и величаво всходило над снежными горами солнце, свет пробивался в тёмную синеву лесов, достигал мхов и корней. Потом он увидел Анжелику. Встав на цыпочки, она тянула тонкие руки к отцовской гитаре…И Виталька заплакал. Его разбудила давящая боль в сердце, он показался себе совсем беззащитным. Он изо всех сил прижимал к лицу подушку, чтобы никто не услышал его всхлипываний.Его волос коснулась большая жёсткая рука.«Дедушка», – сразу понял Виталька.Дед присел на краешек кровати и стал гладить голову Витальки, мокрые щёки, голые плечи.И Виталька обхватил руками шею деда, уткнулся лицом в его бороду.Дед ничего не говорил, не утешал и не успокаивал Витальку.Виталька не помнил, как уснул. Утром его разбудило солнце. Оно осветило всю комнату, обратило в радугу грань зеркала. Но уже не было привычной яркой радости пробуждения.Виталька вошёл в комнатушку деда, сел на его кровать и спросил:– Дедушка, ты видел ящера на озере в Ущелье белых духов?Деда так и подбросило в постели. Он сел и пристально посмотрел на Витальку.– Я во сне, что ли, говорил?– Нет. Совсем нет, дедушка. – Виталька подал ему письмо. – Вот это больше ста лет лежало в бутылке на старой казачьей зимовке.Дед читал письмо, осторожно держа его за уголки. Прочитал, лёг и закрыл глаза. Так, с закрытыми глазами, и сказал:– Нет, я его не видел. Но тоже видел следы, совсем свежие. Тут всё точно написано, Виталик. И, видно, никогда его не увижу…– Сколько же он живёт?– А кто его знает. Сейчас он есть. Это точно.– Возьми меня к озеру, дедушка.Дед долго молчал, потом тихо проговорил:– Хорошо, я покажу тебе дорогу. Пойдём.– Ты же болеешь. Лучше потом, когда поправишься.– Нет. На днях пойдём. Осмотри и хорошенько сверни палатку. Кроме ботинок возьми кеды и запасные шерстяные носки. Проверь ледоруб.– Не первый же раз, дедушка…– Пойми, Виталик, мы полмесяца будем в пути. Будем идти день за днём, от утренней зари до вечерней. Будем идти по мокрым и обледенелым скалам, по воде и по осыпям, над пропастями в белом тумане… ЧАСТЬ ВТОРАЯ 1 Первого сентября на первом же уроке классный руководитель Анна Петровна рассадила Витальку и Марата по разным партам.– Я думаю, – сказала она, – двум отличникам сидеть за одной партой не стоит. Сядьте лучше с отстающими учениками и помогайте им. Ты, Марат, садись с Бурнусовым, а Виталий Бардашов сядет с Жорой Ивановым.– Не буду я сидеть с Ивановым! – вскочил с места Виталька.– Что это за тон, Бардашов? – нахмурилась учительница.– Я сказал, не буду с ним сидеть!– Вот как… Ты «сказал». А я сказала – будешь!– Не буду.Учительница угрожающе замолчала. Весь класс притих.– Выйди, – сказала наконец Анна Петровна. – После поговорим.Виталька вышел, стал в пустом коридоре у окна.Как неудачно всё складывалось у него в последнее время. С дедом они не пошли к озеру. Дед совсем занемог, и его увезли в больницу.По ночам Виталька слышит, как мать с отцом о чём-то тихо переговариваются между собой. Видно, с дедушкой плохо. Отец переменился, стал даже заискивать перед Виталькой после того случая. Но Виталька уже не мог переломить себя. Отец стал чужим. Виталька невольно следил за каждым его движением и ненавидел каждый его жест, его просто охватывало отчаяние, когда отец начинал говорить. Виталька наперед знал, что тот скажет и как.И теперь здесь, в школе, учебный год начался с неприятностей.В дальнем конце коридора появился Лев Романович, директор школы. Он шёл медленно, опираясь на палку. Виталька знал, что Лев Романович ходит на протезе. Ему ампутировали ногу в полевом госпитале ещё во время войны.Виталька поздоровался.– Почему не на уроке? – хмуро спросил директор.– Анна Петровна выгнала.– Тебя? – Директор с любопытством посмотрел на Витальку. – Странно. Что же ты, с позволения спросить, натворил?– Ничего. Я не хотел садиться за одну парту с Ивановым.– А собственно, почему?– Потому что я его… Потому, что я не хочу с ним сидеть… И помогать ему тоже не хочу.Директор пожал плечами.– Поссорились вы с ним, что ли?– Не ссорился я с ним, Лев Романович. Просто он дрянь, и я не хочу с ним рядом сидеть.– Вот как. – Директор быстро каким-то непонятным взглядом подмотрел на Витальку. – Но зачем нужно было так вызывающе себя вести? После уроков поговорил бы обо всём с Анной Петровной.– Я не хочу с ним сидеть и одного урока.– Скажи, что бы ты делал, если бы тебе пришлось вместе с ним работать?– Я ушёл бы с такой работы.– А если бы пришлось служить с ним в армии… Да ещё представь себе, что он офицер, а ты солдат. Тогда что бы ты делал? Из армии бы убежал? Ты думаешь, Анна Петровна хотела тебе досадить? Ошибаешься. – Директор положил ему на плечо руку. – Представь себе, что она это давно обдумала. И я с ней согласен. Мы знаем, что такое Иванов, и именно потому, что мы это знаем, решили посадить с ним за одну парту именно тебя. Ты меня понял?Виталька внимательно посмотрел на директора. Он никак не мог понять, придумал ли Лев Романович всё это сейчас, на ходу, или действительно было так, как он говорит. Но в конце концов это ничего не решало.– Что я могу с ним сделать, Лев Романович? – сказал Виталька.– Там видно будет. Неизбежно ведь, что когда-нибудь придётся кому-то с ним работать. И когда-нибудь придётся кому-то служить с ним в армии. И не исключено, что он будет чьим-то офицером… Ну…Виталька кивнул.– Хорошо, Лев Романович.Да, неважно складывались дела у Витальки. Ему хотелось быть с такими людьми, как Лена, Марат, Анжелика, а окружали его совсем другие.На перемене он взял свою сумку и пересел к Иванову.– Испугался, что папа ремешком сделает а-та-та? – захихикал Иванов.Виталька едва удержался, чтобы не съездить по его подлой роже. Иванов почти в каждом классе сидел по два года, был на голову выше Витальки и шире его в плечах. Над всегда мокрой верхней губой его уже пробивались белесые усики.Виталька хорошо знал всех дружков Жоры Иванова и ненавидел их. Они, где могли, потихоньку пакостили, им всегда было нечего делать. Виталька знал, что каждый из них в отдельности был трусом, а вместе они держались нагло, и их побаивались.Что он мог сделать с Жорой? Перевоспитать, что ли? Чепуха. Его уже никто не мог переделать. Зачем же тогда директор посадил его за одну парту с человеком, который ему невыносимо противен? Другие ребята как-то безразлично относились к Жоре, даже поощряли улыбками его нелепые выходки.Сидя на следующем уроке рядом с Ивановым, Виталька проклинал себя за то, что не ответил директору отказом. Ловко же эти учителя могут залезть в душу.Жора тоже, как видно, чувствовал себя рядом с Виталькой не слишком привольно. У Жоры не было желания с ним разговаривать, Виталька замораживал его своей отчуждённостью. И неизвестно, кому из них было хуже.В конце урока Жора легонько пнул ногой сидевшего впереди Олега Бульонова. Олег сразу же поднял руку и пожаловался учительнице.Учительница была совсем молодая, приехала она летом, и это был её первый урок. Она никого ещё не знала по фамилии. Бульонов прервал её рассказ, кстати довольно интересный, она растерянно заморгала и вежливо попросила Жору встать.Дальше урок у неё как-то не клеился. Хорошо начатый рассказ она скомкала, и ребята стали потихоньку переговариваться между собой.А Жора стоял. Стоял лениво и расслабленно, нахально разглядывая учительницу. Потом наклонился к Бульонову и прошептал:– Придушу. Лучше не выходи из школы.Бульонов зашвыркал носом. Виталька не любил этого слюнявого маменькиного сынка, но на перемене подошёл к нему.– Ты что раскис?Бульонов молчал потупившись.– Боишься, что бить будет? Так тебе и надо. Не жалуйся. Только учительницу сбил.Пришел дежурный учитель и выгнал всех ребят из класса.До звонка Виталька носился по двору. Гоняли консервную банку. Мяч у ребят отобрали после того, как они разбили окно в одном из классов. Гоняли банку до тех пор, пока она не угодила в лицо вратарю Игорю Филиппову и рассекла ему бровь, по глазу и по щеке потекла кровь. Ребята прекратили игру, окружили Игоря, и никто не заметил, как Бульонов побежал в учительскую.Спустя минуту из школы вышел дежурный, потом прибежала медсестра, увела Филиппова в медпункт.Дежурный выстроил в ряд всех игроков.– Кто это сделал? – спросил он.– Я, – ответил Виталька.– Ну-ка, выйди сюда.Виталька вышел.– Придётся тебе привести отца.Виталька оглянулся и вдруг увидел входившего во двор школы отца Анжелики.– Вон он, сам пришёл, – показал на Илью Виталька.Ребята во все глаза смотрели на происходящее и, затаив дыхание, ждали, что будет дальше. Дежурный не знал Виталькиного отца. Он бросился к Илье с жалобами и упрёками.Илья никогда прежде не приходил в школу. Выслушав учителя, он оглядел стоящих вокруг него мальчишек.– Воспитание – это вещь, – сказал он. – Взять к примеру лошадь. Это тот же человек, только что не разговаривает. А так всё понимает. Всё-ё. К чему я это говорю? А вот к чему: лошадь тоже можно воспитать хорошо, а можно – плохо…Дежурный начал растерянно озираться по сторонам. Но вокруг стояли сгоравшие от любопытства мальчишки.– Так и человека, – продолжал Илья, – можно по-разному воспитать. Одного воспитывают, а ему и невдомёк, что его воспитывают. Вот как.Ребята застонали от восторга. Виталька уже и не рад был, что заварил эту кашу. Откуда ему было знать, что всё обернётся так по-дурацки? Кстати, Виталька не был уверен, что залепил консервной банкой в лицо Филиппову именно он.– Да он чуть глаз не выбил одному мальчику консервной банкой! – закричал дежурный.– Разрешите взглянуть? – попросил Илья.– Его увели в кабинет медсестры. Вы понимаете?– Да нет. На что он мне? Я на консервную банку хотел взглянуть.Мальчишки подали Илье консервную банку. Он оглядел её со всех сторон и сказал:– Одному моему знакомому недавно жена приложила утюгом. А утюг будет куда тяжелее банки. И ничего.Дежурный попятился сквозь толпу ребят и ушёл в здание школы. Ребята повалили следом за ним.– Зачем вы пришли сюда? – спросил у Ильи Виталька.– К конюху зашёл за недоуздком.– Уходите скорее, а то мне попадёт. Я вам принесу недоуздок.– Ладно… А вообще-то я поговорить с ним хотел. Магарыч с него причитается. Ну, да в другой раз.Виталька побежал в класс.Филиппов уже сидел за своей партой с забинтованной головой и, держась за живот от смеха, слушал, как ребята наперебой передавали ему разговор дежурного с Ильёй.Из школы Виталька возвращался с чувством досады и недоумения. Он сам не мог понять своих поступков. Можно было подумать, что в нём сидит какой-то другой человек и толкает его на дикие выходки. В сумке он нёс недоуздок для Ильи.– Виталик, ты что повесил нос? – услышал он знакомый голос. Его догнала Анжелика. Большой потрёпанный портфель колотил её по ногам.– Что у тебя в портфеле? – спросил Виталька.– Пустой.– Покажи.– Да ну тебя!Анжелика оказала весьма вялое сопротивление, когда Виталька отнимал у неё портфель. В портфеле лежала кукла. Ни одной книги, ни одной тетрадки. Виталька посмотрел на Анжелику. Волосы на голове её уже немного отросли и торчали густым ёжиком.– Так и думаешь учиться?Анжелика не ответила, она следила за ласточкой, что пронеслась возле самого её лица и по косой дуге уходила ввысь. Витальке стало смешно. Он взял Анжеликин портфель вместе со своим в одну руку. Анжелика сразу же весело запрыгала, хлопая в ладоши то за спиной, то впереди себя.– Что вам задали?– Не знаю.– В школу приходил твой отец.Анжелика сразу же перестала прыгать и недоверчиво покосилась на Витальку.– Зачем?– За недоуздком.– Виталька, а ты, оказывается, ужасный врун.– Да нет же. – Виталька вытащил из своей сумки недоуздок. – Возьми, отдашь отцу.Анжелика надела на себя недоуздок и запрыгала, как стрекоза.– Правда, хорошо быть лошадью?– По-моему, лучше всего быть ослом. Все знают, что ты осёл, никто к тебе не придирается, все с тобой возятся, думают за тебя, а ты только жуёшь.– Можно и ослом. Лишь бы жить. Жить ведь так хорошо, правда? Я очень хочу жить.– Нельзя так. Надо для чего-то жить.– Вот-вот, Анна Ивановна нам тоже говорит: «Человек должен иметь цель. Пионер не должен ковырять пальцем в носу». Ругала меня, что я без галстука. А я его не нашла.Они шли вдоль длинной берёзовой изгороди. Под изгородью в пыли возились куры, тут же в куче мусора рылся петух с выщипанным хвостом. Увидев его, Анжелика залилась звонким смехом.– Посмотри, Виталька, петух без хвоста!– И что смешного? – проворчал Виталька. Но петух и вправду был смешной.– Вот скажи, для чего живёт этот петух? – спросила Анжелика.– Для супа.– А вот и нет! – обрадовалась Анжелика его неосведомлённости. – Для того, чтобы не было болтунов.– Чё-ё?– Ну чтобы цыплятки были. Понял?– Как же… понял.И вдруг Анжелика схватила его за руку.– Виталька, Виталька, иди сюда. Да нет, вот сюда. Теперь видишь? Ой, да ты совсем не туда смотришь. Вон тётка стоит на огороде, мне сперва показалось, что это чучело. Правда, похоже?Виталька едва удержался, чтобы не расхохотаться. А Анжелика уже прыгала дальше.– Анжелика, ты любишь своего отца?– Люблю.– Я серьёзно спрашиваю.– Я же сказала – люблю.– За что?– Ни за что. Люблю – и всё. – Анжелика подошла к Витальке. – А ты своего разве не любишь?Виталька не ответил. Анжелика подошла ещё ближе.– Виталик, ты что?– Ничего.– Интересно…– Вон уже твой дом. Беги. Возьми портфель-то.– Побегу, побегу. – Анжелика медленно побрела домой, волоча по земле недоуздок. В калитке оглянулась на Витальку.
Едва Виталька вошёл в комнату, понял: что-то случилось. Мать сидела у стены на скамейке и, когда вошёл Виталька, даже не пошевелилась. Отец стоял у окна и глядел на улицу.Виталька, выронив портфель, бросился к матери. Она сидела тихо, словно в дом приехал какой-то долгожданный гость и с дороги прилёг отдохнуть, а она боялась потревожить его.– Что случилось, мама?– Не шуми, – не поворачивая головы, сказал отец. – Дедушка умер.Виталька уставился на отца. Тот резко повернулся.– Ну чего ты глядишь на меня? Иди, погуляй.– Погулять? – переспросил Виталька.– Да делай, что хочешь! – закричал отец.– Мама, что он говорит?– Во время операции, – бескровными губами прошептала мать. – Зачем только нужна была эта операция?– Тебе же врач объяснил, зачем. Ты, видно, ничего не поняла. Рак печени.«Если бы в доме было по-другому, – подумал Виталька, – жизнь деда совсем не казалась бы такой короткой».Виталька не плакал. Он просто не в состоянии был осмыслить случившееся. Казалось, дедушка просто куда-то ушёл, как он часто уходил, когда был жив. Но на этот раз он ушёл навсегда. Смутно Виталька чувствовал, что эта смерть многое изменит дома и как-то даже стал готовить себя к этому.Мать не разговаривала ни с кем. Она сидела в углу, быстрыми движениями худых рук утирала слёзы и так же торопливо крестилась. Раньше Виталька никогда не замечал, чтобы мать крестилась. Хранилась, правда, у неё в сундучке икона, маленькая тёмная деревянная дощечка с изображением девы Марии с младенцем. Но это была всего лишь память, икона принадлежала бабушке. Как-то Виталька поймал себя на мысли, что он тоже не выбросил бы эту маленькую икону. В конце концов оттого, что она досталась бы ему по наследству, он не стал бы верующим. Он просто хранил бы эту древнюю и дорогую для сердца его бабушки вещь.Только теперь Виталька понял, почему дед впервые отступил перед Ущельем белых духов. Стало быть, он знал, что ему осталось жизни совсем мало… Вот почему он последнее время постоянно лежал в постели, похудел и ослаб. И ни разу никому не пожаловался, ни разу не застонал даже во сне, а ведь ему, должно быть, было очень больно… Ну что ж, он жил и умер по-настоящему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17