Почему не исчез, не растаял в воздухе? Пусть правительство беспокоится о местонахождении миссии мира.
Ласков мог бы жить совершенно спокойно, не числись Мириам среди без вести пропавших.
— Ну хорошо, генерал, чуть позже мы вернемся к вопросу об источниках вашей информации.
Премьер-министр носовым платком вытер шею, вспотевшую, несмотря на расстегнутый ворот рубашки. Он был высок, худ и обладал целым рядом нервозных привычек. Сейчас, например, премьер-министр суетливо рвал на мелкие кусочки лист бумаги:
— Итак, что же вы предлагаете делать с вашей информацией... или я должен назвать это озарением свыше?
Ласков заговорил громко и четко:
— Я предлагаю немедленно, сегодня же, как только стемнеет, послать разведывательный самолет в Вавилон. Сфотографировать и просто понаблюдать, если получится. Если они там, мы постараемся, чтобы они разглядели наши символы, будем летать низко, дадим им надежду. За разведчиком должны следовать ударные силы — «F-14» для подготовительного огня и «Си-130» с десантниками на борту, если найдется место для их высадки, или «Си-130» с пехотинцами на борту, если будет место для приземления. Или же, может быть, пехоту стоит перебросить на вертолетах. Это решат военные. Если самолет-разведчик подтвердит их присутствие, тогда в игру вступят ударные силы.
Премьер-министр постучал карандашом по столу:
— Вы не будете возражать, если я позвоню королю Иордании и сообщу ему, что послал воздушную флотилию через территорию его суверенного королевства?
Взрыв хохота прервал его слова, и премьер-министр выдержал паузу в манере заправского шоумена. Он слегка наклонился вперед:
— И конечно, вы не очень рассердитесь на меня, если я позвоню президенту Ирака и сообщу ему, что, мол, так и так, я между делом вторгся в его страну и постреливаю по Вавилону?
Ласков подождал, пока утихнет смех. Премьер-министр, несомненно, обладал довольно жестким чувством юмора, но после того как получал признание у членов кнессета и генералов, он обычно становился более внимательным и проявлял куда более открытый и живой ум, чем обычный средний политик.
— Господин премьер-министр, я не сомневаюсь, что существует план действий в непредвиденных обстоятельствах. Где предполагалось обнаружить миссию мира? На пляже Герцлии? И что мы собирались делать после того, как найдем их?
Премьер-министр откинулся на спинку стула. Лицо его омрачилось:
— Разумеется, планы спасения существуют. Однако Ирак принадлежит к тем странам, которые не проявляют достаточно доброй воли для сотрудничества. Больше того, необходимо подчеркнуть, что они потенциально враждебны — настолько, что можно опасаться объявления ими войны.
— Прошу прощения, господин премьер-министр, но, как и все генералы, я не силен в политике.
— Как и все генералы, вы разбираетесь в политике чертовски хорошо и не хотите, чтобы она вставляла вам палки в колеса. Не стройте из себя передо мной невинного младенца, Ласков. Вы прекрасно знаете, как обстоят дела с Ираком. Первое, что я должен сделать, это позвонить в Багдад.
Ласков склонил голову — настолько, чтобы было ясно, что он принимает заслуженный упрек, но не готов уступить позиции в принципе.
— Господин премьер-министр, — возразил он, и голос его слегка задрожал от сдерживаемых чувств, — с каких это пор мы отдаем безопасность нашей страны, безопасность граждан Израиля на милость иностранных правительств?
— Мы так делаем в том случае, если находимся на иностранной территории, генерал Ласков.
— Уганда.
— То было другое время и другое место.
— Головорезы точно такие же. — Ласков глубоко вздохнул. — Послушайте, сэр, западногерманские десантники именно так поступали в Сомали. Мы сделали это в Уганде и можем сделать в Вавилоне.
Премьер-министр не смог сдержать раздражения:
— Если вы не возражаете, генерал, я действительно должен позвонить. — Он наклонился. — Во всяком случае, если они и в Вавилоне, у нас нет никаких сведений об их состоянии. Мертвы ли они? Живы? В плену? Чем, по-вашему, мы здесь занимаемся? Заседаем уже тридцать часов кряду, чертовски устали, и вдруг врываетесь вы и кричите что-то о Вавилоне, и мы даем вам слово и внимательно вас выслушиваем. Любое иное правительство вышвырнуло бы вас за дверь одним пинком, а может быть, поступило бы и еще жестче. — Он замолчал и отхлебнул кофе.
В тишине было слышно, как ветер наполняет комнату, и опять застучали ставни. Премьер-министру пришлось повысить голос:
— Но то, что вы говорите, имеет смысл. Я верю в Бога и вполне допускаю, что он мог шепнуть вам на ухо, Тедди Ласков... хотя почему он выбрал вас, а не меня, остается загадкой. Во всяком случае, мы позвоним президенту Ирака сейчас же, и тогда он отправит разведывательный самолет, а его люди из вооруженных сил свяжутся с нами после того, как расшифруют полученные данные. Согласны?
— Нет, сэр. Это пустая трата времени.
Премьер-министр поднялся со своего места:
— Ну и черт с тобой, Ласков! Убирайся отсюда, пока я не отправил тебя на передовую и не послал в наряд мыть сортиры! — Он повернулся к Талману: — Вам есть что сказать, прежде чем вы оба уйдете отсюда, генерал?
Талман перевел дыхание, усы его шевельнулись. Он глубоко вздохнул и с видимым усилием выдавил из себя:
— Сэр, мне кажется, мы действительно должны произвести разведку самостоятельно, понимаете ли... я имею в виду, что у нас большой опыт, а иракцы могут не иметь достаточно опыта, и у нас нет с ними достаточной связи, и все может полететь кувырком. По крайней мере мы можем попросить американцев, чтобы их «SR-71» сделал высокочувствительные снимки. Им не надо спускаться низко, но, может быть, удастся сделать хорошие фотографии...
Премьер-министр поднял руку:
— Остановитесь. Хватит.
Он повернулся к членам Объединенного совета, которые явно начинали проявлять нетерпение, кивнул, и они покорно склонились к нему, обсуждая шепотом, что же следует предпринять. Наконец премьер-министр взглянул на возмутителей спокойствия:
— Спасибо, джентльмены. Мы разберемся в ситуации. Спасибо. Да, вы можете идти. Пожалуйста.
Талман, а вслед за ним Ласков медленно направились к двери. Казалось странным — даже более чем странным, подумал Ласков, что их попросили покинуть помещение перед тем, как заняться обсуждением вопроса государственной важности. Вот оно, последствие ухода из коридоров власти. Все, что ты должен знать, ограничивается ежемесячными инструкциями по почте. Взамен власти ты получаешь душевное спокойствие и свободу мысли, а еще скуку.
Ласков подошел к двери и обернулся. Он понятия не имел, о чем шепчутся члены Объединенного совета, но все же с некоторым облегчением заметил, что именно они в отличие от членов Кабинета министров склонны прислушиваться к мнению премьер-министра. И он не смог удержаться от последнего выпада:
— Они в Вавилоне, и они живы. Я это чувствую. Мы не имеем права на перестраховку. Что бы вы сейчас ни решили, решение должно оказаться в пользу их благополучия и дальнейшего благополучия нации. Не принимайте решения на основании ваших личных карьерных амбиций.
Кто-то — Ласков не понял кто — заметил:
— Легко говорить, когда ваша карьера уже закончена, генерал.
Ласков резко повернулся и вышел.
Премьер-министр дождался, пока военные отойдут подальше.
— Я не знаю, откуда Ласков получил свою информацию на этот счет, и, как вы мне только что напомнили, мы не знаем, откуда получил информацию Хаим Мазар. Но если Мазар прав насчет военно-воздушного атташе Ричардсона, тогда американцы перед нами в долгу. Так по крайней мере мне кажется. — Он бросил взгляд на цветную фотографию на стене — подарок американцев. — Да, мы можем попросить их направить «SR-71» над Евфратом — специально для нас. И тогда будет ясно, прав ли Ласков. — Он вновь отхлебнул кофе. — Очевидно, существует ангел или иное небесное создание, летающее вокруг некоторых и нашептывающее им в ушко. Кто-нибудь из присутствующих получал информацию таким образом? Нет? Ну что же, значит, мы не относимся к числу избранных, вот и все. Перерыв десять минут, леди и джентльмены.
26
Шержи дул по всему Вавилону, неся с собой тонны пыли и песка. Окопы и укрытия, с таким трудом вырытые в глине, через несколько минут наполнились до краев. Ловушки оказались засыпанными, а предупреждающие устройства снесены ветром. Яму, в которой хранились оставшиеся запасы зажигательной смеси, покрыл слой песка, а алюминиевые рефлекторы и грубо сколоченные щиты от солнца улетели вместе с ветром. Пальмовые листья, укрывавшие крышу пастушьей хижины, разлетелись, и песок сыпался прямо на раненых. Оружие пришлось заворачивать в полиэтилен или тряпки, чтобы предохранить от пыли. Мужчины и женщины оборачивали тряпками лица, словно бедуины в пустыне, и, низко согнувшись, передвигались под ударами несущего пыль ветра.
И только «конкорд» одиноко и несгибаемо стоял на вершине холма, словно терпеливо переживая еще один позор — с тем же высокомерным спокойствием и безразличием, которое проявлял с самого начала посланных ему судьбой испытаний. Ветер со стонами прорывался сквозь его израненную кожу и оставлял после себя грязные следы.
В переполненной ранеными пастушьей хижине Хоснер и Берг разговаривали с раввином и Бет Абрамс.
— Состояние большинства довольно стабильное, — объяснял Левин, — но если в ближайшее же время они не получат медицинской помощи, то инфекции и осложнения убьют многих.
Хоснер и Берг вышли на воздух и снова принялись мерить шагами периметр укреплений. Берг прокричал Хоснеру в ухо:
— Я знаю арабов. Они воспримут ветер как сигнал к атаке.
— Надеюсь, они увидят в нем знамение, чтобы убраться отсюда ко всем чертям, — прокричал в ответ Хоснер.
Он взглянул на небо. Луна уже достигла зенита и скоро начнет снижаться. Облака пыли почти скрывали ее свет. Время от времени пыль поднималась так высоко, что прятала и саму луну, и тогда на несколько секунд на холме воцарялась тьма. Хоснер взглянул на склон холма и подумал, что будь сейчас ашбалы в десяти метрах отсюда, их никто и не заметил бы.
Берг поплотнее закутал голову и лицо рубашкой:
— Даже если каким-то чудом станет известно, где мы находимся, все равно в этих условиях никто не сможет прийти нам на помощь.
Хоснера куда больше волновала мысль о возможном нападении противника:
— Если не удастся выставить хотя бы несколько наблюдательных постов, нас наверняка застанут врасплох.
— Но посылать кого-то туда, вниз, на верную смерть...
Разделение ответственности и власти показалось Хоснеру странным. Нет, не странным. На самом деле оно просто-напросто раздражало.
— Ну все равно, фельдмаршал, я пошлю по крайней мере одного человека — мужчину или женщину — к основанию склона. А вообще-то могу пойти и сам.
Бергу идея показалась довольно занятной, однако он не проронил ни слова.
Мужчины повернули на запад, и внезапно ветер подул им в спину с такой силой, что пришлось пригнуться, с трудом сдерживаясь, чтобы не сбиться на бег. Когда приблизились к первому посту, над рекой, то наткнулись в укрытии на двух женщин, которые крепко спали, укрывшись голубым казенным одеялом, занесенным пылью. Руки и ноги, видневшиеся из-под него, тоже были все в пыли.
Хоснер невольно вспомнил лекцию Добкина о сходстве между ушедшими в землю городами и людьми, укрытыми саваном. Он внимательно смотрел на две неподвижные фигуры. Опасность атаки ашбалов на этом склоне невелика. Скорее всего здесь их и вовсе не осталось. А если кто-то и засел, разве при таком ветре они смогут что-либо совершить? Кроме того, все это отошло сейчас на второй план. При виде двух спящих женщин сердце Хоснера дрогнуло. Во время своих инспекций он подобно миллиону других офицеров и начальников до него свято верил в душе, что никогда не застанет часового спящим Сон, такой естественный и невинный в мирной жизни, в военных условиях в любой армии мира моментально становится страшным преступлением для человека на посту.
Хоснер присел на корточки рядом с женщинами и громко кашлянул. Он надеялся, что часовые тут же подскочат и все дело запросто можно будет обратить в шутку, однако его присутствие никак не повлияло на ситуацию на посту. Он чувствовал на себе тяжелый взгляд Берга. Да, девушки, без сомнения, крепко спят. Протянув руку, он осторожно сдвинул одеяло. Эсфирь Аронсон. Сдвинул еще. Мириам.
Одна из двух спящих должна быть на посту. Другая спала совершенно законно. Одна должна продолжать жить и разделить судьбу своего народа, другую же следовало казнить в течение часа.
— Мириам!
Ни одна из фигур не шевельнулась.
Берг подвинулся так, чтобы попасть в поле зрения Хоснера, и тоже присел на корточки. Осторожно поднял лежащий в пыли «АК-47». Хоснер прекрасно понимал, что это установленная военная процедура и что ситуация резко катится по наклонной плоскости.
Он пристально посмотрел на Берга, но ничего не смог прочитать на его лице. Этот человек умел надевать непроницаемую маску. Собирается ли Берг замять дело? Хоснер на мгновение задумался, что бы предпринял он сам, окажись здесь один, как обычно при обходе аванпостов. Конечно, постарался бы спустить все на тормозах.
Хоснер положил руку на плечо Мириам и легонько потряс ее:
— Мириам! — Голос его заметно дрожал, рука тряслась. — Мириам!
Внезапно он рассердился — на то, что пришлось оказаться в этом нелепом положении, на то, что судьба поставила его перед очередным выбором.
— Мириам, черт тебя подери!
Женщина вздрогнула и подскочила, явно еще не понимая, что происходит.
Берг подвинулся ближе и довольно грубо схватил ее за руку.
— Когда ваша очередь дежурить? — резко спросил он.
Она все еще не пришла в себя и не воспринимала реальность:
— Что? А, на посту... С полуночи до двух и с четырех до рассвета. А что? — Она растерянно посмотрела вокруг, увидела Хоснера, потом спящую рядом Эсфирь Аронсон. И теперь уже поняла все.
Берг взглянул на часы. Была четверть первого.
— Эсфирь Аронсон будила вас, чтобы вы ее сменили? — Он говорил громким, металлическим голосом. — Ну?
Мириам посмотрела на Хоснера, но тот отвел взгляд.
— Она вас будила? — еще резче переспросил Берг, сжав руку женщины.
— Да.
— В таком случае вы арестованы за сон на посту. И должен предупредить, что это тяжкое нарушение устава, миссис Бернштейн.
Мириам поднялась на ноги и выпрямилась на ветру. Волосы и одежда развевались, песок летел в лицо.
— Понимаю. — Она повернулась и посмотрела Бергу в глаза. — Конечно, я все прекрасно понимаю. Я подвергла опасности жизни остальных и должна сполна заплатить за это.
— Совершенно верно, — произнес Берг и повернулся к Хоснеру. — Не так ли?
Хоснер с трудом подавил желание сбросить Берга вниз, через заграждение. Опустил голову, взглянул на крепко спящую Эсфирь Аронсон, потом снова поднял глаза на Мириам. Его непопулярность, и прошлая, и настоящая, объяснялась приверженностью так называемой тевтонской дисциплине. Раньше это никогда не мешало Якову. В той цивилизации, где он существовал, всегда находились люди, умевшие смягчить его тиранию. Сейчас рядом с ним оказался человек, который либо блефовал, либо действительно намеревался пристрелить Мириам Бернштейн в качестве примера для остальных. Все это казалось абсолютно невероятным, но тем не менее такое могло случиться. Разве они не угрожали убить и его самого?
— Я не прав? — переспросил Берг. — Разве это не правильно, что Мириам Бернштейн должна заплатить за то, что подвергла страшной опасности жизни почти пятидесяти женщин и мужчин?
Хоснер вновь посмотрел на Мириам, с шарфом, закинутым ветром прямо в лицо, так похожую на потерянного ребенка.
— Да, — наконец произнес он, — мы должны судить ее... утром.
— Нет, сейчас, — возразил Берг. — Утра для нас может и не быть. Дисциплина на передовой обязана быть неукоснительной и суровой. Вот как это делается. Сейчас.
Хоснер придвинулся ближе к Бергу:
— Утром.
* * *
Генерал Добкин лежал на соломенной подстилке в глиняной хижине. Ветер пробивался сквозь закрытые ставни и закидывал его прекрасным чистым песком. Тусклая масляная лампа посылала вокруг нетвердый, но живой свет. Человек, лежащий рядом, пошевелился, а потом застонал. Добкин понял, что тот очнулся, и обратился к незнакомцу на сносном арабском:
— Кто вы?
— Кто вы? — словно эхо, переспросил тот.
Добкину сказали, что человека тоже вытащили из реки. Он оказался без рубашки и босиком, но в замызганных защитного цвета штанах. Старик, которого звали Шер-яшуб, спрашивал Добкина, еврей ли тот второй человек. Добкин соврал, сказав, что не знает. Он был почти уверен, что это ашбал, но утверждать опасался. Шер-яшуб, служивший раввином в старинном смысле этого слова, то есть не посвященный в сан учитель и советчик, поинтересовался, есть ли препятствия к тому, чтобы незнакомца тоже положили в хижину и ухаживали за ним.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
Ласков мог бы жить совершенно спокойно, не числись Мириам среди без вести пропавших.
— Ну хорошо, генерал, чуть позже мы вернемся к вопросу об источниках вашей информации.
Премьер-министр носовым платком вытер шею, вспотевшую, несмотря на расстегнутый ворот рубашки. Он был высок, худ и обладал целым рядом нервозных привычек. Сейчас, например, премьер-министр суетливо рвал на мелкие кусочки лист бумаги:
— Итак, что же вы предлагаете делать с вашей информацией... или я должен назвать это озарением свыше?
Ласков заговорил громко и четко:
— Я предлагаю немедленно, сегодня же, как только стемнеет, послать разведывательный самолет в Вавилон. Сфотографировать и просто понаблюдать, если получится. Если они там, мы постараемся, чтобы они разглядели наши символы, будем летать низко, дадим им надежду. За разведчиком должны следовать ударные силы — «F-14» для подготовительного огня и «Си-130» с десантниками на борту, если найдется место для их высадки, или «Си-130» с пехотинцами на борту, если будет место для приземления. Или же, может быть, пехоту стоит перебросить на вертолетах. Это решат военные. Если самолет-разведчик подтвердит их присутствие, тогда в игру вступят ударные силы.
Премьер-министр постучал карандашом по столу:
— Вы не будете возражать, если я позвоню королю Иордании и сообщу ему, что послал воздушную флотилию через территорию его суверенного королевства?
Взрыв хохота прервал его слова, и премьер-министр выдержал паузу в манере заправского шоумена. Он слегка наклонился вперед:
— И конечно, вы не очень рассердитесь на меня, если я позвоню президенту Ирака и сообщу ему, что, мол, так и так, я между делом вторгся в его страну и постреливаю по Вавилону?
Ласков подождал, пока утихнет смех. Премьер-министр, несомненно, обладал довольно жестким чувством юмора, но после того как получал признание у членов кнессета и генералов, он обычно становился более внимательным и проявлял куда более открытый и живой ум, чем обычный средний политик.
— Господин премьер-министр, я не сомневаюсь, что существует план действий в непредвиденных обстоятельствах. Где предполагалось обнаружить миссию мира? На пляже Герцлии? И что мы собирались делать после того, как найдем их?
Премьер-министр откинулся на спинку стула. Лицо его омрачилось:
— Разумеется, планы спасения существуют. Однако Ирак принадлежит к тем странам, которые не проявляют достаточно доброй воли для сотрудничества. Больше того, необходимо подчеркнуть, что они потенциально враждебны — настолько, что можно опасаться объявления ими войны.
— Прошу прощения, господин премьер-министр, но, как и все генералы, я не силен в политике.
— Как и все генералы, вы разбираетесь в политике чертовски хорошо и не хотите, чтобы она вставляла вам палки в колеса. Не стройте из себя передо мной невинного младенца, Ласков. Вы прекрасно знаете, как обстоят дела с Ираком. Первое, что я должен сделать, это позвонить в Багдад.
Ласков склонил голову — настолько, чтобы было ясно, что он принимает заслуженный упрек, но не готов уступить позиции в принципе.
— Господин премьер-министр, — возразил он, и голос его слегка задрожал от сдерживаемых чувств, — с каких это пор мы отдаем безопасность нашей страны, безопасность граждан Израиля на милость иностранных правительств?
— Мы так делаем в том случае, если находимся на иностранной территории, генерал Ласков.
— Уганда.
— То было другое время и другое место.
— Головорезы точно такие же. — Ласков глубоко вздохнул. — Послушайте, сэр, западногерманские десантники именно так поступали в Сомали. Мы сделали это в Уганде и можем сделать в Вавилоне.
Премьер-министр не смог сдержать раздражения:
— Если вы не возражаете, генерал, я действительно должен позвонить. — Он наклонился. — Во всяком случае, если они и в Вавилоне, у нас нет никаких сведений об их состоянии. Мертвы ли они? Живы? В плену? Чем, по-вашему, мы здесь занимаемся? Заседаем уже тридцать часов кряду, чертовски устали, и вдруг врываетесь вы и кричите что-то о Вавилоне, и мы даем вам слово и внимательно вас выслушиваем. Любое иное правительство вышвырнуло бы вас за дверь одним пинком, а может быть, поступило бы и еще жестче. — Он замолчал и отхлебнул кофе.
В тишине было слышно, как ветер наполняет комнату, и опять застучали ставни. Премьер-министру пришлось повысить голос:
— Но то, что вы говорите, имеет смысл. Я верю в Бога и вполне допускаю, что он мог шепнуть вам на ухо, Тедди Ласков... хотя почему он выбрал вас, а не меня, остается загадкой. Во всяком случае, мы позвоним президенту Ирака сейчас же, и тогда он отправит разведывательный самолет, а его люди из вооруженных сил свяжутся с нами после того, как расшифруют полученные данные. Согласны?
— Нет, сэр. Это пустая трата времени.
Премьер-министр поднялся со своего места:
— Ну и черт с тобой, Ласков! Убирайся отсюда, пока я не отправил тебя на передовую и не послал в наряд мыть сортиры! — Он повернулся к Талману: — Вам есть что сказать, прежде чем вы оба уйдете отсюда, генерал?
Талман перевел дыхание, усы его шевельнулись. Он глубоко вздохнул и с видимым усилием выдавил из себя:
— Сэр, мне кажется, мы действительно должны произвести разведку самостоятельно, понимаете ли... я имею в виду, что у нас большой опыт, а иракцы могут не иметь достаточно опыта, и у нас нет с ними достаточной связи, и все может полететь кувырком. По крайней мере мы можем попросить американцев, чтобы их «SR-71» сделал высокочувствительные снимки. Им не надо спускаться низко, но, может быть, удастся сделать хорошие фотографии...
Премьер-министр поднял руку:
— Остановитесь. Хватит.
Он повернулся к членам Объединенного совета, которые явно начинали проявлять нетерпение, кивнул, и они покорно склонились к нему, обсуждая шепотом, что же следует предпринять. Наконец премьер-министр взглянул на возмутителей спокойствия:
— Спасибо, джентльмены. Мы разберемся в ситуации. Спасибо. Да, вы можете идти. Пожалуйста.
Талман, а вслед за ним Ласков медленно направились к двери. Казалось странным — даже более чем странным, подумал Ласков, что их попросили покинуть помещение перед тем, как заняться обсуждением вопроса государственной важности. Вот оно, последствие ухода из коридоров власти. Все, что ты должен знать, ограничивается ежемесячными инструкциями по почте. Взамен власти ты получаешь душевное спокойствие и свободу мысли, а еще скуку.
Ласков подошел к двери и обернулся. Он понятия не имел, о чем шепчутся члены Объединенного совета, но все же с некоторым облегчением заметил, что именно они в отличие от членов Кабинета министров склонны прислушиваться к мнению премьер-министра. И он не смог удержаться от последнего выпада:
— Они в Вавилоне, и они живы. Я это чувствую. Мы не имеем права на перестраховку. Что бы вы сейчас ни решили, решение должно оказаться в пользу их благополучия и дальнейшего благополучия нации. Не принимайте решения на основании ваших личных карьерных амбиций.
Кто-то — Ласков не понял кто — заметил:
— Легко говорить, когда ваша карьера уже закончена, генерал.
Ласков резко повернулся и вышел.
Премьер-министр дождался, пока военные отойдут подальше.
— Я не знаю, откуда Ласков получил свою информацию на этот счет, и, как вы мне только что напомнили, мы не знаем, откуда получил информацию Хаим Мазар. Но если Мазар прав насчет военно-воздушного атташе Ричардсона, тогда американцы перед нами в долгу. Так по крайней мере мне кажется. — Он бросил взгляд на цветную фотографию на стене — подарок американцев. — Да, мы можем попросить их направить «SR-71» над Евфратом — специально для нас. И тогда будет ясно, прав ли Ласков. — Он вновь отхлебнул кофе. — Очевидно, существует ангел или иное небесное создание, летающее вокруг некоторых и нашептывающее им в ушко. Кто-нибудь из присутствующих получал информацию таким образом? Нет? Ну что же, значит, мы не относимся к числу избранных, вот и все. Перерыв десять минут, леди и джентльмены.
26
Шержи дул по всему Вавилону, неся с собой тонны пыли и песка. Окопы и укрытия, с таким трудом вырытые в глине, через несколько минут наполнились до краев. Ловушки оказались засыпанными, а предупреждающие устройства снесены ветром. Яму, в которой хранились оставшиеся запасы зажигательной смеси, покрыл слой песка, а алюминиевые рефлекторы и грубо сколоченные щиты от солнца улетели вместе с ветром. Пальмовые листья, укрывавшие крышу пастушьей хижины, разлетелись, и песок сыпался прямо на раненых. Оружие пришлось заворачивать в полиэтилен или тряпки, чтобы предохранить от пыли. Мужчины и женщины оборачивали тряпками лица, словно бедуины в пустыне, и, низко согнувшись, передвигались под ударами несущего пыль ветра.
И только «конкорд» одиноко и несгибаемо стоял на вершине холма, словно терпеливо переживая еще один позор — с тем же высокомерным спокойствием и безразличием, которое проявлял с самого начала посланных ему судьбой испытаний. Ветер со стонами прорывался сквозь его израненную кожу и оставлял после себя грязные следы.
В переполненной ранеными пастушьей хижине Хоснер и Берг разговаривали с раввином и Бет Абрамс.
— Состояние большинства довольно стабильное, — объяснял Левин, — но если в ближайшее же время они не получат медицинской помощи, то инфекции и осложнения убьют многих.
Хоснер и Берг вышли на воздух и снова принялись мерить шагами периметр укреплений. Берг прокричал Хоснеру в ухо:
— Я знаю арабов. Они воспримут ветер как сигнал к атаке.
— Надеюсь, они увидят в нем знамение, чтобы убраться отсюда ко всем чертям, — прокричал в ответ Хоснер.
Он взглянул на небо. Луна уже достигла зенита и скоро начнет снижаться. Облака пыли почти скрывали ее свет. Время от времени пыль поднималась так высоко, что прятала и саму луну, и тогда на несколько секунд на холме воцарялась тьма. Хоснер взглянул на склон холма и подумал, что будь сейчас ашбалы в десяти метрах отсюда, их никто и не заметил бы.
Берг поплотнее закутал голову и лицо рубашкой:
— Даже если каким-то чудом станет известно, где мы находимся, все равно в этих условиях никто не сможет прийти нам на помощь.
Хоснера куда больше волновала мысль о возможном нападении противника:
— Если не удастся выставить хотя бы несколько наблюдательных постов, нас наверняка застанут врасплох.
— Но посылать кого-то туда, вниз, на верную смерть...
Разделение ответственности и власти показалось Хоснеру странным. Нет, не странным. На самом деле оно просто-напросто раздражало.
— Ну все равно, фельдмаршал, я пошлю по крайней мере одного человека — мужчину или женщину — к основанию склона. А вообще-то могу пойти и сам.
Бергу идея показалась довольно занятной, однако он не проронил ни слова.
Мужчины повернули на запад, и внезапно ветер подул им в спину с такой силой, что пришлось пригнуться, с трудом сдерживаясь, чтобы не сбиться на бег. Когда приблизились к первому посту, над рекой, то наткнулись в укрытии на двух женщин, которые крепко спали, укрывшись голубым казенным одеялом, занесенным пылью. Руки и ноги, видневшиеся из-под него, тоже были все в пыли.
Хоснер невольно вспомнил лекцию Добкина о сходстве между ушедшими в землю городами и людьми, укрытыми саваном. Он внимательно смотрел на две неподвижные фигуры. Опасность атаки ашбалов на этом склоне невелика. Скорее всего здесь их и вовсе не осталось. А если кто-то и засел, разве при таком ветре они смогут что-либо совершить? Кроме того, все это отошло сейчас на второй план. При виде двух спящих женщин сердце Хоснера дрогнуло. Во время своих инспекций он подобно миллиону других офицеров и начальников до него свято верил в душе, что никогда не застанет часового спящим Сон, такой естественный и невинный в мирной жизни, в военных условиях в любой армии мира моментально становится страшным преступлением для человека на посту.
Хоснер присел на корточки рядом с женщинами и громко кашлянул. Он надеялся, что часовые тут же подскочат и все дело запросто можно будет обратить в шутку, однако его присутствие никак не повлияло на ситуацию на посту. Он чувствовал на себе тяжелый взгляд Берга. Да, девушки, без сомнения, крепко спят. Протянув руку, он осторожно сдвинул одеяло. Эсфирь Аронсон. Сдвинул еще. Мириам.
Одна из двух спящих должна быть на посту. Другая спала совершенно законно. Одна должна продолжать жить и разделить судьбу своего народа, другую же следовало казнить в течение часа.
— Мириам!
Ни одна из фигур не шевельнулась.
Берг подвинулся так, чтобы попасть в поле зрения Хоснера, и тоже присел на корточки. Осторожно поднял лежащий в пыли «АК-47». Хоснер прекрасно понимал, что это установленная военная процедура и что ситуация резко катится по наклонной плоскости.
Он пристально посмотрел на Берга, но ничего не смог прочитать на его лице. Этот человек умел надевать непроницаемую маску. Собирается ли Берг замять дело? Хоснер на мгновение задумался, что бы предпринял он сам, окажись здесь один, как обычно при обходе аванпостов. Конечно, постарался бы спустить все на тормозах.
Хоснер положил руку на плечо Мириам и легонько потряс ее:
— Мириам! — Голос его заметно дрожал, рука тряслась. — Мириам!
Внезапно он рассердился — на то, что пришлось оказаться в этом нелепом положении, на то, что судьба поставила его перед очередным выбором.
— Мириам, черт тебя подери!
Женщина вздрогнула и подскочила, явно еще не понимая, что происходит.
Берг подвинулся ближе и довольно грубо схватил ее за руку.
— Когда ваша очередь дежурить? — резко спросил он.
Она все еще не пришла в себя и не воспринимала реальность:
— Что? А, на посту... С полуночи до двух и с четырех до рассвета. А что? — Она растерянно посмотрела вокруг, увидела Хоснера, потом спящую рядом Эсфирь Аронсон. И теперь уже поняла все.
Берг взглянул на часы. Была четверть первого.
— Эсфирь Аронсон будила вас, чтобы вы ее сменили? — Он говорил громким, металлическим голосом. — Ну?
Мириам посмотрела на Хоснера, но тот отвел взгляд.
— Она вас будила? — еще резче переспросил Берг, сжав руку женщины.
— Да.
— В таком случае вы арестованы за сон на посту. И должен предупредить, что это тяжкое нарушение устава, миссис Бернштейн.
Мириам поднялась на ноги и выпрямилась на ветру. Волосы и одежда развевались, песок летел в лицо.
— Понимаю. — Она повернулась и посмотрела Бергу в глаза. — Конечно, я все прекрасно понимаю. Я подвергла опасности жизни остальных и должна сполна заплатить за это.
— Совершенно верно, — произнес Берг и повернулся к Хоснеру. — Не так ли?
Хоснер с трудом подавил желание сбросить Берга вниз, через заграждение. Опустил голову, взглянул на крепко спящую Эсфирь Аронсон, потом снова поднял глаза на Мириам. Его непопулярность, и прошлая, и настоящая, объяснялась приверженностью так называемой тевтонской дисциплине. Раньше это никогда не мешало Якову. В той цивилизации, где он существовал, всегда находились люди, умевшие смягчить его тиранию. Сейчас рядом с ним оказался человек, который либо блефовал, либо действительно намеревался пристрелить Мириам Бернштейн в качестве примера для остальных. Все это казалось абсолютно невероятным, но тем не менее такое могло случиться. Разве они не угрожали убить и его самого?
— Я не прав? — переспросил Берг. — Разве это не правильно, что Мириам Бернштейн должна заплатить за то, что подвергла страшной опасности жизни почти пятидесяти женщин и мужчин?
Хоснер вновь посмотрел на Мириам, с шарфом, закинутым ветром прямо в лицо, так похожую на потерянного ребенка.
— Да, — наконец произнес он, — мы должны судить ее... утром.
— Нет, сейчас, — возразил Берг. — Утра для нас может и не быть. Дисциплина на передовой обязана быть неукоснительной и суровой. Вот как это делается. Сейчас.
Хоснер придвинулся ближе к Бергу:
— Утром.
* * *
Генерал Добкин лежал на соломенной подстилке в глиняной хижине. Ветер пробивался сквозь закрытые ставни и закидывал его прекрасным чистым песком. Тусклая масляная лампа посылала вокруг нетвердый, но живой свет. Человек, лежащий рядом, пошевелился, а потом застонал. Добкин понял, что тот очнулся, и обратился к незнакомцу на сносном арабском:
— Кто вы?
— Кто вы? — словно эхо, переспросил тот.
Добкину сказали, что человека тоже вытащили из реки. Он оказался без рубашки и босиком, но в замызганных защитного цвета штанах. Старик, которого звали Шер-яшуб, спрашивал Добкина, еврей ли тот второй человек. Добкин соврал, сказав, что не знает. Он был почти уверен, что это ашбал, но утверждать опасался. Шер-яшуб, служивший раввином в старинном смысле этого слова, то есть не посвященный в сан учитель и советчик, поинтересовался, есть ли препятствия к тому, чтобы незнакомца тоже положили в хижину и ухаживали за ним.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51