Он видел ленты рек, сияющих в лунном свете, и широкие мазки поблескивающих болот. Однако местность была практически мертвой. Песок и глина. Трудно поверить, что в древние времена в Месопотамии жили миллионы людей. Он видел низкую стену почти в километре от холма, а также дорогу, на которую они пытались приземлиться.
— Ты действительно знаешь эти места, Бен?
— Практически мог бы нарисовать план по памяти. Утром, когда сориентируюсь на местности, изображу вам отличную военную карту.
— Интересно, как здесь очутились эти палестинцы?
— А как перемещаются партизанские отряды?
— У них есть несколько грузовиков.
— Я заметил.
— Тяжелая артиллерия, минометы?
— Надеюсь, что нет, — сказал Добкин.
— Они собирались взять нас в заложники и держать пленными в Вавилоне. Это почти смешно.
— Такого не случилось бы, приземлись мы на той дороге, — посетовал Добкин. — Я вот думаю: а правильно ли мы поступили?
— Этого мы, может быть, никогда не узнаем, — ответил Хоснер. Он закурил и сунул озябшие руки в карманы. — А может, Авидар поступил правильно.
— Возможно.
Хоснер посмотрел на север. Там, на расстоянии примерно в километр, на равнине мощно вздымался высокий холм. Хоснер сразу же заметил его:
— Что это такое?
Добкин проследил за его взглядом:
— Это Вавилонский холм. Некоторые археологи считают, что здесь находилась Вавилонская башня.
Хоснер недоверчиво уставился на него:
— Ты в это веришь?
— Никто ничего не знает, но всякое может быть.
Хоснер огляделся:
— Не видно ли отсюда Висячих садов?
Добкин рассмеялся:
— Я не устраиваю экскурсии по субботам. — Он положил свою большую руку на плечо Хоснера. — Мне самому интересно, что я увижу отсюда, когда рассветет. Основные руины находятся на юге. Вон там.
— Кто-нибудь живет в этих местах?
— Арабам здесь не нравится. Они считают это место проклятым. Знаешь стихи пророка Исайи?
— Ты имеешь в виду те, про гибель Вавилона? Про шатры Аравитянина? Их здесь точно нет. Однако здесь есть пастушья хижина.
Добкин кивнул.
— А среди руин небольшая деревня, несмотря на библейский запрет насчет этих мест.
Хоснер затушил сигарету и спрятал окурок:
— Может эта деревня быть чем-то полезной для нас?
— Я так не думаю. Мне не раз приходилось разговаривать с представителями военной разведки Ирака. Многие иракские деревни невероятно примитивны. Некоторые жители даже не знают, что они граждане Ирака. Они живут, как жили месопотамские крестьяне, заложившие здесь основы цивилизации пять тысяч лет тому назад.
— Значит, поблизости нет никаких современных средств связи или транспорта.
— Хиллах на юге. Но я бы не рассчитывал на то, что они узнают о нашем местонахождении. — Помолчав, он, казалось, о чем-то вспомнил. — В южной части развалин у ворот богини Иштар есть небольшой музей и гостиница.
Хоснер резко обернулся к Добкину:
— Продолжай.
— Иракский департамент древностей построил оба эти домика лет двадцать тому назад. Я знаком с куратором музея доктором Аль-Танни. Всего полгода тому назад виделся с ним в Афинах. Мы переписываемся через общего друга на Кипре.
— Ты не шутишь? — Хоснер принялся расхаживать взад и вперед. — Мог бы туда попасть?
— Яков, мы сейчас в осаде, нас, что называется, обложили со всех сторон. То есть мы окружены. Так же как мы здесь расставили часовых и обустроили огневые позиции, так и те, что расположились вокруг этого холма, не сомневайся, сделали то же самое.
— Но если в ты мог проскользнуть...
— Вполне вероятно, что доктора Аль-Танни здесь и не будет до конца апреля, пока не начнется туристический сезон.
— Там должен быть телефонный аппарат.
— Наверное, есть. И водопровод. И я смогу подсказать тебе, где мог бы находиться командный пункт Риша.
Хоснер перестал вышагивать взад-вперед:
— И все-таки если бы ты смог добраться туда — в ту гостиницу или в музей, — это же связь с цивилизацией. Аль-Танни может оказаться там. Вдруг появится возможность взять джип. Или вдруг телефон окажется без присмотра. Что ты на это скажешь, Бен?
Добкин бросил взгляд на лежащий к югу холмистый пейзаж. Было видно, что там ведутся раскопки развалин. До ворот Иштар не менее двух километров. Вокруг холма лишь редкая цепь часовых. Все же ему хотелось бы взглянуть на окрестности еще раз при дневном свете.
— Уговорил. Играю. Но если меня схватят, то заставят сказать им все, что я знаю о расстановке сил здесь. Все начинают говорить, Яков. Ты это знаешь.
— Конечно, знаю.
— Мне нужно иметь при себе пистолет, чтобы... наверняка не попасть им в руки. Можем мы позволить себе это?
— Я так не думаю, Бен.
— И я тоже.
— Нож, — предложил Хоснер.
Добкин засмеялся:
— Знаешь, я никогда не понимал, как наши предки набирались храбрости, чтобы бросаться на свои мечи. Для этого нужны железные нервы. И должно быть, это очень, очень больно. — Он посмотрел вдаль. — Не знаю, смогу ли я сделать это.
— Ладно, — сказал Хоснер. — Попробуем расспросить нет ли у кого-нибудь лекарства, передозировка которого смертельна.
— Ценю твои старания облегчить мне самоубийство.
— Здесь более пятидесяти человек...
— Знаю. Да, я пойду. Но только после того, как осмотрюсь днем. Двинусь завтра в сумерки.
— Так долго мы можем и не продержаться.
— Ожидание хуже всего. У меня будет больше шансов на успех. Если пойду сегодня ночью, то только напрасно погибну. Этого мне не хотелось бы. Я должен справиться.
— Разумеется.
* * *
Попыхивая трубкой, к ним направлялся Исаак Берг. Он еле переставлял ноги, как человек, только что закончивший неприятную работу.
Хоснер и Добкин пошли ему навстречу.
— Заговорил?
— Все начинают говорить.
Хоснер кивнул:
— Он?..
— О нет. Жив. На самом деле мне не пришлось налегать на него слишком сильно. Парень был готов расколоться.
— Почему?
— Все они такие. Вот Добкин тебе расскажет. Да ты и сам видел в Рамле. Бравада, шок, страх. Странная смесь. — Некоторое время он задумчиво разглядывал свою трубку. — Я пообещал отправить его к приятелям.
Добкин покачал головой:
— Мы не можем. На войне свои правила. Тот, кто увидел зону обороны изнутри, не может быть отправлен обратно, пока не закончатся военные действия. Здесь эти правила действуют так же, как и везде.
— Ну что ж, — сказал Берг, — в нашем мире шпионов и секретных агентов поступают иначе. Я обещал. А ты можешь сделать исключение по медицинским показаниям. Кроме того, он не много видел. Стоит ли обрекать человека на смерть только потому, что у нас нет медицинской службы?
— Я подумаю, — пообещал Добкин.
Хоснер слушал, как они спорят. Это была не оживленная дискуссия, а всего лишь расхождение во взглядах относительно толкования правил. Берг по меньшей мере загадка, думал Хоснер. Сначала был готов замучить человека до смерти, а через минуту пытается спасти ему жизнь. А ведь если он отпустит араба к его соратникам, а те вернутся, захватят холм и возьмут в плен Берга, то уж постараются, чтобы враг умер медленно. На месте Берга, размышлял Хоснер, он бы убил парня и закопал поглубже. А Добкин — отличный солдат. Преданный, умный, даже изобретательный. Но действует строго в соответствии с уставом. Хоснеру надоел их спор.
— Все это не важно. Что он сказал?
Берг выбил трубку о каблук:
— Сказал? Он много чего сказал. Сказал, что зовут его Мухаммед Ассад и что он ашбал. Вы знаете это слово. «Тигренок» — сирота палестинец, оставшийся без семьи после войн с Израилем. Фактически их подразделение там, внизу, все состоит из ашбалов. Их растили палестинские партизанские организации. Теперь они выросли. И они не любят нас.
Добкин кивнул:
— Война оставляет свое наследство. Вот что плохо.
Он думал об этих ашбалах. Сколько он их повидал, оборванных беспризорных детей с ввалившимися глазами, рыдающих над телами родителей среди развалин арабских деревень? Война. Теперь все они выросли, эти юные жертвы. Они стали кошмаром, страшным сном, который воплощается в реальность при свете дня.
— Да, они очень не любят нас, — согласился Добкин.
— Совершенно верно, — сказал Берг. — Это опасные люди. Им внушили ненависть с того самого дня, как они научились что-то понимать. Они отвергают все обычные стандарты поведения. Ненависть к Израилю — религия их племени. — Он похлопал по карманам в поисках кисета с табаком. — Кроме того, их учили военному делу с тех пор, как они начали ходить. Это чертовски хорошо обученная группа.
— Сколько их? — спросил Добкин.
— Сто пятьдесят.
Все трое замолчали.
— Ты уверен? — поинтересовался Хоснер.
Берг кивнул.
— Откуда такая уверенность?
Берг улыбнулся:
— Это один из вопросов, на которые солдаты норовят дать уклончивый ответ, не так ли, Бен? Сколько их. Сначала он сказал пятьсот. Я на это не купился. Дошло до криков. Наконец мы поладили на ста пятидесяти.
— Тяжелое вооружение?
Берг отрицательно покачал головой:
— Они не ожидали сопротивления. Однако почти все вооружены «Калашниковыми».
— У них неподалеку должен быть базовый лагерь, — заметил Добкин.
— Он не так уж и близко. В пустыне Шамийя. На другом берегу Евфрата. Добрая сотня километров отсюда. Иракское правительство терпит существование лагеря по разным, очень знакомым нам причинам. Так или иначе, а они приехали сюда до паводка на грузовике. И с тех пор ждали приказа. Затем, несколько часов тому назад, прилетел Риш и вызвал их по рации. Остальное — история, очевидцами которой мы являемся.
— Риш главарь, я правильно понял? — спросил Хоснер.
— Именно так. А его заместитель, парень по имени Салем Хаммади, еще один старый знакомый. Фактически именно он занимается программой обучения и воспитания ашбалов. Риш, как вы знаете, и не палестинец, и не ашбал. Он иракец. Его деревня находится неподалеку. Некоторое время тому назад эти двое прибыли в расположение вооруженных формирований и начали отбирать сирот мужского и женского пола из разных лагерей. Примерно двадцать «тигрят» и «тигриц». Мухаммед говорит, что их несколько лет обучали в пустыне Шамийя для выполнения специальных заданий, которых, как им казалось, они уже и не дождутся.
— Они знали, для чего здесь находятся? — спросил Добкин. — Им сказали, только когда наступил завершающий этап операции Риша. Была некоторая неясность насчет того, будет один «конкорд» или два. — Он помолчал, вспоминая борт «01». — Им сказали, что они будут держать нас здесь в заложниках по различным политическим причинам, некоторые не совсем ясны мистеру Мухаммеду Ассаду. Он признает, что они потрясены нашими шалостями. Подозреваю, психологически они не были готовы сражаться и терять людей. Собирались припугнуть пассажиров двух самолетов, битком набитых израильскими штатскими. А тут вдруг кого-то из их товарищей убили.
— Но это же отборное подразделение, — сказал Хоснер. — Ты сам говорил.
Берг покачал головой:
— Я не сказал, что это — отборное подразделение. Только сказал, что они хорошо обучены. Есть разница. Никто из них ни разу не участвовал в сражениях. — Он задумался. — Знаете, ведь "е впервые сирот обучают с детства, чтобы сделать солдатами. Тому в истории множество примеров. И что? Они никогда не были ни хуже, ни лучше обычных призывников. На самом деле неоднократно оказывались гораздо хуже. Эти солдаты — сироты, как и любые дети из сиротского приюта, немного тупее своих сверстников, выросших в домашнем окружении. Я уверен, что ашбалы входят в ту же категорию. Они не могут быть очень хорошими солдатами.
Им не хватает воображения, у них нет никаких личных целей в жизни. Недостает опыта — они знают только лагерную жизнь, — а их эмоциональное развитие заторможено. У "тигрят" имеется лишь смутное представление о том, за что они борются, так как у них нет дома за пределами казармы. Не сомневаюсь, они будут сражаться до последнего, чтобы защитить своих товарищей и свои лагеря, но у них нет никакого понятия о семье или стране. Вес становится зыбким, стоит им оказаться вне своих взводов, подразделений и рот. Есть еще дюжина других причин, почему они не становятся идеальными солдатами. Это видно по нашему юному другу Мухаммеду. — Он взглянул на Добкина: — Бен?
— Согласен. Но таких здесь больше сотни, и они превосходят нас в вооружении. Они не собираются сворачивать свои шатры, как твои пресловутые арабы, и незаметно уходить под покровом ночи.
— Нет, — заметил Хоснер. — Они не скроются. Потому что у них два хороших командира.
— В этом-то все и дело. В предводителях. — Он, казалось, вспоминал минувшие сражения. Потом бросил взгляд на Хоснера и Добкина. — Вот что я знаю об арабах как солдатах. Прежде всего они романтики, чье представление о войне соответствует образу мужчин, скачущих на жеребцах по пустыне. На самом деле современные арабы не прославились успешными действиями в наступлении. Те времена, когда они подняли Знамя Ислама над половиной цивилизованного мира, давно прошли. — Он закурил сигарету. — Но не поймите меня неправильно. Они не такие уж плохие воины, какими могли бы быть. В основном храбрые и стойкие, особенно при статичной обороне. Как и многие солдаты из слоев общества с низким социальным и экономическим уровнем, могут относительно легко переносить самые суровые тяготы и лишения. Но у них есть и недостатки. Они неохотно идут в атаку. Не способны менять тактику в зависимости от ситуации. Их офицеры и сержанты, при том не самые лучшие, обращают большое внимание на контроль и дисциплину. Средний арабский солдат проявляет мало инициативы и меньше дисциплинированности, когда убивают его командира. Кроме того, арабы плохо владеют современным вооружением. Ашбалы, судя по тем немногим, которых я знал, кажется, полностью попадают под это описание. И более того, они так ослеплены пропагандой ненависти, что недостаточно хладнокровны и профессиональны как солдаты.
Берг кивнул:
— Да. И думаю, они могли бы отступить и разбежаться, если бы потеряли достаточное число командиров или если бы потери в их рядах стали недопустимо большими, что, я полагаю, вряд ли вероятно в нашем случае. С другой стороны, мы никуда не можем убежать. Мы сражаемся за наши жизни. Для нас любые потери допустимы. Выбора нет.
Заговорил Хоснер:
— Выбор есть. Они попросят начать переговоры.
— Но не раньше, чем предпримут еще одну атаку, — сказал Добкин. Он взглянул на небо. — Посмотрим, удастся ли нам нанести им такие неприемлемые для них потери. Ждать уже недолго. Луна всходит.
13
Брин увидел их первый, даже раньше двух часовых наблюдательного поста, разместившихся ниже на склоне холма.
Они приближались, словно тени. В камуфляжной форме, с автоматами. Прицел ночного видения позволял Брину видеть то, чего не видели другие, даже ночные птицы и животные, чего не замечали на своей одежде сами люди. Он видел их тени, отбрасываемые в лунном свете, побледневшую кожу под глазами — явный признак страха.
Он видел все, казалось бы, скрытое ночной тьмой: губы, шепчущие молитвы; мгновенное мочеиспускание, вызванное страхом; волнистые пряди волос. Девушка коснулась руки парня. Ощущение было такое, будто подглядываешь в замочную скважину. Брин опустил винтовку с прицелом и шепнул Наоми Хабер:
— Они идут.
Та кивнула, дотронулась до его руки и убежала, чтобы поднять тревогу.
Длинная извилистая оборонительная линия на восточном склоне холма пришла в движение: тревога распространялась скорее, чем самый быстрый гонец.
На западном склоне было тихо. Мерцающий фосфорическим светом Евфрат высвечивал все, что могло бы шевельнуться на этом склоне. На гребне склона мужчины и женщины прижались лицами к земле, стараясь разглядеть малейшее движение. Но внизу лишь тихо струились серебристо-серые воды Евфрата, текущего на юг.
Добкин, Берг и Хоснер стояли на бугорке — одном из тех, что скрывали сторожевые башни, — ближе к середине восточного гребня метрах в пятидесяти от края. Бугор был обозначен как «командно-наблюдательный пункт». С этой стратегически удобной точки они надеялись руководить сражением на растянувшемся на пятьсот метров восточном склоне.
Длинная алюминиевая скоба от хвостовой части «конкорда», согнутая и перекрученная, была воткнута в твердую глинистую почву на пригорке. На вершине этой необычной мачты развевался еще более необычный флаг: детская майка, добытая в одном из чемоданов и предназначавшаяся в подарок кому-то в Нью-Йорке. На майке яркими красками был изображен прибрежный район Тель-Авива, длинная песчаная полоса, ставшая, по сути, городским пляжем. Командный пункт требовался для контроля и руководства в условиях темноты — связные должны были прибывать сюда, чтобы сообщать сведения и получать указания. Это был также последний пункт сбора, крепость внутри крепости, где будет оказано сопротивление, в случае если линия обороны окажется разорванной. Старая тактика, относящаяся к самым давним временам, когда не было ни радиопередатчиков, ни телеграфа, ни полевых телефонов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
— Ты действительно знаешь эти места, Бен?
— Практически мог бы нарисовать план по памяти. Утром, когда сориентируюсь на местности, изображу вам отличную военную карту.
— Интересно, как здесь очутились эти палестинцы?
— А как перемещаются партизанские отряды?
— У них есть несколько грузовиков.
— Я заметил.
— Тяжелая артиллерия, минометы?
— Надеюсь, что нет, — сказал Добкин.
— Они собирались взять нас в заложники и держать пленными в Вавилоне. Это почти смешно.
— Такого не случилось бы, приземлись мы на той дороге, — посетовал Добкин. — Я вот думаю: а правильно ли мы поступили?
— Этого мы, может быть, никогда не узнаем, — ответил Хоснер. Он закурил и сунул озябшие руки в карманы. — А может, Авидар поступил правильно.
— Возможно.
Хоснер посмотрел на север. Там, на расстоянии примерно в километр, на равнине мощно вздымался высокий холм. Хоснер сразу же заметил его:
— Что это такое?
Добкин проследил за его взглядом:
— Это Вавилонский холм. Некоторые археологи считают, что здесь находилась Вавилонская башня.
Хоснер недоверчиво уставился на него:
— Ты в это веришь?
— Никто ничего не знает, но всякое может быть.
Хоснер огляделся:
— Не видно ли отсюда Висячих садов?
Добкин рассмеялся:
— Я не устраиваю экскурсии по субботам. — Он положил свою большую руку на плечо Хоснера. — Мне самому интересно, что я увижу отсюда, когда рассветет. Основные руины находятся на юге. Вон там.
— Кто-нибудь живет в этих местах?
— Арабам здесь не нравится. Они считают это место проклятым. Знаешь стихи пророка Исайи?
— Ты имеешь в виду те, про гибель Вавилона? Про шатры Аравитянина? Их здесь точно нет. Однако здесь есть пастушья хижина.
Добкин кивнул.
— А среди руин небольшая деревня, несмотря на библейский запрет насчет этих мест.
Хоснер затушил сигарету и спрятал окурок:
— Может эта деревня быть чем-то полезной для нас?
— Я так не думаю. Мне не раз приходилось разговаривать с представителями военной разведки Ирака. Многие иракские деревни невероятно примитивны. Некоторые жители даже не знают, что они граждане Ирака. Они живут, как жили месопотамские крестьяне, заложившие здесь основы цивилизации пять тысяч лет тому назад.
— Значит, поблизости нет никаких современных средств связи или транспорта.
— Хиллах на юге. Но я бы не рассчитывал на то, что они узнают о нашем местонахождении. — Помолчав, он, казалось, о чем-то вспомнил. — В южной части развалин у ворот богини Иштар есть небольшой музей и гостиница.
Хоснер резко обернулся к Добкину:
— Продолжай.
— Иракский департамент древностей построил оба эти домика лет двадцать тому назад. Я знаком с куратором музея доктором Аль-Танни. Всего полгода тому назад виделся с ним в Афинах. Мы переписываемся через общего друга на Кипре.
— Ты не шутишь? — Хоснер принялся расхаживать взад и вперед. — Мог бы туда попасть?
— Яков, мы сейчас в осаде, нас, что называется, обложили со всех сторон. То есть мы окружены. Так же как мы здесь расставили часовых и обустроили огневые позиции, так и те, что расположились вокруг этого холма, не сомневайся, сделали то же самое.
— Но если в ты мог проскользнуть...
— Вполне вероятно, что доктора Аль-Танни здесь и не будет до конца апреля, пока не начнется туристический сезон.
— Там должен быть телефонный аппарат.
— Наверное, есть. И водопровод. И я смогу подсказать тебе, где мог бы находиться командный пункт Риша.
Хоснер перестал вышагивать взад-вперед:
— И все-таки если бы ты смог добраться туда — в ту гостиницу или в музей, — это же связь с цивилизацией. Аль-Танни может оказаться там. Вдруг появится возможность взять джип. Или вдруг телефон окажется без присмотра. Что ты на это скажешь, Бен?
Добкин бросил взгляд на лежащий к югу холмистый пейзаж. Было видно, что там ведутся раскопки развалин. До ворот Иштар не менее двух километров. Вокруг холма лишь редкая цепь часовых. Все же ему хотелось бы взглянуть на окрестности еще раз при дневном свете.
— Уговорил. Играю. Но если меня схватят, то заставят сказать им все, что я знаю о расстановке сил здесь. Все начинают говорить, Яков. Ты это знаешь.
— Конечно, знаю.
— Мне нужно иметь при себе пистолет, чтобы... наверняка не попасть им в руки. Можем мы позволить себе это?
— Я так не думаю, Бен.
— И я тоже.
— Нож, — предложил Хоснер.
Добкин засмеялся:
— Знаешь, я никогда не понимал, как наши предки набирались храбрости, чтобы бросаться на свои мечи. Для этого нужны железные нервы. И должно быть, это очень, очень больно. — Он посмотрел вдаль. — Не знаю, смогу ли я сделать это.
— Ладно, — сказал Хоснер. — Попробуем расспросить нет ли у кого-нибудь лекарства, передозировка которого смертельна.
— Ценю твои старания облегчить мне самоубийство.
— Здесь более пятидесяти человек...
— Знаю. Да, я пойду. Но только после того, как осмотрюсь днем. Двинусь завтра в сумерки.
— Так долго мы можем и не продержаться.
— Ожидание хуже всего. У меня будет больше шансов на успех. Если пойду сегодня ночью, то только напрасно погибну. Этого мне не хотелось бы. Я должен справиться.
— Разумеется.
* * *
Попыхивая трубкой, к ним направлялся Исаак Берг. Он еле переставлял ноги, как человек, только что закончивший неприятную работу.
Хоснер и Добкин пошли ему навстречу.
— Заговорил?
— Все начинают говорить.
Хоснер кивнул:
— Он?..
— О нет. Жив. На самом деле мне не пришлось налегать на него слишком сильно. Парень был готов расколоться.
— Почему?
— Все они такие. Вот Добкин тебе расскажет. Да ты и сам видел в Рамле. Бравада, шок, страх. Странная смесь. — Некоторое время он задумчиво разглядывал свою трубку. — Я пообещал отправить его к приятелям.
Добкин покачал головой:
— Мы не можем. На войне свои правила. Тот, кто увидел зону обороны изнутри, не может быть отправлен обратно, пока не закончатся военные действия. Здесь эти правила действуют так же, как и везде.
— Ну что ж, — сказал Берг, — в нашем мире шпионов и секретных агентов поступают иначе. Я обещал. А ты можешь сделать исключение по медицинским показаниям. Кроме того, он не много видел. Стоит ли обрекать человека на смерть только потому, что у нас нет медицинской службы?
— Я подумаю, — пообещал Добкин.
Хоснер слушал, как они спорят. Это была не оживленная дискуссия, а всего лишь расхождение во взглядах относительно толкования правил. Берг по меньшей мере загадка, думал Хоснер. Сначала был готов замучить человека до смерти, а через минуту пытается спасти ему жизнь. А ведь если он отпустит араба к его соратникам, а те вернутся, захватят холм и возьмут в плен Берга, то уж постараются, чтобы враг умер медленно. На месте Берга, размышлял Хоснер, он бы убил парня и закопал поглубже. А Добкин — отличный солдат. Преданный, умный, даже изобретательный. Но действует строго в соответствии с уставом. Хоснеру надоел их спор.
— Все это не важно. Что он сказал?
Берг выбил трубку о каблук:
— Сказал? Он много чего сказал. Сказал, что зовут его Мухаммед Ассад и что он ашбал. Вы знаете это слово. «Тигренок» — сирота палестинец, оставшийся без семьи после войн с Израилем. Фактически их подразделение там, внизу, все состоит из ашбалов. Их растили палестинские партизанские организации. Теперь они выросли. И они не любят нас.
Добкин кивнул:
— Война оставляет свое наследство. Вот что плохо.
Он думал об этих ашбалах. Сколько он их повидал, оборванных беспризорных детей с ввалившимися глазами, рыдающих над телами родителей среди развалин арабских деревень? Война. Теперь все они выросли, эти юные жертвы. Они стали кошмаром, страшным сном, который воплощается в реальность при свете дня.
— Да, они очень не любят нас, — согласился Добкин.
— Совершенно верно, — сказал Берг. — Это опасные люди. Им внушили ненависть с того самого дня, как они научились что-то понимать. Они отвергают все обычные стандарты поведения. Ненависть к Израилю — религия их племени. — Он похлопал по карманам в поисках кисета с табаком. — Кроме того, их учили военному делу с тех пор, как они начали ходить. Это чертовски хорошо обученная группа.
— Сколько их? — спросил Добкин.
— Сто пятьдесят.
Все трое замолчали.
— Ты уверен? — поинтересовался Хоснер.
Берг кивнул.
— Откуда такая уверенность?
Берг улыбнулся:
— Это один из вопросов, на которые солдаты норовят дать уклончивый ответ, не так ли, Бен? Сколько их. Сначала он сказал пятьсот. Я на это не купился. Дошло до криков. Наконец мы поладили на ста пятидесяти.
— Тяжелое вооружение?
Берг отрицательно покачал головой:
— Они не ожидали сопротивления. Однако почти все вооружены «Калашниковыми».
— У них неподалеку должен быть базовый лагерь, — заметил Добкин.
— Он не так уж и близко. В пустыне Шамийя. На другом берегу Евфрата. Добрая сотня километров отсюда. Иракское правительство терпит существование лагеря по разным, очень знакомым нам причинам. Так или иначе, а они приехали сюда до паводка на грузовике. И с тех пор ждали приказа. Затем, несколько часов тому назад, прилетел Риш и вызвал их по рации. Остальное — история, очевидцами которой мы являемся.
— Риш главарь, я правильно понял? — спросил Хоснер.
— Именно так. А его заместитель, парень по имени Салем Хаммади, еще один старый знакомый. Фактически именно он занимается программой обучения и воспитания ашбалов. Риш, как вы знаете, и не палестинец, и не ашбал. Он иракец. Его деревня находится неподалеку. Некоторое время тому назад эти двое прибыли в расположение вооруженных формирований и начали отбирать сирот мужского и женского пола из разных лагерей. Примерно двадцать «тигрят» и «тигриц». Мухаммед говорит, что их несколько лет обучали в пустыне Шамийя для выполнения специальных заданий, которых, как им казалось, они уже и не дождутся.
— Они знали, для чего здесь находятся? — спросил Добкин. — Им сказали, только когда наступил завершающий этап операции Риша. Была некоторая неясность насчет того, будет один «конкорд» или два. — Он помолчал, вспоминая борт «01». — Им сказали, что они будут держать нас здесь в заложниках по различным политическим причинам, некоторые не совсем ясны мистеру Мухаммеду Ассаду. Он признает, что они потрясены нашими шалостями. Подозреваю, психологически они не были готовы сражаться и терять людей. Собирались припугнуть пассажиров двух самолетов, битком набитых израильскими штатскими. А тут вдруг кого-то из их товарищей убили.
— Но это же отборное подразделение, — сказал Хоснер. — Ты сам говорил.
Берг покачал головой:
— Я не сказал, что это — отборное подразделение. Только сказал, что они хорошо обучены. Есть разница. Никто из них ни разу не участвовал в сражениях. — Он задумался. — Знаете, ведь "е впервые сирот обучают с детства, чтобы сделать солдатами. Тому в истории множество примеров. И что? Они никогда не были ни хуже, ни лучше обычных призывников. На самом деле неоднократно оказывались гораздо хуже. Эти солдаты — сироты, как и любые дети из сиротского приюта, немного тупее своих сверстников, выросших в домашнем окружении. Я уверен, что ашбалы входят в ту же категорию. Они не могут быть очень хорошими солдатами.
Им не хватает воображения, у них нет никаких личных целей в жизни. Недостает опыта — они знают только лагерную жизнь, — а их эмоциональное развитие заторможено. У "тигрят" имеется лишь смутное представление о том, за что они борются, так как у них нет дома за пределами казармы. Не сомневаюсь, они будут сражаться до последнего, чтобы защитить своих товарищей и свои лагеря, но у них нет никакого понятия о семье или стране. Вес становится зыбким, стоит им оказаться вне своих взводов, подразделений и рот. Есть еще дюжина других причин, почему они не становятся идеальными солдатами. Это видно по нашему юному другу Мухаммеду. — Он взглянул на Добкина: — Бен?
— Согласен. Но таких здесь больше сотни, и они превосходят нас в вооружении. Они не собираются сворачивать свои шатры, как твои пресловутые арабы, и незаметно уходить под покровом ночи.
— Нет, — заметил Хоснер. — Они не скроются. Потому что у них два хороших командира.
— В этом-то все и дело. В предводителях. — Он, казалось, вспоминал минувшие сражения. Потом бросил взгляд на Хоснера и Добкина. — Вот что я знаю об арабах как солдатах. Прежде всего они романтики, чье представление о войне соответствует образу мужчин, скачущих на жеребцах по пустыне. На самом деле современные арабы не прославились успешными действиями в наступлении. Те времена, когда они подняли Знамя Ислама над половиной цивилизованного мира, давно прошли. — Он закурил сигарету. — Но не поймите меня неправильно. Они не такие уж плохие воины, какими могли бы быть. В основном храбрые и стойкие, особенно при статичной обороне. Как и многие солдаты из слоев общества с низким социальным и экономическим уровнем, могут относительно легко переносить самые суровые тяготы и лишения. Но у них есть и недостатки. Они неохотно идут в атаку. Не способны менять тактику в зависимости от ситуации. Их офицеры и сержанты, при том не самые лучшие, обращают большое внимание на контроль и дисциплину. Средний арабский солдат проявляет мало инициативы и меньше дисциплинированности, когда убивают его командира. Кроме того, арабы плохо владеют современным вооружением. Ашбалы, судя по тем немногим, которых я знал, кажется, полностью попадают под это описание. И более того, они так ослеплены пропагандой ненависти, что недостаточно хладнокровны и профессиональны как солдаты.
Берг кивнул:
— Да. И думаю, они могли бы отступить и разбежаться, если бы потеряли достаточное число командиров или если бы потери в их рядах стали недопустимо большими, что, я полагаю, вряд ли вероятно в нашем случае. С другой стороны, мы никуда не можем убежать. Мы сражаемся за наши жизни. Для нас любые потери допустимы. Выбора нет.
Заговорил Хоснер:
— Выбор есть. Они попросят начать переговоры.
— Но не раньше, чем предпримут еще одну атаку, — сказал Добкин. Он взглянул на небо. — Посмотрим, удастся ли нам нанести им такие неприемлемые для них потери. Ждать уже недолго. Луна всходит.
13
Брин увидел их первый, даже раньше двух часовых наблюдательного поста, разместившихся ниже на склоне холма.
Они приближались, словно тени. В камуфляжной форме, с автоматами. Прицел ночного видения позволял Брину видеть то, чего не видели другие, даже ночные птицы и животные, чего не замечали на своей одежде сами люди. Он видел их тени, отбрасываемые в лунном свете, побледневшую кожу под глазами — явный признак страха.
Он видел все, казалось бы, скрытое ночной тьмой: губы, шепчущие молитвы; мгновенное мочеиспускание, вызванное страхом; волнистые пряди волос. Девушка коснулась руки парня. Ощущение было такое, будто подглядываешь в замочную скважину. Брин опустил винтовку с прицелом и шепнул Наоми Хабер:
— Они идут.
Та кивнула, дотронулась до его руки и убежала, чтобы поднять тревогу.
Длинная извилистая оборонительная линия на восточном склоне холма пришла в движение: тревога распространялась скорее, чем самый быстрый гонец.
На западном склоне было тихо. Мерцающий фосфорическим светом Евфрат высвечивал все, что могло бы шевельнуться на этом склоне. На гребне склона мужчины и женщины прижались лицами к земле, стараясь разглядеть малейшее движение. Но внизу лишь тихо струились серебристо-серые воды Евфрата, текущего на юг.
Добкин, Берг и Хоснер стояли на бугорке — одном из тех, что скрывали сторожевые башни, — ближе к середине восточного гребня метрах в пятидесяти от края. Бугор был обозначен как «командно-наблюдательный пункт». С этой стратегически удобной точки они надеялись руководить сражением на растянувшемся на пятьсот метров восточном склоне.
Длинная алюминиевая скоба от хвостовой части «конкорда», согнутая и перекрученная, была воткнута в твердую глинистую почву на пригорке. На вершине этой необычной мачты развевался еще более необычный флаг: детская майка, добытая в одном из чемоданов и предназначавшаяся в подарок кому-то в Нью-Йорке. На майке яркими красками был изображен прибрежный район Тель-Авива, длинная песчаная полоса, ставшая, по сути, городским пляжем. Командный пункт требовался для контроля и руководства в условиях темноты — связные должны были прибывать сюда, чтобы сообщать сведения и получать указания. Это был также последний пункт сбора, крепость внутри крепости, где будет оказано сопротивление, в случае если линия обороны окажется разорванной. Старая тактика, относящаяся к самым давним временам, когда не было ни радиопередатчиков, ни телеграфа, ни полевых телефонов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51