Сомов подождал, пока работ-манипулятор осторожно перевез Наоми в дежурную палату, зарезервированную под прием особо высокопоставленных пациентов с этой планеты, и уложил ее на подушку под аппарат искусственного кроветворения.
В воздухе повисли стереоизображения. Посвященному человеку нетрудно было читать по появляющимся кружочкам, кубикам, цифрам процессы, происходящие сейчас в теле больной. И эти показатели сильно не нравились Сомову.
Прошло пять минут – стандартное время, необходимое для того, чтобы добиться значительного улучшения. Ничего подобного.
– Пульт, – приказал Сомов и уселся в кресло.
Прямо под его пальцами очутился объемный имитатор пульта. Пальцы, касаясь клавиш, проваливались, поскольку самого предмета не было, он был всего лишь СТ-проекцией. Но управлять при его помощи можно было точно так же, как и при работе с обычным пультом. Многим это новшество было не по душе – пальцы должны ощущать клавиши. Но Сомову больше нравилось работать именно с проекцией.
Пальцы его бегали по несуществующим клавишам. В воздухе возникали и распадались символы и цифры. Сомов жил одной жизнью со своим аппаратом. Он вместе с ним пытался победить темный призрак – болезнь, пытавшуюся изничтожить жизнь девочки.
Семь минут… Никаких улучшений. Плохо. Очень плохо. Никакого эффекта… Девять минут. Кубики в воздухе начали танцевать танец. Пока еще неуверенно. Фигуры распадались, создавались новые. Постепенно танец становился все более четким… Что это значило? Что Сомову удавалось достичь гармонии. Болезнь неуверенно начала отступать…
Одиннадцать минут, Пот катил градом по лбу Сомова. Глаза слезились… Гармонизация – пятьдесят процентов. Восемьдесят… Четырнадцать минут… Сотня!
Закончено!
Сомов откинулся в кресле совершенно обессиленный.
– Неужели получилось? – ошарашенно произнес стажер.
– Посмотрим, Подождем.
Девочка под воздействием стимуляторов пришла в себя через двадцать минут.
– Я чувствую себя лучше, – с благодарностью прошептала она, предварительно поправив на груди медальон-переводчик.
– Да, твои дела пошли лучше, – согласился Сомов, включая свой электронный переводчик.
– Вы хотите сказать, что я еще не совсем выздоровела? – спросила Наоми, округлив наивные глазенки.
– Пока еще нет. Нужно продолжить лечение.
– У меня очень страшная болезнь?
– Была когда-то страшная. Но мы научились ее лечить, не волнуйся.
– Я правда вылечусь?
– Конечно, но ты должна нам помочь.
– А что надо делать? Лежать в больнице?
– Нет, милая. Скоро мы тебя выпишем, но ты будешь еще некоторое время приходить к нам и подлечиваться. Ты ведь будешь приходить к нам?
Девчушка кивнула и устало прикрыла глаза.
– Еще дня два и у нее начнется устойчивая ремиссия, – проговорил Сомов, обращаясь к молодому коллеге. – Надо надеяться, – неуверенно добавил он.
– Вы просто маг и волшебник, Никита Федорович! Я уже дважды сегодня проводил ей спецрегенерацию эритроцитов, но толку ноль, а вы с первого раза достигли потрясающего эффекта, Я не видел, чтобы так работали с техникой.
– Сложный случай, – сказал Сомов. – Надо будет следить за девочкой. Хорошо, если это генетические сдвиги. А если неизвестная форма болезни?
– Вряд ли.
– Твоими бы устами… Давай, кличь практикантов в ординаторскую на пятиминутку.
Вскоре главный госпитальер выступал перед пятерыми стажерами, практиковавшимися в его лечебном учреждении.
– Ну что, друга мои, тяжела ноша? – улыбнулся он.
– Еще бы, – послышались голоса практикантов.
– Дикость какая-то процветает.
– Меня колдуном обозвали, просили женщину приворожить.
– А мне руки целовали. «Мои жены теперь твои жены». Местный богатей у Голубых Озер.
– И чего, не воспользовался?
– Ага, тебе бы все хохмить, а я еле выбрался.
– А мне копьем угрожали. Тоже мол, колдун. Если от смерти спас, значит, дружит с ней. Ну, со смертью…
– Да, друга мои, – кивнул Сомов. – Тяжелое место, забытые болезни. Дикость. Но тот, кто не бывал здесь, на Ботсване, разве может называться настоящим врачом?
– Не может, – воодушевились практиканты.
– Для ботсванцев вы колдуны. Они живут в мире, где колдуны куда большая реальность, чем доктора. Но их нельзя презирать за это. Помните, что такое деонтология? Сумма представлений о должном во взаимоотношениях врача и пациента, без чего медицина становится бездушной, врачевание лишается мудрости, а сам врач теряет нравственную силу. Изучение личности больного, его переживаний, эмоций, особенно психики врачу просто необходимо, чтобы оказаться на высоте своего положения, чтобы реализовать свое призвание…
Практиканты знали за Сомовым страсть поговорить на морально-этические темы и вообще о судьбах медицины и человечества. И относились к ней снисходительно, даже с интересом. Они любили главного госпитальера,
Потом Сомов, оглядев пятерку совсем еще юных практикантов, перешел на разбор самых трудных случаев заболеваний у пациентов, находившихся в данное время на излечении в госпитале. «Пятиминутка» растянулась на целый галактический час. А потом – обычная госпитальная карусель. Напряженный день врача, для которого нет ничего важнее своего долга…

***
Ближе к вечеру Малютка Пен усадил Джона в свой личный глайдер и помчался вместе с ним, как он выразился, «на лоно природы».
– Там тебе, старый мой друг, будет лучше всего. Моя вилла находится на искусственных островах в получасе лета от мастерской. Там тебя никакой дьявол не разыщет.
– Надеюсь.
– Правильно надеешься. Это, Джон, частные владения. Туда без ордера суда, заверенного надзирательной комиссией, утвержденного административным советом, зарегистрированного в контрольной судебной системе и подписанного вице-мэром, отвечающим за соблюдение гражданских прав, не сунется ни одна легавая собака.
Пен был прав. Священное право на неприкосновенность собственных владений издавна ценилась куда больше даже права на жизнь. На частную территорию с обыском было заявиться практически невозможно даже таким организациям, как ФБР. Обыски практически ушли в далекое прошлое. Собрать все подписи на ордер было нереально, так что обыски проводились во всем Нью-Тауне не больше одного раза в два года. Правда, если ФБР прознает, что Замойски скрывается здесь, они могут заявиться под видом конкурирующей банды и пострелять всех свидетелей – такое бывало, но не так уж часто. Для этого они должны были полностью быть уверенными, что преступник скрывается именно там.
Владения Малютки Пена располагались на искусственном острове, сооруженном из бытовых отходов огромного города, именно той их части, которая не поддавалась утилизации и вторичной переработке. Подобный мусор закатывался в специальные контейнеры-кубы из практически не разрушающегося материала, и из этих-то кубов и «насыпали» искусственные острова. Они стоили сравнительно недорого и могли приобретаться всеми, кто не желал выкладывать гораздо большие суммы за виллы на гораздо более удаленных, но натуральных островах. Прозвали их в народе по разному. «Гангстерские ранчо» – поскольку они были по карману и устраивали в основном гангстеров средней руки. «Дерьмовые кучи». «Рай засранцев». И прочее – в том же духе. В выражениях аризонцы никогда не стеснялись.
Малютка Пен, не мудрствуя лукаво, «облагородил» безликий ландшафт своего островка наведенными голографическими картинками роскошного первозданного леса, выстроил дом из недорогого материала, запоминающего заданные формы, и зажил в нем, как в средневековой крепости, предварительно обезопасив свой остров подержанной установкой силового поля, чтобы никто, кроме него и членов его банды, не мог туда проникнуть.
Сутки Замойски провел в тишине и спокойствии, время от времени наблюдая свою физиономию в «Новостях». «Разыскивается за государственную измену». Судьба беглых преступников и московитянских шпионов мало кого волновала в Аризоне. Во всяком случае куда меньше, чем обещание звезды «Кретин-рока» Джоанны Линч продемонстрировать тридцать пятую позу интимного контакта с ее псом породы Баскервилль, напоминавшим больше по размерам корову. Поэтому долго физиономия Замойски на экранах не задерживалась. Оживлялись аризонцы, лишь заслышав о крупной награде за поимку агента. Но в награду тоже никто не верил. Да и вообще в Нью-Тауне было не так много людей, в чьих головах надолго могла задержаться какая-то мысль.
На вторые сутки Малютка Пен объявил:
– Сегодня у меня небольшое семейное торжество. Прибудут несколько моих друзей с… э-э… женами. Так что повеселимся…
– Ты что, одурел? Чтобы мою физиономию увидели и сравнили ее с изображением из «Новостей»?!
– М-да, незадача получается, – согласился Малютка. – Но встречу я отменить не могу. Это вызовет излишние кривотолки.
– Тогда я не выйду к гостям.
– Тоже нельзя. Они все равно пронюхают о твоем присутствии.
– Ладно, – кивнул Замойски. – Приму участие в вашей вечеринке. Только мне нужен косметический комплект «Дракула».
– Будет.
Действительно, через час доставили комплект. Замойски уселся у зеркала. И через сорок минут оттуда на него глядел совершенно другой человек. Для большинства населения «Франкенштейн» – просто игрушка. Но в руках мастера он творит чудеса. Теперь никто бы не узнал Джона Замойски. Кроме, конечно, полицейидентификаторов, для которых, чтобы раскусить этот грим, понадобилось бы ровно две сотых секунды.
– Бог ты мой, – всплеснул руками Малютка Пен. – Я было подумал, что кто-то пробрался через силовое поле. Ты художник.
– Умею, – удовлетворенно кивнул Замойски.
Как и было обещано, на острове появились трое ирландцев со своими дамочками, которые вряд ли могли быть их женами, поскольку вели себя так, как могли бы вести себя на подобных вечеринках женщины легкого поведения, приглашенные скрасить компанию закоренелых холостяков.
– Парни, представляю вам мистера Нила Гардина, – проговорил Малютка Пен, когда все разместились за столом, сервированным под званый ужин прямо на берегу моря.
– Я слышал о вас, – пожал руку Джона чернявый подвыпивший коротышка с плутовато бегающими масляными глазками.
– Польщен, – кивнул Замойски, прекрасно зная, что это наспех выдуманное имя никто раньше слышать не мог.
– Что-то с игорным бизнесом. Да? – не отставал коротышка.
– Вроде этого. Только не здесь. Стар-Вегас.
– А-а, – с уважением протянул коротышка. – Меня зовут Большой Рекс, и я заправляю всеми делами в этом… э-э,. коллективе. Вон того хохотунчика, что лезет под юбку той наивной девственницы, кличут Жеребец. Откуда эта кличка – об этом лучше расскажут наши подружки. Того, который набивает брюхо, не обращая внимания на трущуюся об него Салли, зовут Проныра. Он своего никогда не упустит. Ну а Малютку Пена вам и представлять нечего – вы его и так знаете. Хороший малый, только жаден, как Крез. Замойски не стал объяснять, что последний царь Лидии Крез былне жадный, а богатый.
– Зато девочку Пен себе отхватил что надо. Ее зовут Кальвина, Как вам нравится это имя? Никогда не слышал подобных имен! А так все остальное у нее в высшей степени удачно подобрано – и то, что выше пояса, и то, что ниже…
Большой Рекс продолжал болтать без умолку, расхваливая свою собственную подружку, которую звали Пенелопа. Замойски стало нестерпимо скучно. Тут он заметил призывно-оценивающий взор этой самой Пенелопы, бесцеремонно обшаривающий его фигуру.
На первый взгляд ей не было и восемнадцати, но ее округлые формы, скупо покрытые полупрозрачным коротким платьем из так называемого «магического шелка», надетого прямо на голое тело, могло свести с ума кого угодно из мужской половины населения Вселенной. Даже тех из них, кто предпочитал гомосексуальные связи. Волосы у Пенелопы практически отсутствовали. На голове их успешно заменяла модная шапочка, реагировавшая на эмоции свой хозяйки переменой цвета. Одежда то искрилась блестками, то переливалась разноцветьем радуги. Ее зрачки по последней моде заменяли черные изображения лошадиных черепов.
Несносный болтун Рекс переключился на разговор с Малюткой Пеном. А Пенелопа хорошо поставленной походкой направилась к Замойски.
– Что, нравлюсь? – уверенная в своем очаровании, спросила она у Джона. – Можешь не отвечать, красавчик. Я чувствую, когда в мужчине просыпается зверь… Но ведь и во мне может проснуться кошка.
– Хищная?
– Нет, мягкая. Из тех, которые мурлычут на груди… Я хочу, чтобы ты сегодня был моим зверем.
В принципе Замойски тоже был не против. Ханжество не входило в число его недостатков. Он мог похвастаться длинной чередой связей, правда, только с противоположным полом, что считалось на Аризоне ненужной щепетильностью.
– Первым озвереет твой Рекс, – усмехнулся Замойски.
– Пускай…
– Он не Отелло?
– Красавчик, где ты в наше время найдешь ревнивых мавров?
Так, прикинул Замойски, девочка относится к двум процентам населения Аризоны, которые слышали, кто такой Шекспир.
Малютка Пен и Большой Рекс отошли от пировавших и развлекавшихся друзей на солидное расстояние.
– Ты знаешь, красавец, я разбираюсь в людях… Эти ирландцы вообще не люди. Так, тройка злобных скорпионов. Но ты-то не такой. Ты, красавчик, тут случайно… Им не тебя жалко.
– Почему?
– Потому что скорпионы кусаются… А ты такой беззащитный, – она прижалась к нему всем телом, и Замойски ощутил, как в нем пульсирует кровь и рождается необузданное желание. Он подумал, что, может, дело в духах-возбудителях или в магнитно-волновом эректоре, который вполне мог уместиться в браслете на руке Пенелопы. Но потом понял, что дело все-таки в ней самой. Это действительно была кошка. Она относилась к тем женщинам, которые способны поднять и паралитика с ложа, проведя пальцами по своей обнаженной груди и вильнув бедром.
– Я действительно выгляжу беззащитным?
– Абсолютно. Я давно общаюсь с этими скорпионами. И видела много таких мальчиков, которые кончают свою жизнь в плазменных распылителях в подвалах… Знаешь, я уверена – они готовят какую-то гадость.
– Почему?
– Кошки обладают предчувствиями. Пойдем за ними, – неожиданно предложила она. – Нам достаточно будет держаться от них на расстоянии в сто метров, чтобы нас не заметили, а мы бы при этом слышали все, о чем они говорят.
– Каким образом?
Она продемонстрировала кольцо на своему пальце. Замойски потрогал его. И узнал приемник-детектор класса «Ухо», притом достаточно высокого класса. Он позволяет считывать переговоры, даже когда они ведутся в укрытии, на значительном расстоянии. Любимое орудие банковских охранных структур и спецслужб. Прибор вызывал у Джона массу вопросов. Зачем этой сексуальной кукле такая штуковина? И зачем ей демонстрировать устройство первому встречному?
– Что это? – спросил Замойски, разыгрывая святую наивность.
– Прослушивающая система. Когда общаешься со скорпионами, нужно надевать перчатки. Считай, это моя гарантия остаться в живых.
– И Большой Рекс знает о твоей слабости?
– В принципе, да. И прощает ее, поскольку не имеет иного выхода… Поэтому я и жива. Но все равно буду благодарна, если ты не будешь молоть об этом свои язычком, которому, может, мы сегодня найдем применение получше. А?
– Найдем, – согласился Замойски.
Они отошли в сторону, в тени разлапистого трехствольного дерева с листьями размером со сковородку и с крючковатыми ветками. Пенелопа активизировала «Ухо». Работала она с ним умело. Послышались приглушенные голоса Маленького Пена и Большого Рекса.
– Кто такой этот тип? – голос принадлежал Рексу,
– Это моя проблема, – вздох, принадлежавший Маленькому Пену, был таким горьким, что гангстера стало просто жалко.
– Большая проблема?
– От нее было бы лучше избавиться.
– За чем стало дело?
– За тем, что это слишком большая проблема.
– Эх, старина Пен. Тебя погубит мягкотелость. Ты слишком добр. Итеряешь хватку.
– Это говоришь мне ты, Рекс? Тот, который до сих пор чувствует мои железные пальцы на своей шее.
– У меня крепкая шея, дружище. Слишком крепкая… Но я готов признать справедливость твоих слов.
– С каких пор ты стал поганым дипломатом, Рекс? Скажи честно, не виляй задом, как возбужденный гомик – Малютка Пен держит тебя за глотку так, что не дернешься. А, дружище? – Каркающий смех. – Без обид?
– Без обид, старый пердун.
– Мы же с тобой друзья. Мы выбросили в открытый космос Обезьяну Багса и пятерых его громил. Мы разделались с Грязным Нго. Нам ли после этого ссориться?
– Ты прав, старый негодяй. Давай дернем по рюмке. А гость твой, Пен, просто дерьмо. И он лезет к Пенелопе. Но так как Пенелопа тоже дерьмо, я прощу им это. Пусть гуляют.
– Правильно. Пусть порадуются жизни в «круге удовольствий».
– Эх, Пен, старый мой друг, – вздохнул Рекс, и что-то резануло в его голосе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33