— Неправда! — в отчаянии закричал Гришка и поднялся с земли. — Никого я никогда не продавал! С чего ты взял?
Гришка прекрасно понимал: единственное, что может его выручить сейчас, — это хорошо подвешенный язык. Нужно затеять спор. В этом деле Убивец не особый мастак.
— А правда, с чего ты взял, что он нас продавал? — донеслось из толпы.
— Кто ж тебе это сказал? — поддакнул татарин.
— Так все же ясно, дурило! — прохрипел Евлампий.
— Кому ясно? — не унимался татарин, по привычке улыбаясь во весь беззубый рот. — Неплохо б доказать слова эти. Что у петуха хвост — и в то поверить трудно, пока своими глазами петуха не увидишь. Так люди разумные делают.
— Да чего тут доказывать? — нетерпеливо, с какой-то жадностью заорал Косорукий Герасим. — Пришибить его — и все дела. Никогда этот Гришка мне не нравился. Тоже мне — грамотный. А от грамоты все беды!.. Всех бы грамотных зараз пришибить — насколько б легче жилось.
— Нет, братья родные, суд должен быть, — махнул рукой татарин. — Чтобы все по правилам было. Говори перед всем народом честным, что против Гришки имеешь.
— Рассказать? Ну что ж… Кто знает доподлинно, откуда он, такой умный, на нашу голову свалился? Никто его раньше не видел. Может, сам воевода эту свинью нам на зимнюю дорогу и подложил.
— Надо б там его было в снежку и оставить, — поддакнул Косорукий.
— И все он куда-то ходил, все незнамо где бывал — и как уйдет, так дело шальное проваливается. И где с нами пойдет — тоже все наперекосяк. С починком Старостиным кто все сглазил, кто загодя обо всем воеводе донес? Он и донес. А последнее дело кто сорвал? Он и сорвал! Притом так обнаглел, что уже и не таился. Так свистнул, что весь город переполошил. Как живыми выбрались — не знаю. Он говорит, что стрельцов увидел, вот и поднял тревогу. А кто стрельцов тех видел? Кто? Может, ты, Герасим?
— Не-а, — замотал с готовностью головой Косорукий. — Не было никаких стрельцов. Убить его, язву, побыстрее.
— Но не то главное, — продолжил Евлампий. — Грешным делом и меня сомнения брали, пока вот эту щуку не увидел!
Он схватил за руку Варвару и рывком поставил перед собой. Она пыталась вырвать руку, щеки ее побледнели — больше от ярости, чем от испуга.
— Помните, братцы, эту щучкину дочку? Когда в старостином сельце в засаду угодили, так ты же сам, татарин, в нее впился. А как отпустил, так я ее, эту заразу вредную, прихватил с собой. Но до логова не довел. Почему? Меня по голове кто-то дубиной сзади огрел, хотел жизни лишить, да просчитался, поскольку голова у меня крепкая. Я все думал, кто ж меня так приголубил? А как увидел тварь эту, как она с Гришкой милуется, то сразу понял — он!
Дрожащий от возбуждения толстый Палец уперся в Гришкину грудь. Над толпой пронесся вздох удивления, и Евлампий, довольный произведенным эффектом и воодушевленный, продолжил:
— Чуть брата не убил! Через ведьмину дочь он воеводе все тайны наши передавал, хотел всех нас к погибели привести! — Убивец вновь взялся за топор.
— Не гони лошадей! — крикнул татарин. — Дай теперь Гришке слово сказать.
— Пущай говорит! — заорала толпа.
— Убить всегда успеем.
— Говори, Гришка.
Гришка попытался унять дрожь. Сейчас главное не скатиться в панику, говорить здраво, понятно, попытаться одержать победу. Он должен ее одержать, ибо не только его судьба, а и Варина жизнь зависит от этого. Ведь растерзают вместе.
— Неправильно Евлампий говорит, — начал Гришка, собравшись с духом. — Ведь вы послушайте, что он сочинил. Воевода меня, своего верного холопа, положил на дорогу, чтобы я хитростью в ватагу затесался! Но вы же помните, что я сам чуть не замерз — еле отходили. Да и откуда воеводе было знать, что разбойники по этой дороге едут, и успеть меня им подсунуть? И как он мог надеяться, что они подберут замерзающего?
— Умно молвит, — кивнул татарин.
— А что я о наших планах докладывал, так подумайте, зачем мне в починок Старостин было соваться, ежели я знал, что там стрельцы с винтовыми пищалями ждут. Наоборот, я должен был бы за версту от этого места держаться. Не так?
— Умно.
— Что свист в городе поднял, так ведь там отряд городовых стрельцов был. Если Косорукий их не видел, так это не значит, что их там не было. Так ведь. Хан?
— Правильно говорит, могли там стрельцы быть, — подтвердил татарин.
— Что девку спас — истинная правда. Он ее снасильничать и удушить хотел. А мне жалко стало, что молодая и красивая девка так погибнет. Ну а после полюбили мы друг друга, встречались. К ней я и ходил все время. А что секреты она наши воеводе выдавала… Ее староста пытать хотел, чтобы она меня продала и в ловушку заманила, да ничего не добился. Вот как было на самом деле.
Мнения у ватаги разделились.
— Похоже, Гришка прав. Разумны его слова.
— А я говорю — Убивец прав.
— И тот красиво говорит, и ентот. Поди разберись.
Убивец выпучил глаза, взгляд его, как обычно в припадке бешенства, заметался где-то поверх голов, не задерживаясь ни на ком.
— А я говорю — он нас воеводе продавал! — заорал Евлампий, сжав до боли пальцы на рукоятке топора.
— А я говорю — Гришка правду молвит, — громко прозвучал голос Беспалого. Никто не заметил его появления. Лицо его было в ссадинах, он сильно хромал на правую ногу после недавней схватки.
Отбиться он в починке от стрельцов все-таки сумел, но едва мог идти сам. Варвара помогла ему добраться до логова.
— Это кто же? — насмешливо произнес Убивец, мельком взглянув на Беспалого и не удосужившись даже повернуться к нему. — Уж не Сила ли? А может быть, этот Сила с Гришкой заодно?
— Ну, это ты зря.
— Силу мы знаем, — заворчали разбойники.
— Маловато ты против Гришки накопал, чтобы топором его рубить, — сказал Беспалый. — Братва, сейчас всех собак на Гришку вешаете, а истинный предатель будет смеяться в усы над тем, как вы на невинной шее петлю затянули.
Глаза Евлампия бегали все сильнее, его начало трясти, он был близок к падучей. Казалось, ничего не может его остановить. В порыве он выхватил топор, зарычал, на его губах появилась пена. Все невольно расступились, и вокруг него на три шага образовалось свободное пространство, в котором был только Гришка. Евлампий взмахнул топором, будто примериваясь. Силен он был, немного среди разбойников было таких, кто бы не боялся его, и знал он это, но все равно против воли всей братвы выступить не решился. Поэтому второй взмах топора не снес голову Гришки, а пришелся по бревну, в котором глубоко засело лезвие.
— Хорошо, — вздохнув, неожиданно спокойно произнес Евлампий. — Слов моих недостаточно, чтобы убедить вас, что Гришка виновен. Но кто докажет, что он не виноват? Чтоб порешить все по правилам, есть Божий суд.
— Поединок, — крикнул кто-то возбужденно из толпы.
— Поединок, — кивнул Убивец и подобрал топор.
— Давай!
— Пусть Бог будет судьей!
— Пущай дерутся, — загалдела толпа.
Когда спор не мог быть разрешен явными доказательствами, тогда спорящие по древней традиции вручали свою судьбу Господу и выходили на поединок между собой. Считалось, что в таком поединке Бог обязательно убережет невинного и накажет увечьем или смертью виноватого.
Кто-то протянул алебарду, и растерявшийся Гришка взял ее ослабевшими руками. Оружием он и так, мягко говоря, владел неважно, а уж супротив Евлампия… Можно сразу же под его топор свою голову подставлять.
Разбойники с энтузиазмом провели приготовления, которые заключались в очерчивании круга. Толпой владело лихорадочное возбуждение, накатила волна какого-то сатанинского веселья. Братва предчувствовала занятное зрелище. Разбойники уже бились об заклад на предмет того, кто выйдет победителем. Лишь немногие ставили на мальчишку. А еще меньше было таких, у кого на лице можно было прочесть жалость к нему. Пожалуй, лишь у татарина и Пузо.
— Ну чего, начнем, — бесшабашно захохотал воспрявший духом Убивец. Взмахнул своим жутким топором — от него пошел ветерок.
— Нет! — Варвара кинулась к Евлампию, но тот грубо схватил ее и вытолкнул за круг.
Будто пробуя свою недюжинную силу, Убивец еще раз махнул топором. Было в нем в эту минуту что-то от мясника, готовящегося забить беспомощного теленка.
— Стой! — что было силы крикнул Беспалый. — Гришка имеет право выставить за себя поединщика. Верно?
— Верно! — крикнули разбойники.
— Я его поединщик, — Беспалый выступил вперед.
— Не надо! — крикнул Гришка. — У тебя нога, ты погибнешь.
— Если погибну я, то погибнешь и ты по правилам. Но я верю в милосердие Христово. Все наши судьбы в руках его.
— Хорошо, побьемся с поединщиком, — хмыкнул Евлампий.
Теперь он убивал сразу двух зайцев. Если ему удастся разделаться с Силой, то и Гришку казнят, поскольку Господь укажет поражением поединщика виновность спорящего. Разобраться же с Беспалым Убивец мечтал всегда. Если бы Сила был в нормальном состоянии, то даже такому бойцу, как Евлампий, против него не выдюжить. Беспалый превосходил его значительно в мощи и умении, не говоря уж о том, что огромная дубина давала значительное преимущество перед топором. Но во время драки со стрельцами Беспалому сильно досталось, так что теперь он хромал и левая рука его едва двигалась. Хотя бы несколько часов отдыха — и он бы встал на ноги, но этих часов у него не было. Евлампий, внимательно рассматривающий противника, уже радовался предстоящей победе.
Братва загалдела еще сильнее, возбуждение нарастало. Одно дело скучное и уже предрешенное убийство щенка Гришки, названное поединком. И совсем другое дело, когда бьются два медведя.
Беспалый поднял свою тяжелую дубину с некоторым трудом, не так, как обычно. Схватка началась.
У Убивца был богатый опыт, он хорошо понимал, как использовать свое преимущество. Он не лез на рожон, а кружился вокруг своего хромого противника, наносил молниеносные рубящие удары, которые Беспалый едва успевал отражать.
— Счас сделаем… Скоро уж… — гундосил Евлампий, готовя новый удар. Он знал, что Беспалый так долго не выдержит и падет-таки под обрушившимся на голову топором.
— Ух, — пронеслось над толпой зрителей, когда Сила, понимая свою уязвимость, бесстрашно кинулся в атаку, но подвернул больную ногу и растянулся на траве.
Евлампий взревел, как зверь, и тяжело взмахнул топором. Но Сила оказался проворнее, перекатился по земле и тут же вскочил на ноги. Он взмахнул дубиной и даже вскользь слегка задел Убивца. Тот, заскрипев зубами от боли и ярости, отскочил, лицо его перекосила судорога, но он тут же пришел в себя и опять начал кружить, как кружит ворон над истекающей кровью добычей. Вновь скрестились дерево и железо, и руку Силы прочертила длинная, но неглубокая рана. От толчка он тяжело рухнул на землю.
— Ну усе! — заорал Евлампий и для надежности, обоими руками обхватив ручку топора, в последний раз ударил поверженного противника…
Стук, треск, вскрик… Топор наткнулся на дубину, и оба дерущихся остались безоружными. Убивец прыгнул за оброненным топором, но Беспалый изловчился и изо всей силы ударил его ногой. Евлампий с кряканьем отлетел в сторону и упал на траву. Его топор подобно молнии блеснул в руках Силы. И что-то покатилось по земле. Это была оскаленная в дьявольской усмешке голова Евлампия.
АТЛАНТИДА. ВКУС ПРЕДАТЕЛЬСТВА
Я держал его в руках, — воскликнул Пантеомон. — Он жег вот эту ладонь. И я не мог отвести от него взор!
— «Жало Хрустального змея»? — спросил, вытягиваясь на подушках, Картанаг.
— Именно его. Легендарный камень — брат «Бриллианта Таримана».
— Чепуха! — Картанаг привстал с подушек и потянулся за виноградом, оторвал одну виноградину и сунул ее в рот.
— Я неплохо разбираюсь в камнях. Это был удивительный камень. Я не видел больше камней такой силы, — Пантеомон хотел еще что-то сказать, но запнулся.
— Договаривай. Уж не считаешь ли ты, что Видящий маг нашел амулет амулетов.
— Я не удивился бы, если бы это оказалось именно так.
— Амулет амулетов, — усмехнулся Картанаг. — Ты так и остался базарным фокусником. Твои знания скудны. Твой глаз мутен. Ты знаешь толк в камнях, да? Ха-ха-ха!
— Я знаю толк.
— Но ты не знаешь толка в амулетах, Пантеомон!
— Но ведь…
— Саамарит — это не камень, мой скудный разумом друг.
— Как?
— «Жало Хрустального змея» скорее всего нужно Видящему магу. Чтобы открыть дверь, за которой и хранится Саамарит.
— Где дверь? Как он собирается ее открыть?
— Мне кажется, ты зря ешь хлеб, Пантеомон. — Советник Императора вновь потянулся к блюду, но на этот раз он взял большой сочный гранат с тонкой шкуркой. — Я хочу узнать ответы на эти вопросы от тебя. Именно для этого ты находишься в стане нашего врага.
— Ты узнаешь все, мой господин.
— Я надеюсь. Мне хочется, чтобы ты жил долго. А это возможно, если ты не будешь испытывать мое знаменитое долготерпение.
Картанаг улыбнулся и надкусил гранат, не снимая шкурки. Красный сок заструился по его подбородку.
Раомон, он же Пантеомон, ощутил, как в нем рождается отвращение. Больше всего ему хотелось сейчас познать вкус предательства.
АТЛАНТИДА. ПРИХОДЯЩИЕ
Вот уже пятый день прошел после возвращения в Перполис. И все это время Хакмас провел в самом отдаленном, тесном и холодном помещении своего замка. Стены поросли мхом, с потолка сочилась вода. Но это меньше всего волновало Видящего мага. Материальный мир отошел для него на второй план.
Хакмас сидел в центре круга, образованного шестнадцатью перенесенными сюда из лаборатории магическими зеркалами. Его душа бродила в Великой Пустоте. Начинающие маги и просто любопытствующие, пытающиеся наскоком познать Вселенную и научившиеся с помощью отлаженных приемов выходить в иные круги бытия, считают, что Великая Пустота действительно пуста, равнодушна. Недоучки думают, что души стремятся слиться с Великой Пустотой, раствориться в ней — это и есть конечная цель перевоплощений. Но Хакмас не принадлежал к самоучкам. Он был Видящий маг, проникший достаточно глубоко в суть вещей, познавший то, чего не пишут в старинных трактатах и магических свитках — то, что каждый, наделенный силой и видением, решает для себя сам. Великая Пустота для него была полна неуемных, не поддающихся осознанию Великих Сил, она была полна разума и воли. Она была фейерверком, состоящим из мириадов и мириадов пылающих огоньков — скитающихся душ, цель которых — вовсе не слияние, с пустотой, а совершенствование, углубление сути вещей. Душа — созидатель, вечно работающий над совершенствованием сущего, — вот основа Великой Пустоты. И пусть спорят иные мудрецы — но так было, есть и будет.
Но не все более глубокое проникновение в суть вещей интересовало сейчас Видящего мага. Он находился здесь в кругу магических зеркал с определенной целью, которой собрался достичь, чего бы это ни стоило. Он раз за разом повторял свой Зов и надеялся, что тот будет услышан и принят.
Настала пора, когда на Зов должны откликнуться. Они обязаны прийти!..
Тело Хакмаса не двигалось. Даже дыхание, казалось, исчезло. С трудом можно было различить биение сердца — не больше одного удара в минуту. Он мог сидеть так долго, не нуждаясь ни в пище, ни в воде. Тело мага замерло. Дух мага замер. Только того, кто похож на ледяную глыбу, кто отвлекся и от суеты материального мира, и от бушующего пламени Великой Пустоты, посещают Приходящие.
Они посещают людей слишком редко. Недостаточно быть Первым магом. Недостаточно постичь науки, пробиться сознанием в нижний круг, в астральные чащи и в величественную Великую Пустоту. Нужно нести на себе печать избранности. Нужно идти по пути, который пересекается с путями Приходящих. Тогда они обратят на тебя внимание. Тогда они, придя однажды, вынуждены будут снова прийти на твой Зов.
Хакмаса посещали. Это было давно. Тогда ему было чуть больше двадцати лет, и в магическом ремесле он был подмастерьем. Тогда он впервые ступил на путь отречения от плоти, по которому в дальнейшем идти отказался. Месяц он терзал свое тело, дабы достичь сияющих вершин Прозрачного Сознания. Он учился видеть токи сил, суть предметов, за которую мы ложно принимаем их материальное облачение, учился повелевать энергиями души. На третью неделю к нему пришли. Это было самое потрясающее переживание в его жизни.
Сначала он решил, что ОНИ всего лишь порождение его измученного разума. Но потом понял, что к нему действительно явились Приходящие. «Те, кто приходит на рассвете», как гласит легенда. Они действительно пришли на рассвете, но свет солнца не проникал в закрытую глубокую келью. Что они говорили молодому магу? Хакмас помнил каждое слово. Каждый оттенок смысла. Каждый жест.
— Придет время, и ты освободишь Саамарит, — прогремел «приходящий на рассвете».
— Почему я?
— Это твой путь. Одна из тропинок твоего пути.
— Когда и как?
— Когда все будет очень плохо и ничего уже нельзя будет изменить и спасти, ты освободишь Саамарит. А путь надлежит найти тебе самому…
Хакмас ждал долго.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35