— Атаман так стукнул кулаком по столу, что рассохшиеся доски едва не треснули, а стоявший под рукой кувшин с брагой, который притащил с собой Иосиф, опрокинулся, и вонючая жидкость растеклась по столу и тонкой струйкой потекла на пол.
Атаман вскочил и отряхнул кафтан.
— Сейчас уберем все, твоя милость, — Иосиф вскочил и побежал в угол за тряпкой. Он был рад повременить немного, пока гнев в груди атамановой перекипит.
— Ну, сучьи дети, — повторил атаман, плюхаясь на скамью и качая головой. — Доверил дуракам деньги считать. Поубиваю их всех!
— Да на что тебе этот Матвей сдался? Мало тебе, что ль, дворян, которых попроще прибить можно?
— Знакомец он мой старый. И ненавидит меня пуще всего на свете. И друзья его в Москве тоже меня ненавидят. Есть за что! И если друзья эти в Москве узнают, что я здесь, так слетятся по мою душу, как коршуны. Рыскать повсюду будут, обложат, словно медведя в берлоге. Они — это не ваш дурак-воевода. Коль вцепятся, так не успокоятся, пока до смерти меня не изведут.
— Чем же ты им дорогу перешел?
— Про то долго говорить, да и не твоего ума это дело… Плохо. Теперь Матвей знает, что мне про него все известно.
— Может, пора убираться тебе отсюда? — спросил Иосиф, прищурившись.
— Надо бы, да дела важные держат.
— Тогда на судьбу свою счастливую надейся. Пока она тебя не подводила. Может, еще попробовать его пристукнуть?
— Теперь его врасплох не застать — ушлый, вражина. Да и смысла нет. Наверняка он еще письмо накатал и все продумал.
— Не знаю, что и посоветовать, — с деланной горечью вздохнул кабатчик.
— Да что ты, мозги твои телячьи, присоветовать можешь? Бревно дубовое, так твою растак! — На атамана вновь нахлынула ярость, и он опять двинул кулаком по столу.
Иосиф пожал плечами и решил попридержать язык. Сейчас что ни скажи — все поперек будет, а коль на атамана злость накатит — так под руку не попадайся. Рука у Романа тяжелая. А что касается ругательств и оскорблений, так они на Иосифа вообще не действовали. Пытаться унизить его и наказать таким образом — все равно, что пробовать оглушить быка плевком. Ну и что — матюками обложили да родителей нехорошим словом помянули. Как с гуся вода. Даже посмеивался он всегда над обидчиками. Слова же не розги, от них шрамов не остается. А тот, кто ругается, нервами весь исходит, кровью наливается, горло у него, бедняги, перехватывает, а сердце колотится как бешеное и боль отдается в нем. Так кому от этой ругани хуже приходится — ругающему или обругиваемому? Иосиф любил изредка еще немножко человека подзавести, чтоб тому совсем худо стало. С атаманом, правда, играть в такую игру он не отважился бы.
— У меня для тебя еще новость имеется, — сказал Хромой, когда Роман немного успокоился. — Она поприятнее будет.
— Говори.
— Вроде бы нашли, где книга та бесова лежит. Говорят, точно она.
— Как узнал? — Атаман выпучил глаза и схватил кабатчика за рукав.
— От человека твоего приходили, сказали. Да отпусти, не дави ты мне так руку. Она у меня до сих пор болит после того, как в Новгороде огнем пытали.
Роман отпустил Хромого, и тот откинулся назад, едва не упав с лавки. Иосиф подумал, что никогда еще не видел Романа таким.
— У кого книга?
— Вот тут-то и загвоздка, — сказал Хромой. — В доме самого губного старосты. Трудно тебе туда подступиться будет. Весь двор стрельцами да челядью забит.
— Да хоть у самого Кощея Бессмертного. Сказано, моя книга будет, значит — будет, — атаман еще раз хлопнул по столу — видать, занятие это пришлось ему по душе. — А теперь не мешай мне. Я думать буду.
Хромой незаметно усмехнулся, взял из мешка, стоящего в углу, горсть семечек и вышел из избы, поудобнее расселся на пороге, широко расставив ноги. Теплый ветерок, шелест листьев, пересвист птиц — все это настраивало на душевный лад. И полезли в голову Иосифа воспоминания о его беспокойной жизни.
Чего только он не насмотрелся, чего только не наслушался, чего только не натворил за свои сорок лет. Но раскаянья он не испытывал никогда, поскольку твердо верил, что такие хитрецы, как он, живут для того, чтобы дураков учить. Убежал из дома отца своего — зажиточного корчмаря, прихватив все скопленные родителем деньги, был проклят, братья пообещали найти его и повесить на первом суку. Позже надул своего первого купца, подсунув никуда не годный товар. Промышлял по ярмаркам, умудряясь продавать то не принадлежащую ему корову, то несуществующий воз с зерном. Он всегда успевал исчезнуть, прежде чем жертва понимала, что ее надули. Других мошенников, не таких быстрых и везучих, нередко православные забивали насмерть. Во время голода с такими же, как и он, жуликами скупал и прятал хлеб, а потом продавал пухнущему с голодухи народу втридорога — такие большие деньги пошли, что два компаньона — звероподобные братья Симон и Прок — решили удушить его ночью, чтобы не делиться. Но помогло чутье — всегда хитростью умел отвести удар, упредить его, поэтому удавили братья в ночной тьме не того, кого надо. А Иосиф, прихватив все деньги, сбежал, не забыв, правда, сперва донести на Симона и Прока — их казнили на площади в первопрестольной вместе с двумя старыми каргами, торговавшими человечиной. Довелось хорошо поживиться Иосифу и при Лжедмитрии, и после. Вошел в долю с богатым купцом, возившим товар из самой Англии. Хотел этого купца ограбить, нанял двоих убийц, эти же убийцы после выполнения заказа ограбили его самого и забрали все, заработанное столь тяжким трудом. Это был первый раз, когда Иосиф остался в дураках и при этом едва не расстался с жизнью, получив ножом в живот. Оказался он живучим, выздоровел, но остался гол как сокол. Ох, как плохо было ему тогда. Даже вешаться хотел, видя, как пошли прахом труды стольких лет. Но взял себя в руки и с новой силой принялся за старое. Связался с разбойниками, начал приторговывать краденым и вскоре поправил свое благосостояние. Теперь у него в укромном месте столько серебра и золота закопано, что на десять жизней хватит, чтобы есть, пить от пуза да как сыр в масле кататься.
И все же иногда накатывала на Иосифа тоска и одолевали невеселые думы — а зачем ему все это? И живет не особо весело — не привык в лишние расходы входить. Ни бабы, ни детишек у него нет, один как перст на всем белом свете. Ни об отце, ни о братьях он уже десять лет ничего не слышал. Больше никого у него не было. Но тоска быстро проходила. От жены и детей что толку? Сколько денег на их содержание надо. А от отца и братьев, если только живы они, ничего хорошего ждать не приходится. Да и зачем они ему нужны? А что нужно и что у него есть — это деньги, золотишко и серебро, добра несколько возов. И с каждым днем становится все больше. Вот что греет душу.
— Иосиф, — послышался голос атамана. Кабатчик нехотя поднялся в хату.
— Я кой-чего удумал, — задумчиво произнес Роман. — Твоя помощь понадобится. Большая помощь.
— Помогу, чем могу, — без особого порыва произнес Иосиф. Судя по всему. Роман затевает что-то серьезное и опасное и хочет его в это дело втравить. Уж чем-чем, а шкурой своей Иосиф дорожил.
— Ежели книгу достану, то плевать мне и не наплеваться и на Матвея этого, и на губного старосту, и на самого царя Московского. Уйду, схоронюсь в дальних краях и заживу, как у Христа за пазухой.
— Да что в ней такого, в книге этой?
— Уж не святое слово — их я наслушался. И без особой веры в слово Господне живу, ибо сомнения меня разбирают — а есть ли он вообще.
— Ох, — Иосиф перекрестился. Не любил он, когда поминают без уважения имя Господне — не к добру это.
— Богатство в книге той. Такое, что всем хватит. Коль все хорошо пойдет, так пятьсот рублей — не меньше, откину тебе, братец, от щедрот своих.
— Ух, — как-то утробно ухнул Иосиф, не в силах вымолвить что-то членораздельное. Голова его пошла кругом, когда он представил, какая это прорва денег и как хорошо было бы завладеть ею.
— Вот тебе задаток, — Роман кинул на стол кошель.
— Ух, — снова ухнул кабатчик и, проворно схватив кошель, развязал его. На стол посыпались со звоном серебряные и золотые монеты. Иосиф дрожащими пальцами разгреб драгоценную кучу.
«Ну и ну, — подумал он. — Дурак атаман. Счета деньгам не знает. Эх, если бы всеми его награбленными богатствами да с умом распорядиться… Можно было бы так прокрутиться, что и грабить никакой надобности не стало бы». Но ума торгового, да и желания у Романа нет, а свой ум Иосиф ему не вложит. Нет, но пятьсот рублев зараз — такого счастья он себе даже помыслить не мог, хотя и перепадало ему от шайки неплохо за пособничанье в их делах и продажу краденого.
— Коль все по-моему пойдет, так и ватага нам не нужна будет, — с какой-то угрюмой решимостью и торжественностью произнес Роман. — Они свое сделали, теперь только мешать будут. А если просто оставить их на произвол судьбы злой, так еще остервенеют, меня начнут во всем винить, а глядишь, и станут везде атамана своего искать, — он замолчал, а потом, вздохнув с наигранной горечью, сказал; — Избавиться от них надо. Разом. Ты мне в том поможешь.
— Не, я до убивств не мастак, — обеспокоенно затряс руками кабатчик.
— Дура, слушай.
Иосиф внимательно выслушал атамана и скривился, как от ложки дегтя.
— Гладко ты все. Роман, говоришь, а вот как на деле будет? Почему ты думаешь, что они все сделают как тебе надобно? Ох, ежели что, то за всех страдать моей головушке.
— На деле еще глаже выйдет.
— Твоими бы устами… — кабатчик прищелкнул озабоченно языком и стал Поглаживать пальцами кошель.
— Ну, ежели не желаешь, — атаман потянулся за кошельком, но кабатчик схватил и прижал его к груди, как влюбленный прижимает к сердцу свою голубушку.
— Да ладно, это я так… Сделаю все, как скажешь. Если только вот…
— Что еще?
— Если еще пятьдесят рублев к обещанным прибавишь.
— Еще пятьдесят? — хмыкнул атаман. — Ну и фрукт ты. Хромой. Ну и жаднющий… Двадцать пять тебе за глаза хватит…
АТЛАНТИДА. ЖАЛО ХРУСТАЛЬНОГО ЗМЕЯ
Проклятый Хрустальный змей перехитрил нас! — воскликнул Аргон. — Он закрыл выход. Но я не покорен. Пускай он берет мое тело, но ему не полакомиться моей душой, — в этих словах звучал отчаянный вызов и Хрустальному змею, и преисподней, и всем силам зла. Проводник сплюнул три раза, выражая свое презрение, и опустился на колени, потупив взор. Он решил так и принять свою смерть.
— Не разберем завал, — сказал принц с какой-то обреченной усталостью.
— А на что нам огненный порошок? — произнес спокойно Видящий маг. — У меня осталось еще немного. Должно хватить.
— Нас убьет, осколками. И на лестнице не спрячемся — туннель завалит от быстрого огня! — сказал принц.
— Попробуем.
Грохот был оглушительный. Видящий маг использовал весь оставшийся порошок. Принц лежал, обхватив голову руками, съежившись за плитой. Он ждал удара. Но его не последовало. Только что-то тяжелое навалилось на ноги. И зазвенело в ушах.
Черный порошок развалил скалу, прикрывавшую выход. Но он же и придавил куском плиты ноги принца, похоронил в каменном мешке Аргона и зажал камнями руку Видящего мага. Мешочек с добычей — «Жалом хрустального змея» — отлетел, и камень вывалился из него.
Единственный, кто остался свободен, был Раомон. Он нагнулся и поднял «Жало». Выпрямился, покатал камень на ладони и зачарованно уставился на него. Принц готов был поклясться, что ему прекрасно известны и предназначение камня, и скрытые в нем смысл и сила. Его лицо сияло счастьем и торжеством. — Раомон, помоги! — крикнул принц.
Но тот не обращал внимания на своих спутников. Он стоял, не двигаясь, будто боясь шелохнуться и спугнуть удачу.
— Раомон! — вновь крикнул принц.
Пирамиду тряхнуло снова — сильнее, чем раньше. Раомон сделал шаг к выходу. Потом будто очнулся, огляделся и бросился к стонущему Хакмасу. Схватив инструмент, он начал освобождать застрявшую меж камней руку мага. Ему это удалось. Видящий маг выбрался, и они вдвоем принялись за принца. Тут поработать пришлось побольше. Грохот снаружи усиливался, там творилось нечто страшное.
— Все, — принц выбрался из завала. Сегодня у него был не самый лучший день в жизни — его побили варвары каменными топорами, завалило камнями в пирамиде. Но Боги будто хранили его — ни одного перелома, ни одного серьезного повреждения.
Пирамиду опять тряхнуло, послышался треск, и сверху рухнул каменный блок, едва не задев Видящего мага.
— Пора уходить! — крикнул Раомон.
— Нельзя оставлять Аргона, — возразил Видящий маг и бросился к завалу, за которым был проводник.
— Его жизнь не сравнима с твоей. Видящий маг! — крикнул Раомон. — Мы найдем обратный путь и без него.
— Работай или уходи! — воскликнул принц. Понадобилось несколько минут, чтобы разгрести камни и извлечь Аргона. Тот был цел.
Первым протиснулся наружу Раомон. За ним — Видящий маг. Потом пришла очередь принца. В лицо дохнуло огнем. Он огляделся и оцепенел. По склону текла неторопливо, будто уверенная, что добыча не уйдет, лава. Над вулканов стоял столб черного дыма и сыпались искры.
Рядом что-то ухнуло. Принц огляделся. В трех метрах от него упала здоровая глыба.
— Плевок холма, — сказал Аргон.
— Вперед! — крикнул маг.
Они побежали по склону. Сажа пачкала лицо. Пахло каким-то газом. Дышать было трудно. А сзади их гнал катящийся поток лавы.
Принц думал об одном — лишь бы не свалиться. Он споткнулся пару раз, но удержался на ногах. Поднял распластавшегося Аргона, помог удержаться Раомону.
Наконец, решив, что ушел далеко, он рухнул на землю и едва не потерял сознание. Чьи-то руки подняли его, поволокли прочь. Это пришли на помощь ожидавшие их солдаты.
Когда взор прояснился, он увидел, как лава наползла на пирамиду и теперь вливалась в проход. Принц передернул плечами, представив, что если бы остался там, то сейчас сидел бы на горячей сковородке.
— Гремящий холм не сильно сердится, — заявил проводник. — Бывало многомного страшнее. Лава застынет. Холм успокоится.
Лава действительно двигалась медленнее, но двигалась. Если так дальше пойдет, она докатится и досюда. Между тем касмассцы никуда уходить не собирались. Извержение вулкана вызывало у них бурю восторга. И они мечтали поглядеть, как лава будет пожирать пришельцев. Если же пришельцы не хотят быть пожранными лавой, то им остается путь вперед. А впереди их ждут они, касмассцы. Притом их стало намного больше, чем раньше.
— К алепей шку-у присоединились агмары-кы, — разъяснил ситуацию Аргон. — Это не видано, чтобы два рода объединились, так они ненавидят друг друга.
— Но объединились, — сказал принц.
— Да. Произошло невероятное. И объединила их ненависть к осквернителям логова Хрустального змея.
— Они не пропустят нас, — вздохнул принц. — Мы умрем.
— Пропустят, — сказал Видящий маг и потребовал у проводника: — Передай, что пришелец вырвал жало у Хрустального змея.
Аргон начал каркать что-то на своем языке. И в тот же миг неистовый хор, который не утихал все время, смолк.
Видящий маг вышел вперед и шагнул за заколдованную линию. Касмассцы не налетели на него и не начали рвать зубами. Они расступились, увидев камень, который Видящий маг держал на ладони. Расступались они и перед спутниками, мага.
— Они не тронут! — воскликнул Аргон. — Вырвали жало! Я вырвал! Тьфу! — плюнул он на горячую землю, на которой жили испокон веков ненавидимые им предки.
РУСЬ. ПОЕДИНОК
Гришка понимал, что теперь его вряд ли что спасет. Убивец неторопливо, предвкушая знатное развлечение, вытащил топор и шагнул к нему. Гришка отшатнулся, отступил на шаг назад, лихорадочно думая, как бы сейчас улизнуть, но тут Косорукий Герасим обеими ладонями со всей силы толкнул его в спину. Мальчишка пролетел несколько шагов и упал на землю. Убивец подошел, лицо его перекосила нервная улыбка, он занес топор. Гришка ясно увидел каждую зазубрину, каждое ржавое пятнышко на черном металле топора и зажмурил глаза, приготовившись, что сейчас все провалится в тартарары и земной свет померкнет для него навсегда.
Но прошла секунда, вторая, а страшный удар все не обрушивался. Гришка приоткрыл глаза и увидел, что Мефодий Пузо перехватил руку Убивца и вырвал топор.
— Нет, Евлампий, — сказал он. — Так не принято.
— Уйди, — прошипел Убивец и обжег Пузо таким жутким мертвенным взором, что тот невольно отпрянул.
— Пузо дело говорит, — выступил вперед татарин. — Что это ты топором размахался? Если каждый без суда начнет брата Топором кромсать — никакого закона тогда в ватаге не станет. Вмиг друг друга поубиваем.
— Верно, — донеслось из собравшейся толпы.
— Хоть скажи, за что его?
— Неча топором без толку размахивать. Убивец огляделся и громко прошипел:
— Дурачье!
Он резко вырвал у Пузо свой топор, но все-таки спрятал его за пояс.
— Я же того выловил, — сказал он, — кто все наши планы воеводе выдавал. Сколько он нашего народа угробил. Вот он. Иуда, — он ткнул пальцем в направлении бледного, сидящего на земле Гришки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
Атаман вскочил и отряхнул кафтан.
— Сейчас уберем все, твоя милость, — Иосиф вскочил и побежал в угол за тряпкой. Он был рад повременить немного, пока гнев в груди атамановой перекипит.
— Ну, сучьи дети, — повторил атаман, плюхаясь на скамью и качая головой. — Доверил дуракам деньги считать. Поубиваю их всех!
— Да на что тебе этот Матвей сдался? Мало тебе, что ль, дворян, которых попроще прибить можно?
— Знакомец он мой старый. И ненавидит меня пуще всего на свете. И друзья его в Москве тоже меня ненавидят. Есть за что! И если друзья эти в Москве узнают, что я здесь, так слетятся по мою душу, как коршуны. Рыскать повсюду будут, обложат, словно медведя в берлоге. Они — это не ваш дурак-воевода. Коль вцепятся, так не успокоятся, пока до смерти меня не изведут.
— Чем же ты им дорогу перешел?
— Про то долго говорить, да и не твоего ума это дело… Плохо. Теперь Матвей знает, что мне про него все известно.
— Может, пора убираться тебе отсюда? — спросил Иосиф, прищурившись.
— Надо бы, да дела важные держат.
— Тогда на судьбу свою счастливую надейся. Пока она тебя не подводила. Может, еще попробовать его пристукнуть?
— Теперь его врасплох не застать — ушлый, вражина. Да и смысла нет. Наверняка он еще письмо накатал и все продумал.
— Не знаю, что и посоветовать, — с деланной горечью вздохнул кабатчик.
— Да что ты, мозги твои телячьи, присоветовать можешь? Бревно дубовое, так твою растак! — На атамана вновь нахлынула ярость, и он опять двинул кулаком по столу.
Иосиф пожал плечами и решил попридержать язык. Сейчас что ни скажи — все поперек будет, а коль на атамана злость накатит — так под руку не попадайся. Рука у Романа тяжелая. А что касается ругательств и оскорблений, так они на Иосифа вообще не действовали. Пытаться унизить его и наказать таким образом — все равно, что пробовать оглушить быка плевком. Ну и что — матюками обложили да родителей нехорошим словом помянули. Как с гуся вода. Даже посмеивался он всегда над обидчиками. Слова же не розги, от них шрамов не остается. А тот, кто ругается, нервами весь исходит, кровью наливается, горло у него, бедняги, перехватывает, а сердце колотится как бешеное и боль отдается в нем. Так кому от этой ругани хуже приходится — ругающему или обругиваемому? Иосиф любил изредка еще немножко человека подзавести, чтоб тому совсем худо стало. С атаманом, правда, играть в такую игру он не отважился бы.
— У меня для тебя еще новость имеется, — сказал Хромой, когда Роман немного успокоился. — Она поприятнее будет.
— Говори.
— Вроде бы нашли, где книга та бесова лежит. Говорят, точно она.
— Как узнал? — Атаман выпучил глаза и схватил кабатчика за рукав.
— От человека твоего приходили, сказали. Да отпусти, не дави ты мне так руку. Она у меня до сих пор болит после того, как в Новгороде огнем пытали.
Роман отпустил Хромого, и тот откинулся назад, едва не упав с лавки. Иосиф подумал, что никогда еще не видел Романа таким.
— У кого книга?
— Вот тут-то и загвоздка, — сказал Хромой. — В доме самого губного старосты. Трудно тебе туда подступиться будет. Весь двор стрельцами да челядью забит.
— Да хоть у самого Кощея Бессмертного. Сказано, моя книга будет, значит — будет, — атаман еще раз хлопнул по столу — видать, занятие это пришлось ему по душе. — А теперь не мешай мне. Я думать буду.
Хромой незаметно усмехнулся, взял из мешка, стоящего в углу, горсть семечек и вышел из избы, поудобнее расселся на пороге, широко расставив ноги. Теплый ветерок, шелест листьев, пересвист птиц — все это настраивало на душевный лад. И полезли в голову Иосифа воспоминания о его беспокойной жизни.
Чего только он не насмотрелся, чего только не наслушался, чего только не натворил за свои сорок лет. Но раскаянья он не испытывал никогда, поскольку твердо верил, что такие хитрецы, как он, живут для того, чтобы дураков учить. Убежал из дома отца своего — зажиточного корчмаря, прихватив все скопленные родителем деньги, был проклят, братья пообещали найти его и повесить на первом суку. Позже надул своего первого купца, подсунув никуда не годный товар. Промышлял по ярмаркам, умудряясь продавать то не принадлежащую ему корову, то несуществующий воз с зерном. Он всегда успевал исчезнуть, прежде чем жертва понимала, что ее надули. Других мошенников, не таких быстрых и везучих, нередко православные забивали насмерть. Во время голода с такими же, как и он, жуликами скупал и прятал хлеб, а потом продавал пухнущему с голодухи народу втридорога — такие большие деньги пошли, что два компаньона — звероподобные братья Симон и Прок — решили удушить его ночью, чтобы не делиться. Но помогло чутье — всегда хитростью умел отвести удар, упредить его, поэтому удавили братья в ночной тьме не того, кого надо. А Иосиф, прихватив все деньги, сбежал, не забыв, правда, сперва донести на Симона и Прока — их казнили на площади в первопрестольной вместе с двумя старыми каргами, торговавшими человечиной. Довелось хорошо поживиться Иосифу и при Лжедмитрии, и после. Вошел в долю с богатым купцом, возившим товар из самой Англии. Хотел этого купца ограбить, нанял двоих убийц, эти же убийцы после выполнения заказа ограбили его самого и забрали все, заработанное столь тяжким трудом. Это был первый раз, когда Иосиф остался в дураках и при этом едва не расстался с жизнью, получив ножом в живот. Оказался он живучим, выздоровел, но остался гол как сокол. Ох, как плохо было ему тогда. Даже вешаться хотел, видя, как пошли прахом труды стольких лет. Но взял себя в руки и с новой силой принялся за старое. Связался с разбойниками, начал приторговывать краденым и вскоре поправил свое благосостояние. Теперь у него в укромном месте столько серебра и золота закопано, что на десять жизней хватит, чтобы есть, пить от пуза да как сыр в масле кататься.
И все же иногда накатывала на Иосифа тоска и одолевали невеселые думы — а зачем ему все это? И живет не особо весело — не привык в лишние расходы входить. Ни бабы, ни детишек у него нет, один как перст на всем белом свете. Ни об отце, ни о братьях он уже десять лет ничего не слышал. Больше никого у него не было. Но тоска быстро проходила. От жены и детей что толку? Сколько денег на их содержание надо. А от отца и братьев, если только живы они, ничего хорошего ждать не приходится. Да и зачем они ему нужны? А что нужно и что у него есть — это деньги, золотишко и серебро, добра несколько возов. И с каждым днем становится все больше. Вот что греет душу.
— Иосиф, — послышался голос атамана. Кабатчик нехотя поднялся в хату.
— Я кой-чего удумал, — задумчиво произнес Роман. — Твоя помощь понадобится. Большая помощь.
— Помогу, чем могу, — без особого порыва произнес Иосиф. Судя по всему. Роман затевает что-то серьезное и опасное и хочет его в это дело втравить. Уж чем-чем, а шкурой своей Иосиф дорожил.
— Ежели книгу достану, то плевать мне и не наплеваться и на Матвея этого, и на губного старосту, и на самого царя Московского. Уйду, схоронюсь в дальних краях и заживу, как у Христа за пазухой.
— Да что в ней такого, в книге этой?
— Уж не святое слово — их я наслушался. И без особой веры в слово Господне живу, ибо сомнения меня разбирают — а есть ли он вообще.
— Ох, — Иосиф перекрестился. Не любил он, когда поминают без уважения имя Господне — не к добру это.
— Богатство в книге той. Такое, что всем хватит. Коль все хорошо пойдет, так пятьсот рублей — не меньше, откину тебе, братец, от щедрот своих.
— Ух, — как-то утробно ухнул Иосиф, не в силах вымолвить что-то членораздельное. Голова его пошла кругом, когда он представил, какая это прорва денег и как хорошо было бы завладеть ею.
— Вот тебе задаток, — Роман кинул на стол кошель.
— Ух, — снова ухнул кабатчик и, проворно схватив кошель, развязал его. На стол посыпались со звоном серебряные и золотые монеты. Иосиф дрожащими пальцами разгреб драгоценную кучу.
«Ну и ну, — подумал он. — Дурак атаман. Счета деньгам не знает. Эх, если бы всеми его награбленными богатствами да с умом распорядиться… Можно было бы так прокрутиться, что и грабить никакой надобности не стало бы». Но ума торгового, да и желания у Романа нет, а свой ум Иосиф ему не вложит. Нет, но пятьсот рублев зараз — такого счастья он себе даже помыслить не мог, хотя и перепадало ему от шайки неплохо за пособничанье в их делах и продажу краденого.
— Коль все по-моему пойдет, так и ватага нам не нужна будет, — с какой-то угрюмой решимостью и торжественностью произнес Роман. — Они свое сделали, теперь только мешать будут. А если просто оставить их на произвол судьбы злой, так еще остервенеют, меня начнут во всем винить, а глядишь, и станут везде атамана своего искать, — он замолчал, а потом, вздохнув с наигранной горечью, сказал; — Избавиться от них надо. Разом. Ты мне в том поможешь.
— Не, я до убивств не мастак, — обеспокоенно затряс руками кабатчик.
— Дура, слушай.
Иосиф внимательно выслушал атамана и скривился, как от ложки дегтя.
— Гладко ты все. Роман, говоришь, а вот как на деле будет? Почему ты думаешь, что они все сделают как тебе надобно? Ох, ежели что, то за всех страдать моей головушке.
— На деле еще глаже выйдет.
— Твоими бы устами… — кабатчик прищелкнул озабоченно языком и стал Поглаживать пальцами кошель.
— Ну, ежели не желаешь, — атаман потянулся за кошельком, но кабатчик схватил и прижал его к груди, как влюбленный прижимает к сердцу свою голубушку.
— Да ладно, это я так… Сделаю все, как скажешь. Если только вот…
— Что еще?
— Если еще пятьдесят рублев к обещанным прибавишь.
— Еще пятьдесят? — хмыкнул атаман. — Ну и фрукт ты. Хромой. Ну и жаднющий… Двадцать пять тебе за глаза хватит…
АТЛАНТИДА. ЖАЛО ХРУСТАЛЬНОГО ЗМЕЯ
Проклятый Хрустальный змей перехитрил нас! — воскликнул Аргон. — Он закрыл выход. Но я не покорен. Пускай он берет мое тело, но ему не полакомиться моей душой, — в этих словах звучал отчаянный вызов и Хрустальному змею, и преисподней, и всем силам зла. Проводник сплюнул три раза, выражая свое презрение, и опустился на колени, потупив взор. Он решил так и принять свою смерть.
— Не разберем завал, — сказал принц с какой-то обреченной усталостью.
— А на что нам огненный порошок? — произнес спокойно Видящий маг. — У меня осталось еще немного. Должно хватить.
— Нас убьет, осколками. И на лестнице не спрячемся — туннель завалит от быстрого огня! — сказал принц.
— Попробуем.
Грохот был оглушительный. Видящий маг использовал весь оставшийся порошок. Принц лежал, обхватив голову руками, съежившись за плитой. Он ждал удара. Но его не последовало. Только что-то тяжелое навалилось на ноги. И зазвенело в ушах.
Черный порошок развалил скалу, прикрывавшую выход. Но он же и придавил куском плиты ноги принца, похоронил в каменном мешке Аргона и зажал камнями руку Видящего мага. Мешочек с добычей — «Жалом хрустального змея» — отлетел, и камень вывалился из него.
Единственный, кто остался свободен, был Раомон. Он нагнулся и поднял «Жало». Выпрямился, покатал камень на ладони и зачарованно уставился на него. Принц готов был поклясться, что ему прекрасно известны и предназначение камня, и скрытые в нем смысл и сила. Его лицо сияло счастьем и торжеством. — Раомон, помоги! — крикнул принц.
Но тот не обращал внимания на своих спутников. Он стоял, не двигаясь, будто боясь шелохнуться и спугнуть удачу.
— Раомон! — вновь крикнул принц.
Пирамиду тряхнуло снова — сильнее, чем раньше. Раомон сделал шаг к выходу. Потом будто очнулся, огляделся и бросился к стонущему Хакмасу. Схватив инструмент, он начал освобождать застрявшую меж камней руку мага. Ему это удалось. Видящий маг выбрался, и они вдвоем принялись за принца. Тут поработать пришлось побольше. Грохот снаружи усиливался, там творилось нечто страшное.
— Все, — принц выбрался из завала. Сегодня у него был не самый лучший день в жизни — его побили варвары каменными топорами, завалило камнями в пирамиде. Но Боги будто хранили его — ни одного перелома, ни одного серьезного повреждения.
Пирамиду опять тряхнуло, послышался треск, и сверху рухнул каменный блок, едва не задев Видящего мага.
— Пора уходить! — крикнул Раомон.
— Нельзя оставлять Аргона, — возразил Видящий маг и бросился к завалу, за которым был проводник.
— Его жизнь не сравнима с твоей. Видящий маг! — крикнул Раомон. — Мы найдем обратный путь и без него.
— Работай или уходи! — воскликнул принц. Понадобилось несколько минут, чтобы разгрести камни и извлечь Аргона. Тот был цел.
Первым протиснулся наружу Раомон. За ним — Видящий маг. Потом пришла очередь принца. В лицо дохнуло огнем. Он огляделся и оцепенел. По склону текла неторопливо, будто уверенная, что добыча не уйдет, лава. Над вулканов стоял столб черного дыма и сыпались искры.
Рядом что-то ухнуло. Принц огляделся. В трех метрах от него упала здоровая глыба.
— Плевок холма, — сказал Аргон.
— Вперед! — крикнул маг.
Они побежали по склону. Сажа пачкала лицо. Пахло каким-то газом. Дышать было трудно. А сзади их гнал катящийся поток лавы.
Принц думал об одном — лишь бы не свалиться. Он споткнулся пару раз, но удержался на ногах. Поднял распластавшегося Аргона, помог удержаться Раомону.
Наконец, решив, что ушел далеко, он рухнул на землю и едва не потерял сознание. Чьи-то руки подняли его, поволокли прочь. Это пришли на помощь ожидавшие их солдаты.
Когда взор прояснился, он увидел, как лава наползла на пирамиду и теперь вливалась в проход. Принц передернул плечами, представив, что если бы остался там, то сейчас сидел бы на горячей сковородке.
— Гремящий холм не сильно сердится, — заявил проводник. — Бывало многомного страшнее. Лава застынет. Холм успокоится.
Лава действительно двигалась медленнее, но двигалась. Если так дальше пойдет, она докатится и досюда. Между тем касмассцы никуда уходить не собирались. Извержение вулкана вызывало у них бурю восторга. И они мечтали поглядеть, как лава будет пожирать пришельцев. Если же пришельцы не хотят быть пожранными лавой, то им остается путь вперед. А впереди их ждут они, касмассцы. Притом их стало намного больше, чем раньше.
— К алепей шку-у присоединились агмары-кы, — разъяснил ситуацию Аргон. — Это не видано, чтобы два рода объединились, так они ненавидят друг друга.
— Но объединились, — сказал принц.
— Да. Произошло невероятное. И объединила их ненависть к осквернителям логова Хрустального змея.
— Они не пропустят нас, — вздохнул принц. — Мы умрем.
— Пропустят, — сказал Видящий маг и потребовал у проводника: — Передай, что пришелец вырвал жало у Хрустального змея.
Аргон начал каркать что-то на своем языке. И в тот же миг неистовый хор, который не утихал все время, смолк.
Видящий маг вышел вперед и шагнул за заколдованную линию. Касмассцы не налетели на него и не начали рвать зубами. Они расступились, увидев камень, который Видящий маг держал на ладони. Расступались они и перед спутниками, мага.
— Они не тронут! — воскликнул Аргон. — Вырвали жало! Я вырвал! Тьфу! — плюнул он на горячую землю, на которой жили испокон веков ненавидимые им предки.
РУСЬ. ПОЕДИНОК
Гришка понимал, что теперь его вряд ли что спасет. Убивец неторопливо, предвкушая знатное развлечение, вытащил топор и шагнул к нему. Гришка отшатнулся, отступил на шаг назад, лихорадочно думая, как бы сейчас улизнуть, но тут Косорукий Герасим обеими ладонями со всей силы толкнул его в спину. Мальчишка пролетел несколько шагов и упал на землю. Убивец подошел, лицо его перекосила нервная улыбка, он занес топор. Гришка ясно увидел каждую зазубрину, каждое ржавое пятнышко на черном металле топора и зажмурил глаза, приготовившись, что сейчас все провалится в тартарары и земной свет померкнет для него навсегда.
Но прошла секунда, вторая, а страшный удар все не обрушивался. Гришка приоткрыл глаза и увидел, что Мефодий Пузо перехватил руку Убивца и вырвал топор.
— Нет, Евлампий, — сказал он. — Так не принято.
— Уйди, — прошипел Убивец и обжег Пузо таким жутким мертвенным взором, что тот невольно отпрянул.
— Пузо дело говорит, — выступил вперед татарин. — Что это ты топором размахался? Если каждый без суда начнет брата Топором кромсать — никакого закона тогда в ватаге не станет. Вмиг друг друга поубиваем.
— Верно, — донеслось из собравшейся толпы.
— Хоть скажи, за что его?
— Неча топором без толку размахивать. Убивец огляделся и громко прошипел:
— Дурачье!
Он резко вырвал у Пузо свой топор, но все-таки спрятал его за пояс.
— Я же того выловил, — сказал он, — кто все наши планы воеводе выдавал. Сколько он нашего народа угробил. Вот он. Иуда, — он ткнул пальцем в направлении бледного, сидящего на земле Гришки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35