Блестящие темные глазки зверя пристально наблюдали, как Эмма вытаскивала из кармана яйцо.– У меня для тебя лакомство, Престо, – зазывным тоном проговорила девушка. Она очистила вареное яйцо и просунула его сквозь прутья клетки.Подрагивая от возбуждения, лис придвинулся поближе.– Он попался в капкан. – С привычной сноровкой Эмма вовремя выпустила из пальцев яйцо. Престо тут же его подхватил и в два укуса с ним расправился. – Он отгрыз себе лапу, чтобы освободиться, и был полумертвым от потери крови и изнеможения. Если бы я тогда не нашла его, он сейчас украшал бы собой плащ или муфту какой-нибудь дамы…– Ради Бога, – вежливо произнес Николай, – прибереги свое красноречие для членов клуба… как там он называется? Друзья животных или что-то в этом роде?..– Королевское общество гуманного обращения с животными.– Вот именно.В ответ Эмма, обернувшись через плечо, удивила его проказливой улыбкой. Ни у какой другой женщины на свете не было такой улыбки, лукавой и быстрой, как солнечный зайчик. Перед ней невозможно было устоять.– Если хотите и впредь навещать мой зверинец, Ник, терпите мое красноречие.Николай чуть вздрогнул, услышав свое сокращенное имя. Так его звали лишь немногие друзья детства в России. В устах Эммы, произнесенное по-английски звонко и четко, оно прозвучало странно и необычно. Он вдруг ощутил потребность скрыться от ее безыскусной улыбки, по-детски незамутненной ясности взгляда. Однако он остался из-за необходимости докончить начатое: осторожно заманить ее в расставленные силки.– Я не вижу смысла в подобных речах, – услышал он собственный голос. – По крайней мере до тех пор, пока не будет найдено замены продуктам, которые дают животные… включая мясо на вашем столе.– Я – вегетарианка. – Поняв по выражению его лица, что этот термин ему не знаком, Эмма объяснила:– Так у нас в Англии называют тех, кто не ест мяса. – Она рассмеялась при виде его поднятых бровей. – Вы удивлены? А разве в России нет вегетарианцев?– У русских к еде три требования: побольше мяса, чтобы кости были крепкими, а кровь жаркой, черного хлеба, чтобы набить желудок, и водки, чтобы жизнь была веселее. Дайте русскому тарелку зелени, и он скормит ее корове.На Эмму его слова не произвели особого впечатления.– Я ем зелень каждый день.– По-моему, душенька, ты доводишь свои взгляды до крайности. – По глазам Николая видно было, как его забавляет их разговор. – Когда же это ты решила прекратить есть мясо?– Кажется, лет в тринадцать или чуть позже. Однажды вечером за ужином посреди разговоров я посмотрела на тарелку, где лежала жареная дичь, и вдруг поняла, что ковыряю трупик птицы… Увидела ее тоненькие ребрышки, жилки, мышцы, кожицу… – Ее передернуло при этом воспоминании. – Я извинилась, вышла из-за стола, а когда добралась до своей комнаты, меня вырвало. Мне было дурно несколько часов.– Странное дитя, – улыбнулся Николай.– Так все говорят. – Эмма махнула рукой, приглашая следовать за ней, и они направились к двери в соседнее строение. На ходу она искоса посмотрела на него. – Каким русским словом вы меня обозвали?– Душенька.– Что оно означает?– Возможно, когда-нибудь я тебе объясню.В ответ она сдвинула брови:– Я, пожалуй, спрошу вечером у мачехи.– А вот это будет неразумно.– Почему? Это плохое слово? Ругательство?Николай не успел ответить, а они уже вошли в строение. Несмотря на то что в помещении было много света и воздуха, проникавшего сквозь зарешеченные окна и двери, едкий кошачий запах ударил Николаю в ноздри. Однако он тут же забыл про вонь, когда увидел, как устремился к Эмме огромный полосатый зверь. Его остановила лишь железная решетка. Великолепный тигр со шкурой яркого красно-оранжевого цвета, с широкими черными полосами и белыми усами. Николай никогда не видел такого большого зверя… тем более так близко.– Вы принесли его мне котенком. Помните?– Разумеется, – тихо откликнулся Николай.Это был единственный его подарок Эмме, тогда еще двенадцатилетней девочке. Он обнаружил больного тигренка в какой-то захудалой лавчонке, полной экзотических животных, купил и принес ей. С тех пор он этого зверя не видел.Эмма присела около решетки на корточки и заворковала, словно разговаривала с ребенком:– Маньчжур, это князь Николай.Огромная кошка уселась у решетки и сонно, с видом полного удовлетворения уставилась на них из-под полузакрытых век. В стенке было прорезано отверстие, через которое Маньчжур мог выбираться в наружный загончик и греться на солнышке. Сейчас его лапы и брюхо были мокрыми: перед их приходом он нежился в неглубокой ванне с водой.– Ну разве он не красив? – вопросила Эмма с материнской гордостью. – Посмотрите, какие у него огромные лапы. Знаете, тигры убили больше людей, чем любые другие кошачьи. Они на удивление непредсказуемы.– Как чудесно, – сухо проронил Николай. У него перехватило дыхание, когда Эмма просунула руку через прутья решетки в клетку и стала почесывать шею тигра.– В Азии, откуда родом Маньчжур, тигра считают символом реинкарнации, возрождения в другой жизни. – Эмма перевела глаза с Маньчжура на Николая. – По правде говоря, вы с ним похожи. Возможно, ваша светлость, вы были в прежней жизни тигром.– Не лезь в клетку дальше.Николай произнес это мягко, но в голосе прозвучала нотка, заставившая и Эмму, и тигра вопросительно оглянуться на него.Эмма еще дальше просунула руку в клетку и стала гладить тигра сильнее.– Если вы не забыли, у него нет когтей, – сказала она. – Их вырвали по приказу первого владельца. Маньчжур никогда не сможет сам добыть себе пропитание. Он никогда не узнает свободы. Бедный котеночек!Она смотрела на тигра взглядом, полным любви и жалости. Из груди тигра вырвалось громовое любовное мурлыканье, он нежно уставился на Эмму, как детеныш на мать. Николай заметно напрягся и смог расслабиться, лишь когда она убрала руку из клетки.– Не стоит волноваться, – заметила она. – Маньчжур считает меня другом.– Или закуской перед обедом. – Николай поднял ведро с мясными обрезками. – Полагаю, это предназначается ему?Тигр вскинул голову и с живым интересом посмотрел на ведро.Эмма выпрямилась и взяла ведро из рук Николая. Затем с большой сноровкой вытрясла из него в клетку сочащиеся кровью куски.– Приятного аппетита, Маньчжур.Удовлетворенно заурчав, тигр принялся за еду. Эмма скорчила гримаску и засмеялась.– Отвратительно. Я окружена плотоядными. – Она вытерла руки о штаны и ухмыльнулась, глядя на Николая. – Ну как вам нравится ходить с грязными руками, ваша светлость? Наверное, ощущение для вас новое.Он медленно приблизился к ней:– По-моему, Эмма, ты стараешься меня раззадорить.Сомкнув пальцы на тонком запястье, он поднял ее руку, поглядел на раскрытую ладонь, потом медленно перевернул ее.Улыбка мгновенно исчезла с лица Эммы, она отпрянула, ощущая неловкость л смущение. Рука ее была в мозолях, шершавая и красная. Пальцы длинные и тонкие, однако ногти безжалостно коротко подпилены. От запястья до кончиков пальцев руку испещряли бесчисленные белые шрамы и шрамчики – следы царапин от когтей и зубов. После ухоженных ручек холеных дам, к которым привык Николай, ее руки должны были его просто ужаснуть.– На руку леди не похоже, не так ли? – прошептала она. Он погладил большим пальцем тонкую сетку голубоватых жилок, светившихся под белой кожей запястья.– Это рука женщины.Эмма нервно попыталась отнять руку.– Что вы от меня хотите? Зачем вы здесь?Он только крепче сжал пальцы.– Я получаю удовольствие от твоего общества.– Быть этого не может.– Почему? Ты умна, занимательна… и очень красива.– Ах негодяй! – взорвалась Эмма. – Не смейте надо мной смеяться!– Неужели ты так низко себя ценишь? Я вовсе не смеюсь над тобой. – Не обращая внимания на ее гнев, он взялся за другое запястье. – Моя рыженькая, с красными кудрями, – мягко пробормотал он. – В старину в России «красное» означало еще и «прекрасное».Эмма попыталась вырвать руки.– Что вы себе позволяете?– Я говорил, что однажды поцелую тебя, а я всегда держу слово.Ее мускулы напряглись от усилия высвободиться из жесткой хватки.– Если вы не уберете от меня руки, я вам оба глаза подобью. Может, вы не заметили, что я такого же высокого роста, как вы!Николай легонько подтолкнул ее к ближайшей стене.С приглушенным стуком плечи ее мягко ударились о деревянную перегородку.– Не совсем. – Он слегка наклонился к ней, прижав ее руки к бокам. – А весишь ты вдвое меньше.– Я… я пожалуюсь папе! – В прошлом/ей приходилось несколько раз произносить эти слова, и они всегда производили эффект. Все боялись ее отца.– Неужели пожалуешься? – Глаза Николая заискрились: слова эти явно его позабавили. – Что ж, будет очень интересно.Эмма отвернулась, понимая, что допустила ошибку. Ей следовало ответить презрением, следовало рассмеяться и сказать, что он выглядит нелепо. Вместо этого она сорвалась, разозлилась, сделав именно то единственное, что могло лишь усилить его интерес.Он выпустил ее руки и склонился ближе, телом прижимая ее к стенке. Затем медленно навернул на ладонь ее тяжелую косу и довольно сильно потянул за нее, оттягивая голову Эммы назад. Его рот навис над ее губами… близко, но не касаясь.Она ощущала на губах жар его дыхания… Ее начало трясти… Каким-то незнакомым, низким голосом она проговорила:– Так что вы там собирались делать? У меня много работы.В тот же миг она почувствовала его рот, жестоко напавший на ее губы. Впрочем, нападение закончилось так же быстро, как и началось. Он поднял голову и уставился на нее сверху вниз сверкающими глазами из-под золотых ресниц. От страстного поцелуя губы Эммы покалывало. Она осторожно облизала их и ощутила легкий привкус сладкого чая.– Оставьте меня в покое, – Неуверенно прошептала она.Его высокие скулы, казалось, заострились еще больше. В своей суровой неподвижности лицо его выглядело экзотически восточным.– Я не закончил.Эмма внезапно напряглась, пытаясь его оттолкнуть. Но мужские руки лишь теснее сомкнулись вокруг нее. Она забилась в них, но вынуждена была покориться мощи притиснувшего ее тела. Николай вновь наклонил голову, целуя ее с силой и страстью, раз и навсегда вытеснившими воспоминания обо всех других мужчинах. Никогда больше не сможет она вызвать в памяти милую неуклюжесть своего первого поцелуя с деревенским мальчишкой и даже нежные объятия с Адамом Милбэнком. Свирепая страсть Николая словно заклеймила Эмму, не оставляя места ничему и никому другому. У нее закружилась голова от быстроты, с которой все переменилось. Он перестал быть великолепной, но непонятной фигурой, маячившей где-то на дальнем краю ее жизни. Внезапно он оказался близкой, сиюминутной реальностью, заставил понять, прочувствовать его с такой стороны, которая никогда не приходила ей в голову. Никогда не смела прийти…Большие ладони легли ей на спину, заскользили вдоль спины, дошли до крутизны бедер. Под рубашкой и брюками на ней были надеты только легкая сорочка и тонкие полотняные панталоны. Никакого корсета с косточками и шнуровкой, никакой защитной прослойки, которая бы скрывала формы ее тела. Она понимала, что он может ощутить упругую мягкость ее груди и естественный изгиб талии. Стыд и желание яростно столкнулись в ней, заставив слепо качнуться к нему. Она готова была обхватить его руками, прижать к себе ближе, теснее, запустить пальцы в его изумительные волосы. Кожа и плоть ее горели там, где соприкасались с ним… Груди, ноги, живот… Господи Боже, как ей хотелось притянуть его руки к своему телу!Губы его оторвались от ее рта, и она издала слабый стон разочарования. Руки Эммы барахтались в складках его рубашки, бессмысленно терзая ее. Он пробормотал что-то по-русски, его жаркое дыхание пронзало ее волосы, лаская и обжигая кожу головы. Постепенно пальцы ее расслабились и тихо легли ему на плечи. Открыв глаза, Эмма увидела через его плечо, что Маньчжур наблюдает за ними влажными немигающими глазами, а хвост его слегка подергивается. Она отдернула руки от Николая и стала нервно поправлять рубашку и пояс.Николай отступил на шаг и, невозмутимо поглядев на нее, тихо сказал:– Если тебе когда-нибудь что-то понадобится, можешь прийти ко мне. Я хочу стать твоим другом, Эмма.– По-моему, у вас и так достаточно друзей.Большим пальцем он пригладил ей темно-красную шелковистую бровь.– Не таких, как ты.– Друзей так не целуют.Он небрежно коснулся указательным пальцем ее щеки.– Не будь ребенком, Эмма.Его замечание больно уязвило Эмму, и она отозвалась самым надменным тоном, какой сумела изобразить:– Какой прок нам обоим в этой дружбе?Его пальцы скользнули по щеке, приподняли подбородок, и девушка вся напряглась. Чуть коснувшись губами ее губ, он ответил:– Возможно, мы узнаем это потом… Рыжик.Затем он отпустил ее, но она продолжала стоять, прислонившись к стене, полузакрыв глаза, пока он не ушел. * * * Весь конец недели Эмма не могла ни о чем думать, кроме визита Николая и возможных причин его поведения. Ей было непонятно, чего он добивается. Ведь наверняка он не стремился завести роман с ней, эксцентричной дочерью английского герцога, когда столько красивых женщин Лондона пылко стремились залучить его в свои постели. Она была не настолько глупа, чтобы поверить, будто он и вправду хочет ее дружбы. Он наслаждался обществом аристократов, ученых, артистов, политиков, бросавшихся бегом навстречу, стоило ему лишь щелкнуть пальцами. Нет, общества ему всегда хватало… любого.Однако не успела она убедить себя, что оказалась просто минутной забавой для него, как он снова явился с визитом. Эмма находилась в своей комнате. Нежась на утреннем солнышке, она сидела на подушке в глубокой нише окна и читала роман. Ее пес Самсон, дворняга с большой примесью овчарки, выжидающе поднял голову, прислушиваясь к звуку шагов.В дверях появилась Тася и постучала костяшками пальцев по косяку.– Эмма, – странным тоном проговорила она, – приехал Николай.Книжка дрогнула в руках Эммы. Она посмотрела на Тасю, не скрывая удивления.Между тем Тася негромко продолжила:– Он спрашивает, не хочешь ли ты покататься с ним верхом.Буря смятения поднялась в душе Эммы, ей отчего-то захотелось вскочить и заметаться по комнате. Вместо этого она отвернулась к окну и устремила взор вдаль.– Не знаю, – протянула она, разволновавшись от мысли, что окажется наедине с Николаем. Что он ей скажет? Что ему надо? Возможно, он попытается вновь ее поцеловать?– Я не уверена, что Люк это одобрит, – осторожно заметила Тася.Эмма насупилась.– Уверена, что не одобрит! Папа хочет, чтобы я вечно оставалась одна и ни с кем не виделась. Мне все равно, что он скажет, когда вернется из Лондона со своих деловых встреч. Пусть выругает меня! Я буду поступать так, как мне захочется. Скажи Николаю, что я спущусь через пять минут.– Ты несправедлива к отцу.– А он был справедлив ко мне?Эмма встала и направилась к комоду. Она открыла верхний ящик и стала искать перчатки для верховой езды.– Ты не можешь ехать без сопровождения.– Почему? – презрительно пожала плечами Эмма. – Ведь Николай мне родственник, не так ли?– Не совсем. Точнее, весьма и весьма дальний, и то по мачехе.– Сомневаюсь, что в обществе разразится скандал, если я поеду с ним на верховую прогулку. Ни один здравый человек не поверит, что Николай Ангеловский вдруг воспылал интересом к престарелой девице с морковными волосами.– Ты вовсе не престарелая девица!– Но и не царица лондонских балов. – Стоя спиной к Тасе, она продолжала копаться в ящиках.Тася тихонько вздохнула:– Эмма, когда ты перестанешь так сердиться на свою семью?– Может быть, когда вы перестанете вмешиваться во все подробности моей жизни. Я чувствую себя запертой в клетку, как эти бедные животные в моем зверинце.Эмма так и стояла спиной к Тасе и наконец услышала удаляющиеся шаги. Тогда она с вызовом посмотрела на Самсона, который, похоже, огорчился. Свесив язык, он укоризненно уставился на девушку.– Не смотри на меня так, – проворчала Эмма. – Она, как всегда, на стороне папы.Но пес не сводил с нее удивленных глаз, уши его подергивались от любопытства. Внезапно он перевернулся на спину и раскинул лапы, подставляя живот в надежде, что его почешут.Мятежный гнев Эммы угас, и она, фыркнув, подошла к нему.– Глупая старая псина. Глупый мальчик! – Присев около него на корточки, она скребла коротко остриженными ногтями его грубую шкуру, пока он не начал блаженно повизгивать и извиваться. Эмма тяжело вздохнула. – Ох, Самсон, сколько же своих секретов я тебе рассказала? Ты мой лучший друг! – Она погладила его длинные уши и грустно продолжала:– Удивляюсь, почему я не могу относиться ко всему спокойно, как Тася. Она умеет держать свои чувства в узде, а я то и дело взрываюсь. Феба Коттерли права: я лучше и привычнее чувствую себя на конюшне, чем в бальной зале. Слава Богу, что с моими животными мне не надо быть ни умной, ни изысканной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36