Он зашатался и рухнул на пол. Картина словно затягивала его в себя, магнитом тянула душу, высасывая жизнь из цепенеющего тела. Он погружался во тьму, и цвет, ощущения, само время уходили, уносились от него прочь тающим водоворотом теней.«Я умираю», – подумал он, захлебываясь в потоке горького раскаяния. Какую пустую жизнь он вел! Теперь никто о нем не пожалеет, не заплачет на его могиле. Внезапно ему захотелось, чтобы Эмма обвила его сильными тонкими руками, влила в него тепло… Но вокруг была пустота… ничто… Лишь мучительное смятение угасающих мыслей. ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ (В этой части автор излишне вольно обращается с хронологией и реалиями русской жизни Петровского времени.)
И сердце бьется в упоенье, И для него воскресли вновь И божество, и вдохновенье, И жизнь, и слезы, и любовь. А.С. Пушкин Глава 7 Ноябрь 1707 года. Москва
Кто-то проговорил по-русски:– Ваша светлость, пора ехать. Ваша светлость…Незнакомый голос неотступно бубнил, и Николай, медленно просыпаясь, застонал от мучительного стука в висках. Во рту стоял кислый привкус выпитого накануне вина. Протерев глаза, он обнаружил, что сидит за дубовым столом, уронив голову на твердую столешницу.– Всю-то ночь вы пили, – продолжал корить его незнакомец. – Уже и времени нет побриться и переодеться перед выбором невесты. Пожалуйста, князь-батюшка, просыпайтесь поскорее. Надо!– О чем ты болтаешь? – озадаченно пробормотал Николай. Голова была налита тяжестью. В комнате пахло знакомо и уютно: не приторным ароматом крахмала и шерстяных тканей, как в его английском доме, а свечным воском, березовыми дровами и кисленькой терпкостью клюквы. Этот запах был таким родным, так сильно вызвал в памяти родину, что он снова закрыл глаза и глубоко, с наслаждением вдохнул. Постепенно в мыслях всплывало недавнее: ссора с женой, портрет….– Эмма, – произнес он, с усилием, поднимая голову, и, протерев глаза, продолжал:– Где моя жена? Где…Однако слова замерли у него на устах при виде незнакомой обстановки. Худенький юноша в старинном русском платье терпеливо ждал рядом. Его карие, такие же темные, как волосы, глаза сверкали раздражением и досадой.– Ваша светлость, мы найдем вам жену, как только вы соизволите проснуться и отправиться на смотрины.Николай подпер голову руками и прищурился:– Ты кто такой?Молодой человек тяжело вздохнул:– Боюсь, вы приняли больше, чем я думал. Если хозяин не помнит, как зовут его любимого дворецкого, у него наверняка в голове туман. Как же мне быть, как не Федькой Сударевым. – Он подхватил Николая под локоть, чтобы помочь ему встать из-за стола, но Николай с тихим рычанием стряхнул его руку.– Не тронь меня!– Я пытаюсь вам помочь, князь-батюшка.– Тогда скажи лучше, где я… и что случилось после того, как…Тут Николай случайно опустил глаза и замолк на полуслове, заметив, во что одет. На нем были бархатная безрукавка, узкие штаны и белая рубашка с широкими, подхваченными в манжетах рукавами. Наряд выглядел нелепо старомодным, как и платье дворецкого. Вспыхнув от злости и стыда, он решил, что это чья-то глупая шутка. Однако когда он огляделся кругом внимательно, досада его сменилась тревожным изумлением.Комната оказалась точной копией его покоев в московском особняке Ангеловских. Выложенный хитроумным узором, на манер персидского ковра паркет, позолоченная мебель, тончайшая кружевная резьба на стенах и окнах были знакомы ему с детства. Но когда он оказался в изгнании, все это осталось там, на родине.Николай, пошатываясь, поднялся.– Что происходит? – прошептал он. – Где я? – Голос его зазвенел, срываясь в крик:– Эмма, где ты, черт тебя побери?!Федька встревоженно уставился на него:– Князь-батюшка, здоровы ли вы? Может, хотите что-нибудь скушать? Может, хлебца свежего, мягкого? Рыбки копченой? Или говядинки запеченной?С внезапной поспешностью Николай шагнул мимо него к двери и ошеломленно замер на пороге. Он стал метаться из комнаты в комнату, как зверь, попавший в клетку. Он ничего не понимал. Пот заливал ему глаза, сердце стучало, словно желая выпрыгнуть из груди. Он уже никогда не надеялся увидеть то, что было вокруг: мебель, стены, иконы… Столь же странно одетые слуги кучками теснились по углам, растерянно жались к стенам при встрече, но заговорить не осмеливались.– Князь-батюшка, – послышался за спиной встревоженный голос дворецкого.Однако Николай не остановился, пока не добрался до входной двери. Он распахнул ее, и порыв резкого ледяного ветра ударил ему в лицо, ожег щеки, пробрался в тонкие рукава. Князь содрогнулся и замер на месте.Перед ним раскинулась Москва… Белокаменная… Златоглавая…Особняк его располагался почти на самом краю города, на холме, вознесшемся над морем сверкающих золотом, увенчанных крестами церковных куполов. Между церквями теснились дома, деревянные и каменные, с ярко раскрашенными синими, зелеными и красными крышами. Дым бесчисленных печей поднимался в небо, наполняя ноздри свежим запахом мороза и едкостью копоти. В оцепенении Николай смотрел, как медленно опускаются на промерзшую землю хлопья снега, укрывая город мерцающим покрывалом серебряных блесток.У него задрожали колени так сильно, что он вынужден был опуститься на оледеневшую ступеньку.«Может, я умер?» – подумалось ему. Он даже не заметил, что произнес это вслух, пока не услышал язвительный ответ Сударева:– Нет, не умер, хотя, судя по вашему виду, до этого недалеко. К тому же, если будете и дальше стоять здесь раздетым, вы точно застудитесь до смерти. – Дворецкий заботливо коснулся его плеча. – Князь-батюшка, вам надо вернуться в дом. Вы сами назначили меня надзирать за хозяйством и всячески о вас заботиться. Я жалованья своего не буду стоить, если дам вам заболеть. Пойдемте, карету скоро подадут, и вы поедете смотреть невест, как и хотели.Николай не двинулся с места, продолжая разглядывать город. Ему хотелось зарыдать от ужаса и счастья, броситься наземь и поцеловать оледеневшую землю России. Родная сторона!.. Но эта Москва была моложе, новее, чем помнилось ему. Дремучие леса, ее окружавшие, еще не были вырублены и не поредели. В уличном шуме сливались грохот телег, выкрики разносчиков, окрики караульщиков, вопли нищих, мычание и ржание скота. Дома и возки выглядели несовременно. Далекие деревни казались маленькими и были разбросаны далеко друг от друга, совсем не так, как ему помнилось. При нем народу и строений было больше, дома стояли кучнее, толпы были гуще. Возможно, все это сон? Возможно, он скоро проснется? Как он сюда попал? Что случилось с Эммой и Джейкобом? Растерянный, неуверенный в себе, он послушно последовал за Сударевым обратно в дом. Федька подал ему кафтан такого же синего бархата, как и его безрукавка.– Ваша светлость, позвольте помочь вам одеться.Тяжелая одежда окутала Николая теплом. Ряд пуговиц спускался от середины груди до половины бедер. Отступив на шаг, Сударев оглядел князя и удовлетворенно крякнул.– Не так щегольски, как обычно, но полагаю, будущую невесту ваш вид не разочарует.– Чью невесту?Федька рассмеялся, словно князь остроумно пошутил.– Вашу невесту, князь-батюшка. Ту, которую вы выберете в спутницы жизни.– Я уже женат.Дворецкий залился хохотом пуще прежнего.– Как я рад, ваша светлость, что хорошее настроение к вам вернулось.Николай, не улыбнувшись, процедил сквозь зубы:– Я не ищу себе невесту.Сударев расстроенно умолк, затем проговорил с досадой:– Но, князь-батюшка Николай Дмитриевич, вы же сами сказали, что пора вам жениться! Разослали по всем городам посыльных, чтобы свезли сюда на смотрины всех незамужних красавиц. Они теперь собрались и ждут вас. Сюда родственники привезли дочерей и сестер из Суздаля и Владимира, а некоторых – даже из-под Киева, из Малороссии! А теперь вы не хотите даже взглянуть на них? – Он укоризненно смотрел на бледное лицо Николая. – Это все похмелье. Вы сейчас сами не знаете, что говорите. У вас всегда так, по старой нашей пословице: день пируете, а неделю голова с похмелья болит.– Я не гулял и не пировал, – мрачно проворчал Николай, страстно надеясь, что все еще длится какой-то пьяный сон. Да, он просто пьян… вдрызг, вдребезги, до умопомрачения. Может, когда он протрезвеет, все это исчезнет?.. Но пока ему ничего не остается, кроме как приноровиться к происходящему и не выказывать сомнений.– Пойдемте, – жалобно уговаривал его дворецкий, – пора ехать на смотрины. Окажите по крайней мере им уважение, пройдитесь любезно вдоль ряда. Кто знает? Может, вам и приглянется какая-нибудь красавица, и вы с первого взгляда полюбите ее.Жестом отчаяния Николай запустил в волосы обе руки. Ему так не хотелось принимать участие в нелепом фарсе. Хватит ему хлопот с женой, ведь он уже женат.«Но пока будет длиться этот сон, – решил он, – надо терпеть».– Ладно, тогда побыстрее покончим со всем, – угрюмо бросил он. – Поехать я поеду, но невесту выбирать не стану. Никакую.– Ну и хорошо, – умиротворяюще ворковал Федька. – Только посмотрите на них одним глазком, и все. Это будет и по чести, и по совести, раз уж они приехали в такую даль.Небольшая толпа слуг провожала Николая, помогая сойти по скользким ступенькам. Лакеи сноровисто укутали его меховой полстью и вручили кубок вина.– Вина-то не стоило бы больше пить, – начал было Федька, залезая в возок вслед за барином.Николай, яростно сверкнув глазами над краем усаженного самоцветами кубка, заставил слугу умолкнуть. Выпить ему было просто необходимо, а увещевательный тон дворецкого надоел до смерти. Горячее вино было сладким и крепким, так что оно взбодрило Николая и заглушило охвативший его страх.Раззолоченный возок был запряжен тройкой вороных и поставлен на полозья, которые теперь легко скользили по снежному ковру. Герб Ангеловских был вышит на бархатных подушках, выложен золотом, а также хрусталем и драгоценными камнями на крыше и дверцах возка.– Я – Ангеловский, – медленно произнес Николай, кладя руку на герб.– Так и есть, – с чувством согласился Федька.Николай перевел взгляд на дворецкого, в чертах которого постепенно проступало что-то знакомое. Сударевы служили многим поколениям их семьи. Кто-то даже последовал за ним в изгнание, но князь не мог припомнить никого из них по имени Федор. Хотя… в далеком детстве, кажется, жил у них старик Сударев, которого все звали Федорыч. Может, этот Федька был его отцом? Или дедом?«А кто же тогда я?»Николай залпом допил вино, разгоняя гнездившийся в груди холодок. Слуга назвал его Николаем… князем Николаем Дмитриевичем… Но ведь так звали и его прапрапрадеда!Возок миновал дома и рынки посада – часть города, раскинувшуюся между стенами Кремля и внешними земляными валами, окружавшими Москву. Прохожие кутались в широкие длинные шубы и кафтаны, надвигали на лбы меховые шапки. Взмахами рук они приветствовали и провожали проносившиеся мимо сани. Эта сцена неприятно напомнила Николаю толпы любопытных, собравшихся поглазеть, как он навсегда уезжает из Санкт-Петербурга.– Куда мы направляемся? – сухо спросил он.– Разве не помните? В особняк вашего друга, князя Чоглокова. У него единственная в Москве бальная зала, которая сможет вместить всех девиц. Он предоставил вам для смотрин ее и примыкающие помещения.– Очень любезно с его стороны, – мрачно отозвался Николай, сжимая в озябших пальцах пустой кубок. Они мчались по городу, построенному кольцами или скорее слоями, как луковица, сердцевиной которой был Кремль. В одних местах сгрудилось по несколько барских усадеб, в других – скопление золотых церковных куполов напоминало поросль экзотических цветов, рядом с которыми деревянные домики обывателей казались особенно низенькими и маленькими. Почти все строения были деревянными, а дороги – немощеными.Как сквозь сон услышал Николай перезвон церковных колоколов, возвещавших православным начало обедни. Ни в каком другом городе на свете не звонят в колокола так много и так часто, отчего воздух московский поет и звенит радостным гулом. Если это продолжался сон, то такого яркого, похожего на явь и приятного сна ему никогда еще не снилось…Наконец возок подкатил к большому особняку, фронтон которого был украшен стройными деревянными колоннами. С боков к нему примыкали два восьмиугольных флигеля. По обе стороны улицы и у ворот толпился народ. Завидев в окошке возка Николая, толпа разразилась приветственными криками. Он глубже вжался в сиденье и угрюмо насупился.– Не тревожьтесь, ваша светлость, – заметил Федька. – Скоро все кончится.– Поскорее бы.Лакеи в парчовых ливреях распахнули дверцу и проводили Николая в дом. Сударев следовал за ним по пятам, держа в руках деревянную шкатулку с золотым замком. Хозяин дома, предположительно князь Чоглоков, уже ждал их в широких и низких сенях. Это был лысый старик с тонкими седыми усиками, забавно встопорщившимися, когда он приветливо заулыбался.– Князь Николай, друг мой, – проговорил Чоглоков, лукаво блестя глазами. Он обнял Николая и засмеялся, запрокинув голову. – Ты будешь доволен выбором, смею тебя уверить. Таких красавиц поискать. Я никогда не видел столько прекрасных лиц сразу. А волосы!.. Как шелк. А груди!.. Словно сочные плоды. Ты легко выберешь себе по нраву. Мы как, сначала выпьем или сразу отправимся в бальную залу?– Не надо пить, – торопливо зашептал Сударев, делая вид, что не замечает свирепого взгляда своего князя. – Его светлость князь Николай Дмитриевич пылко стремится поскорее увидеть привезенных девиц.Чоглоков рассмеялся:– Кто его упрекнет? Следуй за мной, князь Николай, и я провожу тебя в рай.Коридоры звенели взволнованным девичьим щебетом. Гул становился все сильнее по мере приближения к бальной зале. Самодовольно ухмыльнувшись, Чоглоков потянул на себя дверную ручку в виде головы льва и распахнул двери.Раздался неслаженный хор ахов и охов, а затем наступила тревожная мертвая тишина. Николай помедлил на пороге, но Чоглоков и Федька совместными усилиями подтолкнули его вперед.– Господи Боже! – пробормотал Николай. В зале собралось около пяти сотен девушек, а может, и больше. Они стояли нестройными рядами, и все как одна смотрели на него в ожидании его выбора. Большинство были в длинных, до пола, полотняных рубахах л накинутых поверх платках красного, самого любимого в России цвета. У всех девушек волосы были заплетены в косы и убраны лентами и платочками. У многих на головах красовались кокошники из золотой или серебряной скани. Несколько самых храбрых девиц уставились на приближавшегося князя с открытым восхищением.Он почувствовал, как жаркий румянец залил ему лицо и шею, и обернулся к идущему следом Федору.– Я не могу… – начал было он, однако тот жестко ткнул его локтем.– Да вы только поглядите на них, ваша светлость.– Робеешь? – насмешливо фыркнул Чоглоков. – Это на тебя не похоже. Или тебе все еще неохота жениться? Уверяю тебя, это не так уж плохо. Кроме того, род Ангеловских должен продолжаться. Выбери себе жену, друг мой, а потом пойдем и выпьем водки.Выбери себе жену… Легко сказать! Чоглоков проронил это небрежно, словно предлагая выбрать на подносе закуску. Николай с трудом сглотнул и шагнул к длинному ряду девушек. Ноги будто свинцом налились. Он нерешительно миновал одну девушку, потом другую, едва заставляя себя смотреть им в глаза. Его провожали хихиканье, улыбки, лукавые взгляды, легкий шепоток. А иногда перед ним возникало отчаянное лицо девушки, явно оказавшейся здесь не по своей охоте, как и сам Николай. Он шел вдоль ряда красавиц, выпрямлявших спины при его приближении, чтобы выставить напоказ свои пышные прелести. Тонкие пальцы нервно теребили юбки и платочки. Для каждой девицы, которую Николай отверг, пройдя мимо, у Федора находились слова утешения и золотая монета из шкатулки.Где-то в середине ряда возможных невест Николай заметил мелькнувшие в толпе рыжие волосы девушки, более высокой, чем остальные. Она стояла несколько дальше по ряду, обращая на себя внимание полной неподвижностью среди переминающихся с ноги на ногу и подталкивающих друг друга соседок. Лицо ее было отвернуто от него в сторону, но по манере держаться… чуть ссутулившись, чтобы скрыть высокий рост…Широким шагом Николай устремился прямо к ней. Сударев, встревоженно окликая, поспешил за ним.– Князь-батюшка Николай Дмитриевич, вы пропустили несколько очень милых девиц…Однако Николай уже добрался до заветной цели и, схватив девушку за плечи, уставился в ее синие глаза и слегка потряс. В его душе смешались гнев и облегчение.– Эмма, – рявкнул он, машинально переходя на английский, – что происходит? Что ты здесь делаешь?Она растерянно мотнула головой и ответила на чистейшем русском языке:– Ваша светлость… Я не понимаю… Простите меня, если я вас чем-то обидела.Дернувшись как от удара, Николай выпустил ее руку. Его жена Эмма не говорила по-русски. Но голос принадлежал ей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
И сердце бьется в упоенье, И для него воскресли вновь И божество, и вдохновенье, И жизнь, и слезы, и любовь. А.С. Пушкин Глава 7 Ноябрь 1707 года. Москва
Кто-то проговорил по-русски:– Ваша светлость, пора ехать. Ваша светлость…Незнакомый голос неотступно бубнил, и Николай, медленно просыпаясь, застонал от мучительного стука в висках. Во рту стоял кислый привкус выпитого накануне вина. Протерев глаза, он обнаружил, что сидит за дубовым столом, уронив голову на твердую столешницу.– Всю-то ночь вы пили, – продолжал корить его незнакомец. – Уже и времени нет побриться и переодеться перед выбором невесты. Пожалуйста, князь-батюшка, просыпайтесь поскорее. Надо!– О чем ты болтаешь? – озадаченно пробормотал Николай. Голова была налита тяжестью. В комнате пахло знакомо и уютно: не приторным ароматом крахмала и шерстяных тканей, как в его английском доме, а свечным воском, березовыми дровами и кисленькой терпкостью клюквы. Этот запах был таким родным, так сильно вызвал в памяти родину, что он снова закрыл глаза и глубоко, с наслаждением вдохнул. Постепенно в мыслях всплывало недавнее: ссора с женой, портрет….– Эмма, – произнес он, с усилием, поднимая голову, и, протерев глаза, продолжал:– Где моя жена? Где…Однако слова замерли у него на устах при виде незнакомой обстановки. Худенький юноша в старинном русском платье терпеливо ждал рядом. Его карие, такие же темные, как волосы, глаза сверкали раздражением и досадой.– Ваша светлость, мы найдем вам жену, как только вы соизволите проснуться и отправиться на смотрины.Николай подпер голову руками и прищурился:– Ты кто такой?Молодой человек тяжело вздохнул:– Боюсь, вы приняли больше, чем я думал. Если хозяин не помнит, как зовут его любимого дворецкого, у него наверняка в голове туман. Как же мне быть, как не Федькой Сударевым. – Он подхватил Николая под локоть, чтобы помочь ему встать из-за стола, но Николай с тихим рычанием стряхнул его руку.– Не тронь меня!– Я пытаюсь вам помочь, князь-батюшка.– Тогда скажи лучше, где я… и что случилось после того, как…Тут Николай случайно опустил глаза и замолк на полуслове, заметив, во что одет. На нем были бархатная безрукавка, узкие штаны и белая рубашка с широкими, подхваченными в манжетах рукавами. Наряд выглядел нелепо старомодным, как и платье дворецкого. Вспыхнув от злости и стыда, он решил, что это чья-то глупая шутка. Однако когда он огляделся кругом внимательно, досада его сменилась тревожным изумлением.Комната оказалась точной копией его покоев в московском особняке Ангеловских. Выложенный хитроумным узором, на манер персидского ковра паркет, позолоченная мебель, тончайшая кружевная резьба на стенах и окнах были знакомы ему с детства. Но когда он оказался в изгнании, все это осталось там, на родине.Николай, пошатываясь, поднялся.– Что происходит? – прошептал он. – Где я? – Голос его зазвенел, срываясь в крик:– Эмма, где ты, черт тебя побери?!Федька встревоженно уставился на него:– Князь-батюшка, здоровы ли вы? Может, хотите что-нибудь скушать? Может, хлебца свежего, мягкого? Рыбки копченой? Или говядинки запеченной?С внезапной поспешностью Николай шагнул мимо него к двери и ошеломленно замер на пороге. Он стал метаться из комнаты в комнату, как зверь, попавший в клетку. Он ничего не понимал. Пот заливал ему глаза, сердце стучало, словно желая выпрыгнуть из груди. Он уже никогда не надеялся увидеть то, что было вокруг: мебель, стены, иконы… Столь же странно одетые слуги кучками теснились по углам, растерянно жались к стенам при встрече, но заговорить не осмеливались.– Князь-батюшка, – послышался за спиной встревоженный голос дворецкого.Однако Николай не остановился, пока не добрался до входной двери. Он распахнул ее, и порыв резкого ледяного ветра ударил ему в лицо, ожег щеки, пробрался в тонкие рукава. Князь содрогнулся и замер на месте.Перед ним раскинулась Москва… Белокаменная… Златоглавая…Особняк его располагался почти на самом краю города, на холме, вознесшемся над морем сверкающих золотом, увенчанных крестами церковных куполов. Между церквями теснились дома, деревянные и каменные, с ярко раскрашенными синими, зелеными и красными крышами. Дым бесчисленных печей поднимался в небо, наполняя ноздри свежим запахом мороза и едкостью копоти. В оцепенении Николай смотрел, как медленно опускаются на промерзшую землю хлопья снега, укрывая город мерцающим покрывалом серебряных блесток.У него задрожали колени так сильно, что он вынужден был опуститься на оледеневшую ступеньку.«Может, я умер?» – подумалось ему. Он даже не заметил, что произнес это вслух, пока не услышал язвительный ответ Сударева:– Нет, не умер, хотя, судя по вашему виду, до этого недалеко. К тому же, если будете и дальше стоять здесь раздетым, вы точно застудитесь до смерти. – Дворецкий заботливо коснулся его плеча. – Князь-батюшка, вам надо вернуться в дом. Вы сами назначили меня надзирать за хозяйством и всячески о вас заботиться. Я жалованья своего не буду стоить, если дам вам заболеть. Пойдемте, карету скоро подадут, и вы поедете смотреть невест, как и хотели.Николай не двинулся с места, продолжая разглядывать город. Ему хотелось зарыдать от ужаса и счастья, броситься наземь и поцеловать оледеневшую землю России. Родная сторона!.. Но эта Москва была моложе, новее, чем помнилось ему. Дремучие леса, ее окружавшие, еще не были вырублены и не поредели. В уличном шуме сливались грохот телег, выкрики разносчиков, окрики караульщиков, вопли нищих, мычание и ржание скота. Дома и возки выглядели несовременно. Далекие деревни казались маленькими и были разбросаны далеко друг от друга, совсем не так, как ему помнилось. При нем народу и строений было больше, дома стояли кучнее, толпы были гуще. Возможно, все это сон? Возможно, он скоро проснется? Как он сюда попал? Что случилось с Эммой и Джейкобом? Растерянный, неуверенный в себе, он послушно последовал за Сударевым обратно в дом. Федька подал ему кафтан такого же синего бархата, как и его безрукавка.– Ваша светлость, позвольте помочь вам одеться.Тяжелая одежда окутала Николая теплом. Ряд пуговиц спускался от середины груди до половины бедер. Отступив на шаг, Сударев оглядел князя и удовлетворенно крякнул.– Не так щегольски, как обычно, но полагаю, будущую невесту ваш вид не разочарует.– Чью невесту?Федька рассмеялся, словно князь остроумно пошутил.– Вашу невесту, князь-батюшка. Ту, которую вы выберете в спутницы жизни.– Я уже женат.Дворецкий залился хохотом пуще прежнего.– Как я рад, ваша светлость, что хорошее настроение к вам вернулось.Николай, не улыбнувшись, процедил сквозь зубы:– Я не ищу себе невесту.Сударев расстроенно умолк, затем проговорил с досадой:– Но, князь-батюшка Николай Дмитриевич, вы же сами сказали, что пора вам жениться! Разослали по всем городам посыльных, чтобы свезли сюда на смотрины всех незамужних красавиц. Они теперь собрались и ждут вас. Сюда родственники привезли дочерей и сестер из Суздаля и Владимира, а некоторых – даже из-под Киева, из Малороссии! А теперь вы не хотите даже взглянуть на них? – Он укоризненно смотрел на бледное лицо Николая. – Это все похмелье. Вы сейчас сами не знаете, что говорите. У вас всегда так, по старой нашей пословице: день пируете, а неделю голова с похмелья болит.– Я не гулял и не пировал, – мрачно проворчал Николай, страстно надеясь, что все еще длится какой-то пьяный сон. Да, он просто пьян… вдрызг, вдребезги, до умопомрачения. Может, когда он протрезвеет, все это исчезнет?.. Но пока ему ничего не остается, кроме как приноровиться к происходящему и не выказывать сомнений.– Пойдемте, – жалобно уговаривал его дворецкий, – пора ехать на смотрины. Окажите по крайней мере им уважение, пройдитесь любезно вдоль ряда. Кто знает? Может, вам и приглянется какая-нибудь красавица, и вы с первого взгляда полюбите ее.Жестом отчаяния Николай запустил в волосы обе руки. Ему так не хотелось принимать участие в нелепом фарсе. Хватит ему хлопот с женой, ведь он уже женат.«Но пока будет длиться этот сон, – решил он, – надо терпеть».– Ладно, тогда побыстрее покончим со всем, – угрюмо бросил он. – Поехать я поеду, но невесту выбирать не стану. Никакую.– Ну и хорошо, – умиротворяюще ворковал Федька. – Только посмотрите на них одним глазком, и все. Это будет и по чести, и по совести, раз уж они приехали в такую даль.Небольшая толпа слуг провожала Николая, помогая сойти по скользким ступенькам. Лакеи сноровисто укутали его меховой полстью и вручили кубок вина.– Вина-то не стоило бы больше пить, – начал было Федька, залезая в возок вслед за барином.Николай, яростно сверкнув глазами над краем усаженного самоцветами кубка, заставил слугу умолкнуть. Выпить ему было просто необходимо, а увещевательный тон дворецкого надоел до смерти. Горячее вино было сладким и крепким, так что оно взбодрило Николая и заглушило охвативший его страх.Раззолоченный возок был запряжен тройкой вороных и поставлен на полозья, которые теперь легко скользили по снежному ковру. Герб Ангеловских был вышит на бархатных подушках, выложен золотом, а также хрусталем и драгоценными камнями на крыше и дверцах возка.– Я – Ангеловский, – медленно произнес Николай, кладя руку на герб.– Так и есть, – с чувством согласился Федька.Николай перевел взгляд на дворецкого, в чертах которого постепенно проступало что-то знакомое. Сударевы служили многим поколениям их семьи. Кто-то даже последовал за ним в изгнание, но князь не мог припомнить никого из них по имени Федор. Хотя… в далеком детстве, кажется, жил у них старик Сударев, которого все звали Федорыч. Может, этот Федька был его отцом? Или дедом?«А кто же тогда я?»Николай залпом допил вино, разгоняя гнездившийся в груди холодок. Слуга назвал его Николаем… князем Николаем Дмитриевичем… Но ведь так звали и его прапрапрадеда!Возок миновал дома и рынки посада – часть города, раскинувшуюся между стенами Кремля и внешними земляными валами, окружавшими Москву. Прохожие кутались в широкие длинные шубы и кафтаны, надвигали на лбы меховые шапки. Взмахами рук они приветствовали и провожали проносившиеся мимо сани. Эта сцена неприятно напомнила Николаю толпы любопытных, собравшихся поглазеть, как он навсегда уезжает из Санкт-Петербурга.– Куда мы направляемся? – сухо спросил он.– Разве не помните? В особняк вашего друга, князя Чоглокова. У него единственная в Москве бальная зала, которая сможет вместить всех девиц. Он предоставил вам для смотрин ее и примыкающие помещения.– Очень любезно с его стороны, – мрачно отозвался Николай, сжимая в озябших пальцах пустой кубок. Они мчались по городу, построенному кольцами или скорее слоями, как луковица, сердцевиной которой был Кремль. В одних местах сгрудилось по несколько барских усадеб, в других – скопление золотых церковных куполов напоминало поросль экзотических цветов, рядом с которыми деревянные домики обывателей казались особенно низенькими и маленькими. Почти все строения были деревянными, а дороги – немощеными.Как сквозь сон услышал Николай перезвон церковных колоколов, возвещавших православным начало обедни. Ни в каком другом городе на свете не звонят в колокола так много и так часто, отчего воздух московский поет и звенит радостным гулом. Если это продолжался сон, то такого яркого, похожего на явь и приятного сна ему никогда еще не снилось…Наконец возок подкатил к большому особняку, фронтон которого был украшен стройными деревянными колоннами. С боков к нему примыкали два восьмиугольных флигеля. По обе стороны улицы и у ворот толпился народ. Завидев в окошке возка Николая, толпа разразилась приветственными криками. Он глубже вжался в сиденье и угрюмо насупился.– Не тревожьтесь, ваша светлость, – заметил Федька. – Скоро все кончится.– Поскорее бы.Лакеи в парчовых ливреях распахнули дверцу и проводили Николая в дом. Сударев следовал за ним по пятам, держа в руках деревянную шкатулку с золотым замком. Хозяин дома, предположительно князь Чоглоков, уже ждал их в широких и низких сенях. Это был лысый старик с тонкими седыми усиками, забавно встопорщившимися, когда он приветливо заулыбался.– Князь Николай, друг мой, – проговорил Чоглоков, лукаво блестя глазами. Он обнял Николая и засмеялся, запрокинув голову. – Ты будешь доволен выбором, смею тебя уверить. Таких красавиц поискать. Я никогда не видел столько прекрасных лиц сразу. А волосы!.. Как шелк. А груди!.. Словно сочные плоды. Ты легко выберешь себе по нраву. Мы как, сначала выпьем или сразу отправимся в бальную залу?– Не надо пить, – торопливо зашептал Сударев, делая вид, что не замечает свирепого взгляда своего князя. – Его светлость князь Николай Дмитриевич пылко стремится поскорее увидеть привезенных девиц.Чоглоков рассмеялся:– Кто его упрекнет? Следуй за мной, князь Николай, и я провожу тебя в рай.Коридоры звенели взволнованным девичьим щебетом. Гул становился все сильнее по мере приближения к бальной зале. Самодовольно ухмыльнувшись, Чоглоков потянул на себя дверную ручку в виде головы льва и распахнул двери.Раздался неслаженный хор ахов и охов, а затем наступила тревожная мертвая тишина. Николай помедлил на пороге, но Чоглоков и Федька совместными усилиями подтолкнули его вперед.– Господи Боже! – пробормотал Николай. В зале собралось около пяти сотен девушек, а может, и больше. Они стояли нестройными рядами, и все как одна смотрели на него в ожидании его выбора. Большинство были в длинных, до пола, полотняных рубахах л накинутых поверх платках красного, самого любимого в России цвета. У всех девушек волосы были заплетены в косы и убраны лентами и платочками. У многих на головах красовались кокошники из золотой или серебряной скани. Несколько самых храбрых девиц уставились на приближавшегося князя с открытым восхищением.Он почувствовал, как жаркий румянец залил ему лицо и шею, и обернулся к идущему следом Федору.– Я не могу… – начал было он, однако тот жестко ткнул его локтем.– Да вы только поглядите на них, ваша светлость.– Робеешь? – насмешливо фыркнул Чоглоков. – Это на тебя не похоже. Или тебе все еще неохота жениться? Уверяю тебя, это не так уж плохо. Кроме того, род Ангеловских должен продолжаться. Выбери себе жену, друг мой, а потом пойдем и выпьем водки.Выбери себе жену… Легко сказать! Чоглоков проронил это небрежно, словно предлагая выбрать на подносе закуску. Николай с трудом сглотнул и шагнул к длинному ряду девушек. Ноги будто свинцом налились. Он нерешительно миновал одну девушку, потом другую, едва заставляя себя смотреть им в глаза. Его провожали хихиканье, улыбки, лукавые взгляды, легкий шепоток. А иногда перед ним возникало отчаянное лицо девушки, явно оказавшейся здесь не по своей охоте, как и сам Николай. Он шел вдоль ряда красавиц, выпрямлявших спины при его приближении, чтобы выставить напоказ свои пышные прелести. Тонкие пальцы нервно теребили юбки и платочки. Для каждой девицы, которую Николай отверг, пройдя мимо, у Федора находились слова утешения и золотая монета из шкатулки.Где-то в середине ряда возможных невест Николай заметил мелькнувшие в толпе рыжие волосы девушки, более высокой, чем остальные. Она стояла несколько дальше по ряду, обращая на себя внимание полной неподвижностью среди переминающихся с ноги на ногу и подталкивающих друг друга соседок. Лицо ее было отвернуто от него в сторону, но по манере держаться… чуть ссутулившись, чтобы скрыть высокий рост…Широким шагом Николай устремился прямо к ней. Сударев, встревоженно окликая, поспешил за ним.– Князь-батюшка Николай Дмитриевич, вы пропустили несколько очень милых девиц…Однако Николай уже добрался до заветной цели и, схватив девушку за плечи, уставился в ее синие глаза и слегка потряс. В его душе смешались гнев и облегчение.– Эмма, – рявкнул он, машинально переходя на английский, – что происходит? Что ты здесь делаешь?Она растерянно мотнула головой и ответила на чистейшем русском языке:– Ваша светлость… Я не понимаю… Простите меня, если я вас чем-то обидела.Дернувшись как от удара, Николай выпустил ее руку. Его жена Эмма не говорила по-русски. Но голос принадлежал ей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36