Вскоре они растворились в черно-синей ночи, и скрип полозьев стих в морозном воздухе.– Храни тебя Бог, – произнес он, вцепившись пальцами в дверной косяк так, что побелели костяшки. Немного погодя он вошел в дом и велел слуге принести ему в гостиную водки. После чего, усевшись у печки, стал нетороплиьо пить, уставившись невидящими глазами в пространство.Примерно через час слуга доложил, что прибыли двое из Тайного приказа. В ведение этого зловещего учреждения входили все преступления, угрожавшие безопасности государя и государства.Они вошли в дом, и слуга тотчас проводил их к Николаю. Один из них держался тихо и почтительно, в то время как другой, узколицый, с неряшливой копной сальных черных волос, смотрел на князя с еле скрываемой издевкой.– Князь Николай Дмитриевич, – произнес узколицый, – меня зовут Владимир Нечеретов, а моего спутника – Ермаков. Мы посланы из Тайного приказа в связи с известным происшествием на праздничном балу…– Да, знаю. – Николай протянул руку к серебряному подносу с водкой. – Не хотите ли выпить?Нечеретов не отказался:– Благодарю вас, ваша светлость.Николай неторопливо налил два стакана водки и, кивнув обоим сыскным, отхлебнул из своего.Нечеретов оценивающе поглядел на Николая.– Ваша светлость, мы явились, чтобы поговорить с княгиней Емелией Васильевной.– Вам нет нужды с ней встречаться.– Есть нужда, и великая, – настаивал Нечеретов, – Поступил донос, что она сегодня в присутствии государя произносила изменнические речи. А происхождение ее также весьма подозрительное….– Она не представляет угрозы царю или кому бы то ни было, – прервал его Николай с вежливой улыбкой. – Красивая женщина, но не слишком разумная. Понимаете ли, она простая крестьянка, своих мнений и взглядов не имеющая. Боюсь, она неосмысленно повторила подслушанные слова. По всей справедливости вам следует задержать истинного виновника.– Кто же это, ваша светлость?С лица Николая исчезла улыбка.– Я, – без обиняков ответил он. – Даже простые расспросы докажут, что у меня вышла размолвка с государем. Всем известно, что из России вытянуты все соки ради царского престижа. Я осмелился объявить об этом прямо в присутствии государя.Нечеретов внимательно посмотрел на него и допил свою водку.– Нам все равно нужно допросить вашу супругу, ваша светлость.– Вы зря потратите время. – Николай небрежно вытащил из кармана черный бархатный кисет и слегка подкинул на ладони, демонстрируя его тяжесть. – Уверен, что вы человек весьма влиятельный. Надеюсь, вы сможете устроить так, чтобы о ней забыли.Приняв из рук Николая кисет, Нечеретов открыл его и наклонил над ладонью, высыпав на нее часть содержимого. В кисете оказались алмазы чистой воды размером в пятнадцать – двадцать каратов и более того. Многие из них были ограненными. Они представляли собой огромное состояние. Алмазы сверкали в глубокой горсти Нечеретова, как озерцо белого огня. Николай с трудом удержался от язвительной усмешки, когда оба сыскных прерывисто задышали.Нечеретов тихо проговорил:– Коль скоро она всего-навсего тупая крестьянка, ее и в самом деле нечего допрашивать.– Рад, что мы сходимся во мнении. Нечеретов посмотрел прямо ему в глаза.– Но, отведя подозрения от супруги, вы приняли всю вину на себя, и теперь мы обязаны доставить вас в Кремль для допроса.– Разумеется. – И несмотря на ожидавшую его верную гибель, Николай вздохнул с облегчением. * * * Уже три дня Николай находился в Беклемишевской башне Кремля – древней твердыни на Москве-реке. В каменной крепости было холодно и мрачно. Николай видел свое дыхание в стылом воздухе камеры. Как ни странно, никто не приходил допросить его. Он сидел в тишине и ждал. Два раза в день ему давали воду и плошку заваренной мучной болтушки. В камере не было ни тюфяка, ни даже кучки соломы. Двое сокамерников Николая сидели на полу с пустыми глазами, безучастными лицами и не откликались на вопросы. Они не назвали своих имен, предпочитали молчать, и только раз кто-то из них отозвался на слова князя о том, что им могли бы дать по крайней мере одеяла.– Нам ничего не полагается, – невыразительным голосом пробормотал он. – Проступки бояр судят строже, чем бунт простолюдина, потому что от высших царь ждет большей преданности.Другой молчал, он был явно болен. Сырой холодный воздух камеры на глазах ухудшал его состояние, вызывая тяжкий кашель и сильную лихорадку. На третий день их обоих увели, и больше они не вернулись.Николай, слушая далекие крики пытаемых, нечеловеческий, болезненный вой, задумался, не кричит ли это кто-то из его бывших сокамерников.Он начал вспоминать, как его пытали в девятнадцатом веке, и впервые за все время испугался. Покорность судьбе покидала его. Ему не пройти снова через этот ад. Телесные увечья зажили, раны зарубцевались, но душевные страдания… Нет, он не вынесет этого снова. Скорчившись на голом полу, Николай уперся спиной в холодную стену Никогда еще не чувствовал он себя таким одиноким.Прошел еще день или два, и он понял, что заболел. Его трясло, голова горела, мысли путались. Все стало бессмысленным. Обхватив себя руками, чтобы унять дрожь, он то ли проваливался в беспамятство, то ли засыпал… и наконец позволил себе заплакать. В бреду являлись ему видения: Тася… его отец… Джейкоб… Миша, его покойный брат, смотревший на него с тоскливым укором… Он прятал от них глаза, не хотел смотреть, звал Емелию… Эмму… но они не приходили. Николай говорил видениям, что скоро умрет, что хочет увидеть жену, положить голову ей на колени и заснуть навеки…Однажды в момент просветления Николая навестил нежданный гость: к нему пожаловал царь Петр собственной персоной. Съежившись в углу, Николай безучастно наблюдал за гигантской фигурой, возникшей на пороге мрачной, вонючей темницы.– Николай, – обратился к нему Петр, и его бас гулко отразился от голых каменных стен, – мне сказали, что ты болен, и я решил навестить тебя.– Зачем? – хрипло спросил Николай, еле выдавливая слова через потрескавшиеся губы.Петр смотрел на него, как родитель на блудного сына.– Я хотел лично убедиться, можно ли пробудить в тебе здравый смысл. Это не похоже на тебя, Николай. Несколько месяцев ты был сам не свой. Любовь, которую ты питал ко мне, твоя глубокая преданность… куда они делись?Николай отвернул лицо, не трудясь отвечать.– Ты позволил бабе погубить себя, – тихо продолжал Петр. – Простая крестьянская девка! Она отвратила тебя от меня, приворожила к себе каким-то заклятием. Иначе ей не удалось бы вытеснить из твоего сердца все, что ты ранее любил и почитал.Жестокий приступ лихорадки сотряс Николая, и он еще больше вжался в угол.– Я никогда никого… и ничего… не любил… до нее.Царь вздохнул и присел рядом с ним на корточки.– А теперь она довела тебя до погибели. Разве от добра придет такое унижение и разорение?– Я не предавал вас, – промолвил Николай.– Пока нет, но семена измены уже посеяны. Я должен быть самым главным в твоей жизни, только я, и никто кроме! Даже не Всевышний! Именно это необходимо мне, чтобы переделать Россию. – Петр пристально вглядывался в лицо Николая. – Даже теперь, – незлобиво продолжал он, – ты одно из самых прекрасных божьих творений, какое я когда-либо видел… Тебе было дано так много, Николай. Неужели тебе суждено прийти к ужасному концу?– Чего вы от меня хотите? – пробормотал Николай и зашелся в приступе отчаянного кашля. На губах его показалась кровь.Огромная, похожая на лапу ладонь Петра ласково легла ему на лоб, пригладила волосы, словно балуя любимого зверька.– Я готов, Николай, еще раз предоставить тебе возможность выжить и вернуть мое расположение. Я все тебе прощу, если ты докажешь мне свою преданность.Николай устало перевел на него воспаленные глаза.– Что мне для этого придется сделать?– Расторгни свой брак с Емелией, заставь ее принять постриг. Отошли от себя навсегда и больше с ней не встречайся. Можешь выбрать себе любую другую подходящую жену. Вернись к той жизни, которую вел раньше, и посвяти себя служению своему государю. Обещай мне все это, и я сию же минуту велю выпустить тебя отсюда. Я прикажу своему личному лекарю ухаживать за тобой, пока ты не поправишься.Николай ответил слабой улыбкой.– Я не смогу держаться вдалеке от нее, – прохрипел он. – Знать, что она где-то рядом… и не иметь возможности увидеть ее, коснуться ее… – Он покачал головой. – Нет! – Он снова закашлялся, внутри все горело огнем.Петр отдернул руку и встал, яростно сверкнув глазами.– Мне жаль, что ты так мало ценишь свою жизнь. Я ошибся в тебе. Ты выбрал не жизнь для царя, а измену и смерть. Так не жди теперь ни жалости, ни пощады!– Любовь… – прошептал Николай, опуская голову. – Я выбираю любовь.Он вновь впал в беспамятство, к счастью, до того, как его пришли допрашивать. Он замерзал, тело коченело, кровь стыла… Но возникавшие в камере призрачные фигуры не откликались на его мольбы дать ему плащ, одеяло, огня, чтобы хоть немного согреться. Он вспоминал, как прижималось к нему гибкое тело жены, как укрывали волны ее пышных огненных кудрей.– Емелия, мне холодно! – пытался он докричаться до нее, но она мелькнула и исчезла, не услышав его зова.Его трясло. Образы сказок его детства заполонили камеру: чудища, оборотни, ведьмы, красно-золотая жар-птица… Она взмахнула крыльями и превратилась в Эмму. Хохолок на макушке преобразился в сверкающие красно-коричневые кудри, обрамляющие милое лицо. Николай потянулся к ней, но она отшатнулась от него.– Эмма, не покидай меня, – напрасно умолял он, но она таяла, уплывала прочь. Тщетно он просил ее:– Эмма… ты нужна мне!Время закружилось, завертелось водоворотом, недосягаемым для просьб и молитв. Он почувствовал, как жизнь покидает его и наступающая тьма поглощает уходящее сознание, мысли, память, как все тонет в ее бездонной глубине… ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ Звучно стрелка часовая Мерный круг свой совершит, И, докучных удаляя, Полночь нас не разлучит. А. С. Пушкин Глава 10 1877 год. Лондон
– Ник! Ник! Открой глаза!Он невнятно забормотал, желая снова погрузиться в уютную темноту. Но голос, нетерпеливый и тревожный, тянул его на свет, извлекая из глубокого сна. Сморщившись, он протер глаза и, щурясь, приоткрыл их. Оказалось, что он лежит, распростершись на постели, а рядом, на краешке кровати, сидит его жена.Он был жив… и она была здесь же, яркая и красивая, как всегда.– Емелия, – выдохнул он, пытаясь приподняться и сесть. Множество вопросов теснилось у него в голове, и он скороговоркой начал было их задавать.– Не так быстро! Передохни минутку. – Эмма склонилась над ним и, окинув странным взглядом, приложила к его губам тонкий палец. – Ты говоришь по-русски. Но ты же знаешь, что я едва понимаю одно-два слова.Он озадаченно замолчал, пытаясь сообразить, как спросить по-английски то, что его интересовало.– Я думал, что никогда больше не увижу тебя снова, – наконец хрипло произнес он.– Я и сама начала сомневаться, – суховато откликнулась Эмма. – Поначалу я решила, что ты притворяешься… пока не брызнула тебе в лицо холодной водой. Но когда это тебя не оживило, мне пришлось послать за доктором. Он еще не приехал. – Она склонилась ближе и положила ему на лоб прохладную ладонь. – С тобой все в порядке? Голова не болит?Николай ничего не мог ответить. Все его внимание было устремлено на нее. Его переполняли непривычные отчаянные порывы: он жаждал схватить ее в объятия и излить ей душу, но тогда она сочтет, что он сошел с ума.Эмма медленно убрала руку с его лица.– Почему ты на меня так уставился?Николай оторвал от нее взгляд и осмотрел комнату.Его спальня выглядела так же, как всегда: резная темная мебель, панели из красного дерева на стенах.Неподалеку стоял Роберт Соме, худощавое лицо его было встревоженным. Он улыбнулся Николаю:– Мы беспокоились о вас, ваша светлость.Николай растерянно заморгал и вновь перевел глаза на Эмму:– Что со мной случилось?Эмма пожала плечами.– Я знаю лишь, что ты рассматривал портрет, который реставрировал мистер Сомс… Тот, поразительно на тебя похожий. И вдруг ты ужасно побледнел и потерял сознание. Мистер Сомс был так любезен, что помог мне со слугами перенести тебя наверх. Ты был в беспамятстве не меньше часа.– Одного часа? – ошеломленно повторил Николай. Опустив глаза, он увидел, что рубашка на нем расстегнута до пояса.– Ты почти не дышал, – покраснев, объяснила Эмма.Еще не вполне придя в себя, Николай провел ладонями по груди и ощутил под пальцами привычные рубцы. Он потер их, убеждаясь, что они существуют на самом деле. Роберт Соме отвернулся, явно испытывая неловкость при виде шрамов.– Наверное, мне лучше оставить вас наедине, – сказал он, пятясь к двери.– В этом нет нужды… – начала было Эмма и, когда Соме все-таки вышел, подняла глаза к небу. Горькая усмешка искривила ее губы. – Как будто нам может понадобиться интимная обстановка, – пробормотала она.В голове Николая хороводом проносились, сменяя друг друга, образы и слова. Прошлое и настоящее смешались.Переполненный любовью к Эмме, жаждой ее близости, он потянулся к ней. Она резко отпрянула.– Не прикасайся ко мне, – низким голосом проговорила она вставая. – Теперь я вижу, что с тобой все хорошо и ты можешь сам дождаться врача. Я должна идти, у меня много дел. Налить тебе воды?Она налила из фарфорового кувшина в хрустальный стакан воды и подала ему. Пальцы их на мгновение соприкоснулись, и Николай почувствовал, как по нему пробежала теплая дрожь. Он выпил, жадно захлебываясь, прохладную воду и вытер рот тыльной стороной ладони.– Ты вроде не в своей тарелке, – заметила Эмма. – Возможно, это все из-за неумеренного возлияния? Рано или поздно такое должно было случиться. При том, сколько ты пьешь, удивляюсь, что это не произошло раньше… – Она замолчала, заметив, что Николай не сводит глаз с висевшей в углу иконы. – В чем дело? Что происходит?Медленно отставив стакан, Николай поднялся с постели и, пошатываясь, направился к образу Ильи-пророка. С восемнадцатого века икона была покрыта окладом, усаженным драгоценными камнями.Николай провел пальцами по открытой части иконы, подцепил ногтями одну из золотых пластин оклада и отогнул ее, не обращая внимания на растерянные возгласы Эммы. Зажав в кулаке пластину, он впился взглядом в изображение.По краю алого облака шла резкая царапина… царапина, которую сделал он сто семьдесят лет назад! Николай провел по ней указательным пальцем и почувствовал, как по щеке его поползла горячая жгучая слеза.– Это был не сон, – вдруг севшим голосом произнес он.Эмма стала у него за спиной.– Почему ты так странно себя ведешь? – требовательно спросила она. – Почему обдираешь икону? Почему?.. – Она захлебнулась словами и смолкла, когда он повернулся к ней. – Господи, – прошептала она, попятившись. – Что с тобой происходит?– Останься со мной. – Николай не глядя уронил на пол оторванную золотую пластину и направился к ней медленно-медленно, словно боясь, что быстрое движение ее спугнет и она бросится прочь. – Эмма… есть нечто, о чем я обязан тебе рассказать.– Мне не интересны никакие твои рассказы, – резко оборвала она его. – После того что я сегодня выяснила… как ты загубил мои отношения с Адамом и разрушил всю мою жизнь…– Мне очень жаль.Эмма потрясла головой, как будто плохо его расслышала.– Что?! Ну и ну! Впервые слышу, чтобы ты просил извинения. Такого еще не бывало. И ты считаешь, этого достаточно, чтобы уладить все, что ты со мной сотворил?Он мучительно искал слова:– Со мной кое-что произошло. Не знаю, как объяснить, чтобы ты поняла… Я никогда не говорил тебе правды о моих чувствах к тебе. Не хотел их признавать. А когда они стали слишком сильными, и я уже не мог с ними справиться, то постарался причинить тебе боль… чтобы ты держалась на расстоянии…– Значит, ты именно поэтому спал с другими женщинами? – с язвительным презрением спросила она. – Потому, что твои чувства ко мне были чересчур сильными?От глубокого стыда Николай не мог смотреть ей в глаза.– Я больше никогда так не поступлю, Эмма. Никогда…– Мне все равно, что ты будешь делать и как себя вести. Хоть каждую ночь спи с разными женщинами. Мне наплевать! Только оставь меня в покое.– Мне не нужны никакие другие!.. – Николай схватил ее в объятия, прежде чем она успела увернуться.Поразительная яростная радость овладела им, когда он вновь с невольной свирепостью сжал ее податливое тело. Эмма застыла, словно одеревенев, отвергая его своей безучастностью.– Я заставлю тебя забыть все плохое, что я натворил, – произнес Николай. – Клянусь, я сделаю тебя счастливой… Только дай мне попытаться. Я хочу лишь одного – любить тебя! Тебе даже не надо отвечать мне любовью.Эмма оцепенела: слова его отдались в ней эхом чего-то далекого и забытого.– Что ты сказал? – слабым голосом переспросила она, начиная дрожать.Отбросив всякую гордость и осторожность, он положил свое сердце к ее ногам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36