– Разве не вы говорили мне о своем стремлении к конфиденциальности, когда мы встречались в последний раз? Наверняка это ваше ходатайство носит тонкий, чувствительный характер. Уверен, что вы не пожелаете публично клеветать, без необходимости, на правительственных чиновников.
– Я хочу, чтобы мое ходатайство было заслушано официально, – продолжал настаивать Бен. – И чтобы судебный секретарь составил соответствующий документ.
Дерик выглянул из-за платка, от него не ускользнул смысл слов Бена. Бен хотел, чтобы судебный секретарь зафиксировал его заявления – для рассмотрения апелляционным судом.
– У меня нет оснований отказать вам в вашем требовании.
– Разумеется, если не хотите дать мне основания для немедленного предварительного обжалования, ваша честь.
– Приступайте к оглашению вашего первого ходатайства, – скрипнул зубами Дерик.
Бен вернулся к своему столу, то же самое сделал и Мольтке, пожимая плечами и качая головой. Это было фрагментом из его обычного спектакля: уважаемый слуга народа, раздраженный хитрыми махинациями адвоката защиты.
– Первое ходатайство, – начал Бен, почувствовав, как напряглись журналисты и быстро заскрипели перьями. – Мы требуем исключить полученные якобы доказательства вины подзащитной, представленные офицерами юридической полиции при проведении неправомочного обыска в квартире подзащитной.
– Я знаком с обстоятельствами. Что было неправомочным при обыске?
– Не было ордера.
Дерик перелистывал лежавшую перед ним папку.
– Да, я припоминаю. Ваша клиентка сама пригласила полицию в свою квартиру.
– Ваша честь, она пригласила их для расследования факта взлома ее квартиры, а совсем не для того, чтобы обыскивать ее с целью найти порочащие ее улики с целью их использования против нее в деле об убийстве.
– Она сама пригласила их к себе в дом. Она нарушила свое право на частную жизнь. Они видели то, что увидели.
– Ваша честь, они не просто так увидели упомянутые наркотики. Они не лежали на виду. Они были вставлены внутрь куклы. Чтобы их найти, полиция активно занялась обыском и, превысив свои полномочия, зашла слишком далеко, скрыв улики.
На Дерика, похоже, его слова не произвели особого впечатления.
– Вы можете ответить, мистер Мольтке?
– Да, ваша честь. Так называемые взломщики причинили... поломали, вспороли мягкие куклы. Это случилось до того, как прибыла полиция. Нахожу совершенно естественным, что приглашенные обвиняемой полицейские в процессе расследования попытались узнать, что же искали взломщики. И они нашли.
– Я тоже считаю, что все было именно так, – сказал Дерик.
– Могу я продолжить, ваша честь?
– Думаю, я услышал достаточно.
– Ваша честь, встает законный вопрос: могла ли мисс Макколл считать нарушением границ своей частной жизни расправу над куклами, которые были частью ее коллекции? Да, считала и поэтому не отказалась от своих прав, защищенных конституцией...
– Советник! – загремел голос Дерика. – Я думал, что еще в первый год учебы в юридической школе вы узнали, что когда судья выносит предписание, то надо заткнуться!
– Но, ваша честь, я еще...
– Мистер Кинкейд! Все это не на пользу вашему клиенту.
– Извините, ваша честь.
– Ходатайство отклоняется. Что там еще?
Бен старался взять себя в руки:
– Да, ваша честь. Я забираю свое ходатайство.
Дерик чихнул и вытер лицо платком.
– Советник, что еще вы хотели отклонить?
– Заявление свидетеля обвинения Джеймса Эбшайра относительно так называемого признания, которое сделала моя подзащитная во время ареста.
– Ах да, с этим документом я знаком, читал отчет магистрата.
– Ваша честь, это заявление крайне предвзято и бездоказательно со всех точек зрения.
Бен заметил на лице Дерика отстраненное выражение.
– Ваша честь, что-то не так?
– Нет, нет. Просто я пытался представить себе апелляционную жалобу, в которой вы хотели объяснить, почему заявление «я его убила» не является доказательством, подлежащим рассмотрению в суде.
– Ваша честь, судебное разбирательство покажет, что обвиняемая находилась в сумеречном состоянии, не понимала, что происходит, и не осознавала, что говорит. Вполне вероятно, что она находилась под действием лекарств.
– Тогда вы должны представить суду эти доказательства, мистер Кинкейд. А жюри решит, заслуживают ли они доверия.
Ваша беда в том, что вы недостаточно доверяете жюри.
И он посмотрел в сторону галереи, забитой публикой.
– Вам все еще хочется охранить членов жюри нашего округа от любых доказательств, которые говорят против вашей клиентки?
«Дерик, ты работаешь на утренний выпуск газет?» И тут Бен понял, почему судья так либерально настроен в отношении репортеров.
Мольтке, видимо, решил, что настало его время выступить со своими аргументами.
– Обвиняемая была, как это положено, оповещена. Она подписала свое признание.
– Но после того, как уже сделала заявление при аресте, – добавил Бен.
Дерик откинулся в кресле и погладил подбородок – Бен посчитал это знаком поддержки. По крайней мере, прежде чем отклонить его ходатайство, он собирался подумать.
– Значит, она была уже под стражей в то время, когда сделала свое заявление, не так ли, мистер Мольтке?
– Да, – признался обвинитель. – Они уже надели на нее наручники – и покончили с этим.
– Значит, во время ареста не было произведено дознание, не так ли?
Мольтке просиял: все верно, когда вы ведете на водопой корову, если она достаточно умна, то будет пить.
– Нет, ваша честь, совсем нет. Ей не задавали вопросов, – произнес Мольтке. – Мы с вами хорошо знаем, что не нужно задавать вопросы, чтобы начать допрос. И эту точку зрения доказывает дело о захоронении христиан, которое рассматривалось в суде нашего штата.
– Насколько я знаю, не было никаких провоцирующих или побуждающих мотивов, – сказал Дерик. – Мистер Эбшайр сделал обычное декларативное предположение, а ваша клиентка была настолько неразумна, что начала болтать.
– Это Эбшайр так говорит. Он вообще настроен предвзято, ваша честь. Если хотите, он подстрекатель дознания, из которого и возникло данное дело. Он сделал на него ставку, это ступенька в его карьере. Он лично заинтересован в том, чтобы она была признана виновной правительственной стороной.
– Все это вы выясните на перекрестном допросе, – произнес Дерик. Верхние веки у него затрепетали, и лицо приняло раздраженное выражение. – Мы позволим жюри присяжных решить этот вопрос.
– Надо чтобы членам жюри дали возможность послушать тот разговор, который происходил в действительности, ваша честь. Они же услышат только необъективный пересказ Эбшайра...
– Мистер Кинкейд, я вам запрещаю...
– Не так строго... – пробормотал Бен.
– Что вы там сказали? – У Дерика загорелись глаза.
– Ответил, что могу рассказать следующее. – Он начал перелистывать страницы своего блокнота: – Я ходатайствую перед судом о разрешении обратиться к десятой выездной сессии суда с предварительной апелляцией.
– Напрасная трата времени. Отклоняется!
– Ваша честь, после того как будут представлены доказательства, на жюри тем самым окажут давление.
– Нежелательными доказательствами! – закричал Дерик, поднимаясь со своего места и перегибаясь через стол.
Именно так оно и работает, советник. Если все доказательства против вас, как и происходит в нашем деле, то вы проиграли. Не пытайтесь скрыть доказательства от жюри.
Бен не мог понять, действительно ли Дерик разозлился или просто хочет перед публикой разыграть оскорбленного республиканца.
– Но, ваша честь...
– Мистер Кинкейд! Мне уже приходилось говорить о вашей склонности к нытью. От адвоката суда я жду более профессионального поведения, даже если вы и не обладаете достаточной зрелостью и опытом, но, учитывая интересы вашего клиента и суда в целом, я надеюсь, вы проявите эти качества во время судебного разбирательства. В противном случае вы можете оказаться предметом разбирательства юридической комиссии, которая определит вашу компетентность.
Бен взял себя в руки и поднялся снова:
– Ваша честь, я опять выдвигаю наше ходатайство об отсрочке судебного разбирательства.
Над челом Дерика, похоже, сгустился пар.
– Отклонено!
– Могу я узнать, на каком основании?
– Нет, не можете.
– Вы не соизволите даже намекнуть? Чтобы облегчить жизнь апелляционному суду?
Дерик вскочил.
– Мистер Кинкейд, единственная причина, по которой вы еще не отправлены в тюрьму по обвинению в оскорблении суда, заключается в том, что в противном случае вашей клиентке пришлось бы искать другого адвоката. И хотя это, без сомнения, послужит ей на пользу, но и задержит начало судебного разбирательства. Я же заинтересован в быстром рассмотрении дела, как и предусмотрено Конституцией Соединенных Штатов. – И с этими словами он поднял судейский молоток. – Возможно, я пересмотрю свое обвинение в оскорблении после окончания процесса... Заседание откладывается!
Как только опустился судейский молоток, журналисты вскочили с мест, засверкали вспышки фотокамер, зал наполнился шумом сотен голосов. Бен же слышал только один. Проходя мимо стола обвиняемой, Александер Мольтке улыбнулся отвратительной улыбкой и произнес нараспев:
– Надо было принять мое предложение.
А Бен подумал: возможно, он и прав!

Глава 31

– Это ваше четырнадцатое ходатайство об отсрочке даты слушания нашего дела, – сказал Джонс, бросив Бену через стол текст его выступления в суде. – Составить проект отвода судьи?
– Какой вы мудрый. – Просмотрев брошенную ему бумагу, Бен снова перебросил ее Джонсу. – А как насчет петиции в десятую выездную сессию суда о немедленном освобождении?
– Отклонено. Посчитали преждевременным.
Бен вздохнул. Вряд ли эта новость была для него неожиданностью, хотя он все же надеялся.
– Все, чувствую, что достиг потолка. Что еще можно предпринять? Что я упустил?
– Пожалуй, это все, босс. Процесс начнется утром во вторник, хотите вы того или нет, – как насчет того, чтобы нанять теневое жюри?
– Это не для нас, обычно его нанимают крупные фирмы, у которых много денег, чтобы произвести впечатление на клиента. Ни одно теневое жюри не могло заменить мыслительный процесс настоящего жюри – это уже доказано многочисленными экспертами. Просто во время процесса вы должны уделять внимание членам жюри и делать все от вас зависящее, чтобы не вызвать их неприязни. А что с деловыми бумагами, которые мы получили из офиса Рейнольдса, ты с ними успел разобраться? – после небольшой паузы спросил Бен.
Джонс показал на высокую стопку бумаг:
– Это мои заметки и рабочие бумаги. Я постоянно к ним возвращаюсь. Могу вам пересказать все слово в слово, но не смогу объяснить, что это значит. Мне нужны другие цифры – для сравнения.
– Например, с финансовыми документами Декарло по тем же сделкам?
– Точно. Сравнивая их, я увидел бы совпадения и расхождения.
Скажем, расхождения в поступлении крупной суммы наличности в одной графе, которая не проходит по другим документам...
– Мы что-то найдем. Я в этом уверен. Вы ничего не слышали, случайно, о Лавинге?
– Со вчерашнего дня – ничего.
– Я этого боялся. Надеюсь, у него нет неприятностей? Почему бы вам не попытаться его разыскать?
– Почему – мне? Вы ведь шкипер?
– И все же сделайте, пожалуйста. Не видели Кристину?
– Она звонила.
– Вы рассказали ей о досудебном слушании?
Джонс кивнул.
– Как она это восприняла?
– Вроде бы спокойно. Но вообще-то, босс, она до смерти испугана.
– Я знаю, – спокойно ответил Бен.
Зазвонил телефон. Джонс снял трубку. Послушав, удивленно поднял брови.
– Думаю, это вас, – сказал он, передавая трубку Бену.
– Бен Кинкейд слушает.
– Это Ленни, – заговорили на том конце провода. – Нам надо поговорить. И побыстрее!
– Когда это было необходимо мне, ты выгнал меня, угрожая пистолетом...
– Ты лез не в свои дела, иди в ж...
– Послушай, это по делу Ломбарди?
– Конечно по делу Ломбарди, – кричал в трубку Ленни. – Зачем еще тебе звонить?
– Послушай, я очень занят...
– Нет уж, ты слушай, дерьмо такое! Учти, речь идет о жизни и смерти. Нам всем грозит опасность, всем, включая эту твою клиентку!
– Что ты имеешь в виду?
– А то, идиот, что мы все будем мертвы! Все, понял, сгинем к чертовой матери!
– Ленни, успокойся и расскажи толком. Почему Кристина в опасности?
– Не могу же я объяснить тебе все это по телефону!
– Ты все в том же мотеле? Комната номер 13?
– Точно.
– Прекрасно. Я выезжаю.

* * *

Мотель был все тот же, если не считать того, что казался еще более пустынным, чем накануне. Число клиентов явно уменьшилось – бизнес начнется только после полуночи, когда сюда станут съезжаться парочки, снимающие комнаты на несколько часов.
Бен заехал на стоянку. Он благодарил Бога, что вообще доехал. Его «аккорд» дважды останавливался на проезжей части.
Выскочив из машины, он ринулся к комнате номер 13 и стал стучать в дверь.
– Ленни! Это Кинкейд!
Ответом ему была мертвая тишина. Бен продолжал стучать и кричать, но никто не откликался.
"Господи! Только не дай случиться чему-нибудь ужасному.
Только бы опять это не было моей ошибкой! Пусть он ушел попить кофе или отправился за номером журнала «Спорт иллюстрейшн»! Все, что угодно..."
Что-то тревожно-знакомое навалилось на него. Побежать за клерком из офиса? Но это займет много времени, да и тот может отказаться идти, чтоб открыть дверь незнакомцу. Хозяин мотеля не имеет права вторгаться в занятые и оплаченные комнаты без серьезной на то причины – судебный чиновник типа Бена не мог заставить его нарушить закон. Во всяком случае, не при свидетелях.
Бен помчался обратно к машине, выхватил из «бардачка» небольшой перочинный нож и опрометью бросился к номеру 13. Лезвие ножа он вставил в щель между дверью и замком, пониже язычка. Старый замок тут же щелкнул – дверь распахнулась.
Дурной запах ударил в нос. Набрав воздуху, Бен влетел в комнату. Знакомая картина: разбросанное грязное белье, остатки «быстрой еды», порножурналы и на постели – Ленни. Но на этот раз он не двигался. Тело лежало в неестественной позе свернувшегося от боли человека. Кожа начинала уже приобретать голубоватый оттенок.
И огромная кровоточащая дыра звездообразной формы зияла с левой стороны его головы.
Носовым платком Бен прикрыл нос и рот, блокируя запах.
Это был запах, к которому он никогда не сможет привыкнуть.
Никогда!

* * *

– Итак, – подытожил Майк, – заговор становится все запутаннее. Кладбищенский заговор...
– Избавь меня от своего юмора. Кто мог его убить?
– Четыре пули в голову. Так же, как и в предыдущем убийстве.
Четыре пули. В голову. Или в то, что от нее осталось.
– Посмотри на цвет крови, – сказал Майк. – Это случилось недавно. Может быть, минут за десять до твоего приезда.
Десять минут. Проклятые десять минут. Если бы его чертова машина дважды не останавливалась. Если бы не попал в пробку на автостраде. Если бы он был умнее!
– Знаешь, чего он от тебя хотел?
– Не совсем. Он успел только сказать, что у него есть для меня важная информация. Он сказал, что нам всем грозит опасность.
– Похоже, он был прав. По крайней мере, в отношении себя.
– Да.
– И если он оказался прав в отношении себя...
– Спасибо. Я тебя понял.
Когда санитары уносили на носилках Ленни, Бен старался не смотреть на тело. Из проломленного черепа выпадали кровавые куски мозга.
– Думаешь, его убила мафия?
– Возможно, – помолчав, ответил Майк, – если принять во внимание, чем занимался этот парень. Но ничего в этом убийстве не говорит о том, что его убрали, выполняя приговор мафии.
– Что ты тогда скажешь о четырех выстрелах в голову? Разве не было достаточно одного, как при любом нормальном убийстве?
– Ну... – с сомнением протянул Майк. – И все же это не приговор мафии. Четыре выстрела лишь делают это убийство похожим на то, за которое твоя клиентка предстанет во вторник перед судом.
Мускулы шеи у Бена напряглись.
– Что ты этим хочешь сказать, Майк?
– Бен, где была Кристина двадцать – тридцать минут назад?
– Откуда я могу это знать?
– А лучше бы узнать...
– Ты хочешь сказать, что ей нужно алиби?
– Ведь это ты мне рассказал, что Ленни был осведомителем ФБР. Он вполне мог начать давать против нее свидетельские показания. При подобных обстоятельствах ее вряд ли можно винить за этот поступок, она была доведена до отчаяния!
– Майк, сформулируй, что ты хочешь сказать?
– Говорю, что твое дело усложнилось в тысячу раз, а оно и так было не из легких.
– Я представить себе не могу, что ты можешь даже допустить возможность вынесения подобного обвинения против Кристины!
– Бен, я полицейский! Я не предъявляю обвинений, а ловлю плохих парней. Но я, черт побери, могу точно тебе предсказать, что вскоре случится. Для Мольтке и его окружения случившееся будет лучшим доказательством «пудинга» по поговорке:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27