VadikV
134
Кормак Маккарти: «Кони, к
они…»
Кормак Маккарти
Кони, кони…
«Кони, кони…»: Иностранка, Б.С.Г.-Пресс; Мос
ква; 2002
ISBN 5-94145-050-8, 5-93381-075-4
Оригинал : Cormac McCarthy, “All the Pretty Horses”
Перевод: Сергей Викторович Белов
Аннотация
Роман «Кони, кони….» Ц это прич
удливое сочетание вестерна, героической саги и мелодрамы. Юные герои ро
мана однажды сели на коней и, переправившись через реку, отделяющую Теха
с от Мексики, попадают в мифологическое пространство… Что движет ими? По
пытка подростков стать настоящими мужчинами, американская страсть к пе
ремене мест или поиски святого Грааля?
Кормак Маккарти
Кони, кони…
I
Пламя свечи и отражение пламени в высоком зеркале дважды затрепетали и о
пять застыли Ц когда он отворил дверь, входя в холл, и когда закрыл ее за с
обою. Снял шляпу и медленно двинулся вперед. Половицы скрипели под его са
погами. В темном зеркале, на фоне лилий, бледно склонившихся в хрустально
й вазе с высоким узким горлом, возникла фигура в черном костюме. Сзади, по
стенам холодного коридора, поблескивали в скудном освещении застеклен
ные портреты предков, о которых он мало что знал. Он посмотрел на оплывший
огарок, потрогал пальцем теплую восковую лужицу на дубовой поверхности,
потом перевел взгляд на того, кто лежал в гробу. Странно съежившееся на фо
не обивки лицо, пожелтевшие усы. Веки тонкие, словно бумага. Нет, это никак
ой не сон.
Снаружи было холодно, темно и безветренно. Где-то в отдалении промычал те
ленок.
При жизни ты так никогда не причесывался, сказал он.
В доме стояла мертвая тишина, если не считать тиканья каминных часов в го
стиной. Он вышел, прикрыв за собой дверь.
Холодно, темно и безветренно, и лишь над восточным краем мира проступала
серая полоса. Он шел и шел, пока не оказался в прерии, потом остановился со
шляпой в руках, словно проситель, представший пред ликом тьмы, правившей
миром. Он стоял и стоял. Потом повернулся и зашагал обратно. Издали послыш
ался слабый гул поезда, и он снова остановился, поджидая, когда поезд приб
лизится, ощущая, как под ногами подрагивает земля. Поезд мчался с востока,
словно удалой предвестник светила, Ц летел рыча и завывая, и узкий луч пр
ожектора вонзался во тьму, в мескитовые заросли, рождая из ночи бесконеч
ную линию ограды вдоль рельсов, рождая и всасывая в себя проволоку и стол
бы. Поезд продолжал свой бег, оставляя за собой шум, грохот и шлейф дыма, хо
рошо заметный на светлевшем небе. А он стоял, держал в руках шляпу и смотре
л на состав, пока тот не растворился в ночи, пока не стихли последние отгол
оски шума и грохота, пока не перестала подрагивать земля. Тогда он надел ш
ляпу, повернулся и зашагал назад.
Когда он вошел на кухню, она обернулась от плиты и посмотрела на него, огля
дывая новый костюм.
Буэнос диас, гуапо.
Добрый день, красавчик. (Здесь и далее по тексту Ц исп.)
Он повесил шляпу на крючок у двери, где висели дождевики, потники, а также
разрозненные элементы конской упряжи, подошел к плите, налил себе кофе и
направился с чашкой к столу. Она же, открыв дверцу духовки, вытащила проти
вень с только что испеченными булочками, положила одну на тарелку, подош
ла к столу и поставила перед ним, не забыв захватить нож для масла. Легоньк
о коснулась пальцами его затылка потом вернулась к плите.
Спасибо, что зажгла свечу, сказал он.
Комо? Что?
Ла кандела.
Свеча…
Но фуи йо, Эт
о не я.
возразила она.
Ла сеньора?
Сеньора?
Кларо. Ну да.
Йа се леванто?
Уже встала?
Антес ке йо.
Раньше, чем я.
Он допил кофе. За окном занимался рассвет. К дому шел Артуро.
Отца он увидел на похоронах. Тот стоял у ограды, на другой стороне посыпан
ной гравием аллеи. Один раз зачем-то сходил к своей машине, но сразу же вер
нулся. С утра задул сильный ветер, и поднятая им пыль смешивалась с хлопья
ми снега. Женщины сидели, судорожно придерживая руками шляпки. Кладбищен
ские служители поставили навес, но от него было мало прока Ц ветер налет
ал то с одной, то с другой стороны и трещал брезентом, заглушая слова свяще
нника. Когда церемония закончилась и собравшиеся стали подниматься, вет
ер набросился на складные стулья, принялся гонять их по кладбищу, запуск
ая ими в надгробья.
Под вечер он заседлал коня и поехал на закат. Ветер дул уже не с таким осте
рвенением, но было очень холодно, и багровый диск солнца превратился в ов
ал, сплющенный между рифами облаков линией горизонта. Он ехал туда, где лю
бил бывать, Ц к западной ветке старой тропы команчей, которая появлялас
ь с севера, из округа Кайова, и проходила по западной оконечности их ранчо
, удаляясь на юг, в прерии, между северным и средним рукавами Кончо-Ривер, и
ее очертания хоть и смутно, но различались на низкой равнине. Он выбирал и
менно эти предзакатные часы, когда тени делались длинными и старинная до
рога возникала перед ним в зыбком свете умирающего дня, словно воспомина
ние о былом, когда с севера на своих раскрашенных пони выступали те, кто пр
инадлежал к древнему исчезнувшему племени, Ц с набеленными лицами и дл
инными волосами, заплетенными в косицы, оснащенные всем необходимым для
войны, которая и была их жизнью, а с ними женщины, и дети и женщины с грудным
и детьми на руках, все отданные в залог ростовщику, который принимал в вид
е выкупа кровь и только кровь. Когда дул северный ветер, ему слышались в ег
о завывании фырканье лошадей, топот копыт, подбитых кожей, и шорох повозо
к, будто по песку полз гигантский змей, а мальчишки лихо, словно наездники
-циркачи, гарцевали на лошадях и гнали табуны диких лошадей перед собой, з
а ними бежали собаки с высунутыми языками, а сзади брели полуголые невол
ьники, сгибаясь под тяжкой поклажей, и над всем этим Ц походная песня, кот
орую пели всадники, продвигаясь вперед, и, внимая этому негромкому, но мог
учему хору, он думал о тех, кто странствует по этой пустыне из мрака во мра
к. Он думал о народе, потерянном и для истории, и для живой памяти. Он думал о
еще одном исчезнувшем Граале Ц о призрачной совокупности земных челов
еческих существований, неистовых и мимолетных.
Он ехал на закат, навстречу красному ветру, и низ кое солнце покрывало его
лицо тончайшим слоем меди. Потом он повернул на юг, поехал по старинной во
енной тропе и вскоре оказался на вершине небольшого холма. Спешился, бро
сил поводья, отошел от коня и застыл, словно человек, оказавшийся у послед
ней черты.
Неподалеку, в кустах, валялся конский череп. Он подошел к нему, взял в руки.
Дожди и ветры отмыли и отскребли череп добела. Присев на корточки, он рас с
матривал в свете уходящего дня находку, которая показалась ему хрупкой,
будто чаша. Разглядывал шероховатые черепные пластины, трогал пальцами
длинные, шаткие зубы, напоминавшие рисунки из комиксов. Чуть поворачивая
череп, слушал, как внутри шуршит песок.
В лошадях ему нравилось то же, что и в людях. Бурный ток крови, разжигавший
неугасимый пожар. Он любил и почитал пламенные сердца и ощущал в себе заг
адочный и неукротимый порыв. Он твердо знал: как бы ни сложилась его жизнь
, он всегда будет повиноваться этому властному неумолчному зову.
Возвращался он уже затемно. Конь прибавил ходу. За спиной, на равнине, угас
али блики дня, растворявшегося в холодном мраке наступавшей ночи. Из тем
ных зарослей кустарника доносились последние птичьи трели. Он еще раз пе
ресек старинную военную тропу и повернул к дому, но индейцы продолжали д
вигаться своей дорогой в той тьме, частью которой стали. Тихо постукивал
и первобытные орудия войны, звучала походная песнь, и отряды тянулись и т
янулись по равнинам к югу в желанную Мексику.
Дом построили в тысяча восемьсот семьдесят втором году, и семьдесят лет
спустя его дед стал первым, кто умер в нем. Все прочие, кому случалось лежа
ть в гробу в этом холле, доставлялись в дом по-разному Ц кто на створке во
рот, кто завернутым в брезент, а кого-то привозили в заколоченном сосново
м ящике, и у крыльца переминался с ноги на ногу возница или шофер, держа в р
уке квитанцию. Многие, впрочем, так и не попадали в этот холл, и об их кончин
е родственники узнавали из газеты, письма или телеграммы. Поначалу ранчо
занимало площадь в две тысячи триста акров, составляя небольшую часть т
ого, что по старому межеванию Мейзебаха именовалось заявкой Фишера-Милл
ера. Первое жилище представляло собой хибару из одной комнаты, со стенам
и из жердей и крышей из сучьев. Ее поставили в восемьсот шестьдесят шесто
м. В тот год через северную окраину ранчо по территории тогдашнего округ
а Бексар прогнали первое стадо к Форт-Самнеру и Денверу. Пять лет спустя е
го дед отправил по той же тропе стадо бычков в шестьсот голов и вырученны
е деньги построил теперешний дом. К тому времен, ранчо занимало площадь в
восемнадцать тысяч акров. В восемьдесят третьем году была установлена п
ервая изгородь с колючей проволокой. К восемьдесят шестому исчезли бизо
ны. Той же зимой случился большой падеж скота. В восемьдесят девятом прек
ратил свое существование Форт-Кончо.
Его дед был старшим из восьми братьев. Остальные семеро поумирали, не дож
ив до двадцати пяти лет. Они тонули в реках, сгорали в пожарах, погибали от
пуль. Казалось, их пугало только одно Ц умереть в своей постели. Последни
е двое были застрелены в Пуэрто-Рико в девяносто восьмом. Весной того же г
ода дед женился и привел на ранчо молодую супругу. Возможно, он порой выхо
дил из дома, озирал свои владения и размышлял о неисповедимых путях Госп
одних и непреложности закона первородства. Двенадцать лет спустя в эпид
емию гриппа жена умерла, так и не оставив ему наследника. Через год он жени
лся на ее старшей сестре, и еще через год у них родилась дочь Ц мать Джона
Грейди. Больше в этом доме никто не рождался. В день, когда буйный северный
ветер гонял стулья по жухлой кладбищенской траве, в землю ушел последни
й из рода Грейди. Фамилия внука была Коул. Джон Грейди Коул.
Джон Грейди встретил отца в вестибюле отеля «Святой Анджелус», и они дви
нулись по Чадборн-стрит. Войдя в кафе «Игл», они направились к угловой каб
инке. При их появлении разговоры за столиками стихли. Многие кивали отцу
, а кто-то даже окликнул его по имени.
Официантка, которая называла всех лапочками, принимая заказ, немножко по
кокетничала с Джоном Грейди. Отец вытащил из кармана пачку сигарет, дост
ал одну, закурил, а пачку положил на стол, поставив рядом зажигалку «Зиппо
» армейского образца. Откинувшись на спинку стула, он курил и поглядывал
на сына. Потом стал рассказывать, как его дядя Эд Элисон по окончании похо
рон подошел к священнику, чтобы пожать ему руку. Придерживая руками шляп
ы, они стоя ли на ветру, наклонившись вперед под углом в тридцать градусов
, словно комики на эстраде, а ветер хлопал брезентом навеса и гонял по трав
е складные стулья, за которыми бегали кладбищенские служители.
Чуть не касаясь носом щеки священника, Эд Элисон проорал ему в самое ухо, ч
то, слава Богу, погребение уже состоялось, а то еще немного, и разразится с
амая настоящая буря.
Отец беззвучно рассмеялся, потом закашлялся, отпил воды и, продолжая кур
ить, покачал головой.
Один мой приятель рассказывал, что, когда в этой чертовой трубе перестал
о дуть, все цыплята попадали Ц от неожиданности.
Официантка принесла кофе.
Пейте, лапочки, сказала она. Сейчас будет все остальное.
Она уехала в Сан-Антонио.
Не говори про нее «она».
Ну, мама…
Знаю.
Они сидели и пили кофе.
Что собираешься делать?
В каком смысле?
Ну, вообще.
Ей виднее.
Сын посмотрел на отца в упор.
Зря ты куришь.
Отец поджал губы, побарабанил пальцами по столу, взглянул на сына.
Когда я попрошу твоего совета, что мне делать, тогда ты поймешь, что стал в
зрослым.
Ясно.
Деньги нужны?
Нет.
Отец пристально посмотрел на сына.
У тебя все будет в порядке.
Официантка принесла и поставила перед ними толстые фаянсовые тарелки
Ц бифштексы с подливкой, картошка и фасоль.
Отец заткнул салфетку за воротник рубашки.
Я не за себя беспокоюсь. Это хоть я могу тебе сказать?
Отец покосился на сына и, взяв нож и вилку, стал резать бифштекс.
Можешь, кивнул он.
Официантка принесла корзиночку с булочками, поставила на стол и удалила
сь. Они принялись за еду. Но отец ел вяло. Вскоре он оттолкнул тарелку, выта
щил из пачки еще одну сигарету, постучал ею по зажигалке, закурил.
Говори что вздумается. Господи, можешь даже пилить меня, что я много курю.
Сын промолчал.
Ты же знаешь. Я не этого хотел.
Конечно, знаю.
Ты хорошо смотрел за Роско?
На нем еще не ездили.
Давай попробуем в субботу?
Можно.
Если у тебя есть другие дела, то не надо…
Нет у меня никаких дел…
Отец курил, сын не спускал с него глаз.
Если не хочешь, не надо, сказал отец. Я серьезно…
Хочу.
Тогда вы с Артуро подхватите меня в городе?
Хорошо.
Во сколько?
Во сколько встанешь.
Как скажешь.
Заедем в восемь.
В восемь так в восемь.
Сын ел, отец недовольно озирался по сторонам, по том проворчал:
Прямо не знаю, есть тут кто у них живой или нет. Кофе не допросишься.
Джон Грейди и Ролинс расседлали и отпустили коней в темноту, а сами улегл
ись на потниках, положив под головы седла. Вечер выдался холодный, и алые и
скры от костра улетали к звездам. С шоссе доносился гул грузовиков, и в неб
е стояло зарево от огней города в пятнадцати милях к северу.
Что собираешься делать, спросил Ролинс.
Не знаю… Ничего…
На что ты рассчитываешь? Он старше тебя на два года. И у него машина.
При чем тут он?
А она что говорит?
Ничего. Что она может сказать?
Так чего же ты ждешь?
Ничего.
В субботу поедешь в город?
Нет.
Ролинс вынул из кармана сигарету и закурил от уголька.
Я бы не стал плясать под ее дудку, сказал он.
Джон Грейди промолчал. Ролинс стряхнул пепел о каблук
Плюнь ты на нее. Все бабы одинаковы.
Джон Грейди отозвался не сразу.
Вот именно, сказал он.
Вычистив Редбо и поставив его в стойло, Джон Грейди пошел на кухню. Луиса у
же легла, в доме стояла тишина. Он пощупал кофейник. Теплый. Налил кофе в ча
шку, вышел с ней в коридор.
В дедовом кабинете подошел к столу, включил на стольную лампу, сел в старо
е дубовое кресло. На столе медный календарик. Если его наклонить, то менял
ось число. Пока на нем значилось тринадцатое сентября. Были на столе еще и
пепельница, стеклянное пресс-папье, большая амбарная книга, фотография
матери Джона Грейди на выпускном вечере. Фотография была в серебряной ра
мочке.
В комнате стоял въевшийся запах сигарного дыма. Джон Грейди протянул рук
у к лампе, выключил, остался в темноте. За окном тянулась, уходя на север, за
литая звездным светом прерия. Эту мерцающую темноту испещряли крестики
телеграфных столбов. Дед рассказывал, что в прежние времена команчи реза
ли провода, а потом незаметно соединяли концы конским волосом, так что на
йти побежденное место было практически невозможно. Джон Грейди откинул
ся на спинку кресла, положил ноги на стол. Далеко на севере, милях в сорока
от дома, полыхали зарницы. Часы в гостиной пробили одиннадцать.
По лестнице спустилась мать и появилась в дверях кабинета. Она включила
верхний свет и неподвижно застыла, в халате, сложив руки на груди и обхват
ив локти пальцами. Джон Грейди обернулся, а потом снова стал смотреть в ок
но.
Что ты тут делаешь?
Сижу.
Мать стояла очень долго, потом повернулась, вышла и стала подниматься к с
ебе наверх. Услышав, как закрылась дверь ее комнаты, Джон Грейди встал, вык
лючил верхний свет и снова опустился в кресло.
Когда выдавались теплые дни, Джон Грейди с отцом усаживались на белые пл
етеные стулья в отцовском номере и распахивали окно настежь. Сквозняк за
дувал тюлевые занавески в комнату, а они сидели и пили кофе. Иногда отец по
дливал себе виски. Прихлебывая из чашки свой горячий коктейль, он курил и
смотрел на улицу, где вдоль тротуара длинной вереницей выстроились джип
ы нефтяников, придавая мирному городу сходство с зоной военных действий.
Если бы у тебя были деньги, ты бы купил ранчо?
У меня были деньги, но я его не купил.
Это после войны? Когда тебе заплатили за армию?
Нет… У меня бывали деньги и потом.
А сколько ты выигрывал? Какой твой рекорд?
Тебе незачем это знать. Азартные игры Ц дурная привычка.
Может, как-нибудь сыграем в шахматы?
У меня теперь не хватает терпения играть в шах маты.
Зато у тебя хватало терпения играть в покер.
1 2 3 4 5
134
Кормак Маккарти: «Кони, к
они…»
Кормак Маккарти
Кони, кони…
«Кони, кони…»: Иностранка, Б.С.Г.-Пресс; Мос
ква; 2002
ISBN 5-94145-050-8, 5-93381-075-4
Оригинал : Cormac McCarthy, “All the Pretty Horses”
Перевод: Сергей Викторович Белов
Аннотация
Роман «Кони, кони….» Ц это прич
удливое сочетание вестерна, героической саги и мелодрамы. Юные герои ро
мана однажды сели на коней и, переправившись через реку, отделяющую Теха
с от Мексики, попадают в мифологическое пространство… Что движет ими? По
пытка подростков стать настоящими мужчинами, американская страсть к пе
ремене мест или поиски святого Грааля?
Кормак Маккарти
Кони, кони…
I
Пламя свечи и отражение пламени в высоком зеркале дважды затрепетали и о
пять застыли Ц когда он отворил дверь, входя в холл, и когда закрыл ее за с
обою. Снял шляпу и медленно двинулся вперед. Половицы скрипели под его са
погами. В темном зеркале, на фоне лилий, бледно склонившихся в хрустально
й вазе с высоким узким горлом, возникла фигура в черном костюме. Сзади, по
стенам холодного коридора, поблескивали в скудном освещении застеклен
ные портреты предков, о которых он мало что знал. Он посмотрел на оплывший
огарок, потрогал пальцем теплую восковую лужицу на дубовой поверхности,
потом перевел взгляд на того, кто лежал в гробу. Странно съежившееся на фо
не обивки лицо, пожелтевшие усы. Веки тонкие, словно бумага. Нет, это никак
ой не сон.
Снаружи было холодно, темно и безветренно. Где-то в отдалении промычал те
ленок.
При жизни ты так никогда не причесывался, сказал он.
В доме стояла мертвая тишина, если не считать тиканья каминных часов в го
стиной. Он вышел, прикрыв за собой дверь.
Холодно, темно и безветренно, и лишь над восточным краем мира проступала
серая полоса. Он шел и шел, пока не оказался в прерии, потом остановился со
шляпой в руках, словно проситель, представший пред ликом тьмы, правившей
миром. Он стоял и стоял. Потом повернулся и зашагал обратно. Издали послыш
ался слабый гул поезда, и он снова остановился, поджидая, когда поезд приб
лизится, ощущая, как под ногами подрагивает земля. Поезд мчался с востока,
словно удалой предвестник светила, Ц летел рыча и завывая, и узкий луч пр
ожектора вонзался во тьму, в мескитовые заросли, рождая из ночи бесконеч
ную линию ограды вдоль рельсов, рождая и всасывая в себя проволоку и стол
бы. Поезд продолжал свой бег, оставляя за собой шум, грохот и шлейф дыма, хо
рошо заметный на светлевшем небе. А он стоял, держал в руках шляпу и смотре
л на состав, пока тот не растворился в ночи, пока не стихли последние отгол
оски шума и грохота, пока не перестала подрагивать земля. Тогда он надел ш
ляпу, повернулся и зашагал назад.
Когда он вошел на кухню, она обернулась от плиты и посмотрела на него, огля
дывая новый костюм.
Буэнос диас, гуапо.
Добрый день, красавчик. (Здесь и далее по тексту Ц исп.)
Он повесил шляпу на крючок у двери, где висели дождевики, потники, а также
разрозненные элементы конской упряжи, подошел к плите, налил себе кофе и
направился с чашкой к столу. Она же, открыв дверцу духовки, вытащила проти
вень с только что испеченными булочками, положила одну на тарелку, подош
ла к столу и поставила перед ним, не забыв захватить нож для масла. Легоньк
о коснулась пальцами его затылка потом вернулась к плите.
Спасибо, что зажгла свечу, сказал он.
Комо? Что?
Ла кандела.
Свеча…
Но фуи йо, Эт
о не я.
возразила она.
Ла сеньора?
Сеньора?
Кларо. Ну да.
Йа се леванто?
Уже встала?
Антес ке йо.
Раньше, чем я.
Он допил кофе. За окном занимался рассвет. К дому шел Артуро.
Отца он увидел на похоронах. Тот стоял у ограды, на другой стороне посыпан
ной гравием аллеи. Один раз зачем-то сходил к своей машине, но сразу же вер
нулся. С утра задул сильный ветер, и поднятая им пыль смешивалась с хлопья
ми снега. Женщины сидели, судорожно придерживая руками шляпки. Кладбищен
ские служители поставили навес, но от него было мало прока Ц ветер налет
ал то с одной, то с другой стороны и трещал брезентом, заглушая слова свяще
нника. Когда церемония закончилась и собравшиеся стали подниматься, вет
ер набросился на складные стулья, принялся гонять их по кладбищу, запуск
ая ими в надгробья.
Под вечер он заседлал коня и поехал на закат. Ветер дул уже не с таким осте
рвенением, но было очень холодно, и багровый диск солнца превратился в ов
ал, сплющенный между рифами облаков линией горизонта. Он ехал туда, где лю
бил бывать, Ц к западной ветке старой тропы команчей, которая появлялас
ь с севера, из округа Кайова, и проходила по западной оконечности их ранчо
, удаляясь на юг, в прерии, между северным и средним рукавами Кончо-Ривер, и
ее очертания хоть и смутно, но различались на низкой равнине. Он выбирал и
менно эти предзакатные часы, когда тени делались длинными и старинная до
рога возникала перед ним в зыбком свете умирающего дня, словно воспомина
ние о былом, когда с севера на своих раскрашенных пони выступали те, кто пр
инадлежал к древнему исчезнувшему племени, Ц с набеленными лицами и дл
инными волосами, заплетенными в косицы, оснащенные всем необходимым для
войны, которая и была их жизнью, а с ними женщины, и дети и женщины с грудным
и детьми на руках, все отданные в залог ростовщику, который принимал в вид
е выкупа кровь и только кровь. Когда дул северный ветер, ему слышались в ег
о завывании фырканье лошадей, топот копыт, подбитых кожей, и шорох повозо
к, будто по песку полз гигантский змей, а мальчишки лихо, словно наездники
-циркачи, гарцевали на лошадях и гнали табуны диких лошадей перед собой, з
а ними бежали собаки с высунутыми языками, а сзади брели полуголые невол
ьники, сгибаясь под тяжкой поклажей, и над всем этим Ц походная песня, кот
орую пели всадники, продвигаясь вперед, и, внимая этому негромкому, но мог
учему хору, он думал о тех, кто странствует по этой пустыне из мрака во мра
к. Он думал о народе, потерянном и для истории, и для живой памяти. Он думал о
еще одном исчезнувшем Граале Ц о призрачной совокупности земных челов
еческих существований, неистовых и мимолетных.
Он ехал на закат, навстречу красному ветру, и низ кое солнце покрывало его
лицо тончайшим слоем меди. Потом он повернул на юг, поехал по старинной во
енной тропе и вскоре оказался на вершине небольшого холма. Спешился, бро
сил поводья, отошел от коня и застыл, словно человек, оказавшийся у послед
ней черты.
Неподалеку, в кустах, валялся конский череп. Он подошел к нему, взял в руки.
Дожди и ветры отмыли и отскребли череп добела. Присев на корточки, он рас с
матривал в свете уходящего дня находку, которая показалась ему хрупкой,
будто чаша. Разглядывал шероховатые черепные пластины, трогал пальцами
длинные, шаткие зубы, напоминавшие рисунки из комиксов. Чуть поворачивая
череп, слушал, как внутри шуршит песок.
В лошадях ему нравилось то же, что и в людях. Бурный ток крови, разжигавший
неугасимый пожар. Он любил и почитал пламенные сердца и ощущал в себе заг
адочный и неукротимый порыв. Он твердо знал: как бы ни сложилась его жизнь
, он всегда будет повиноваться этому властному неумолчному зову.
Возвращался он уже затемно. Конь прибавил ходу. За спиной, на равнине, угас
али блики дня, растворявшегося в холодном мраке наступавшей ночи. Из тем
ных зарослей кустарника доносились последние птичьи трели. Он еще раз пе
ресек старинную военную тропу и повернул к дому, но индейцы продолжали д
вигаться своей дорогой в той тьме, частью которой стали. Тихо постукивал
и первобытные орудия войны, звучала походная песнь, и отряды тянулись и т
янулись по равнинам к югу в желанную Мексику.
Дом построили в тысяча восемьсот семьдесят втором году, и семьдесят лет
спустя его дед стал первым, кто умер в нем. Все прочие, кому случалось лежа
ть в гробу в этом холле, доставлялись в дом по-разному Ц кто на створке во
рот, кто завернутым в брезент, а кого-то привозили в заколоченном сосново
м ящике, и у крыльца переминался с ноги на ногу возница или шофер, держа в р
уке квитанцию. Многие, впрочем, так и не попадали в этот холл, и об их кончин
е родственники узнавали из газеты, письма или телеграммы. Поначалу ранчо
занимало площадь в две тысячи триста акров, составляя небольшую часть т
ого, что по старому межеванию Мейзебаха именовалось заявкой Фишера-Милл
ера. Первое жилище представляло собой хибару из одной комнаты, со стенам
и из жердей и крышей из сучьев. Ее поставили в восемьсот шестьдесят шесто
м. В тот год через северную окраину ранчо по территории тогдашнего округ
а Бексар прогнали первое стадо к Форт-Самнеру и Денверу. Пять лет спустя е
го дед отправил по той же тропе стадо бычков в шестьсот голов и вырученны
е деньги построил теперешний дом. К тому времен, ранчо занимало площадь в
восемнадцать тысяч акров. В восемьдесят третьем году была установлена п
ервая изгородь с колючей проволокой. К восемьдесят шестому исчезли бизо
ны. Той же зимой случился большой падеж скота. В восемьдесят девятом прек
ратил свое существование Форт-Кончо.
Его дед был старшим из восьми братьев. Остальные семеро поумирали, не дож
ив до двадцати пяти лет. Они тонули в реках, сгорали в пожарах, погибали от
пуль. Казалось, их пугало только одно Ц умереть в своей постели. Последни
е двое были застрелены в Пуэрто-Рико в девяносто восьмом. Весной того же г
ода дед женился и привел на ранчо молодую супругу. Возможно, он порой выхо
дил из дома, озирал свои владения и размышлял о неисповедимых путях Госп
одних и непреложности закона первородства. Двенадцать лет спустя в эпид
емию гриппа жена умерла, так и не оставив ему наследника. Через год он жени
лся на ее старшей сестре, и еще через год у них родилась дочь Ц мать Джона
Грейди. Больше в этом доме никто не рождался. В день, когда буйный северный
ветер гонял стулья по жухлой кладбищенской траве, в землю ушел последни
й из рода Грейди. Фамилия внука была Коул. Джон Грейди Коул.
Джон Грейди встретил отца в вестибюле отеля «Святой Анджелус», и они дви
нулись по Чадборн-стрит. Войдя в кафе «Игл», они направились к угловой каб
инке. При их появлении разговоры за столиками стихли. Многие кивали отцу
, а кто-то даже окликнул его по имени.
Официантка, которая называла всех лапочками, принимая заказ, немножко по
кокетничала с Джоном Грейди. Отец вытащил из кармана пачку сигарет, дост
ал одну, закурил, а пачку положил на стол, поставив рядом зажигалку «Зиппо
» армейского образца. Откинувшись на спинку стула, он курил и поглядывал
на сына. Потом стал рассказывать, как его дядя Эд Элисон по окончании похо
рон подошел к священнику, чтобы пожать ему руку. Придерживая руками шляп
ы, они стоя ли на ветру, наклонившись вперед под углом в тридцать градусов
, словно комики на эстраде, а ветер хлопал брезентом навеса и гонял по трав
е складные стулья, за которыми бегали кладбищенские служители.
Чуть не касаясь носом щеки священника, Эд Элисон проорал ему в самое ухо, ч
то, слава Богу, погребение уже состоялось, а то еще немного, и разразится с
амая настоящая буря.
Отец беззвучно рассмеялся, потом закашлялся, отпил воды и, продолжая кур
ить, покачал головой.
Один мой приятель рассказывал, что, когда в этой чертовой трубе перестал
о дуть, все цыплята попадали Ц от неожиданности.
Официантка принесла кофе.
Пейте, лапочки, сказала она. Сейчас будет все остальное.
Она уехала в Сан-Антонио.
Не говори про нее «она».
Ну, мама…
Знаю.
Они сидели и пили кофе.
Что собираешься делать?
В каком смысле?
Ну, вообще.
Ей виднее.
Сын посмотрел на отца в упор.
Зря ты куришь.
Отец поджал губы, побарабанил пальцами по столу, взглянул на сына.
Когда я попрошу твоего совета, что мне делать, тогда ты поймешь, что стал в
зрослым.
Ясно.
Деньги нужны?
Нет.
Отец пристально посмотрел на сына.
У тебя все будет в порядке.
Официантка принесла и поставила перед ними толстые фаянсовые тарелки
Ц бифштексы с подливкой, картошка и фасоль.
Отец заткнул салфетку за воротник рубашки.
Я не за себя беспокоюсь. Это хоть я могу тебе сказать?
Отец покосился на сына и, взяв нож и вилку, стал резать бифштекс.
Можешь, кивнул он.
Официантка принесла корзиночку с булочками, поставила на стол и удалила
сь. Они принялись за еду. Но отец ел вяло. Вскоре он оттолкнул тарелку, выта
щил из пачки еще одну сигарету, постучал ею по зажигалке, закурил.
Говори что вздумается. Господи, можешь даже пилить меня, что я много курю.
Сын промолчал.
Ты же знаешь. Я не этого хотел.
Конечно, знаю.
Ты хорошо смотрел за Роско?
На нем еще не ездили.
Давай попробуем в субботу?
Можно.
Если у тебя есть другие дела, то не надо…
Нет у меня никаких дел…
Отец курил, сын не спускал с него глаз.
Если не хочешь, не надо, сказал отец. Я серьезно…
Хочу.
Тогда вы с Артуро подхватите меня в городе?
Хорошо.
Во сколько?
Во сколько встанешь.
Как скажешь.
Заедем в восемь.
В восемь так в восемь.
Сын ел, отец недовольно озирался по сторонам, по том проворчал:
Прямо не знаю, есть тут кто у них живой или нет. Кофе не допросишься.
Джон Грейди и Ролинс расседлали и отпустили коней в темноту, а сами улегл
ись на потниках, положив под головы седла. Вечер выдался холодный, и алые и
скры от костра улетали к звездам. С шоссе доносился гул грузовиков, и в неб
е стояло зарево от огней города в пятнадцати милях к северу.
Что собираешься делать, спросил Ролинс.
Не знаю… Ничего…
На что ты рассчитываешь? Он старше тебя на два года. И у него машина.
При чем тут он?
А она что говорит?
Ничего. Что она может сказать?
Так чего же ты ждешь?
Ничего.
В субботу поедешь в город?
Нет.
Ролинс вынул из кармана сигарету и закурил от уголька.
Я бы не стал плясать под ее дудку, сказал он.
Джон Грейди промолчал. Ролинс стряхнул пепел о каблук
Плюнь ты на нее. Все бабы одинаковы.
Джон Грейди отозвался не сразу.
Вот именно, сказал он.
Вычистив Редбо и поставив его в стойло, Джон Грейди пошел на кухню. Луиса у
же легла, в доме стояла тишина. Он пощупал кофейник. Теплый. Налил кофе в ча
шку, вышел с ней в коридор.
В дедовом кабинете подошел к столу, включил на стольную лампу, сел в старо
е дубовое кресло. На столе медный календарик. Если его наклонить, то менял
ось число. Пока на нем значилось тринадцатое сентября. Были на столе еще и
пепельница, стеклянное пресс-папье, большая амбарная книга, фотография
матери Джона Грейди на выпускном вечере. Фотография была в серебряной ра
мочке.
В комнате стоял въевшийся запах сигарного дыма. Джон Грейди протянул рук
у к лампе, выключил, остался в темноте. За окном тянулась, уходя на север, за
литая звездным светом прерия. Эту мерцающую темноту испещряли крестики
телеграфных столбов. Дед рассказывал, что в прежние времена команчи реза
ли провода, а потом незаметно соединяли концы конским волосом, так что на
йти побежденное место было практически невозможно. Джон Грейди откинул
ся на спинку кресла, положил ноги на стол. Далеко на севере, милях в сорока
от дома, полыхали зарницы. Часы в гостиной пробили одиннадцать.
По лестнице спустилась мать и появилась в дверях кабинета. Она включила
верхний свет и неподвижно застыла, в халате, сложив руки на груди и обхват
ив локти пальцами. Джон Грейди обернулся, а потом снова стал смотреть в ок
но.
Что ты тут делаешь?
Сижу.
Мать стояла очень долго, потом повернулась, вышла и стала подниматься к с
ебе наверх. Услышав, как закрылась дверь ее комнаты, Джон Грейди встал, вык
лючил верхний свет и снова опустился в кресло.
Когда выдавались теплые дни, Джон Грейди с отцом усаживались на белые пл
етеные стулья в отцовском номере и распахивали окно настежь. Сквозняк за
дувал тюлевые занавески в комнату, а они сидели и пили кофе. Иногда отец по
дливал себе виски. Прихлебывая из чашки свой горячий коктейль, он курил и
смотрел на улицу, где вдоль тротуара длинной вереницей выстроились джип
ы нефтяников, придавая мирному городу сходство с зоной военных действий.
Если бы у тебя были деньги, ты бы купил ранчо?
У меня были деньги, но я его не купил.
Это после войны? Когда тебе заплатили за армию?
Нет… У меня бывали деньги и потом.
А сколько ты выигрывал? Какой твой рекорд?
Тебе незачем это знать. Азартные игры Ц дурная привычка.
Может, как-нибудь сыграем в шахматы?
У меня теперь не хватает терпения играть в шах маты.
Зато у тебя хватало терпения играть в покер.
1 2 3 4 5