В другие времена Люси посмеялась бы над подобными глупостями, но сейчас ей было не до веселья. Печальное это занятие — быть злым джинном. Внезапно окружающий мир потерял четкие очертания. Люси потерла глаза и в изумлении уставилась на свои пальцы. Почему они мокрые? Она снова поднесла руку к лицу и ощутила на щеках влагу. «Господи Боже, — подумала она, — я плачу».Сердясь на себя за проявление слабости, Люси резко смахнула слезы и ускорила шаг. Скоро она подошла к белым кирпичным воротам ханского дворца. Мириам придет в ярость, что Люси потратила так много времени на совершенно никому не нужное занятие, а девушка не могла себе позволить ссориться со старухой. И не только потому, что Мириам была главной хозяйкой всех рабынь Хасим-хана. Старуха принадлежала к тем немногим, кто не боялся «волшебной силы» Люси.Большинство жителей деревни считали девушку джинном, любовницей самого Сатаны. Иначе как бы она могла убить троих мужчин, братьев Великого хана, не оставив на их теле ни единой царапины? И разве не из-за этой девицы две последние зимы были такие холодные, что овец погибло вдвое больше против обычного, а вся деревня голодала и была отрезана от соседей?Мириам же посмеивалась над подобными предположениями. По ее мнению, Люси была обычной тупоумной чужестранкой со слабым телом, уродливым лицом и таким маленьким носом, что он казался искалеченным. Кроме того, каждому известно, что джинны никогда не являются в обличье женщины. Неужели джинну придет в голову такая нелепость, если он может преобразиться в мужчину?Споры между сторонниками этих двух мнений вспыхивали с новым ожесточением, стоило только на деревню обрушиться какой-нибудь напасти. Люси же изо всех сил старалась, чтобы враждующие стороны не пришли к соглашению. Она знала: если жители деревни единодушно придут к решению, что она — джинн, которого следует замуровать в пещере высоко в горах, Хасим-хан и пальцем не пошевелит ради ее спасения. Хан намеревался пользоваться ею лишь до тех пор, пока это не вызывает недовольства у деревенских старейшин, а в случае конфликта пожертвовал бы девушкой не задумываясь. Он заманил в засаду и убил тридцать человек — членов британской торговой делегации — ради нескольких лошадей и золотых побрякушек от эмира Шерали. Так неужели для него может иметь хоть какую-то ценность жизнь обыкновенной рабыни?Люси отогнала прочь эти тревожные мысли и поспешила к воротам, ведущим к обветшалому дворцу. В жизни рабыни было одно благо: времени для праздных мыслей и тревог совсем не оставалось. Она обогнула обшарпанную западную стену здания и вошла в закуток, расположенный за помещением для рабынь.Увидев, что Мириам сидит в тени навеса и пьет свой любимый зеленый чай с плотными шариками из соленого творога, Люси похолодела. Она быстро поставила корзину с бельем на пол и низко поклонилась.— Мир тебе, о Достопочтеннейшая Прислужница Великого хана, — пробормотала она на пушту.Мириам несколько раз, шумно хлюпая, отхлебнула из чашки, прежде чем обратить внимание на девушку.— Ну, ты наконец соизволила вернуться.— Слушаю и повинуюсь, Достопочтеннейшая. Что прикажешь?— Уф! Больше всего я желала бы, чтобы ты убралась отсюда и вернулась к себе домой, на родину Пожирателей Свиного Сала. Ты не стоишь того, чтобы переводить на тебя плов.Мириам выплевывала оскорбления со своей обычной яростью, но Люси уловила в тоне старшей прислужницы некоторую неуверенность. Девушке хотелось поднять глаза и рассмотреть выражение лица старухи, но подобное нарушение этикета могло бы обернуться немедленной поркой. Поэтому Люси подавила искушение и склонила голову еще ниже. Два года рабства научили ее, что гордость — это роскошь, которую могут позволить себе только свободные женщины.— Да подскажет мне Аллах, как угодить Достопочтеннейшей Прислужнице…— Ладно, хватит, — нетерпеливо оборвала Мириам. Она порылась в рукаве своего халата и вытащила весьма ценную вещь — кусок мыла из бараньего жира. — Вот, — сказала она. — Возьми это, пойди внутрь и прими ванну. Карима разогрела тебе воду.У Люси внутри все сжалось от ужаса. До этого ей позволяли принимать ванну и пользоваться мылом лишь дважды, и в обоих случаях это заканчивалось катастрофой и смертью.— В-ванну, Великолепнейшая Дочь Афганистана? С мылом? П-почему мне позволено принять ванну?— Хан, да будут благословенны его голова и очи, приказал привести тебя к нему. И это все, что тебе нужно знать. Иди мойся, а потом я принесу тебе другую одежду.Люси прерывисто выдохнула:— Хан, да снизойдет на него благословение, так щедр к ничтожной рабыне.Мириам пробормотала что-то неразборчивое и лениво влепила Люси затрещину.— Перестань болтать и поторапливайся, — приказала она. — Карима ждет.Карима не только разогрела три медных чана с водой, но и постелила Люси под ноги грубый коврик, принесла чистое полотенце и маленький флакон розового масла. Люси смотрела на все эти роскошества, и волнение ее все усиливалось.— Если ты дашь мне мыло, я помою твои волосы, — сказала Карима, явно делая над собой усилие. Служанки не отличались храбростью Мириам и предпочитали не оставаться с Люси наедине. Джинн она или просто невежественная чужеземка — ее общества следовало избегать.Люси протянула ей мыло, машинально пробормотав слова благодарности. «Почему? — лихорадочно стучало у нее в голове. — Почему Хасим-хан снова хочет ее видеть? Уж, конечно, не для того, чтобы уложить в свою кровать. Он никогда не скрывал, что находит ее бледное тело и вьющиеся волосы отвратительными. Кроме того, ей двадцать три года, она просто старуха. Если он не пожелал ее два года назад, когда кожа ее была еще мягкой, а тело от хорошей пищи имело округлые формы, то зачем она понадобилась ему сейчас, с обветренной загрубевшей кожей и высохшим телом?»Страх ледяным жестким комком угнездился где-то в низу живота. Если не в его постель, то почти наверняка — в чью-то еще. Хан, как любой уважающий себя афганец, и в мыслях не допускает, что женщина может понадобиться для чего-то иного. Даже на деревенских праздниках танцевали и пели всегда только юноши, переодетые в женское платье.Но кому же хан собирается ее подложить? Братьев у него не осталось, старшему сыну лет тринадцать-четырнадцать — он еще слишком молод, чтобы представлять угрозу для Хасим-хана.Итак, кого же он собрался убить на этот раз?
Люси приветствовала своего господина, распростершись на выложенном плиткой полу и поцеловав носок его узорчатой туфли. Он занес ногу, словно раздумывая, пнуть рабыню или нет, потом ворчливо приказал ей встать. Люси осторожно поднялась, следя за тем, чтобы спина оставалась склоненной, а глаза опущенными. Хан любил, чтобы приближенные пресмыкались в его присутствии.Хасим-хан рыгнул и поскреб свой живот. В этот момент он как две капли воды был похож на Вельзевула — верблюда Люси. Потом хан несколько минут развлекался тем, что давил на себе блох. Угомонившись, он откинулся в кресле и громко провозгласил:— Чужестранка может сесть.Люси решила, что она ослышалась, но в ту же секунду перед ней появился слуга, держа в руках маленький стул. Девушка робко села, ожидая в любой момент услышать рык Хасим-хана, приказывающего стражникам перерезать ей горло за невероятную наглость.Хан оглядел ее сгорбленную фигуру с нескрываемым одобрением и хихикнул.— Хорошо она себя ведет для англичанки, правда? — обратился он к собеседнику, находившемуся где-то вне пределов видимости Люси. — Сначала не обошлось без хлопот, но потом она, как видишь, научилась слушаться.Густой мужской голос заметил бесцветно:— Да уж, ваше высочество, с трудом верится, что она англичанка. Их обычное высокомерие здесь полностью отсутствует. Желал бы я, чтобы в моей стране побольше женщин вели себя подобным образом. Вы достигли невероятных успехов, Достопочтеннейший.Хасим-хан захрюкал от удовольствия. Пока разливали в чашки охлажденный шербет, Люси рискнула бросить молниеносный взгляд на гостя. Она мало что смогла разглядеть, кроме того, что он высок и моложе средних лет. На пушту гость разговаривал свободно, но с легким акцентом, уловимым даже для Люси, чье знание языка было далеко от совершенства.«Он иностранец, — с некоторым волнением подумала она. — Хан принимает в доме иностранца!» Неудивительно, что вся деревня с раннего утра пребывает в возбуждении. Это событие не сравнить ни с рождением двойни, ни со взбесившимся верблюдом. С тех пор как Люси два года назад попала в эту деревню, здесь не появлялся ни один чужак.Но возбуждение быстро улетучилось, уступив место ужасному предчувствию. О Господи, а вдруг этот человек — ни о чем не подозревающая очередная жертва Хасим-хана? Неужели Люси снова обречена провести кошмарную ночь, наблюдая за приступами рвоты и судорогами несчастного, который будет молить о смерти, дабы поскорее прекратить невыносимые муки? «Господи, — мысленно взмолилась девушка, — если хан снова задумал убийство, не допусти этого!»Голос Хасим-хана прервал ее страшные мысли:— Ну, пенджабец, что ты думаешь о моем предложении теперь, когда увидел ее? Согласен обменять на нее твои ружья и патроны?Скучающий голос гостя зазвучал живее:— Я желал бы осмотреть товар, прежде чем вынести окончательное суждение.Хан щелкнул пальцами.— Пожалуйста, смотри.Мужчина (из слов Хасим-хана Люси заключила, что он, должно быть, мусульманский купец из провинции Пенджаб в Северной Индии) пересек комнату и подошел к Люси. Он осторожно откинул чадру, взял Люси двумя пальцами за подбородок, запрокинул ее голову и взглянул в упор. Люси увидела темные, оценивающе глядящие на нее глаза и почувствовала, как вспыхнули огнем щеки. На мгновение купец застыл в недоуменном молчании, потом опустил ткань и, усмехнувшись, обернулся к хозяину.— Ваше высочество изволили пошутить. Какую ценность для меня может представлять эта старая, увядшая женщина? Она даже не голубоглаза и не светловолоса, как большинство ее соплеменниц. Она ничего не будет стоить на невольничьем рынке, а меня она совершенно не привлекает.— Я предлагаю ее тебе не для развлечений, — раздраженно заявил хан. — Отвези ее британским властям в Пешаваре. Они дадут тебе щедрую награду за ее возвращение.— Если только сначала меня не повесят, — мрачно отозвался купец. — И вообще, кто она такая, что здесь делает?— Она утверждает, что является дочерью одного важного чиновника, занимающего важный пост в правительстве их страны. Естественно, я не могу проверить истинность ее слов. Мои воины встретили ее в пустыне и от доброты, переполнявшей их сердца, подобрали и привели сюда, под мою защиту.— Меня это не удивляет, о Справедливейший. Слава о вашем великодушии гремит по всему Афганистану.Украдкой бросив взгляд на хана, Люси увидела, как он согласно кивает головой.— Она не принесла мне ничего, кроме неприятностей, — проговорил хан, одновременно набивая рот мясом. — А я тем не менее продолжаю кормить ее, несмотря на затянувшуюся долгую зиму.— Да, ваше высочество, ваша щедрость гораздо обильнее, чем количество мяса на ее костях.Хан нахмурился, но, прежде чем он открыл рот, чужестранец обнажил зубы в улыбке.— Лишь зная о вашем безграничном великодушии, Великий хан, я возьму на себя смелость заметить, что мы без труда сойдемся в цене на мои ружья и снаряжение. А вот женщина может и не представлять никакой ценности для британцев. По ее словам, она дочь важного чиновника. А что, если она — просто паршивая шлюха британского солдата? — Купец помолчал, потом продолжил уже с нескрываемой иронией: — Ведь ваши воины подобрали ее в пустыне, и мы, увы, никак не можем подтвердить или опровергнуть ее слова. А следовательно, для меня она ничего не стоит.Глаза Хасим-хана вспыхнули от гнева. Он не ожидал, что его ложь так скоро и ловко обернется против него самого.— Все, что ты сказал, — правда, купец. Однако, видя твою безграничную мудрость, я возьму на себя смелость заметить, что ты не в том положении, чтобы диктовать мне условия. Твои воины убиты грабителями в горах. Сам ты едва спас собственную жизнь. Более того — твое оружие (энфилдские ружья, ценность которых мы оба признаем) уже в руках моих солдат. В столь невыгодных для тебя обстоятельствах, о мудрый купец, тебе следует просто с благодарностью принять эту женщину в качестве платы.Гость сдержанно ответил:— О, как мудры ваши слова, Наидостойнейший, никто не мог бы лучше объяснить положение, в котором я нахожусь. Но все же я никак не могу отделаться от сомнений, теснящихся в моей голове. Если я передам женщину британским властям в Пешаваре, не случится ли так, что Ваше Высочество навлечет на себя карательный рейд их армии? Я осмелился упомянуть об этом лишь только потому, что всем известно, как умеют женщины самые простые вещи вывернуть наизнанку и ухитриться сплести целый клубок лжи и обвинений. Вдруг ей взбредет в голову заявить, что ее похитили, или еще что-нибудь столь же несуразное?— Она ничего им не скажет. Зачем, если она желает сохранить хотя бы остатки своей чести? Кроме того, британцы слишком заняты, чтобы устраивать карательную экспедицию против такого незаметного и смиренного слуги эмира, как я. Если же они возжаждут мести, то направят ее на самого Великого эмира, да будет он царствовать вечно.«Господи Боже, — подумала Люси. — Хасим-хан надеется натравить британскую армию на самого эмира Шерали! Неужели он переметнулся? А ведь два года назад был предан своему господину и по его приказу уничтожил британскую торговую делегацию».Мозг девушки лихорадочно заработал. С кем же теперь заключил союз хан? Может, с русскими: их шпионы шныряют повсюду, а армия русского царя активно и успешно теснит афганцев на северной границе? Или же всего лишь с одним из многочисленных претендентов на эмирский трон?Люси не знала, понял ли индийский торговец оружием политическую интригу, замысленную Хасим-ханом. «Скорее всего нет, — решила она, — ибо афганцы слишком уж хитры даже по европейским понятиям и то, что творится при дворе эмира в Кабуле, совершенно скрыто от глаз непосвященных».Однако, каковы бы ни были скрытые мотивы, смысл слов Хасим-хана явно сводился к следующему: купцу следовало уяснить — если он не возьмет Люси в обмен на ружья, его просто убьют. Она снова украдкой взглянула на собеседников и увидела, как гость пожал плечами.— Я беру эту женщину в Пешавар, — отрывисто и резко бросил он.— Я знал, что, стоит мне хорошенько объяснить суть дела, и ты сразу же согласишься со мной, — пробурчал хан, его подбородок задрожал от удовольствия.Люси осенило, что хан, должно быть, хочет от нее избавиться еще сильнее, чем ей казалось, иначе он ни за что бы не стерпел столь грубого ответа.Спохватившись, купец сообразил, что допустил оплошность. Он поднялся и низко поклонился.— Пусть мои ружья служат вам и вашим воинам долгие годы, о Величайший из Великих Правителей.— Да будет так, — ответствовал хан. — Если будет на то воля Аллаха, ты отправишься в путь завтра с первым лучом солнца.— Да, думаю, так будет лучше всего.— Тебе дадут моего лучшего мула для этой женщины.— Доброта вашего высочества безгранична. А как насчет моих лошадей?Хан неопределенно махнул рукой.— Ни о чем не беспокойся, — сказал он. — Доверься мне.«Бедняга купец, — усмехнулась про себя Люси. — Ну и паршивую же сделку ты совершил. Получил меня и мула, да еще, может, своих собственных лошадей, если очень повезет. Надеюсь, мачеха возместит ему убытки и хорошо заплатит за мое возвращение домой».Тут вдруг до нее наконец дошло. Домой! Хасим-хан действительно ее отпускает! Она судорожно сглотнула, закрыла глаза и крепко вцепилась руками в колени. Еще ни разу за долгие два года плена Люси не было так трудно сохранять молчание, но она усилием воли заставила себя сидеть на стуле как истукан — малейшее ее движение или звук могли побудить одного из мужчин переменить решение. Увидев, с какой радостью Люси идет с торговцем и как она счастлива, что купец согласился на условия сделки, Хасим-хан из вредности может и передумать, Бог его знает. У куварского хана не было обыкновения делать людей счастливыми, если этого можно было избежать.Торговец оружием и Хасим-хан обменялись витиеватыми комплиментами в ознаменование заключения сделки. Трио музыкантов исполнило бравурный, режущий слух марш, и Хасим-хан поднялся. Он приблизился к Люси, и она немедленно упала в смиренном поклоне к его ногам.Невероятно, но хан собственноручно поднял ее.— Иди с миром, Дочь Далекой Земли, и расскажи людям о милости, оказанной тебе ханом Кувара.Люси чуть не рассмеялась вслух, но тут поняла, что хан не шутит и даже не лукавит. Он совершенно искренне считал, что девушка должна быть ему благодарна. Люси запрятала подальше свои истинные чувства и стала напряженно подбирать слова благодарности. Сначала она поцеловала туфлю Хасим-хана, подавив в себе желание вцепиться зубами в его ногу, потом произнесла:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33