Лучшим решением проблемы будет, если Джон и Мередит обнаружат, что они не просто брат и сестра. Август, без сомнения, намеревался промотать все наследство Мередит и оставить ее без единого пенни. Пока Август жив, Мередит, разумеется, не будет представлена свету во время лондонского сезона и навсегда останется в поместье. Алоизиус считал, что она заслуживает лучшей доли. Ему также хотелось, чтобы Джон побольше думал о своем будущем, нежели был одержим своей страстной ненавистью к отцу.Этого хотели все. Максвеллы. Клуни и Клэнси. Хани и все другие обитатели Колтрейн-Хауса. Все хотели самого лучшего для Джона и Мередит.Все же самыми заинтересованными были Клуни и Клэнси. Как наседки, у которых было по одному цыпленку, они защищали, баловали и развлекали, взяв на себя роль родителей Джека и Мери. Клэнси занимался с Джеком, Клуни же ничто не могло помешать восхищаться Мери, даже тогда, когда она подложила ему в постель лягушку.Алоизиус вздыхал, стараясь задвинуть подальше свои опасения. Впереди были годы и годы до тех пор, пока беспокоящие его проблемы возникнут и разрушат ту особую привязанность, которую чувствуют друг к другу эти дети.Он закрыл книгу и положил ее перед собой на стол.— Итак, мисс Фэрфакс, — сказал он, глядя на ёрзавшую на стуле девочку, — думаю, теперь ваша очередь. Надеюсь, вы написали что-то, что можете прочесть?Мери улыбнулась. У ребенка был на редкость красивый ряд ровных белых зубов — хотя на маленьком, узком личике они казались несколько великоватыми.— Да, мистер Бромли, — ответила она, вскочив с места. В руках у нее было несколько мятых и не слишком чистых листков. — У меня очень интересная история. Тебе понравится, Джек, — обернулась она к молодому Колтрейну.— Ну, давай! — Джек откинулся на спинку жесткого стула и скрестил длинные ноги. — Как вы думаете, мистер Бромли, мы это переживем? Еще один рассказ Мери?Мери бросила на него предупредительный взгляд.— Так, — сказала она, с важным видом перебирая листки бумаги с коряво написанными буквами, многочисленными ошибками, а то и придуманными ею самой словами. — Если малыш перестал ныть, может, мне будет разрешено начать читать?Алоизиус, прикрыв рот кулаком, кашлянул. Слишком взрослая для своих лет, подумал он, и слишком умная. Такова была Мередит Фэрфакс. Таким же был и Джон Колтрейн. Неудивительно, что Алоизиус остался в Колтрейн-Хаусе. Это были его дети, его любимые дети.— Спасибо, — сказала наконец Мери. Джек, хотя и не мешал ей читать, был не слишком внимателен. — Однажды; — нерешительно продолжила она, Джон при этом театрально застонал, — жил-был совсем недалеко отсюда, в Ноттингемшире, один замечательный, смелый, умный, дерзкий…— Прямо-таки образцовый, не так ли, мистер Бромли? — прервал ее, усмехнувшись, мальчик. — И такой невыносимо скучный.— Робин Гуд не скучный, Джек Колтрейн, — воскликнула Мери, ударив его по плечу свернутыми в трубочку листками. — Он был чудесный, смелый, и дева Мэриан любила его, и все люди его любили. А он и его славные товарищи отбирали у нехороших богачей их добро и раздавали его бедным… Это так замечательно! Я хотела бы, чтобы Робин Гуд жил в наше время, я ускакала бы вместе с ним и стала бы одним из его славных товарищей.— И ты бы стала жить в лесу, — сказал Джек, прикрывая голову руками от ее ударов, — стреляла бы королевских оленей и, возможно, носила бы мужское платье. Что за бред гуляет в твоей голове, Мери. Меня это просто пугает, вот что я тебе скажу.Алоизиус медленно встал и хлопнул в ладоши, чтобы привлечь их внимание.— Дети! Дети! Хватит. На сегодня довольно. Если хотите подраться, то, пожалуйста, подальше отсюда.— Да, мистер Бромли. — Мери сделала книксен. Алоизиус учил ее, как себя следует вести леди, как быть женственной, но у нее все еще торчали локти и коленки. Скоро придется попросить кого-нибудь другого заняться этой стороной ее воспитания. Может, Люси, прачку? Она, если ему не изменяет память, когда-то играла Джульетту, но это было не менее ста лет тому назад.— Пошли, Мери. — Джек бесцеремонно подтолкнул ее к двери. — Мы обещали нашему другу Киппу встретиться с ним в деревне в три часа.— Значит, он приехал? — спросила Мери, пританцовывая возле Джека и ничуть не обидевшись за то, что он высмеял ее во время урока. — Я думала, что семестр кончится только в следующем месяце. Его что, выгнали? Он совершил что-нибудь непростительное? Он рассказывал мне на Рождество, что ему очень хочется сделать что-нибудь настолько ужасное, чтобы его тут же отослали домой и не разрешили бы возвращаться до окончания семестра. Почти всех потрясающих парней отсылают домой хотя бы на один семестр.— У него болен отец, Мери, — покачал головой Джек. — Мать написала ему, что он должен приехать.Мери остановилась на черной лестнице, глядя вслед Джеку, который шел впереди.— О! Я не знала. Он очень болен?Джек обернулся и серьезно посмотрел на Мери:— Если ты мне обещаешь, что не побежишь и не бросишься Киппу на шею и… ну, не будешь вести себя как девчонка, я тебе скажу.Мери прикусила нижнюю губу.— Значит, он умирает? Да? Бедный Кипп.Джек провел пятерней по длинным темным волосам, подумав, куда на этот раз подевалась тонкая черная ленточка, которой он завязывал волосы на затылке.— Да, Мери. Не пройдет и месяца, как Кипп станет новым виконтом Уиллоуби. — Лицо Джека потемнело. — Видишь, как бывает. Кипп теряет отца, которого обожает. А я? У меня самый худший на свете отец, и этот негодяй, похоже, будет жить вечно.Мери поспешила за братом, пока не оказалась рядом с ним и не прижала его руку к своей щеке.— Ты не можешь желать смерти собственному отцу, Джек. Это грех. Так сказал мистер Бромли. Желать кому-либо зла — это все равно что делать зло. Так он сказал, когда я покаялась, что желаю твоему отцу сломать ногу и остаться в Лондоне этим летом. Поэтому я не стала больше этого хотеть, и твой отец приехал, даже на два месяца раньше, чем мы ждали. Я надеюсь, ты не винишь меня в его приезде.Джек потрепал ее и без того растрепанные волосы.— Ты такая наивная, Мери. Веришь в сказки, никому не желаешь зла, даже Ужасному Августу. Если бы я мог быть похожим на тебя!Держа его за рукав, она прошла с ним через кухню, а когда они вышли во двор, заплясала перед ним.— Ты можешь, Джек! — воскликнула она. — Тебе необязательно быть таким брюзгой.— Ты так думаешь? — Джек шел так быстро, что Мери едва за ним поспевала. Ради Джека она была готова на все, и она уж, конечно, не отстанет, хотя бы потому, что у него такое мрачное настроение и он не замечает, что она отстает. — С каждым разом, когда он приезжает, он все больше и больше разрушает Колтрейн-Хаус. А теперь он приезжает и весной, и летом. И каждый раз — на Рождество. Господи, Мери, если бы ты знала, как я ненавижу Рождество!Алоизиус Бромли стоял у открытого окна и слышал, что сказал Джек. Он видел, как Мери бежит рядом с ним по высокой зеленой траве, стараясь развеять его мрачные мысли. Наставник тяжело вздохнул. Все это так печально. Но что он может сделать? Что вообще кто-то может сделать?Все, что ему оставалось, да и другим тоже, — это наблюдать и ждать, когда Джон Колтрейн станет мужчиной.Потому что именно тогда все и начнется. Глава 5 Была осень — один из последних теплых дней, перед тем как мир постепенно погрузится в зиму. Уже пожелтели листья, множество их упало в ручей и понеслось, кружась, по течению. Мир четырнадцатилетней Мери был таким прекрасным, каким мог быть только ее любимый Колтрейн-Хаус. Однако очень скоро поместье опустеет.Через несколько дней уедет заканчивать школу Джек. Хотя Мери была счастлива, что Генри Шерлоку удалось убедить Ужасного Августа в необходимости для Джека завершения образования в каком-либо учебном заведении, она заранее по нему скучала. Не то чтобы в последние годы Джек слишком баловал ее своим вниманием, находясь дома. Ему шел двадцать первый год, и он был занят более важными делами, нежели препровождение времени со своей названой сестрой.Подняв с земли камень, она швырнула его в воду и смотрела, как он пару раз подпрыгнул, прежде чем утонуть.— Черт!— Тебе не следует ругаться, Мери. С каждым скверным словом твои волосы становятся все рыжее. — Джек потрепал ее буйные кудри и дал шутливый подзатыльник. — В один прекрасный день они просто воспламенятся и сгорят до самых корней. Будет лучше, если ты процитируешь Шекспира, как нас учили Клуни и Клэнси. Погоди, что бы ты сказала о том, с каким мастерством ты бросаешь в воду камни? Знаю. Подойдет фрагмент из «Ромео и Джульетты»: «безнадежно, беспомощно, неизлечимо».Мери гневно сверкнула глазами. Едкое замечание было готово сорваться с ее губ. Но… она улыбнулась, потому что взрыв негодования тут же потонул во взгляде зеленых глаз ее друга. Он пришел к ручью, потому что искал ее. Как же она может на него сердиться?— Тогда покажи мне, как это делается, Джек, — заискивающим тоном сказала она, зная, что Джек никогда ни в чем ей не откажет.— Опять? Да я показываю тебе это по крайней мере два раза в год. — Мери взяла в правую руку гладкий плоский камень, а Джек встал у нее за спиной. — Ну хорошо, Мери, — притворно вздохнув, сказал он. Он положил свою руку на руку Мери, и их тела соприкоснулись: своей спиной она почувствовала его мускулистую грудь. — Держи камень вот так… хорошо. Теперь подведи запястье к животу и быстро швырни камень, так чтобы он летел плоско… вот так.Мери смотрела, как камень коснулся поверхности ручья, потом подпрыгнул несколько раз, словно щеголиха, которая старается перейти на цыпочках через лужи на улице и не запачкать подол платья. Она задержала дыхание, когда камень подпрыгнул в третий раз, и с шумом выдохнула, когда камень, подпрыгнув в последний раз, упал на другом берегу.— Получилось! У нас получилось! — захлопала в ладоши Мери и бросилась на шею Джеку. Он закружил ее. — Ах, Джек, мы можем все!Он улыбнулся в ответ, и мир Мери стал светлым и счастливым. Она запрокинула голову и засмеялась, а он снова закружил ее, пока у нее не пошла кругом голова — не столько от вращения, сколько от того, что она была вместе с Джеком.Освободившись, она стала собирать камни, определяя их гладкость и пригодность для метания. Безостановочно болтала всякую ерунду, стараясь удержать возле себя Джека и вызвать его улыбку. Они говорили о Клуни и Клэнси, о пьесе, которую их хорошие друзья и другие члены «труппы» — как называли себя слуги — дадут сегодня вечером в честь возвращения Джека в школу. Мери говорила и говорила, только бы он не ушел.И сболтнула лишнего.Она увидела, как окаменели черты лица Джека, когда он устало опустился на берег ручья, упершись локтями в колени, и поняла, что его настроение, как это часто случалось, резко переменилось — он вдруг помрачнел.Мери села рядом, прижавшись щекой к его плечу, заглядывая ему в лицо. Только что они смеялись, были счастливы — намеренно счастливы, — изо всех сил стараясь позабыть, что Август находится в Колтрейн-Хаусе. А потом Мери сделала глупость — ведь она была так молода, — и настроение Джека упало.— Прости меня, Джек, — сказала она, мечтая, чтобы снова появилась ямочка на его левой щеке, хотя знала, что для этого он должен улыбнуться. — Мне не следовало ничего говорить. Даже в шутку.Он искоса посмотрел на нее, прищурившись, так что его глаза превратились в осколки зеленого льда.— Один из гостей моего отца ущипнул тебя за… черт возьми! А ты шутя рассказываешь мне об этом!— Если ты позволишь мне закончить, то да. — Она выпрямилась и схватила обе его руки своими маленькими, довольно грязными ладонями. — Это был всего-навсего тот человек с лицом хорька, Джек. Тот, что одевается во все черное и целыми днями ^храпит в оранжерее, потому что он слишком пьян, чтобы подняться в свою спальню. Он меня ущипнул, это правда — прямо за попку, — когда я шла вверх по лестнице впереди него сегодня утром. Видимо, решил, что его кровать все же удобнее, чем скамейка в оранжерее. Я лягнула негодяя ногой, а мой каблук попал ему прямо по носу. Я как-то не подумала, Джек, что это может разозлить Ужасного Августа. Бедняжка Хильда, наверное, до сих пор отмывает лестницу от его крови. Ну разве это не смешно?Джек вырвал руки и сжал их так крепко, что побелели костяшки пальцев, словно он представил себе, как скручивает шею хорьку.— Я хочу убить его. Убить отца. Всех убить. — Он посмотрел на Мери, и она увидела в его глазах гнев, более отчаянный, чем видела раньше. — Скажи мне, Мери, почему я должен прятаться здесь, у ручья, мечтая о возмездии, которое пока не могу осуществить, потому что не дорос?У Мери начала дрожать нижняя губа, и ей пришлось прикусить ее, чтобы унять дрожь.— Потому что ты один, а их много. Что ты можешь сделать, Джек? Попытаться заставить всех их убраться из Колтрейн-Хауса под дулом одного пистолета или подняв два кулака? Они скоро уедут. Они уже уезжают. Ты отправишься в школу, я буду слушать рассказы Алоизиуса о Древнем Риме, а Клуни станет потихоньку совать мне засахаренные сливы, пока Клэнси будет пичкать меня овощами. И все вернется на круги своя, как было до приезда твоего отца. Мы выживем, Джек. Такое ведь уже не раз бывало.— Этого недостаточно! — Джек вскочил и зашел по щиколотку в ручей, чтобы немного остудить свой гнев. Мери шла за ним. — Мери, он твой опекун, а он даже не помнит о твоем существовании, не говоря уж о том, чтобы защищать тебя от этих развратников, которых он же и привозит. Ты так юна, так чертовски наивна! Ты даже не представляешь себе, что могло случиться. Если бы один из них застал тебя одну где-нибудь в коридоре… О проклятие!Вода достигла его коленей, когда он с размаху бросился в нее. Мери показалось, что от воды вот-вот пойдет пар.— Я бы оставила его здесь одного, пусть утонет, — сказала Мери птицам и деревьям, сбрасывая туфли и следуя за своим другом в воду, — только здесь не глубже трех футов и даже Джек Колтрейн не может заставить себя утонуть в стакане воды. Ему просто необходимо немного остыть, и я ему в этом помогу.Говоря это, она закрыла глаза и полностью погрузилась в воду. Потом быстро выскочила, глотая ртом воздух. Вода оказалась гораздо холоднее, чем она предполагала.Когда она отбросила назад длинные мокрые пряди, то увидела, что Джек сидит на большом камне посередине ручья и смеется. Его тоже длинные, до плеч, волосы под лучами солнца блестели, как черное дерево.— Посмотри на себя, Мери, — дразнился он. — Ты похожа на мокрую лису. Не на крысу, для этого у тебя слишком длинные волосы. Зачем это ты прыгнула в воду, объясни, пожалуйста?Она двигалась к нему, почти по талию в воде.— Не знаю, Джек. А что заставило тебя прыгнуть в воду?— Я просто идиот, — усмехнувшись, ответил он, и она наконец-то увидела ямочку на щеке. — Злой, отвратительный, вспыльчивый, медленно соображающий идиот.Она склонила голову набок, слегка дрожа от набежавшего прохладного ветерка.— Честное признание. Но если ты идиот, то и я идиотка. Хорошо, если мы оба идиоты, правда? Давай всегда такими будем, Джек, давай?— Быть идиотами? — Он поднял одну темную бровь, намеренно не понимая ее.— Быть вместе, — возразила она. Наклонившись, она набрала в ладони воду и плеснула в него, так что ему пришлось спрыгнуть с камня и снова плюхнуться в воду, чтобы иметь возможность ответить ей тем же. — Мы всегда должны быть вместе, Джек, — сказала она, отворачивая лицо от брызг. — Я не представляю себе жизни без тебя… глупый… мокрый… старый брюзга.— Ах, старый брюзга? — Джек с такой быстротой и силой плескал в нее водой, что ей пришлось закрыть лицо руками, чтобы не захлебнуться. Они словно вернулись в детство, и Мери поняла, что больше никогда не будет так счастлива.Вдруг Джек оказался прямо перед ней и тихо выругался. Она опустила руки и посмотрела на него с недоумением. Вот уж действительно старый ворчун.— В чем дело? — сердито спросила она.— Прикройся, — коротко бросил он и пошел прочь. — Ради Бога, прикройся.Мери сначала не поняла, но потом, опустив глаза, увидела, что рассердило Джека. Ее дурацкие груди, которые стали припухать с прошлого года, были явственно видны под мокрым белым платьем. Она ненавидела свое тело за то, что оно с ней делало, как менялось. С тех пор как ей исполнилось двенадцать и у нее начались месячные, а миссис Максвелл объяснила ей, что теперь она женщина, Мери стала замечать, что Джек ее избегает. Это было нечестно. Она не виновата, что ее тело меняется. Кроме того, какое Джеку до этого дело? Неужели из-за этих двух дурацких бугорков у нее на груди он изменил свое отношение к ней?— Джек… — сказала она, прикрыв грудь руками и направляясь обратно к берегу. — Джек, пожалуйста, не сердись.Он стоял к ней спиной.— Я не сержусь, Мери. — Его голос был добрым, почти снисходительным. — Но мне надо кое-что сделать. А ты оставайся здесь, пока твои… твое платье не высохнет. А то миссис Максвелл станет над тобой смеяться.— Но…— Мери, пожалуйста, —.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30