Слишком раннее время, чтобы заказывать спиртное, но ей просто необходимо было выпить, чтобы успокоиться. Ей отчаянно не хотелось возвращаться в Гринвич или Ист-Хэмптон, но и в нью-йоркской квартире делать было нечего, там мог быть Билл.
Так что лучше всего остаться здесь, в баре «Бемельманз». Ей всегда нравилось это место, здесь произошло столько приятных событий в ее жизни. Сюда ее привезли после первого выхода в свет, именно здесь она встретила Хауэрда, своего менеджера. Здесь была в тот вечер, когда решалась судьба присуждения Оскара 1961 года, и никто еще не знал, что она была «темной лошадкой» конкурса, никому не известной победительницей. Здесь она впервые встретила Жерара. Да, здесь происходили только приятные вещи.
Но уже давно ничего хорошего в ее жизни не было. Конечно, ее жизнь не похожа на жизнь других людей. Уже одно то, что она была одной из самых богатых женщин Америки, всегда выделяло и отличало ее от окружающих. Она давно смирилась с этим фактом. Но конечно, что-то же должно быть у нее, как у других. Что же? А это чувство чужеродности, знакомо ли оно другим людям или это только ее привилегия?
В детстве ей было трудно именно из-за своей непохожести на других, хотя благодаря матери Элиз научилась отводить от себя значительную долю зависти и недоброжелательства. Конечно, за все в жизни приходится платить: она никогда не могла быть полностью естественной, никогда ей не удавалось быть самой собой с людьми не своего круга. Даже мать не могла спасти ее от одиночества. Ведь не только деньги отделяли ее от других – по мере того как она взрослела, ее красота и ум становились все более очевидными. Могущественное сочетание ее внешности, богатства и ума не каждому было по душе. Но ее заботливость, общительность, щедрость подкупали людей и увеличивали ее популярность и хорошее к ней отношение. И все-таки она была одинока. Всегда одинока.
Ее мучило одиночество, несмотря на известность, несмотря на то, что о ней часто писали в газетах в связи со смертью отца, получением огромного наследства и дебютом в нью-йоркском высшем свете. Но она старалась оставаться естественной и искренне пыталась не демонстрировать свое богатство. Учась в колледже, она ездила в автобусах, имея личные лимузины, всегда платила наличными и ходила со своими сокурсниками в их излюбленные дешевые ресторанчики. И все равно настоящих друзей у нее не было.
Она прервала учебу в колледже, чтобы попробовать себя в Голливуде, который, казалось, был для нее идеальным местом. В этом мире не имел никакого значения тот факт, что она была одной из самых богатых женщин в мире. Здесь для нее началась нормальная жизнь.
Если, конечно, не считать отношений с мужчинами. Они были просто без ума от нее. Привлекательная, молодая, талантливая, умная, с деньгами. Они тоже были интересны, и она влюблялась без конца. Испуганная своей жаждой преданности и любви, она вступила в первый безумный брак с молодым Адонисом. А когда брак этот распался, дядюшка Боб и его студия быстренько забрали ее назад.
А затем начала распадаться сама система студий. В то время американский рынок был нацелен на более юных, и ее популярность стала падать. Она была слишком строгой, слишком старомодной. Ее звонки оставались без ответа. Менеджер бросил ее. Это был тот случай, когда деньги не могли ни защитить ее, ни купить ей популярность. Наконец на Каннском кинофестивале она познакомилась с французским кинорежиссером Франсуа Трюффо, который подержал ее намерение работать в европейской киноиндустрии. Поначалу это решение далось ей нелегко. Но после того как оно было принято, она с легкостью приспособилась к новым условиям. Трюффо заботился, чтобы она узнала самых блестящих, передовых мыслителей своего времени. Воздействие этого мягкого и доброго человека сыграло важную роль в ее формировании как личности. Наконец она нашла того мужчину, который испытывал к ней бескорыстный интерес, единственной целью которого было дать ей возможность лучше раскрыть себя. Под его руководством она расцвела как актриса. Единственное, что омрачало ее жизнь в это время – неудачный роман с одним из звезд французского кино, суперсекссимволом.
От этого романа ее отвлек Билл Атчинсон. А теперь Билл тоже приносил ей огорчения. Она вздохнула. Они женаты уже 20 лет, но было очевидно, что она давно ему наскучила. Уже много лет она закрывает глаза на его все учащающиеся романы, старается не замечать их даже тогда, когда их невозможно не заметить, не реагирует на все эти звонки от его «клиентов», поздние «рабочие» часы, лишь бы только быть с ним рядом. Их дом находился в Ист-Хэмптоне, и в будни Билл ночевал в городе. В последнее время он перестал приезжать за город даже в выходные. И вот вчера она так и не смогла найти его, чтобы сообщить о смерти Синтии, она вообще не знала, где он. Все эти унижения она старалась скрыть, но теперь они могли обнаружиться перед всеми. Она боялась, что Билл может от нее уйти.
Она любила Билла и свою жизнь с ним. Все эти годы она прилагала усилия, чтобы сохранить их брак, и все напрасно. Таперь ей стало ясно, что не нужно было отказываться от карьеры, не нужно было растворяться в его жизни. Он принял ее жертву как нечто само собой разумеющееся, он пренебрег ею. Как давно он не прикасался к ней? С того времени, как они были в Акапулько? Она попыталась припомнить, когда это было, – одиннадцать месяцев тому назад. И сколько еще времени до этого?
Возможно, это новый этап в их браке, размышляла она, но тепepь это ее пугало меньше, чем раньше. Но пила она больше обычного, чтобы подавить в себе страх. Страх, от которого у нее дрожали руки.
Морис, бармен «Бемельманз» в дневное время, которого она знала уже лет пятнадцать, подошел к ее столику. Она заказала «Курвуазье» в надежде, что от этого напитка у нее не будет потом неприятных ощущений. Она выпьет только одну рюмку, пообещала она себе, как всегда. Только одну. Но когда Морис принес бренди, она выпила его залпом и заказала еще. Как всегда.
Ей хотелось надеяться, что, если Билл от нее уйдет, на ее долю не выпадет столько публичных унижений, сколько пришлось пережить Синтии от Джила. «Боже, но зачем Биллу обязательно от меня уходить? Я не хочу такого конца, как у Синтии». Она глубоко вздохнула, пытаясь взять себя в руки. Он не посмеет. Хотя один раз он уже пригрозил ей уходом. Известным людям это теперь сходит с рук. Это стало нормой. Что же тут удивляться, если даже у Рона Рейгана вторая жена, и он после этого сумел стать президентом.
Спиртное согрело Элиз, и она наконец улыбнулась. Я не должна забывать, что я – просто пример демографической статистики в меняющейся культуре. Добро пожаловать в девяностые, Элиз, в этом десятилетии ты распрощаешься со своей сексуальностью и станешь безнадежно старой.
Бог мой, подумала она, что может быть неприятнее пятидесятилетней разведенной женщины? Шестидесятилетняя…
Она помахала Морису, который стоял у столика единственного, кроме нее, посетителя в баре. Он повернулся и подошел к ней.
– Извините, мадам, но тот джентльмен настаивает, что он вас знает, и просит меня принести вам спиртного. Вы не возражаете?
Она взглянула через зал. Без очков она не могла никого разглядеть. Был ли это какой-нибудь знакомый? Она взяла очки и, не надевая их, взглянула сквозь стекла. Какой-то неизвестный молодой человек. Возможно, это сын какого-нибудь приятеля из Гринвича. Он не улыбался, просто спокойно смотрел поверх пустых столиков в сторону того места, где сидела она. Какого черта! Но в конце концов, это ведь бар «Бемельманз», место, где всегда происходили только приятные события, к тому же она чувствовала, что вряд ли сможет вынести хотя бы еще одну минуту одиночества.
– Конечно, не возражаю, Морис, – сказала она и, бросив ответный взгляд на молодого человека, заставила себя улыбнуться.
Лэрри почти что вел шатавшуюся Элиз через зал. Он был выше ее ростом, но не намного, и его удивило, какая она тяжелая при своей худобе и стройности. Она опустила голову и все время повторяла:
– Пожалуйста, сделайте так, чтобы меня никто не увидел. – Снова и снова, чудесным, но испуганным голосом: – Пожалуйста, сделайте так, чтобы меня никто не увидел.
Теперь все было в порядке. Он поговорил с регистратором и все уладил. Слава Богу, его кредитная карточка не была аннулирована. Обнимая и поддерживая Элиз, он остановился перед номером 705 и начал открывать дверь ключом. Иногда у него бывали проблемы с замками. Но сегодня, к счастью, дверь открылась сразу.
Он чувствовал себя как во сне, когда они вместе пересекли комнату, и Элиз опустилась на кровать. Сидя на ней, она по-настоящему заплакала. Вцепившись в подушку под аккуратно сложенным покрывалом, она подтащила ее к животу. Он стоял над ней, абсолютно беспомощный, а она плакала, словно малое дитя.
Внезапно она подняла голову и, застонав, произнесла:
– Меня сейчас стошнит.
Лэрри приподнял ее за плечи и помог встать. Они подошли к раковине как раз вовремя, и он держал ее голову, пока ее рвало. В перерывах между позывами она стонала. Потом Элиз кричала: «Ой, не смотрите!» – но ей было так плохо, что он не мог ее оставить. Через некоторое время ей стало лучше, и он, повернув ее так, чтобы она не видела зеркала, заботливо обтирал ее лицо влажным полотенцем. Потом он налил стакан воды и дал ей. Она прополоскала рот и почистила зубы зубной щеткой, бесплатно предоставленной отелем.
– Принесите мне, пожалуйста, мою сумочку, – попросила она.
Он стоял в дверях ванной комнаты, пока она приводила в порядок свое лицо. Она искусно нанесла губную помаду и подвела глаза, а затем подчеркнула румянами линию скул. Покончив с этим, она взглянула в зеркало и увидела там его отражение. В этот момент она впервые по-настоящему посмотрела на него. Ничего не сказав, она прошла мимо него в спальню. Он последовал за ней.
– Надеюсь, вам лучше, – проговорил он, ощущая неуверенность.
– Да нет, мне не лучше. Но я вам благодарна. Я несчастна и растеряна.
– О, не говорите так. Я сам ирландец, у меня пять сестер. Когда они напиваются, их тоже рвет. – На самом деле он был единственным ребенком и умел импровизировать.
Элиз отвернулась.
– Ну, тогда мне повезло, что я встретила вас, хотя все было так ужасно.
– Ну что вы. – Она взглянула на него и, к своему удивлению, не обнаружила на его удлиненном интеллигентном лице ни следа сарказма. Ее глаза наполнились слезами, и она вновь отвернулась.
– Я возьму свои вещи, – сказала она, направляясь к кровати, где лежали ее шарф и жакет. Она взяла их и, повернувшись, увидела, что он стоит рядом с ней. Он обнял ее и прижался к ее лицу щекой, гладкой и горячей. Затем он взял ее лицо в свои ладони и нежно поцеловал в губы. Губы у него были тоже гладкие, и он просто прижимал их слегка к ее губам. Это длилось так долго, что Элиз начала дрожать.
Неожиданно он отпустил ее и отвернулся.
– Я в растерянности, – сказал он, и она поняла, что это правда. – Извините, я не хотел.
За двадцать лет совместной жизни Элиз ни разу не изменила Биллу. Она была не так воспитана, к тому же достаточно умна, чтобы не доверять мужчинам, которые увивались вокруг нее. Этот человек был почти в два раза моложе ее, и она ничего не знала о его прошлом. Манжеты его рубашки были обтрепаны, волосы пострижены плохо. И все же она ответила на его чувство. Если он не обнимет ее, она умрет. Ей нужно было, чтобы кто-нибудь обнял ее. Все остальное не имело значения.
Лэрри не совсем понимал, что с ним происходит. Элиз была рядом, потом поцеловала его, и вот они уже в постели в объятиях друг друга, и ее прелестное лицо прижимается к его лицу, а ее красивое тело прижимается к его телу. Должно быть, она уже ощущала его эрекцию своим бедром. Он все обнимал ее, а она начала нежно гладить его лицо. Кончики ее пальцев были холодные, она провела ими по его волосам так, что он не смог подавить стон наслаждения. Элиз была прекрасна, и она ласкала его. Он не знал, чего она хочет, но еще крепче обнял ее, и теперь застонала она. «Это я заставил ее сделать это», – подумал Лэрри, и чувство собственной власти пронзило его. Однако он не пошевелился.
Элиз блаженствовала в тесном кольце его рук. Ей уже много лет не было так хорошо. Она ни о чем не думала, да и не собиралась этого делать. Она провела рукой по его груди, а затем по бедру. Элиз чувствовала, что она желанна, и ей хотелось расплакаться от благодарности. Нет, этого делать не нужно. Она начала расстегивать его рубашку.
– Пожалуйста, – вот и все, что она смогла сказать.
– Конечно, – ответил Лэрри и, сев на кровати, освободился от одежды несколькими изящными движениями. На минуту ее охватили робость и испуг, когда он повернулся к ней и начал осторожно раздевать. Элиз отвернула от него лицо, а затем почувствовала, что он лег рядом с ней и повернул ее лицо к себе.
– Ты так прекрасна, – прошептал он.
Лэрри стал целовать ее лицо короткими сухими поцелуями, выражавшими безграничную нежность. Ее поразила эта нежность, она уже так давно не испытывала ничего подобного и уж тем более не ожидала этого сейчас. Она совершенно растерялась, когда он стал целовать ее грудь. О, этого так давно не было. Какое великолепное ощущение.
– Можно? – спросил он чуть охрипшим голосом. Ее поразил этот вопрос, она не привыкла, чтобы спрашивали ее разрешения, и ей доставило удовольствие произнести короткое «да».
Он тут же овладел ею. Движения его были медленны, совсем не так, как у Билла. Она забыла, совершенно забыла эти ощущения. О, какое удовольствие, какая легкость! Она чувствовала его гладкое, крепкое, пахнущее молодостью тело, которое держало ее в напряжении, но не было никакой боли, одно сплошное блаженство. Всем своим телом она ощущала ненасытное желание, более сильное, чем когда-либо прежде, все другие чувства ее полностью покинули. Все, что осталось, это удовольствие, страсть их прижатых друг к другу тел.
– Кто же ты? – спросила она. Он смотрел сверху на ее лицо, а затем наклонился, чтобы поцеловать, – опять эти горячие, сухие, сладкие поцелуи. – Кто ты? – спросила она вновь, почти обезумев от удовольствия.
– Я мужчина, который хочет доставить тебе такое наслаждение, которого ты еще не испытывала, – ответил он, крепко обнимая ее.
4
ЛЕБЕДИНАЯ ПЕСНЯ СИНТИИ СВОНН
Первое, что услышала Анни, войдя в свою квартиру, был журчащий голос Сильви и веселый и нежный голос Эрнесты. Анни замерла на минуту, вбирая в себя эти звуки, она знала, что они скоро станут ее счастливыми воспоминаниями. Потом она с шумом захлопнула входную дверь и, пытаясь стряхнуть грусть, весело крикнула, не испытывая, однако, никакого веселья:
– Эй, дамы! Догадайтесь, кто пришел.
– Мам-пап, – закричала Сильви и вприпрыжку примчалась из кухни. Яркая салфетка все еще была завязана у нее вокруг шеи.
– Мам-пап, Эрнеста сделала мне гренки с сыром и позволила мне самой приготовить суп из помидоров, и я не обожглась, потому что я хорошая повариха.
Круглое лицо Сильви светилось радостью, ее глаза были широко открыты. В пять лет такое личико было бы забавным и привлекательным, но у шестнадцатилетней девушки оно выглядело странным. В который раз Анни напоминала себе, что у дочери-подростка, страдавшей синдромом Дауна, психика пятилетнего ребенка.
– Иди-ка сюда, Сильви. Доешь свой завтрак. Будь хорошей девочкой, – позвала Эрнеста.
Анни поцеловала Сильви и погладила ее по щеке.
– Иди, милая. Я тоже приду через минутку. – Анни стояла и смотрела, как Сильви поскакала назад к Эрнесте.
Пройдя через гостиную к застекленной оранжерее, где находилась ее небольшая, но тщательно оберегаемая коллекция карликовых японских деревьев, Анни села на мягкую старинную кушетку и, скинув мокрые грязные туфли, глубоко вздохнула. Она ужасно, ужасно устала. Она понятия не имела, как справится со всеми своими делами. Прощание и похороны, а также Стюарт Свони лишили ее всякой энергии, а ей еще надо было достать свою одежду, чтобы Эрнеста уложила ее для завтрашней поездки в Бостон. Кроме того, надо упаковать вещи Сильви.
Анни закрыла глаза и подумала, что хорошо бы вот сейчас уснуть. Она надеялась, что, может быть, в Бостоне все будет хорошо, может быть, там все наладится. Потом, вздохнув, встала и пошла к Сильви.
Немного позже Анни, помечавшая коробки с одеждой, услышала, как привратник положил почту на коврик снаружи у входной двери. Обычный набор. Счет от Бергдорфс, открытка от Алекса из Кембриджа, полдюжины каталогов. И письмо.
Анни сразу все поняла. Марка с видом на старый Гринвич. Чувствуя дурноту, она рассматривала тяжелое письмо, на котором прекрасным почерком был написан обратный адрес: Миссис Джилберт Гриффин.
Анни не хотелось открывать письмо. Она знала, что его содержимое произведет на нее тяжелое впечатление. Кое-как добравшись до своей спальни, она вытянулась неподвижно на кровати, а письмо лежало у нее на коленях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55