Но Стюарт уже сидел за столиком и что-то пил. Он встал и улыбнулся Анни. Они обнялись.
– Ты выглядишь очень хорошо, дорогая, – сказал он, внимательно глядя на нее. – Я так счастлив видеть тебя.
– Я тоже рада тебя видеть, Стюарт, – отвечала Анни, глядя ему в глаза.
И действительно, она была рада. Стюарт все еще был интересным, этаким тщательно вычищенным мужчиной. Конечно, он пополнел, но большинство людей их возраста полнели. Он был светлым, как Синтия, его волосы, ресницы и брови были песочного цвета и сливались с цветом кожи. У него были мелкие веснушки, похожие на аккуратные маленькие точки, а не расплывчатые веснушки-пятна. Глаза карие, но в них было много желтизны, а зрачок был многоцветный. Анни вдруг вспомнила, что когда-то называла его Пестрым Глазом. Она улыбнулась ему. Да, может быть, все-таки вечер будет хорошим.
– Я так благодарен, что ты пришла. Я слишком редко тебя вижу. – Он помолчал. – А прошлый раз на кладбище все было так ужасно. Господи, я так паршиво себя чувствовал. Я бросился сюда как сумасшедший из Токио – по дороге чуть не схватил ангину, – а похороны уже кончились. Проклятый Джил. Но когда я увидел тебя там, я испытал облегчение. – Он взял свой напиток, что-то бесцветное со льдом, и отпил. – Я знаю, я вел себя плохо в тот день. Конечно, это был шок. И разница во времени. Но, помимо этого, все казалось не так и чертовски неискренне – как будто ни один человек на похоронах не испытывал ничего по отношению к моей сестре, кроме тебя, конечно. И когда я смотрел на тебя, я почему-то чувствовал, что ты – настоящая и что ты действительно любила ее. – Он вдруг остановился.
– Стюарт, не надо извиняться… – начала было Анни, но тут не вовремя подошел официант.
– Добрый вечер, мадам. Что-нибудь выпьете? – спросил он.
– Да, пожалуйста, кампари с содовой.
– Да, и мне еще двойной. – Стюарт повернулся к Анни. – Если ты согласна, давай начнем с их фирменного салата.
Анни кивнула.
– Хорошо.
«Сколько он уже выпил? – подумала она. – Что он пил, джин или водку? Должно быть, джин. – Она почувствовала, что брови у нее сдвигаются. – Прекрати», – сказала она себе.
– Так сколько же прошло времени? Лет десять, с тех пор как я видел тебя последний раз? Я имею в виду, не считая кладбища.
– Да. Хотя, нет. Я видела тебя на похоронах Карлы, и потом мы видели тебя в Вейл, помнишь? – Он был со свой второй женой и очень пьян. Он стоял около ресторана Куки, где все встречались после катанья на лыжах в Вейл. Да, он был очень, очень пьян.
– Нет. В Вейл? Ну, – сказал он, улыбаясь, – может, и видела.
Они помолчали. Анни украдкой посмотрела на него. Под глазами мешки. Она вздохнула, ощущая себя как шина, из которой медленно выходит воздух. Это испускала дух ее надежда, подумала она горестно. Ну, по крайней мере, пока не весь воздух вышел, она могла куда-нибудь еще доехать.
– Ну, а что на работе? – спросила Анни как можно более небрежно.
– А, обычно. Ничего нового.
– Должно быть, очень интересно осуществлять все эти большие сделки, проворачивать покупку компаний. – «Ох, Боже мой, я звучу, как Лореляй Ли. Еще минута, и я назову его большим, сильным мужчиной».
Но Стюарт, казалось, не заметил.
– На самом деле не очень-то все это воодушевляет.
– Ну, и кто следующая жертва, или тебе нельзя говорить? – спросила она, испытывая чувство вины за свои расспросы.
Стюарт посмотрел на нее более внимательно.
– Анни, тебе нужен совет? Тебе нужны деньги? Она покраснела. Как неприятно.
– Нет. Вовсе нет. Мне вполне хватает.
– Я надеюсь, ты не думаешь заняться игрой на рынке. Для мелкого вкладчика это неподходящее занятие. Поверь мне. Я знаю.
– А что, все так нечестно, как говорят? – Она надеялась, он не спросит, кто говорит.
– Ну, можно сказать, что для несведущего человека шансов нет. Если он попытается отхватить большой кусок, его уничтожат. Посмотри на Милкена. Его просто съели. Он вывел из себя слишком многих из тех, кому действительно принадлежит власть.
Стюарт отпил еще.
– Значит, мне не следует вкладывать? Совсем? Стюарт помолчал.
– Видишь ли, я не должен ничего говорить, но я знаю, что Джил Гриффин нацеливается на «Митцуи Шиппинг». Если он заполучит ее, акции повысятся в цене. Купи несколько, если тебе нужно, но потрать только то, что ты можешь позволить себе потерять.
– Ну, а хорошо работать с Джилом? – Она покраснела. Надо бросать эту роль неискушенной молодой особы.
Но Стюарт ничего не заметил, он только фыркнул.
– Да, если до того ты работал дублером Прометея. Джил выклевывает мне печенку приблизительно всего лишь раз в неделю.
– С ним так тяжко?
– Давай поговорим о чем-нибудь другом.
– Он все еще ездит на этом его ХКЕ?
– Шутишь? В этом вся его жизнь.
– Где он его ставит?
– У машины собственный офис. Анни засмеялась.
– Нет, правда? – не сдавалась она.
– Анни, к чему все эти вопросы о Джиле Гриффине? Ты что, влюблена?
Это напугало Анни.
– Конечно, нет. Как раз наоборот, ну… – она замолчала в замешательстве.
Стюарт кивнул.
– Ну, что тебя интересует насчет Джила? – Он внимательно посмотрел на нее. – Анни, уж не думаешь ли ты пытаться бороться с Джилом?
– Видишь ли…
– Анни, не будь сумасшедшей. Он бесчеловечен. Оставь его в покое. Ты знаешь, когда Синтия умерла, Джил мне даже не сообщил. Если бы моя секретарша не прислала мне телеграмму с выражением соболезнования, я бы и не знал.
– Невероятно.
– Даже не думай пересекать ему дорогу. Он хуже кобры. Его невозможно одолеть. И эта сучка, на которой он женился, почти такая же. Они под стать друг другу. – Он отпил еще один большой глоток. – Ты должна попытаться понять одну простую вещь о Джиле. Он не любит давить людей. – Анни кивнула, и Стюарт допил то, что у него было в бокале. – Он не ЛЮБИТ, но ему НЕОБХОДИМО их давить.
Анни невольно почувствовала, как у нее по спине и по рукам пробежали мурашки. Ей стало холодно. Но она не испугалась. Это было преувеличение пьяного.
– Брось, Стюарт. Разве уничтожение не является просто побочным эффектом его всесокрушающей воли? Я ведь знала раньше этого человека. Он незрел, эгоистичен, но он не дьявол.
– О, нет. Нет. Вот тут ты не права. – Он подозвал официанта и снова наполнил бокал. – Я не психиатр, но с этим человеком что-то действительно не в порядке. Меня никто не повергал в такой ужас, как он. Когда смотришь ему в глаза, Анни, там нет ничего. Ничего.
– Ты хочешь сказать, у него нет души? Брось, Стюарт.
– Послушай, я не знаю, есть ли Бог. Да и, если серьезно, кто знает? Но есть Свет, ну, знаешь, Высший Принцип.
– Я никогда и с второстепенными-то принципами разобраться не могла, – попробовала пошутить Анни.
– Анни, в глазах Джила Гриффина нет света. Там темно. Анни постаралась сохранить внешнее спокойствие. Во что они с Брендой и Элиз втягиваются? Был ли Стюарт прав или он был просто напуганным и ожесточенным пьянчужкой, который пытался оправдать свою слабость силой своего противника?
Подошел официант принять у них остальной заказ. Анни заказала икру, крутой желток и ломтики поджаренного хлеба. Из всего этого она очень любила делать маленькие бутерброды. Она никогда не заказывала блины или, что еще хуже, картошку к икре. Она была строгой вегетарианкой, но для икры делала исключение, чувствуя себя при этом виноватой.
– А мне бифштекс с перцем и еще двойную, – сказал Стюарт.
Несколько минут они молчали, оба осознавая неловкость и напряженность ситуации.
– Как твоя дочь? – спросил Стюарт неожиданно. – Ты сказала, она уехала учиться в новую школу.
– Да, привыкает. У нее все хорошо. – Анни почувствовала, что задыхается и не может говорить. Она надеялась, что у Сильви все в порядке. Но у нее не все в порядке. Аарон снова женится. Джил – монстр, с которым невозможно тягаться. Стюарт пьет и, конечно, ей не подходит. Она почувствовала, что снова вздыхает и, к полному ее смущению, глаза у нее наполнились слезами.
Стюарт похлопал ее по руке.
– А Аарон? Ты уже пережила? Анни быстро убрала руку.
– Пожалуйста, давай не будем говорить о нем. И о Джиле Гриффине. Смотри, несут наш ужин.
* * *
Вечер действительно прошел не так уж плохо, подумала Анни, придя к себе домой. С Крисом она с удовольствием поговорила, хотя его новость и встреча с его подругой выбили ее из колеи. И как только она поставила крест на Стюарте как на возможном варианте, он очаровал ее своей болтовней и обыденностью. Он был забавен, хоть и под парами. «И может, я смогу использовать эти сведения насчет «Митцуи». Может, это заинтересует Бренду и Элиз». Она чувствовала, что, хоть и испытала разочарование, все было не так уж плохо. Она расскажет им то, что узнала, и это будет ее козырь. Но она не скажет, что Аарон женится. Она не могла. Пока что не могла.
Она открыла стенной шкаф в прихожей и повесила свой пиджак. Там же в прихожей, сложенная аккуратной стопкой, ее ждала почта. Она взяла ее и пошла в спальню.
Сбросив туфли, легла на кровать, не обращая никакого внимания на то, что смяла покрывало и пуховое одеяло. Она быстро рассортировала почту. Несколько счетов, короткое письмо от ее тетки, несколько каталогов. И бумага от Объединенных фондов Дугласа Уиттера. Вздохнув, Анни мельком взглянула на нее и хотела отложить на тумбочку у кровати, чтобы потом убрать. Но остановилась и снова посмотрела. Объявление о продаже. Продажа. На огромную сумму. Практически весь баланс и весь остаток. Что за чертовщина? Тут, должно быть, была какая-то ошибка. Она проверила имя и номер счета. Что происходит, черт побери?
Она резко села на кровати и потянулась за телефоном. Может, уже половина двенадцатого и, может, это неудобно, но она была твердо намерена узнать, кто это, черт побери, поместил заказ на все акции, принадлежащие Неистовому Морти. Домашний телефон ее брокера надежно хранился в памяти «Ролодекса». Сердце у нее колотилось. Она никогда не давала разрешения на это. Тут несомненно была какая-то ошибка.
7
ЛЭРРИ КОХРАН
Лэрри вылез из ванны, втиснутой в его маленькую кухню, и встал на теплый линолеум. «Только у беднейших из бедных в Нью-Йорке ванна стоит на кухне», – сказал он вслух. Он говорил это каждый раз после того, как пользовался этой древней ванной с ручным душем. У него была передняя комната площадью двенадцать квадратных метров, кухня с ванной и старыми полками, заселенными пятьюстами поколениями тараканов, крошечная задняя комната, расположенная над вентиляционным коробом, и туалет в стенном шкафу. Он мылся и брился над раковиной на кухне. И все это стоило всего 742 доллара в месяц.
Сейчас у него все внутри переворачивалось от страха и жалости к самому себе. В этом месяце у него не было этих долларов. После встречи с Элиз Эллиот в его работе произошло потрясающее изменение. Теперь он был просто одержим. Им овладела лихорадка созидания. Теперь наконец-то у него окончательно созрел сюжет киносценария, и он видел Элиз в главной роли. Он писал днем и ночью, ни о чем другом больше не думая: ни о своем журналистском удостоверении, срок которого вскоре снова истекал, ни даже о том, откуда он достанет денег, чтобы заплатить за квартиру.
Обычно ему удавалось удовлетворять свои скромные потребности за счет тех средств, которые он выручал, фотографируя знаменитостей с ничего не выражающими глазами и продавая эти фотографии журналам и дешевым газетам. Но последнее время он был так поглощен мыслями об Элиз и сценарием, который он писал для нее, что он не думал о деньгах до тех пор, пока не пришло требование об уплате за квартиру. А мистер Палей, хозяин дома, никогда долго не ждал, потому что ему было выгодно менять жильцов, чтобы поднять установившуюся квартплату.
Эта его работа будет хорошей. Действительно хорошей. Он знал это. После окончания учебы он написал три сценария, но все это было коммерческое дерьмо, коммерческое в той степени, какая была ему под силу.
И очевидно, в недостаточной степени, потому что никто не клюнул. У него даже не было своего агента. «Что делать, когда ты продаешь, но никто не покупает?» – спросил он себя и взял тоненькое, ветхое полотенце. Надо возвращаться в искусство. Вытирая свое длинное тощее тело, он потряс головой, и брызги полетели на истертый линолеум. Богема. Прибежище для неудачников.
Он прошлепал к крошечному уголку, где стояла его узкая кровать, и из груды одежды, болтавшейся на подвешенной палке от щетки, которую он со смехом называл платяным шкафом, вытащил свою выходную одежду. Она была старой, очень старой. Последнее время он видел свою квартиру в истинном свете – нищенское пристанище. Так же он сейчас по-настоящему разглядел свой пиджак и серые брюки – они были изношены, блестели, и обшлага были потрепаны. «Так жить нельзя», – подумал он в сотый раз за эти дни, прошедшие с его встречи с Элиз.
Он снял с проволочной вешалки голубую рубашку из ткани в сеточку, понюхал под мышками, чтобы убедиться, что она сойдет еще на один раз, и оборвал несколько ниток, вытрепавшихся из воротника. Его кожаные ботинки были потерты и сношены. Он заправил черный ремень из змеиной кожи в брюки. Ремень был подарком его бывшей девушки: она купила его на рождественской распродаже для служащих, когда работала в «Блумингдейле». Кожа с ремня начала облезать. «Когда же это было? – подумал он. – Три года тому назад? Четыре. За четыре года я не купил себе ни одного ремня, Господи Боже мой!»
Он взял часы с раковины, стал надевать их и уронил. Великолепно. То, что нужно. Но когда он схватил их и посмотрел, они были в полном порядке, если вообще можно сказать про часы «Таймскс», что они в полном порядке. «Хоть и биты, но тикают», – подумал он, защелкнув их на руке. Было уже пять минут шестого, а он сказал Азе, что придет в шесть. Господи, уж если он вынужден просить взаймы у лучшего друга, то, по крайней мере, он мог бы не опаздывать.
Он выбежал из квартиры и запер оба замка. «Смех, – подумал он. – Что я стерегу? Сломанный телевизор, на починку которого у меня нет денег, и старый-престарый проигрыватель? И кто, мать твою… вообще сейчас пользуется проигрывателем? Только компактными дисками. Я так отстал от жизни, что у меня даже нет старого кассетного магнитофона. Вот так-то, Мэдисон-авеню. Я перескочил через целое поколение уже устаревшей техники».
Он прошел по тускло освещенному вестибюлю и скрипящим половицам, скрип которых сейчас был приглушен криками из квартиры хозяина. Рози была опять пьяна. Значит, она не придет за квартплатой ни вечером, ни завтра утром. «Будем надеяться на то, что она еще покутит, и, может, у меня будет три дня отсрочки».
Как только он ступил на тротуар, он тут же почувствовал себя лучше. Он ощутил себя свободным от гнетущей атмосферы бедности, в плену которой жил. Осень в Нью-Йорке. С деревьев гинкго, обрамляющих Йорк-авеню, на серый асфальт тротуара летели желтые веерообразные листья. Он быстро дошел до остановки автобуса на двадцать шестой улице, который шел через весь город, и не забыл, когда садился, взять бесплатный транзитный билет. Любая ерунда была важна. У него на счету было 216 долларов и 31 доллар в кармане. И никаких других накоплений. Его мать, дома в Миссури, жила на учительскую пенсию. Он знал, что она кое-что откладывала, но он никогда и копейки у нее не возьмет. В этом он поклялся, закончив учебу. Его отец ушел от них, когда Лэрри был еще младенцем. Когда-нибудь он будет ЕЙ помогать деньгами, а не брать у нее. Но что делать сейчас? Лэрри знал, что его кредитные карточки полностью использованы, – он и наличные авансы по обеим карточкам уже истратил. Аза был его последней надеждой до тех пор, пока не поступят деньги из журнала «Народ». Он поморщился, вспомнив, как тяжело было продавать фотографию Элиз.
Он думал, что ни за что не продаст ее фотографию. Нет, думал он, он никогда не сможет сделать этого. Но ему пришлось в его безвыходном положении. Он ощущал это как предательство теперь, когда рубеж был перейден, и он не просто был влюблен в ее образ на экране, а любил ее, ее самое.
И это было так. Он проявил ее снимки и развесил их по всей квартире. Его неотрывно преследовали воспоминания о каждой минуте, проведенной вместе с ней в комнате 705. Он прерывал свою работу только для того, чтобы сходить посмотреть ее фильмы, когда их показывали в кинотеатрах «Талия» или «Биограф». Он ее любил, и это было очевидно из того, что он писал.
Он снова начал обдумывать, как будет просить Азу дать ему взаймы. Когда они учились вместе, они занимали друг у друга все время, и после того, когда один из них оказывался на мели. Но уже давно ни тот, ни другой не делали этого. Аза перебивался на свое скромное жалованье в «Уоллстрит Джорнэл», а Лэрри удавалось вовремя расплачиваться по счетам, время от времени продавая фотографии. Пока что положение дел было сносное. Не очень-то здорово, но в норме.
Но есть предел. Лэрри это осточертело. Пять лет, как закончил учебу, а он все тот же неимущий студент.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55