Про отдел борьбы с терроризмом так шутить не стоит!
— Да-да, конечно… Только вы ведь не вполне полицейские, так? Полицейские — это те, кто ловит преступников, полицейские…
— Полицейские — они такие, как ты, да?
— Ты сама когда-то занималась тем же. Почему бы тебе не заняться этим снова? Бросай-ка свой суперотдел, возвращайся к тому, с чего начинала.
— Пока что мне в моем суперотделе грозит выговор за самовольную отлучку, — сказала Тесса, убирая со стола. Спорить с мужем ей не хотелось. В последнее время у них вся жизнь так и шла — то вверх, то вниз. Полчаса назад они были на вершине наслаждения, а сейчас опять эти навязшие в зубах разговорчики. Наверное, все это потому, что оба они стали существовать сами по себе. И с этим уже ничего не поделаешь.
— А что там с твоим назначением в провинцию? Тебя ведь вроде выдвигали, — спросил Харри с самым невинным видом и, увидев выражение лица Тессы, расхохотался и стал загораживаться от нее рукой. — Назад прислали документики, да?
— Только потому, что тип, за которым был решающий голос, выбрал на этот пост мужчину!
Харри пожал плечами и развернул «Сан».
— Будто ты не знала, что так и будет…
— Отлично знала! — Загремела посуда — Тесса стала загружать посудомоечную машину.
— В чайнике чай остался? — спросил он, когда машина заработала.
— Протяни руку и проверь сам, — ответила Тесса и отправилась принимать душ.
Она расправляла на кровати свежие простыни, когда в спальню вошел Харри, только что из душа.
— Умница ты моя. Обожаю спать в чистенькой постельке. — Он широко зевнул, блеснув своими великолепными зубами. — А спать я буду крепко… Я всегда хорошо сплю после того, как уважу свою женушку.
И он снова подошел к ней, обхватил сзади, уткнулся носом ей в шею.
— Ни за что! Я и так опаздываю, кроме того, я уже одета, а ты только что позавтракал. Ложись спокойно спать и помни — завтра будет новый день. — Она мило наморщила носик. — «Но пользы Скарлетт О'Хара это не принесло…» Если проснешься до того, как я вернусь, можешь почистить немного картошки. Я собираюсь приготовить на ужин курицу в лимонном соусе.
— Звучит заманчиво. Ты мне пива купила?
— Дюжину банок. Они в холодильнике.
— Умница!
— Стараюсь.
? А я?
Тесса сделала вид, что задумалась.
— Н-н-у-у…
Он притянул ее руку к своему бедру.
— Еще разочек, быстренько… — попросил он. — Можешь не раздеваться. Я хочу тебя, Тесса, и немедленно!
И он получил то, чего хотел, но сначала она все-таки сняла юбку. Все было стремительно и, на Тессин вкус, довольно грубо. На Харри нашло, и Тесса по опыту знала, что, когда он в таком состоянии, спорить с ним бесполезно. Он от чего-то завелся, и ему нужно было расслабиться. Сама она не испытала даже чисто физического удовольствия. Такой секс ее совершенно не привлекал. Она снова с грустью вспомнила те первые дни их любви, когда он занимался с ней любовью так, будто она его первая и единственная. Теперь же он хотел просто сбросить напряжение.
Она снова пошла в душ и через десять минут вышла оттуда, свежая и сияющая, как новенькая пятифунтовая банкнота. Харри уже храпел, лежа на спине.
Она осторожно, чтобы не разбудить его, вытащила из-под него одеяло и укрыла его. Если Харри заснул, его и пушкой не разбудишь, особенно после того, как он дважды за полтора часа получил полное сексуальное удовлетворение.
Она поставила будильник на шесть — Харри терпеть не мог торопиться, проверила, на месте ли свежая рубашка, пиджак был уже вычищен, брюки выглажены. Ботинки его она не трогала. Харри чистил их только сам, доводя до немыслимого блеска. Чистое белье, ключи от машины, носовой платок… Все на месте. Тесса задернула шторы и тихо вышла из спальни, прикрыв за собой дверь.
Заглянув в кухню, она увидела, что Сарж уже все съел, насыпала ему в миску еще корма, в другую налила воды — от молока он нос воротил, изредка милостиво соглашался на сливки. Перед уходом Тесса включила сушку для белья. Вечером, когда она вернется, белье можно будет уже гладить. «А Харри считает, что я чересчур организованная», — подумала она.
Он, как всегда, не поставил машину в гараж, а бросил ее в переулке. Тесса вывела из гаража свой «Гольф», потом поставила на место машину Харри и заперла гараж.
«Ну почему всегда так бывает, — подумала она, выезжая со двора, — если и муж, и жена работают, то жене приходится вкалывать в два раза больше?»
3
Настроение у Николаса Оулда было скверное. Его вымотала непрекращающаяся головная боль — бронзовый светильник пробил ему череп, и рану ему зашивали.
— Вам повезло, что у вас такие густые волосы, мистер Оулд, — успокоил его врач. — Иначе бы у вас было повреждение посерьезнее.
Да еще перелом плеча, из-за которого он ходил перевязанный и был похож на курицу для жарки. Не говоря уж о том, что больничная кровать оказалась на редкость неудобной, кормили и поили его совсем не тем, чем бы он хотел, непрерывно мерили температуру и давление и светили ему в глаза какими-то фонариками.
Николас, здоровье у которого было всегда отличное, попав в больницу, сразу затосковал. Хотел он только одного — чтобы его оставили в покое и дали возможность спокойно все обдумать, ведь кто-то злонамеренно собирался взорвать его.
Жизнь Николаса Оулда складывалась легко и благополучно — отец его был послом, в семье Николас был единственным ребенком, мать его обожала, учился он в Итоне и Оксфорде, а потом в Гарварде, так что к подобным превратностям судьбы он подготовлен не был и поначалу даже не мог поверить, что такое случилось именно с ним. А потом пришел в ярость. «Бентли» обошелся ему недешево, он ждал его два года, а теперь какие-то негодяи превратили «Бентли» в груду обломков. Причем неизвестно, какие именно негодяи. Он вел дела во многих странах, банкир всегда работает с деньгами. Если одной стране не понравилось, как он ведет дела с другой, — значит, дело плохо. Он сотрудничал с израильтянами, сотрудничал и с арабами, с Ольстером и с ирландскими националистами, а о южноамериканских странах, в том числе о тех, где власть была в руках у наркобаронов, и говорить нечего, хотя он отказался вежливо, но решительно помогать им отмывать их грязные миллиарды, несмотря на то, что это могло принести ему немалый доход. За последние шестнадцать лет он узнал про бизнес достаточно и отлично понимал, что есть и такие организации, которые не остановятся ни перед чем. Убийство для них — это просто слово, одно из множества других, и слово это они могут написать на любом языке. Тревожило Николаса на самом деле только лишь то, что он не знал, кто именно пытался его уничтожить. У Николаса были и другие причины для беспокойства, но события последнего времени отодвинули его прежние волнения на задний план.
Наверняка он знал только одно — что каким-то образом он перешел кому-то дорожку и ему было выказано неудовольствие. «Их неудовольствие! — мрачно подумал он. — А как насчет моего? Если они хотели заставить меня переменить манеру поведения, то старались напрасно». Он совершенно не переносил насилия и принуждения. Уже много лет он не позволял кому бы то ни было собой манипулировать. И все же, как только он пришел в себя, он стал размышлять о случившемся. Тем более что все равно делать больше было нечего. Читать он не мог — сразу уставали глаза и раскалывалась голова, по телевизору смотрел только новости и был весьма доволен тем, что сочиненная им история принята, во всяком случае, прессой. А кроме того, он никак не мог найти себе места. Такого с ним не было уже много лет. И, только разобравшись как следует в своих мыслях и чувствах, он понял, что все это происходит из-за того, что ему кажется, будто он утратил контроль над своей собственной жизнью.
Им не удалось отнять ее, потому что бомба взорвалась не вовремя, но они не успокоятся и наверняка повторят свою попытку.
Он не получал никакого предупреждения, скорее всего его не будет и в следующий раз. То есть под угрозой оказалась его бесценная свобода. Отныне ему придется быть осторожным во всем — куда пойти, чем, с кем и как заниматься. Уже нельзя будет жить как придется, и все потому, что некая безымянная и безликая группа людей собирается его убить. И они пострашнее тех хулиганов, которые попадались ему в Итоне.
Теперь времена другие, да и он сам уже не тринадцатилетний мальчишка: не так давно он отметил свой тридцать девятый день рождения, и во всех проведенных — и закончившихся его победой — боях он знал, с кем сражается. А сейчас впервые он мучился бессилием, и бороться надо было с легионом невидимок. Мысль о том, что отныне он будет под чьим-то наблюдением, что кто-то будет следить за каждым его шагом, приводила его в ужас. Годы понадобились ему, чтобы избавиться от бдительной заботы матери. Правда, сороковой день рождения тоже хотелось бы отметить…
Перспектива малоприятная. Обложили со всех сторон.
Придется идти на компромисс.
Компромиссов он не любил. Есть в них привкус поражения, а к поражениям он не привык.
В сотый раз он прокручивал в мозгу все случившееся, когда дверь в его палату распахнулась и кто-то воскликнул:
— Ник! Как такое могло случиться? Неужели кто-то хотел тебя взорвать? Por Dios! Hijo mio! Боже мой, сынок! — Увидев сына, бледного, с забинтованной головой и с рукой в шине, Рейна Оулд кинулась к нему, распахнув объятия, но он предостерегающе поднял руку.
— Мама!
И Рейна тут же перестала причитать.
— Не обращай внимания на мой вид, если что меня и мучает, так это не головные боли. Нет, умирать я не собираюсь. Не надо вызывать специалистов со всего мира. И нужно мне только, чтобы все меня оставили в покое.
— Слава Богу, теперь я вижу, что ты — это ты. Но ты мне все-таки расскажи, почему terroristas, эти террористы проклятые за тобой охотятся? Ведь ты же помнишь, это они взорвали моего деверя несколько лет назад.
— Взорвали, но в Испании, и он был членом правительства, мишень слишком заметная. А мы в Англии. У меня семейное дело, банк, и политических амбиций у меня нет.
— И все же это предупреждение. Разве я тебе не говорила, что колумбийцы — народ опасный? Я испанка, испанцы пришли в Южную Америку как колонизаторы. У меня там родственники. Твоя сестра — моя дочь — живет в Мехико. Я тебя предупреждала…
— Да, мама, предупреждала. Много раз, — устало прервал ее сын.
Рейна Мария де лос Анжелес де Мора и Кастеллон Оулд неодобрительно прищелкнула языком и, швырнув свои соболя на стул, наклонилась и обняла сына, обдав его ароматом духов.
Это была миниатюрная женщина ростом не более пяти футов, пухленькая, как откормленный голубь, и одетая в скрывающее фигуру свободное шерстяное платье цвета увядшей розы, идеально подходившее и к ее ухоженному лицу, и к шелковистым волосам, по-прежнему, благодаря искусству парикмахера, иссиня-черным. На ней были жемчуга — и на шее, и в ушах, помада в тон лаку на ногтях и цветам на ее изысканной шляпке.
— Когда они мне позвонили… Por Dios, que susto! Господи, какой ужас! Но Алехандро позаботился о билете, и через час я уже была в пути.
— Тебе не надо было уезжать из Мадрида, — сказал Николас строго. — Я же велел передать тебе, что я вне опасности.
— Вне опасности! Они взорвали твою машину, рассчитывая, что с ней взорвут и тебя, а ты считаешь, что ты вне опасности!
— Но меня ведь в машине не было!
— К счастью, нет! А что ты вообще делал на Честер-сквер? Я считала, что тот эпизод закончился.
— Сибелла Лэнон — солидный клиент нашего банка, — ответил Николас невозмутимо. — Мы ужинали вместе, а потом обсуждали ее финансовые дела.
Его мать улыбнулась и пожала плечами.
— Ну что ж, раз ты так говоришь… — сказала она сдержанно.
Николас Оулд пристально посмотрел на мать.
— Si. Именно так и говорю, — подтвердил он. — И ты так говори, когда тебя будут спрашивать. Понятно?
Ее глаза-вишенки глядели совершенно невинно.
— Естественно, сынок. Мне отлично известно, что Эдвард Лэнон — человек не самый приятный. Даже не знаю, кто хуже, он или terroristas. Но если ты будешь упорствовать и продолжать ухаживать за его хорошенькой женой… — Рейна Оулд покачала своей безукоризненно причесанной головкой. — Скоро ты встретишь какую-нибудь незамужнюю женщину, и тебе захочется чего-то большего, чем просто интрижки. Я — испанка и в таких вещах разбираюсь. Ты пропахал много акров пустошей, Нико. Пора сеять. Неужели тебе наплевать на мои чувства? Ты же знаешь, что я мечтаю перед смертью прижать к груди твоих деток.
— У тебя уже есть двое Елениных, — напомнил ей Николас. — А скоро появится и третий. Семья плодится и без моего участия.
— Елена далеко. А ты — Оулд, ты унаследовал фамилию своего отца, и семье этой двести пятьдесят лет. Что будет с банком, если ты останешься без наследника? Ты же прекрасно знаешь, что банком может управлять только кто-то из семьи. У твоего отца было двое братьев, но судьба распорядилась так, что унаследовал дело ты. Теперь твоя очередь позаботиться о том, чтобы передать все своему сыну. Если бы мой последний ребенок родился… Доктора говорили, что это был мальчик… — Трагический вздох. — Господь не дал.
Николас слышал эту печальную историю бесчисленное количество раз. И тут дверь снова распахнулась и в палату вошел коренастый человек в темном костюме и шоферской фуражке. В руках у него была огромная корзина цветов.
— Добрый день, — сказал он, войдя, и обратился к больному, спросив его, как старого знакомого: — Como estas? Как ты?
— Неплохо, Мариано, спасибо. — Взглянув на цветы, Николас понял, что мать опустошила весь цветочный магазин «Мойзес Стивенс».
Рейна искала что-то в корзинке.
— Где шампанское? — спросила она.
— Здесь. — И Мариано показал ей бутылки, спрятанные под цветами.
— Ради Бога, мама! Шампанского мне никак нельзя! — запротестовал Николас.
— Оно не для тебя, а для врачей и сиделок, которые спасли твою жизнь.
— Я же говорил тебе, что опасности для жизни не было!
— Ах… — мрачно вздохнула мать. — Они всегда так говорят. Мариано, пойди принеси вазы с водой.
— Да, сеньора.
Когда он вышел, Рейна Оулд придвинула стул поближе к кровати и наклонилась к сыну.
— А теперь расскажи мне, что все-таки произошло, — велела она.
— Я лишился новенькой машины, — мрачно ответил ей сын. — А потом мне на голову свалился бронзовый светильник.
— Ну купи еще одну машину! Это не беда! Кажется, у тебя еще три автомобиля. Меня интересуешь ты и еще — твоя несчастная голова. — Она снова сокрушенно прищелкнула языком. — Бедняжка! Сибеллу тоже жалко, но она, кажется, не пострадала?
? Пострадал только дом. Боюсь, там предстоит серьезный ремонт, но я об этом позабочусь.
— Надеюсь, ты понимаешь, что им отлично известно, где ты бываешь. Por Dios, Нико! — Рейна Оулд перекрестилась. — А если бы машина взорвалась вместе с тобой? Madre mia!
— Полиция обязательно сообщит мне, что именно произошло, и мне объяснят, как обезопасить себя. Они хотят, чтобы я дал показания.
— Естественно! Они обязаны выяснить, чьих рук это дело. — Она протянула руку и потрепала сына по голове. — Обещай, что ты будешь осторожен.
— Мама, я не могу и не хочу жить в клетке! И не потерплю, чтобы мне указывали, как вести дела и вообще как жить! Ты прекрасно знаешь, что я на такое не пойду!
— Да… да… конечно, — успокаивала его мать. — Но тебе все-таки нужно поговорить с полицией, и прислушайся, пожалуйста, к их советам. Они в таких делах разбираются.
Николас ничего не сказал, но Рейна, глядя на его застывшее лицо, вздохнула. Упрямый, как все де Мора.
— Тебя здесь долго продержат? — сменила она тему. — Врачи здесь хорошие? Может, стоит позвонить сэру Уильяму Орпингтону? Он специалист по мозговым травмам…
— У меня не мозговая травма, а черепная, — ответил он, с трудом сдерживаясь. — Скорее всего меня выпишут к концу недели. Ради Бога, мама, не суетись!
Она с облегчением услышала в его голосе знакомые раздражительные нотки.
— А, вот и вазы! Мариано, поставь их, пожалуйста, сюда, у кровати.
И она стала расставлять цветы, в чем была мастерицей, весело болтая о всяких пустяках. Николас слушал ее с улыбкой, несколько раз даже засмеялся, и лицо его постепенно светлело.
Каждая ваза, живописная, как ренуаровский натюрморт, заняла свое место, и тогда он протянул ей руку.
— Извини, мама, но у меня действительно побаливает голова.
— Бедняжечка! — И она чмокнула его в лоб. — Отдыхай. Слава Богу, я удостоверилась, что ты вне опасности. Но с врачами я все-таки переговорю. Как, кстати, их зовут?
В отделе с самого утра все так суетились, что Тесса сразу догадалась — что-то произошло. Ее тут же вызвали на совещание к начальству, где она узнала про бомбу, которая взорвалась на Честер-сквер в час ночи. Из-за Харри Тесса утром задержалась и не успела прослушать новости на «Радио-4», но сделала вид, что уже в курсе.
Расследование поручили ей, и Тессе надо было прежде всего взять показания у человека, чью машину разнесло в клочья.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
— Да-да, конечно… Только вы ведь не вполне полицейские, так? Полицейские — это те, кто ловит преступников, полицейские…
— Полицейские — они такие, как ты, да?
— Ты сама когда-то занималась тем же. Почему бы тебе не заняться этим снова? Бросай-ка свой суперотдел, возвращайся к тому, с чего начинала.
— Пока что мне в моем суперотделе грозит выговор за самовольную отлучку, — сказала Тесса, убирая со стола. Спорить с мужем ей не хотелось. В последнее время у них вся жизнь так и шла — то вверх, то вниз. Полчаса назад они были на вершине наслаждения, а сейчас опять эти навязшие в зубах разговорчики. Наверное, все это потому, что оба они стали существовать сами по себе. И с этим уже ничего не поделаешь.
— А что там с твоим назначением в провинцию? Тебя ведь вроде выдвигали, — спросил Харри с самым невинным видом и, увидев выражение лица Тессы, расхохотался и стал загораживаться от нее рукой. — Назад прислали документики, да?
— Только потому, что тип, за которым был решающий голос, выбрал на этот пост мужчину!
Харри пожал плечами и развернул «Сан».
— Будто ты не знала, что так и будет…
— Отлично знала! — Загремела посуда — Тесса стала загружать посудомоечную машину.
— В чайнике чай остался? — спросил он, когда машина заработала.
— Протяни руку и проверь сам, — ответила Тесса и отправилась принимать душ.
Она расправляла на кровати свежие простыни, когда в спальню вошел Харри, только что из душа.
— Умница ты моя. Обожаю спать в чистенькой постельке. — Он широко зевнул, блеснув своими великолепными зубами. — А спать я буду крепко… Я всегда хорошо сплю после того, как уважу свою женушку.
И он снова подошел к ней, обхватил сзади, уткнулся носом ей в шею.
— Ни за что! Я и так опаздываю, кроме того, я уже одета, а ты только что позавтракал. Ложись спокойно спать и помни — завтра будет новый день. — Она мило наморщила носик. — «Но пользы Скарлетт О'Хара это не принесло…» Если проснешься до того, как я вернусь, можешь почистить немного картошки. Я собираюсь приготовить на ужин курицу в лимонном соусе.
— Звучит заманчиво. Ты мне пива купила?
— Дюжину банок. Они в холодильнике.
— Умница!
— Стараюсь.
? А я?
Тесса сделала вид, что задумалась.
— Н-н-у-у…
Он притянул ее руку к своему бедру.
— Еще разочек, быстренько… — попросил он. — Можешь не раздеваться. Я хочу тебя, Тесса, и немедленно!
И он получил то, чего хотел, но сначала она все-таки сняла юбку. Все было стремительно и, на Тессин вкус, довольно грубо. На Харри нашло, и Тесса по опыту знала, что, когда он в таком состоянии, спорить с ним бесполезно. Он от чего-то завелся, и ему нужно было расслабиться. Сама она не испытала даже чисто физического удовольствия. Такой секс ее совершенно не привлекал. Она снова с грустью вспомнила те первые дни их любви, когда он занимался с ней любовью так, будто она его первая и единственная. Теперь же он хотел просто сбросить напряжение.
Она снова пошла в душ и через десять минут вышла оттуда, свежая и сияющая, как новенькая пятифунтовая банкнота. Харри уже храпел, лежа на спине.
Она осторожно, чтобы не разбудить его, вытащила из-под него одеяло и укрыла его. Если Харри заснул, его и пушкой не разбудишь, особенно после того, как он дважды за полтора часа получил полное сексуальное удовлетворение.
Она поставила будильник на шесть — Харри терпеть не мог торопиться, проверила, на месте ли свежая рубашка, пиджак был уже вычищен, брюки выглажены. Ботинки его она не трогала. Харри чистил их только сам, доводя до немыслимого блеска. Чистое белье, ключи от машины, носовой платок… Все на месте. Тесса задернула шторы и тихо вышла из спальни, прикрыв за собой дверь.
Заглянув в кухню, она увидела, что Сарж уже все съел, насыпала ему в миску еще корма, в другую налила воды — от молока он нос воротил, изредка милостиво соглашался на сливки. Перед уходом Тесса включила сушку для белья. Вечером, когда она вернется, белье можно будет уже гладить. «А Харри считает, что я чересчур организованная», — подумала она.
Он, как всегда, не поставил машину в гараж, а бросил ее в переулке. Тесса вывела из гаража свой «Гольф», потом поставила на место машину Харри и заперла гараж.
«Ну почему всегда так бывает, — подумала она, выезжая со двора, — если и муж, и жена работают, то жене приходится вкалывать в два раза больше?»
3
Настроение у Николаса Оулда было скверное. Его вымотала непрекращающаяся головная боль — бронзовый светильник пробил ему череп, и рану ему зашивали.
— Вам повезло, что у вас такие густые волосы, мистер Оулд, — успокоил его врач. — Иначе бы у вас было повреждение посерьезнее.
Да еще перелом плеча, из-за которого он ходил перевязанный и был похож на курицу для жарки. Не говоря уж о том, что больничная кровать оказалась на редкость неудобной, кормили и поили его совсем не тем, чем бы он хотел, непрерывно мерили температуру и давление и светили ему в глаза какими-то фонариками.
Николас, здоровье у которого было всегда отличное, попав в больницу, сразу затосковал. Хотел он только одного — чтобы его оставили в покое и дали возможность спокойно все обдумать, ведь кто-то злонамеренно собирался взорвать его.
Жизнь Николаса Оулда складывалась легко и благополучно — отец его был послом, в семье Николас был единственным ребенком, мать его обожала, учился он в Итоне и Оксфорде, а потом в Гарварде, так что к подобным превратностям судьбы он подготовлен не был и поначалу даже не мог поверить, что такое случилось именно с ним. А потом пришел в ярость. «Бентли» обошелся ему недешево, он ждал его два года, а теперь какие-то негодяи превратили «Бентли» в груду обломков. Причем неизвестно, какие именно негодяи. Он вел дела во многих странах, банкир всегда работает с деньгами. Если одной стране не понравилось, как он ведет дела с другой, — значит, дело плохо. Он сотрудничал с израильтянами, сотрудничал и с арабами, с Ольстером и с ирландскими националистами, а о южноамериканских странах, в том числе о тех, где власть была в руках у наркобаронов, и говорить нечего, хотя он отказался вежливо, но решительно помогать им отмывать их грязные миллиарды, несмотря на то, что это могло принести ему немалый доход. За последние шестнадцать лет он узнал про бизнес достаточно и отлично понимал, что есть и такие организации, которые не остановятся ни перед чем. Убийство для них — это просто слово, одно из множества других, и слово это они могут написать на любом языке. Тревожило Николаса на самом деле только лишь то, что он не знал, кто именно пытался его уничтожить. У Николаса были и другие причины для беспокойства, но события последнего времени отодвинули его прежние волнения на задний план.
Наверняка он знал только одно — что каким-то образом он перешел кому-то дорожку и ему было выказано неудовольствие. «Их неудовольствие! — мрачно подумал он. — А как насчет моего? Если они хотели заставить меня переменить манеру поведения, то старались напрасно». Он совершенно не переносил насилия и принуждения. Уже много лет он не позволял кому бы то ни было собой манипулировать. И все же, как только он пришел в себя, он стал размышлять о случившемся. Тем более что все равно делать больше было нечего. Читать он не мог — сразу уставали глаза и раскалывалась голова, по телевизору смотрел только новости и был весьма доволен тем, что сочиненная им история принята, во всяком случае, прессой. А кроме того, он никак не мог найти себе места. Такого с ним не было уже много лет. И, только разобравшись как следует в своих мыслях и чувствах, он понял, что все это происходит из-за того, что ему кажется, будто он утратил контроль над своей собственной жизнью.
Им не удалось отнять ее, потому что бомба взорвалась не вовремя, но они не успокоятся и наверняка повторят свою попытку.
Он не получал никакого предупреждения, скорее всего его не будет и в следующий раз. То есть под угрозой оказалась его бесценная свобода. Отныне ему придется быть осторожным во всем — куда пойти, чем, с кем и как заниматься. Уже нельзя будет жить как придется, и все потому, что некая безымянная и безликая группа людей собирается его убить. И они пострашнее тех хулиганов, которые попадались ему в Итоне.
Теперь времена другие, да и он сам уже не тринадцатилетний мальчишка: не так давно он отметил свой тридцать девятый день рождения, и во всех проведенных — и закончившихся его победой — боях он знал, с кем сражается. А сейчас впервые он мучился бессилием, и бороться надо было с легионом невидимок. Мысль о том, что отныне он будет под чьим-то наблюдением, что кто-то будет следить за каждым его шагом, приводила его в ужас. Годы понадобились ему, чтобы избавиться от бдительной заботы матери. Правда, сороковой день рождения тоже хотелось бы отметить…
Перспектива малоприятная. Обложили со всех сторон.
Придется идти на компромисс.
Компромиссов он не любил. Есть в них привкус поражения, а к поражениям он не привык.
В сотый раз он прокручивал в мозгу все случившееся, когда дверь в его палату распахнулась и кто-то воскликнул:
— Ник! Как такое могло случиться? Неужели кто-то хотел тебя взорвать? Por Dios! Hijo mio! Боже мой, сынок! — Увидев сына, бледного, с забинтованной головой и с рукой в шине, Рейна Оулд кинулась к нему, распахнув объятия, но он предостерегающе поднял руку.
— Мама!
И Рейна тут же перестала причитать.
— Не обращай внимания на мой вид, если что меня и мучает, так это не головные боли. Нет, умирать я не собираюсь. Не надо вызывать специалистов со всего мира. И нужно мне только, чтобы все меня оставили в покое.
— Слава Богу, теперь я вижу, что ты — это ты. Но ты мне все-таки расскажи, почему terroristas, эти террористы проклятые за тобой охотятся? Ведь ты же помнишь, это они взорвали моего деверя несколько лет назад.
— Взорвали, но в Испании, и он был членом правительства, мишень слишком заметная. А мы в Англии. У меня семейное дело, банк, и политических амбиций у меня нет.
— И все же это предупреждение. Разве я тебе не говорила, что колумбийцы — народ опасный? Я испанка, испанцы пришли в Южную Америку как колонизаторы. У меня там родственники. Твоя сестра — моя дочь — живет в Мехико. Я тебя предупреждала…
— Да, мама, предупреждала. Много раз, — устало прервал ее сын.
Рейна Мария де лос Анжелес де Мора и Кастеллон Оулд неодобрительно прищелкнула языком и, швырнув свои соболя на стул, наклонилась и обняла сына, обдав его ароматом духов.
Это была миниатюрная женщина ростом не более пяти футов, пухленькая, как откормленный голубь, и одетая в скрывающее фигуру свободное шерстяное платье цвета увядшей розы, идеально подходившее и к ее ухоженному лицу, и к шелковистым волосам, по-прежнему, благодаря искусству парикмахера, иссиня-черным. На ней были жемчуга — и на шее, и в ушах, помада в тон лаку на ногтях и цветам на ее изысканной шляпке.
— Когда они мне позвонили… Por Dios, que susto! Господи, какой ужас! Но Алехандро позаботился о билете, и через час я уже была в пути.
— Тебе не надо было уезжать из Мадрида, — сказал Николас строго. — Я же велел передать тебе, что я вне опасности.
— Вне опасности! Они взорвали твою машину, рассчитывая, что с ней взорвут и тебя, а ты считаешь, что ты вне опасности!
— Но меня ведь в машине не было!
— К счастью, нет! А что ты вообще делал на Честер-сквер? Я считала, что тот эпизод закончился.
— Сибелла Лэнон — солидный клиент нашего банка, — ответил Николас невозмутимо. — Мы ужинали вместе, а потом обсуждали ее финансовые дела.
Его мать улыбнулась и пожала плечами.
— Ну что ж, раз ты так говоришь… — сказала она сдержанно.
Николас Оулд пристально посмотрел на мать.
— Si. Именно так и говорю, — подтвердил он. — И ты так говори, когда тебя будут спрашивать. Понятно?
Ее глаза-вишенки глядели совершенно невинно.
— Естественно, сынок. Мне отлично известно, что Эдвард Лэнон — человек не самый приятный. Даже не знаю, кто хуже, он или terroristas. Но если ты будешь упорствовать и продолжать ухаживать за его хорошенькой женой… — Рейна Оулд покачала своей безукоризненно причесанной головкой. — Скоро ты встретишь какую-нибудь незамужнюю женщину, и тебе захочется чего-то большего, чем просто интрижки. Я — испанка и в таких вещах разбираюсь. Ты пропахал много акров пустошей, Нико. Пора сеять. Неужели тебе наплевать на мои чувства? Ты же знаешь, что я мечтаю перед смертью прижать к груди твоих деток.
— У тебя уже есть двое Елениных, — напомнил ей Николас. — А скоро появится и третий. Семья плодится и без моего участия.
— Елена далеко. А ты — Оулд, ты унаследовал фамилию своего отца, и семье этой двести пятьдесят лет. Что будет с банком, если ты останешься без наследника? Ты же прекрасно знаешь, что банком может управлять только кто-то из семьи. У твоего отца было двое братьев, но судьба распорядилась так, что унаследовал дело ты. Теперь твоя очередь позаботиться о том, чтобы передать все своему сыну. Если бы мой последний ребенок родился… Доктора говорили, что это был мальчик… — Трагический вздох. — Господь не дал.
Николас слышал эту печальную историю бесчисленное количество раз. И тут дверь снова распахнулась и в палату вошел коренастый человек в темном костюме и шоферской фуражке. В руках у него была огромная корзина цветов.
— Добрый день, — сказал он, войдя, и обратился к больному, спросив его, как старого знакомого: — Como estas? Как ты?
— Неплохо, Мариано, спасибо. — Взглянув на цветы, Николас понял, что мать опустошила весь цветочный магазин «Мойзес Стивенс».
Рейна искала что-то в корзинке.
— Где шампанское? — спросила она.
— Здесь. — И Мариано показал ей бутылки, спрятанные под цветами.
— Ради Бога, мама! Шампанского мне никак нельзя! — запротестовал Николас.
— Оно не для тебя, а для врачей и сиделок, которые спасли твою жизнь.
— Я же говорил тебе, что опасности для жизни не было!
— Ах… — мрачно вздохнула мать. — Они всегда так говорят. Мариано, пойди принеси вазы с водой.
— Да, сеньора.
Когда он вышел, Рейна Оулд придвинула стул поближе к кровати и наклонилась к сыну.
— А теперь расскажи мне, что все-таки произошло, — велела она.
— Я лишился новенькой машины, — мрачно ответил ей сын. — А потом мне на голову свалился бронзовый светильник.
— Ну купи еще одну машину! Это не беда! Кажется, у тебя еще три автомобиля. Меня интересуешь ты и еще — твоя несчастная голова. — Она снова сокрушенно прищелкнула языком. — Бедняжка! Сибеллу тоже жалко, но она, кажется, не пострадала?
? Пострадал только дом. Боюсь, там предстоит серьезный ремонт, но я об этом позабочусь.
— Надеюсь, ты понимаешь, что им отлично известно, где ты бываешь. Por Dios, Нико! — Рейна Оулд перекрестилась. — А если бы машина взорвалась вместе с тобой? Madre mia!
— Полиция обязательно сообщит мне, что именно произошло, и мне объяснят, как обезопасить себя. Они хотят, чтобы я дал показания.
— Естественно! Они обязаны выяснить, чьих рук это дело. — Она протянула руку и потрепала сына по голове. — Обещай, что ты будешь осторожен.
— Мама, я не могу и не хочу жить в клетке! И не потерплю, чтобы мне указывали, как вести дела и вообще как жить! Ты прекрасно знаешь, что я на такое не пойду!
— Да… да… конечно, — успокаивала его мать. — Но тебе все-таки нужно поговорить с полицией, и прислушайся, пожалуйста, к их советам. Они в таких делах разбираются.
Николас ничего не сказал, но Рейна, глядя на его застывшее лицо, вздохнула. Упрямый, как все де Мора.
— Тебя здесь долго продержат? — сменила она тему. — Врачи здесь хорошие? Может, стоит позвонить сэру Уильяму Орпингтону? Он специалист по мозговым травмам…
— У меня не мозговая травма, а черепная, — ответил он, с трудом сдерживаясь. — Скорее всего меня выпишут к концу недели. Ради Бога, мама, не суетись!
Она с облегчением услышала в его голосе знакомые раздражительные нотки.
— А, вот и вазы! Мариано, поставь их, пожалуйста, сюда, у кровати.
И она стала расставлять цветы, в чем была мастерицей, весело болтая о всяких пустяках. Николас слушал ее с улыбкой, несколько раз даже засмеялся, и лицо его постепенно светлело.
Каждая ваза, живописная, как ренуаровский натюрморт, заняла свое место, и тогда он протянул ей руку.
— Извини, мама, но у меня действительно побаливает голова.
— Бедняжечка! — И она чмокнула его в лоб. — Отдыхай. Слава Богу, я удостоверилась, что ты вне опасности. Но с врачами я все-таки переговорю. Как, кстати, их зовут?
В отделе с самого утра все так суетились, что Тесса сразу догадалась — что-то произошло. Ее тут же вызвали на совещание к начальству, где она узнала про бомбу, которая взорвалась на Честер-сквер в час ночи. Из-за Харри Тесса утром задержалась и не успела прослушать новости на «Радио-4», но сделала вид, что уже в курсе.
Расследование поручили ей, и Тессе надо было прежде всего взять показания у человека, чью машину разнесло в клочья.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25