Площадь беспорядочно шумела. Солдаты сновали туда-сюда, вынося из лавок многочисленные трофеи, скрипели разбитые в щепы двери, лязгали остатки железных решеток, вырванных из окон первых этажей.
Доставшаяся лучнику девушка причитала, как потерявшийся ребенок, и Тэмсин заторопилась, следуя по пятам за солдатом, одновременно ища взглядом на земле какое-нибудь более надежное оружие, чем нож. Двое пехотинцев, примостившись возле дверей лавки торговца мануфактурой, играли в кости. Их мушкеты лежали рядом, на земле. Тэмсин сделала резкое движение, схватила одно из ружей и понеслась вперед по улице, не обращая внимания на яростные вопли, несущиеся ей вслед.
Но крики быстро смолкли: сейчас мушкет не являлся предметом первой необходимости, и мужчины вернулись к игре.
В центре площади, на каменном фундаменте, стояла водокачка — к ней вели три широкие и плоские ступени. Туда и направился лучник со своей добычей, видимо, собираясь насладиться ею здесь же на солнышке. Как только он опустил девушку, Тэмсин прыгнула вперед и с размаху двинула его прикладом по голове. Удар пришелся по уху, солдат взревел и повернулся, чтобы увидеть, кто на него напал.
Тэмсин отпрыгнула назад, нацелив мушкет прямо ему в сердце.
— Мерзавец, — свирепо сказала она. — Гнусный сукин сын и убийца. Насилие над этой девушкой будет твоей великой победой и предметом гордости, о чем ты будешь рассказывать внукам, верно? А что ты сделаешь, когда кончишь развлекаться? Продашь приятелям?
Девушка стояла на коленях, согнувшись, и все еще причитала. Солдат был озадачен, в ухе у него все еще звенело от удара мушкетом, из ссадины вниз по шее струилась кровь. Он не сводил глаз с крошечной фигурки, выскочившей как черт из табакерки, почти не понимая ее слов.
— Беги, nifia, — шепнула Тэмсин выразительно. Девушка поднялась на ноги и безумным взглядом оглядела запруженную солдатами площадь, будто искала безопасного пути к отступлению. Но стоило ей тронуться с места, как лучник пришел в себя и с рыком бросился за беглянкой. Тэмсин выставила ногу и он рухнул как подкошенный на булыжник мостовой, но тут же вскочил, тряся головой, как раненый буйвол.
Полковник Сент-Саймон и капитан Фробишер появились на площади как раз тогда, когда внимание мужчин, стоявших рядом с водокачкой, обратилось на только что произошедшую стычку. Молодая босоногая девушка убегала по булыжной мостовой, слезы ужаса струились по ее лицу. Она столкнулась с Джулианом, который успел схватить и поддержать ее, прижав для равновесия к себе, а глаза его тем временем были прикованы к сцене посреди площади. Девушка прижималась к нему, дрожа, как загнанная лань, поняв, что золотой галун и эполеты на мундире офицера сулят ей спасение.
— Иисус, Мария и Иосиф, — шептал Джулиан, заметив ни с чем не сравнимую золотистую головку Фиалки ровно за секунду до того, как она исчезла, поглощенная разгневанной толпой. Он оторвал девушку от себя и отшвырнул ее Френку, коротко приказав:
— Доставь ее в безопасное место.
Потом, держа наготове пистолет и на ходу обнажая саблю, Сент-Саймон бросился к водокачке, в гущу толпы.
Он вломился в самое сердце потасовки, размахивая саблей направо и налево, понося своих вояк на смачном языке солдатских казарм, одновременно раздвигая толпу и пробиваясь к цели. В этот момент яростная брань оказалась более действенной, чем оружие, она, казалось, вывела людей из пьяного транса, напомнив им о привычной военной дисциплине. Тесный круг разомкнулся, и Джулиан прорвался в центр.
Тэмсин яростно отбивалась от лучника, которого лишила добычи. У нее отобрали мушкет, и теперь она пыталась достать из-за пояса нож. Когда солдат схватил Тэмсин, Джулиан пальнул из пистолета в воздух, потом взмахнул саблей, и солдат наконец выпустил девушку, взревев от боли — кровь фонтаном забила из его руки.
Стоявшие кругом свидетели этой сцены недовольно зароптали и стали продвигаться ближе к Сент-Саймону. Джулиан подчеркнуто медленно убрал саблю в ножны, сунул пистолет за пояс, потом обернулся и схватил Тэмсин под мышку, как мешок картошки.
— Черт бы побрал ваши темные души, — закричал он им, — дайте мне пройти( Он стал спускаться по ступенькам, расчищая себе путь и не выпуская из рук отчаянно барахтавшуюся девушку. Кто-то засмеялся, пьяное хихиканье было подхвачено остальными. Их настроение изменилось, и они отступили назад, давая скабрезные советы офицеру, достаточно славному парню, если он решил развлечься на их манер.
— Черт вас побери, опустите меня на землю! — огрызнулась Тэмсин, еще больше злясь от неудобства своей позы. Как-то он ухитрялся нести ее так, что ни ноги ее, ни руки не касались земли. Никогда прежде ни один мужчина не позволял себе такого! Возмущение ее разгорелось еще ярче.
— Ни за что, маленькая идиотка, — заявил Джулиан, теперь уже разгневанный не меньше Тэмсин. — Что ты, черт тебя возьми, здесь делала?.. Зачем полезла в этот ад? Не твое это дело. Если бы у меня была хоть крупица здравого смысла, я оставил бы тебя им на растерзание.
Тэмсин впилась зубами ему в икру. Вопль Джулиана был слышен за три улицы.
— Дикарка чертова! — Он рывком подбросил ее вверх, сменив при этом руку, державшую ее как если бы она была кэбером, который шотландские горцы подбрасывают в воздух во время спортивных состязаний. Потом положил ее себе на шею, сжимая одной рукой запястья, а другой — щиколотки. В таком положении она напоминала дичь, подстреленную охотником.
От брани Тэмсин и воздух мог бы покраснеть, но Сент-Саймон как ни в чем не бывало шагал с этим своеобразным воротником по площади, не обращая на ее ругань ни малейшего внимания. Он был слишком поглощен тем, что творилось в Бадахосе, чтобы думать еще о чудовищной неблагодарности Тэмсин. Он и представить себе не мог, что привело ее в город, разве что чистая глупость. Если, конечно, она не собиралась воспользоваться этим хаосом в каких-то корыстных целях.
— Боже милостивый! Джулиан! Что это там у тебя? — настиг его изумленный голос Френка, когда он проходил через небольшой дворик с металлическими воротцами, свисавшими с петель. Сент-Саймон остановился.
Во дворе, среди разрухи и как бы вопреки ей, что-то бормотал фонтан. Девушка, спасенная Тэмсин, пряталась за спиной Френка, глаза ее были неподвижны на пепельном от ужаса лице.
— Это Виолетта, — мрачно объявил Джулиан; он наклонил голову, снимая Тэмсин со своих плеч. Спасенная девушка с криком подбежала к Фиалке, обняла, изливая на нее многословные потоки благодарности.
Джулиан уловил суть ее сбивчивой речи и наконец понял, чем Тэмсин занималась на площади. Ему самому и в голову не пришло как-то связать бегство девушки с присутствием там Виолетты. Обрадованный тем, что хотя бы не высказал вслух своих предположений по поводу грабительских наклонностей Виолетты, он уже собрался извиниться за свою грубость, когда Фиалка набросилась на него.
— Вы… вы не лучше этой мрази… не лучше, чем этот грязный сброд, состоящий из насильников и убийц! — заявила она, выплевывая слова, как змея яд. — Как вы смеете так обращаться со мной?! Мерзавец, негодяй…
— Ты, попридержи язык! — взревел Джулиан, забыв о своем намерении помириться. — Если бы я вовремя не появился на сцене, ты бы уже лежала на этих камнях, и каждый, кто пожелал бы встать в очередь, получил бы свою долю!
— Грязные, омерзительные свиньи! — в запале выкрикнула Тэмсин, и внезапно ее голос стал тихим и задрожал. К своему удивлению, Джулиан увидел, что в ее фиалковых глазах блестят слезы, а лицо исказилось от плача. — Солдаты, — продолжала она, — последнее отребье и то не позволят себе такого. Варвары, хуже животных! — Она указала на площадь, где продолжали развлекаться воины-победители. — Да и животные не ведут себя так! Они не обращаются с себе подобными как с бесчувственным мусором. — Внезапно она умолкла: комком подступили к горлу слезы. Тэмсин отвернулась, глядя на сломанные ворота, рука отталкивала воздух, будто она пыталась отстраниться от изумленных слушателей.
Френк смотрел на нее в полном недоумении, девушка съежилась, прижимаясь к нему. Джулиан, будто очнувшись от гипноза, вызванного страстной и бурной речью Тэмсин, подбежал к ней.
— Тэмсин!
— Оставьте меня в покое! — Она отвернулась и попыталась оттолкнуть его.
Серебряная слеза блестела на ее щеке и стекала к уголку рта. Язык метнулся, слизнул слезинку, но за ней последовала еще одна и еще…
Джулиан забыл об обвинениях, которые она бросила ему в лицо. Забыл о том, в какой гнев она его приводила при каждой их встрече. Он ощущал сейчас только силу ее горя. Только сейчас он заметил кровь на ее одежде.
— Пойдем, — сказал он мягко. — Пора нам покинуть это место. Никто ничего не сможет здесь сделать до тех пор, пока они не пресытятся. — Он положил руку ей на плечо, чтобы вывести из города.
— Оставьте меня в покое! — повторила Тэмсин, но уже с меньшей убежденностью.
Джулиан покачал головой:
— Если понадобится, я понесу тебя на руках, Виолетта.
— Espadachin! — вскричала она, но теперь слезы из ее глаз потекли быстрее. Она смахнула их, размазав при этом грязь по щекам, так что стала похожа на трубочиста. Но на этот раз она не сопротивлялась, когда он обнял ее за талию и повел.
— Ты спасла девушку, — сказал он, стараясь хоть немного ее утешить.
— Только одну из многих, — отрезала она. — Они насилуют монахинь, оскверняют церкви, насаживают людей на штыки… Я и прежде это видела.
Последнюю фразу она произнесла так тихо, что он был вынужден наклониться, чтобы расслышать. Но сила ее боли была такова, что слова запечатлелись в его мозгу ясно, как звук рожка.
За городскими стенами группы усталых португальских солдат копали братские могилы. Трупы горой укладывали на телеги и ждали, пока ямы окажутся достаточно глубокими, чтобы предать тела земле.
— Все вы одинаковы, — внезапно возобновила Тэмсин свою атаку. — Неужели может быть какое-нибудь оправдание тому, что здесь происходит? Такая бойня… такая бессмысленная бойня!
— Скажи это Наполеону, — ответил Джулиан сухо. — Скажи Филиппу. Если бы он сдал город, когда защищать его уже стало бессмысленным, тысячи жизней были бы спасены. Дело не только в нас, Виолетта.
— Я и не сказала, что в вас, — ответила она. — Но солдаты — грубые, жестокие звери…
— Это война. Она превращает людей в зверье, — перебил он. — А как насчет твоего отца? Он ведь вел войну ради золота, а не ради идеи…
— Не смей говорить о моем отце, англичанин! — Она резко повернулась к нему, и в руке у нее сверкнул нож, глаза, в которых до сих пор были слезы, горели яростью. — Что вы можете знать о таком человеке, как Эль Барон, вы, надменный, ограниченный английский солдафон! — Последнее слово она выплюнула в него, как самое большое оскорбление.
— Брось это, Виолетта. — Джулиан схватил ее за запястье и выкручивал до тех пор, пока ее пальцы не отпустили рукоятку ножа и тот не упал на землю. — Меня уже тошнит от твоих дикарских манер. — Он так резко оттолкнул ее, что она упала на колени. — Я умываю руки. Иди куда хочешь, только не попадайся мне на глаза. — Он повернулся на каблуках и, кипя яростью, зашагал к лагерю. Но, пройдя несколько ярдов, замедлил шаг и обернулся.
Тэмсин все еще стояла на коленях на земле, голова ее была опущена, слезы падали в грязь. Казалось, она не заметила его ухода. В первый раз после того, как это случилось, она вновь переживала побоище в Пуэбло-де-Сан-Педро во всех подробностях. Прежде она всегда позволяла себе думать только о том, как ее отец бросил вызов врагам и вступил с ними в смертельную схватку, когда мать уже обрела вечный покой. Но теперь она вспомнила, мысленно увидела и все остальное: мертвых детей, изнасилованных женщин, замученных мужчин и пожиравший деревню огонь, языки которого взметнулись высоко в небо. А она и Габриэль — двое против сотни, против нескольких сотен — стояли на вершине холма и лишь беспомощно наблюдали не в силах ничего изменить. А позже, через три дня, когда дикари оставили горящие дома, убитых жителей и ушли, захватив с собой все, что представляло ценность, она и Габриэль спустились в деревню похоронить Сесиль и Барона и выкопали ямы, чтобы похоронить остальных. Точно такие же ямы, как рыли здесь; они вдвоем не могли вырыть достаточно могил, чтобы закопать каждого в отдельной.
— Пойдем, ты не можешь здесь оставаться. — Джулиан наклонился к ней, и голос его был нежен. Он легко поднял ее, а она повернула голову и уткнулась лицом в широкое плечо.
Джулиан почувствовал, как ее тело сотрясается от рыданий, Он отнес ее в свою палатку, резко сказал Доббину, чтобы тот скрылся с глаз долой, и закрыл дверь изнутри, — Расскажи мне об этом, — сказал Джулиан спокойно.
Глава 9
Сент-Саймон направлялся к полевому госпиталю. Там лежало много людей из его бригады, и посещение полковника должно было поднять их дух, хотя вряд ли так же отразилось бы на его собственном. Те из его людей, кто не покоился в братских могилах, не лежал искалеченный в госпитале, теперь пустились в гнусный разбой и разгул в Бадахосе. Сделать их снова умными, добросердечными, честно сражающимися людьми, какими он их знал, было нелегко. И, скорее всего, единственное, что могло бы помочь, — это виселицы. Сент-Саймон знал, что главнокомандующий пойдет на этот страшный шаг, и будет так же прав, как и тогда, когда разрешил своим солдатам предаться разгулу в поверженном городе.
— Вы ведь полковник Сент-Саймон?
Этот вопрос отвлек его от мрачных размышлений, как только он сунул голову в первую же палатку. Хирург, размахивавший мясницким ножом, поднял голову от грубо сколоченного стола на козлах, где лежал без сознания связанный человек. Правая нога его была обнажена до колена, торчала наружу прорвавшая кожу неровная зазубренная кость.
— Да, — ответил Джулиан и замолчал. Ему показалось, что он не знает хирурга.
— Простите меня. Мне довелось повстречаться прошлой ночью с весьма необычной молодой женщиной, она сказала, что она ваш друг, что она ваш очень близкий друг. — Хирург вытер рукавом влажный лоб, — Она была весьма настойчива и требовала, чтобы я немедленно занялся ее ранеными… Она была очень настойчива… Сказала, что и лорд знает, кто она.
— Виолетта, — сказал Джулиан скорее про себя, чем вслух. — А что она здесь, собственно, делала?
— Вывозила с поля боя раненых на лошади, такой великолепной белой лошади… Никогда не видел такого коня. — Хирург снова наклонился к пациенту, который задвигался и застонал. — Извините, он приходит в себя, прежде чем это произойдет, я должен отнять ему ногу.
Полковник кивнул и вышел. Услышав хруст перепиливаемой ножом кости, он прикрыл глаза. Вот, значит, как Тэмсин провела ночь — вывозя раненых на своем впечатлительном Цезаре. То, что она предлагала свою помощь солдатам, как-то не вязалось с ее ненавистью к ним. Но, с другой стороны, разве могла она не принять хоть какого-то участия в ужасных событиях прошедшей ночи. Он уже было начал недоумевать, почему она не оказалась в числе людей Пиктона, карабкавшихся на стены замка.
Он много узнал за то время, что провел с нею в своей палатке. Сдерживая слезы, она тихо, но совершенно ясно и разумно говорила о той страшной ночи. Она рассказала ему об ужасной бойне в Пуэбло-де-Сан-Педро, и ему было нетрудно представить, как это все происходило. Ему тоже случалось видеть подобное.
Но теперь полковник Джулиан Сент-Саймон был в замешательстве. Образ Фиалки принимал иные очертания. Сейчас он замечал сложное сплетение противоречий там, где прежде видел только беспринципность и восхитительную чувственность. Разбойница, чьего обольщения он опасался и обманчивым чарам которой должен был противиться всеми силами, теперь превратилась в молодую женщину, оставшуюся в мире одинокой после чудовищного убийства любимых родителей.
Девушку, чей привычный образ жизни был разрушен, брошенную в пекло войны выживать, как она сама знает и умеет.
Этот новый портрет вызывал тревогу: в нем Джулиану упорно мерещились прежние черты. Чудилась игра на известной сентиментальности Веллингтона, на том, что непременно произведет определенное впечатление ее патетический рассказ. Но чувствовал он также и то, что она не старалась специально затронуть струны его души, когда рассказывала ему правду о той страшной ночи, гибели родителей и родной деревни. Джулиан не знал, как связать эти два образа воедино. Мысли его были прерваны, когда он увидел носилки, на которых лежал, прерывисто дыша, рядовой из его бригады. Лицо его частично скрывала окровавленная повязка.
— Хирург говорит, что утром тебя отправят в Лиссабон, Картер, — обратился к раненому Сент-Саймон. — Так, что выберешься отсюда навсегда.
— Я об этом не пожалею, сэр, — сказал ему человек с забинтованным лицом. — Но я потерял нос. Что скажет миссис?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46