— Я не иду на сделки, — отмахнулся Президент.Войлс презрительно усмехнулся. Он не терял самообладания:— Хорошо. Завтра я пошлю в Новый Орлеан пятьдесят агентов. И пятьдесят — послезавтра. Мы будем размахивать жетонами по всему городу и делать все, что только возможно, чтобы привлечь внимание.Президент вскочил на ноги и подошел к окнам, выходящим на Роуз Гарден. Войлс сидел неподвижно и ждал.— Хорошо, хорошо. Договорились, Я буду контролировать Флетчера Коула, — пробурчал Президент. Войлс встал и медленно подошел к столу:— Я ему не доверяю, и, если я хоть раз почую его во время этого расследования, договор расторгается и мы начинаем расследование дела о пеликанах полным ходом.Президент поднял руки и тепло улыбнулся:— Договорились.Войлс улыбался, и Президент улыбался, и в маленькой комнатушке около кабинета Флетчер Коул улыбался, глядя на экран. “Наемный убийца, бык”. Он это обожал. Это были слова, которые создали легенды.Он выключил мониторы и запер за собой дверь. Они будут говорить еще минут десять о второстепенных деталях, а он послушает их у себя в офисе, где у него был звук, но не было экрана. У него была напряженная встреча в девять. Затем увольнение в десять. И ему еще надо было кое-что напечатать на машинке. Большинство бумаг он просто надиктовывал и отдавал ленту секретарю. Но иногда Коул считал необходимым обращаться к помощи анонимных меморандумов. Они широко циркулировали по Западному крылу, всегда были чрезвычайно полемичными и обычно попадали в прессу. Поскольку они появлялись из ниоткуда, их можно было найти лежащими почти на каждом письменном столе. За анонимные меморандумы, сошедшие с его пишущей машинки, он уволил множество людей.Мемо состояло из четырех абзацев и обобщало все, что было ему известно о Хамеле и его последнем отлете из Вашингтона. Были смутные намеки на связи с ливанцами и палестинцами. Коулу оно чрезвычайно понравилось. Как быстро оно попадет в “Пост” или “Таймс”? Он сам с собой заключил маленькое пари, какая газета доберется до него первой. * * * Директор находился в Белом доме, должен был оттуда лететь в Нью-Йорк и возвратиться завтра. Гэвин расположился около офиса К. О. Льюиса и ждал, пока появится маленькое окно. Льюис находился на месте.Льюис был раздражен, но, как всегда, оставался джентльменом:— Ты выглядишь напуганным.— Я потерял моего лучшего друга. Льюис ждал, что последует дальше.— Его звали Томас Каллахан. Это тот самый парень из Тьюлана, который принес мне дело о пеликанах, оно разошлось, затем было послано в Белый дом и бог знает куда еще, а теперь он мертв. Разорван на кусочки бомбой в автомобиле прошлым вечером в Новом Орлеане. Он убит, К. О.— Мне очень жаль.— Дело не в том, что тебе жаль. Совершенно очевидно, что бомба была предназначена Каллахану и той студентке, которая написала это дело, Дарби Шоу.— Я видел ее имя на деле.— Правильно. У них было свидание и предполагалось, что в машине они будут вместе. Но ей удалось уцелеть. Она позвонила мне сегодня в пять утра. Она напугана до смерти.Льюис слушал, но уже отделывался от этого:— Ты не можешь точно утверждать, что это была бомба.— Она сказала, что это была бомба. Совершенно точно. Трах, и все полетело к чертям. Нет сомнений в том, что он мертв.— И ты думаешь, что существует связь между его смертью и этим делом?Гэвин — адвокат, у него нет опыта в расследовании дел, и он не хотел выглядеть легковерным:— Возможно. Я думаю, да. А ты разве нет?— Это не имеет значения, Гэвин. Я только что говорил по телефону с директором. Пеликан вычеркнут из нашего списка. Я не уверен, появится ли он когда-либо в нем снова, но сейчас мы на него времени не тратим.— Но мой друг был убит автомобильной бомбой.— Я сожалею. Я думаю, что местные власти проводят расследование.— Послушай меня, К. О. Я прошу об одолжении.— Послушай меня, Гэвин. Я не делаю никаких одолжений. Мы уже достаточно подразнили гусей, и, если директор говорит остановиться, мы останавливаемся. Ты можешь с ним поговорить. Но я бы не советовал этого делать.— Может быть, я подхожу не с той стороны. Я думал, ты меня выслушаешь и, по крайней мере, будешь заинтересован.Льюис обошел стол:— Гэвин, ты плохо выглядишь. Отдохни денек.— Нет. Я пойду в офис, подожду час и снова вернусь сюда. Мы можем еще раз попытаться через час?— Нет. Войлс высказался по этому поводу совершенно определенно.— И девушка тоже, К. О. Он был убит, и она прячется где-то в Новом Орлеане, пугаясь собственной тени, взывая к нам о помощи, а мы слишком заняты.— Я очень сожалею.— Нет, ты не сожалеешь. Это моя вина. Мне не следовало выбрасывать в мусор это проклятое дело.— Оно послужило благородным целям, Гэвин. — Льюис положил руку ему на плечо, чтобы показать, что его время истекло и с него достаточно этой чуши. Гэвин резко отшатнулся и пошел к двери.— Это позволило вашим ребятам начать игру с чем-то. Лучше бы я его сжег.— Оно было слишком хорошо для того, чтобы сгореть, Гэвин.— Я не сдаюсь. Я приду через час, и мы снова вернемся к этому делу. Так не пойдет, — Верхик захлопнул за собой дверь. * * * Она вошла в магазин братьев Рубинштейн на Канале и затерялась между рядами полок с мужскими рубашками. За ней никто не шел. Она купила темно-синюю парку, мужскую, но маленького размера, пару авиационных очков, которые явно не обладали какими-либо признаками пола, и британскую шоферскую кепку, тоже мужскую и тоже маленького размера. Расплатилась кредитной карточкой. Пока продавец засовывал карточку в аппарат для считывания, она сняла с одежды ярлыки и надела парку. Парка была мешковатая, наподобие той, что она носила на занятия. Дарби затолкала волосы под воротник, скроенный наподобие капюшона. Продавец вежливо наблюдал за ней. Она вышла на Мэгэзин-стрит и потерялась в толпе.Назад, на Канал. Около “Шератона” роился целый автобус туристов, и она присоединилась к ним. Она подошла к стене, на которой висел сплошной ряд телефонов, нашла номер и позвонила миссис Чен, ее соседке в доме из двух квартир. Видела или слышала она что-нибудь? Очень рано постучали в дверь. Было еще темно. Она никого не видела, только слышала стук. Ее автомобиль все еще стоит на улице. Все в порядке? Да, все отлично. Спасибо.Она посмотрела на туристов и набрала внутренний номер Гэвина Верхика. То, что это был внутренний номер, привело только к дополнительным трудностям, и после трех минут препирательств, когда она отказывалась назвать свое имя и повторяла его, ее с ним соединили.— Где ты? — спросил он.— Дай мне кое-что тебе объяснить. В данный момент я не скажу ни тебе, ни кому-либо другому, где я. Так что не спрашивай.— Хорошо. Наверное, ты устанавливаешь правила.— Спасибо. Что сказал мистер Войлс?— Мистер Войлс в данный момент в Белом доме и с ним нельзя встретиться. Я постараюсь поговорить с ним сегодня попозже.— Совсем ничего, Гэвин. Ты в офисе уже почти четыре часа, и у тебя ничего нет. Я ожидала большего.— Потерпи, Дарби.— Терпение может меня убить. Гэвин, они меня преследуют?— Я не знаю.— Что бы ты сделал, если бы знал, что должен умереть и что есть люди, наемные убийцы, которые уже убили двух верховных судей и убрали простого профессора права, у которых есть миллиарды долларов, и они не против потратить их на новое убийство? Что бы ты сделал, Гэвин?— Иди в ФБР.— Томас пошел в ФБР, и он мертв.— Спасибо, Дарби. Это несправедливо.— Меня сейчас не волнует справедливость или какие-либо чувства. Я думаю только о том, как остаться в живых до полудня.— Не ходи в свою квартиру.— Я не так глупа. Они уже там были. И я уверена, что квартира у них под наблюдением.— Где его семья?— Его родители живут в Нейплсе, во Флориде. Наверное, университет с ними свяжется. Не знаю. У него брат в Мобиле, я думала позвонить ему и объяснить все это.И вдруг она увидела его. Он шел между туристами у стойки регистрации. У него была свернутая газета, и он старался вести себя так, как будто находился дома, как еще один постоялец гостиницы, но его походка была чуть-чуть неуверенной и глаза рыскали. Лицо было вытянутое и худощавое, блестящий лоб. На нем были круглые очки.— Гэвин, слушай. Запиши. Я вижу мужчину, которого уже видела раньше, не очень давно. Может, час назад. Рост сто восемьдесят семь — сто восемьдесят девять, худой, тридцать лет, очки, редеющие темные волосы. Ушел. Он ушел.— Кто это такой, черт возьми?— Мы не знакомы, черт тебя подери!— Он тебя видел? Где ты находишься, черт возьми?— В холле отеля. Я не знаю, видел он меня или нет. Я ухожу.— Дарби! Послушай. Где бы ты ни была, держи со мной связь, о’кей?— Я попытаюсь.Туалет был за углом. Она вошла в последнюю кабинку, заперла за собой дверь, и час оставалась там. Глава 17 Фотографа звали Крофт. Он работал на “Пост” уже семь лет, когда третий раз попал под суд за наркотики. Его посадили на девять месяцев. Выйдя на свободу условно-досрочно, он зарегистрировался как свободный фотограф и дал об этом объявление на желтых страницах. Телефон звонил изредка. Работы — шнырянию между людьми, не подозревающими о том, что являются мишенью фотографа, — было мало. Многие его клиенты были бракоразводными адвокатами, которым для процессов нужна грязь. После двух лет работы свободным фотографом он поднабрался некоторых трюков и сейчас считал себя наполовину сыщиком. За работу, когда мог ее подучить, он запрашивал 40 баксов в час.Очередным клиентом, который звонил, когда была нужна грязь, был Грей Грентэм, его старый приятель с тех дней, когда он работал в газете. Грентэм был серьезным, этичным репортером — лишь слегка непорядочным человеком, — и, когда ему нужно было провернуть какое-нибудь грязное дельце, он звонил. Грентэм ему нравился, потому что он честно относился к тому, что делал. Остальные были ханжами.Он сидел в “вольво” Грентэма, потому что там имелся телефон. Был полдень, и он курил свою обеденную дозу, гадая, задержится ли запах в машине со всеми опущенными стеклами. Свою работу лучше всего он делал, находясь наполовину под кайфом. Когда пялишься на отели, чтобы заработать на жизнь, приходится быть под кайфом.Приятный бриз выдувал запах марихуаны на Пенсильвания-авеню. “Вольво” был припаркован в неположенном месте, Крофт потягивал свою дозу и не очень волновался. При нем было всего несколько десятков граммов, и если уж курирующий его офицер тоже потягивает травку, то какого черта ему волноваться.Телефонная будка была на расстоянии полутора кварталов, на тротуаре, но в стороне от дороги. Через свой телеобъектив он мог почти что читать телефонную книгу, свешивающуюся с полочки. Легче легкого. Внутри будки находилась крупная женщина, заполняя ее всю и жестикулируя во время разговора. Крофт потянул наркотик и посмотрел в зеркало, не видно ли копов. Он стоял в ряду для транспортировки машин. Движение на Пенсильвания-авеню было напряженным.В двадцать минут первого женщина начала проталкиваться от будки, и внезапно появившийся молодой мужчина в красивом костюме закрыл за собой дверцу будки. Крофт достал свой “никон” и пристроил объекта на рулевом колесе. Было прохладно и солнечно, и тротуар бурлил людьми, вышедшими на улицу во время обеденного перерыва. Головы и плечи быстро двигались мимо объектива. Промежуток. Щелк. Промежуток. Щелк. Объект нажимал на кнопки телефона и озирался. Это был их человек.Он проговорил тридцать секунд, и автомобильный телефон звякнул три раза, а затем умолк. Это был сигнал от Грентэма из “Пост”. Это был их человек, и он продолжал говорить. Крофт выстреливал, как из автомата. Сделай все, что можешь, сказал Грентэм. Промежуток. Щелк. Щелк. Головы и плечи. Промежуток. Щелк. Щелк. Когда он говорил, то глаза метались по сторонам, но он держался спиной к улице. Все лицо. Щелк. Крофт отснял тридцатишестикадровую пленку за две минуты, затем схватил еще один “никон”. Ввинтил объектив и стал ждать, пока пройдет толпа. Это было легко. Конечно, для того, чтобы поймать изображение в студии, требуется талант, но в этой уличной работе было намного больше удовольствия. Украсть лицо с помощью скрытой камеры — в этом есть что-то преступное.Объект оказался человеком немногословным. Он повесил трубку, открыл дверцу, осмотрелся и направился прямо на Крофта. Щелк, щелк, щелк. Все лицо, в полный рост, идет быстрее, приближается. Отлично, отлично. Крофт работал лихорадочно и в последний момент, когда человек проходил мимо и пропал в группе секретарш, положил “никон” на сиденье.Дурак. Когда находишься в деле, никогда не используй один и тот же автомат дважды. * * * Гарсиа вел бой с тенью. У него были жена и ребенок, говорил он, и он боялся. Впереди была карьера с кучей денег, и если бы он платил свои взносы и держал рот на замке, то был бы состоятельным человеком. Но он хотел говорить. Он говорил бессвязно, перескакивая с одного на другое, о том, что он хотел говорить, что у него было что сказать и все такое, но никак не мог решиться. Он никому не доверял.Грентэм его не подталкивал. Он позволил ему бессвязно бормотать довольно долго, столько, сколько нужно было Крофту, чтобы сделать дело. Гарсиа в конце концов расколется. Он ведь так хотел. Он звонил три раза и начинал уже чувствовать себя в своей тарелке со своим новым другом Грентэмом, который играл в эту игру уже много раз и знал, что к чему. Первым шагом было успокоить и установить доверие, полечить теплотой и уважением, поговорить о правом и неправом и о морали. После этого они будут говорить.Фотографии были отличными. Крофт не первый, с кем работал Грентэм. Обычно он бывал под таким кайфом, что это чувствовалось по фотографиям. Он не был чересчур порядочным, оставался корректным, обладал профессиональными знаниями в журналистике, и с ним не нужно было договариваться заранее. Он отобрал двенадцать снимков и увеличил их до размера тринадцать на восемнадцать. Вышло великолепно. Правый профиль. Левый профиль. Анфас в автомате. В полный рост с расстояния меньше шести метров. Как нечего делать, сказал Крофт.Гарсиа было около тридцати, очень симпатичный, аккуратный адвокат. Темные, короткие волосы. Темные глаза. Может быть, испанского происхождения, но кожа не темная. Одежда была дорогая. Темно-синий костюм, вероятно, шерстяной. Без полоски и рисунка. Совершенно белый отложной воротничок с шелковым галстуком. Совершенно черным или темно-рубиновым, с искорками по полю. Отсутствие дипломата озадачивало. Однако в тот момент был ленч и он, возможно, выбежал из офиса позвонить и вернуться. Министерство правосудия находилось на расстоянии квартала.Грентэм изучал снимки и не спускал глаз с двери. Садж никогда не опаздывал. Было темно, и клуб наполнялся. На ближайшие три квартала Грентэм представлял единственное белое лицо.Среди десятков тысяч государственных юристов Министерства правосудия он видел таких, которые умели одеваться, но их было немного. Особенно среди молодых. Они начинали с сорока тысяч в год, и одежда для них не была важна. Для Гарсиа она была важна, и он был слишком молод и хорошо одет для государственного юриста.Значит, он был частным адвокатом, работал на фирм три или четыре, годами зашибал где-то в районе восьмидесяти штук. Отлично. Это сужало круг к пятидесяти тысячам адвокатов, число которых в данный момент, несомненно, расширялось.Дверь открылась, и вошел полицейский. Через легкую завесу табачного дыма он смог различить, что это Клив. Заведение было приличным, без азартных игр и шлюх, так что присутствие полицейского не могло вызвать тревогу. Он сел в кабинку напротив Грентэма.— Это ты выбрал место? — спросил Грентэм.— Да. Нравится?— Послушай. Мы стараемся не вызывать подозрений, верно? Я нахожусь здесь, чтобы собрать кое-какие секреты о сотрудниках Белого дома. Это очень серьезное дело. А сейчас скажи мне, Клив, выгляжу ли я подозрительно, сидя здесь и сверкая своей белизной?— Не хотелось бы мне тебе этого говорить, Грентэм, но ты далеко не так популярен, как думаешь. Видишь вон тех пижонов у бара? — Они посмотрели на бар, где толпились рабочие-строители. — Я бы заплатил по твоему счету, если бы хоть один пижон когда-нибудь читал “Вашингтон пост”, слышал о Грее Грентэме или имел малейшее понятие о том, что происходит в Белом доме.— О’кей, о’кей. Где Садж?— Садж плохо себя чувствует. Он передал для тебя сообщение.Не пойдет. Он мог использовать Саджа как анонимный источник, но не сына Саджа или еще кого-либо, с кем говорил Садж.— Что с ним?— Возраст. Вчера вечером он не хотел говорить, но сказал, что это срочно. Грентэм слушал и ждал.— У меня в машине конверт, плотно запечатанный. Садж очень нервничал, когда давал его, и приказал не открывать. Отдать только мистеру Грентэму. Я думаю, это важно.— Пойдем.Они направились через толпу к двери. Патрульная машина была припаркована на обочине в запрещенном месте. Клив открыл правую дверцу и вытащил конверт из “
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41