— Конечно, нет! Я не стал бы держать в Бельфлере подобных людей. Но ведь они будут не единственными, кто, желая возмездия, бросится на Кенгарвей, Эйнсли! Если твой отец нарушит договор, король может прийти в такую ярость, что прикажет стереть замок с лица земли. В подобной операции может участвовать множество воинов. Я могу дать слово чести, что не причиню вреда никому, кто не будет сопротивляться, и сделаю все от меня зависящее, чтобы не пострадали женщины и дети — невинные заложники злодейств твоего отца, но я не могу отвечать за всех, кто двинется на Кенгарвей.
— Особенно за Фрейзеров и Макфибов.
— Вот именно. Они давние враги твоего отца и, конечно, жаждут крови. Можешь ты дать мне обещание, что уедешь из Кенгарвея хотя бы на время? Ты и Рональд?
Эйнсли очень хотела бы дать такое обещание. Настойчивость, с которой Гейбл его добивался, ясно свидетельствовала, что его чувство к ней выходит за рамки простого плотского влечения. И хотя известие о том, что скоро на Кенгарвей обрушится война, не могло не огорчить Эйнсли, в глубине души она радовалась тому, как воспринимает это Гейбл. В сущности, он просил о такой малости — хотел быть уверенным, что когда придет пора атаковать Кенгарвей, ни ее, ни Рональда там не будет. Обагрить руки их кровью Гейбл не хотел ни в коем случае, даже если это случится с остальными членами ее семьи.
И все же дать такое обещание Эйнсли была не в силах. Конечно, есть родственники, которые могли бы приютить ее на время. Можно поехать к кому-нибудь из замужних сестер… Но ведь отец, если захочет, заставит ее нарушить любое обещание! Уехать из Кенгарвея без его ведома она не вправе, особенно теперь, когда, для того чтобы вернуть ее, отцу пришлось так дорого заплатить. Эйнсли вообще сомневалась, что отец когда-нибудь позволит ей покинуть стены Кенгарвея. Как бы он не запер ее в темнице…
— Я очень хотела бы дать такое обещание, но, увы, не могу, — дрожащим голосом произнесла девушка.
Она с трудом сдерживала слезы, понимая, какие страдания причиняют Гейблу ее слова.
— Но почему? Ты так привязана к родному дому, что готова умереть за него? Или это жест бессмысленной преданности отцу? Если так, то ты понапрасну приносишь эту жертву. Твой отец так бессердечен, что не сможет оценить ее!
— Знаю, — резко бросила Эйнсли, раздосадованная тем, что Гейбл напомнил ей о том, что она желала забыть. — Я не собираюсь умирать за Кенгарвей или за отца. Даже если между ним и мной существует какая-то связь помимо крови, текущей в моих жилах, тем не менее я считаю, что бессмысленно погибать за это. Если мне суждено умереть — что ж, очень жаль, но не хотела бы думать, что я пала жертвой чьего-то самолюбия… Я не могу дать слово, что покину замок, Гейбл, поскольку не уверена, сумею ли выполнить обещание.
— Разве нет места, где ты могла бы скрыться?
— Есть, конечно, но я сомневаюсь, что мне позволят туда уехать. Раньше мне разрешалось покидать Кенгарвей по своему усмотрению, надо было только предупредить, куда я еду. Теперь же, после того как меня захватили в плен и потребовали выкуп, боюсь, с такой свободой будет покончено. Я думаю, отец вообще больше никогда не выпустит меня за ворота, а сбежать из Кенгарвея практически невозможно.
Гейбл чертыхнулся и в задумчивости поскреб подбородок.
— Ты уверена, что побег невозможен?
— Более чем! Неужели ты считаешь, что никогда никто не пытался этого сделать? Пытались многие — пленники, женщины, страдавшие от жестокого обращения, слуги, напуганные злодействами моего отца, даже его воины, те, что потрусливее… Почти все они погибли, кроме тех, кому как раз лучше было бы умереть, чем оставаться в живых!
— И все же твоему отцу всегда удавалось бежать, когда на Кенгарвей обрушивалась беда! — продолжал настаивать Гейбл, но Эйнсли лишь печально улыбнулась.
— Еще бы! Какие-то лазейки, разумеется, существуют, но знают о них только он сам и мои братья. Он не раскрыл секрета даже моей матери, чтобы она могла спасти себя и меня. Я пыталась выведать у братьев, есть ли в замке потайной ход, но мне это не удалось — они слишком запуганы отцом. Мне кажется, ребята боятся, что он убьет их, если они проболтаются…
— Черт бы побрал этого негодяя! — в сердцах вскричал Гейбл.
— Я могу пообещать тебе только одно, — проговорила Эйнсли, нежно касаясь его щеки. — Я даю слово, что попытаюсь — это все, что в моих силах. Еще я расскажу Рональду о твоей просьбе, и он тоже постарается сделать так, как ты просишь.
Печально улыбнувшись, Эйнсли тихо добавила:
— Извини…
— Тебе не за что извиняться. То, что ты волею судеб оказалась в гуще сражений, которые ведут жаждущие власти короли и их необузданные подданные, — не твоя вина. Боюсь, что в своих честолюбивых стремлениях мы часто забываем о тех, кто, находясь рядом, невольно страдает от наших неразумных деяний…
— Что поделаешь! Так уж устроен мир… Я могу обещать тебе еще кое-что.
— И что же? Что твой отец не нарушит договор, а значит, мне не о чем беспокоиться?
— О нет! Все в руках Божьих, и мне порой кажется, что он уже так разгневан на моего отца, что с радостью послал бы его к черту… Я хотела пообещать тебе вот что — если по вине моего отца разразится война и пострадают дорогие мне люди или я сама, я не стану обвинять в этом тебя, Гейбл де Амальвилль.
— Слабое утешение!
— Другого предложить не могу.
— Нет, можешь, — неожиданно возразил он, заключая Эйнсли в объятия. — Ты можешь помочь нам обоим забыть, хотя бы на время, о том, что ожидает нас впереди. И пусть это недолгое ослепление будет как можно слаще! — добавил он, нежно целуя девушку.
Глава 13
Стоя на стене Бельфлера в ожидании, пока Гейбл выведет лошадей, Эйнсли дрожала мелкой дрожью. Погода стояла и в самом деле ненастная, но не это заставляло девушку дрожать. С того момента как утром она открыла глаза и поняла, что сегодня ей предстоит уехать, глубокий холод словно сковал ей сердце. Последние три дня они с Гейблом только и делали, что каждую свободную минуту занимались любовью, пытаясь забыть о грядущем расставании. Но время, как известно, остановить нельзя, и вот наступил рассвет того дня, о котором они оба старались не думать. У Эйнсли было такое чувство, что ее тело сжалось в комок. Ей хотелось упасть перед Гейблом на колени и умолять, чтобы он не отправлял ее в Кенгарвей. От этого поступка ее удерживала не гордость — Эйнсли легко пожертвовала бы ею, лишь бы остаться с Гейблом, — а сознание того, что этим ничего не изменишь.
— Эйнсли! — раздался негромкий голос у нее за спиной, и она почувствовала, как ее укрыли плащом. Вздохнув, Эйнсли обернулась и увидела Элен.
— Что-то ты сегодня рано поднялась, — сказала она, выдавив из себя улыбку.
— Мне хотелось попрощаться с тобой, — объяснила Элен, протягивая подруге небольшой узелок.
— Что это? — спросила Эйнсли, беря его в руки.
— Платья, которые тебе понравились больше всех.
— Нет, я не могу принять такой дорогой подарок, — возразила Эйнсли, возвращая сверток, но Элен насильно впихнула его обратно.
— И можешь, и должна. У нас и так полно нарядов, а эти идут тебе гораздо больше, чем маме или мне. Мы хотели бы подарить их тебе на память, потому что, как ни грустно это звучит, но, боюсь, мы больше никогда не увидимся.
— Скорее всего да, — прошептала Эйнсли, сглатывая подступивший к горлу комок. — От всего сердца благодарю тебя. Я бы выразила благодарность и твоей матери, но что-то не вижу ее…
— Мама ненавидит прощания. Она говорит, что в ее жизни их было слишком много.
— Понимаю. Даже когда уверен, что тот, кто уезжает, вернется, это все равно грустно.
— Да. К тому же, как я подозреваю, те, с кем приходилось прощаться моей матери, редко возвращались… — Элен прерывисто вздохнула и печально улыбнулась, глядя на Эйнсли. — Такой прекрасной пленницы у нас никогда не было!
— Мне тоже повезло. Вы вели себя как самые гостеприимные и радушные хозяева, а не тюремщики, — заметила Эйнсли, тоже пытаясь улыбнуться.
— Я хотела бы попросить тебя кое о чем…
Элен умолкла, в нерешительности покусывая нижнюю губу. Эйнсли решила подбодрить девушку:
— Смелее! Я сделаю все, о чем ты попросишь.
— Мне не хотелось бы обижать тебя, — несмело начала Элен, робко касаясь руки Эйнсли. — Дело в том, что я слышала много нелестного о твоем отце…
— И теперь боишься, что все может обернуться совсем не так, как планировалось, — докончила за подругу Эйнсли и потрепала ее по вспыхнувшей румянцем щеке. — Не бойся, я не обиделась. Я знаю, что говорят о моем отце. К сожалению, почти все это — правда.
— Ты обещаешь мне позаботиться о Гейбле и его людях? — Элен бросила взгляд на внутренний двор замка, где собирались всадники. — Там много моих родственников. Если их ожидает ловушка или предательство…
— То ты можешь их потерять. Я позабочусь о них, Элен. Я знаю, на какие уловки способен мой отец, и собираюсь расстроить его кровожадные замыслы, насколько это будет в моих силах. Кое-кто счел бы это предательством с моей стороны, но поскольку отец заключил договор, будет только справедливо, если хотя бы один из Макнейрнов не станет его нарушать.
— Спасибо тебе! Теперь у меня спокойно на душе. И мама будет рада… Счастливого пути, Эйнсли Макнейрн! — прошептала Элен, целуя подругу в щеку и собираясь уйти.
Эйнсли тоже нежно поцеловала девушку на прощание и долго смотрела ей вслед, пока Элен не скрылась в замке. Как ей будет не хватать доброты, дружелюбия и достоинства обитателей Бельфлера! Какая душевная атмосфера царит в этом замке! Здесь она чувствовала себя в полной безопасности. По сравнению с Бельфлером Кенгарвей — унылое, безрадостное и опасное место, где в любую минуту можно ожидать какого-нибудь подвоха. Так что не только Гейбл является причиной того, что ей не хочется возвращаться домой…
Эйнсли выпрямилась, увидев Гейбла, который направлялся к ней, ведя лошадей в поводу. Стараясь смягчить боль, терзавшую ее сердце, Эйнсли постоянно напоминала себе, что благодаря ей клан Макнейрнов, возможно, обретет наконец долгожданный мир. Хотя она мало верила в добропорядочность своего отца и не сомневалась, что очень скоро договор будет нарушен, девушке не хотелось, чтобы Кенгарвей упустил шанс на мирную жизнь только из-за того, что ей не хочется расставаться с любимым. Конечно, это было слабое утешение, и все же оно помогло Эйнсли встретить Гейбла спокойно и даже с улыбкой. Он протянул ей руку и помог взобраться в седло позади себя.
— Ты собираешься ехать на Малкольме? — спросила Эйнсли, поглаживая крутые бока коня.
— Да, — коротко ответил Гейбл, выезжая из стен Бельфлера во главе своего отряда. — Мне следовало бы попросить у тебя прощения за то, что я забрал твоего коня, но, похоже, я и так извиняюсь каждые полчаса… Обещаю, что буду хорошо с ним обращаться!
— Я знаю. У тебя Малкольму будет лучше. Вряд ли мне самой теперь понадобится лошадь, значит, Малкольма все равно забрал бы отец или кто-нибудь из его людей. А уж они не в пример тебе не стали бы с ним церемониться! Ты нарочно хочешь показать моему отцу, что оставляешь у себя этого коня? Он ведь только о нем и беспокоился, когда вел с тобой переговоры…
— Да. До сих пор мы не говорили с ним о цене, и сегодня я собираюсь назначить такую, на которую он ни за что не согласится.
— Он рассердится. Да что там рассердится — придет в ярость!
Эйнсли охватило беспокойство. Она потерлась щекой о мягкий плащ Гейбла и тихо добавила:
— Когда он в ярости, трудно даже предположить, что он может выкинуть…
— За твоего отца вообще нельзя ручаться. — Гейбл успокаивающе похлопал Эйнсли по руке. — Не тревожься! И я, и мои люди готовы к самому наихудшему.
Оставалось надеяться, что это не пустая бравада. Эйнсли промолчала. Она предупредила Гейбла о том, насколько коварен ее отец, а прислушиваться или нет к совету — это его дело. Так что оставалось только молиться, что какую бы подлость ни замыслил Дугган Макнейрн, она не будет представлять непосредственной угрозы для жизни Гейбла и его людей. Обхватив рыцаря за талию, Эйнсли закрыла глаза. После бурной ночи, проведенной в любовных играх, она была утомлена и ей не хотелось продолжать разговор.
Гейбл вздохнул, почувствовав, как Эйнсли тяжело привалилась к его спине. Он тоже ощущал усталость, но обстоятельства требовали, чтобы он был начеку, а мысли рыцаря были в таком беспорядке, что о сне в любом случае не могло быть и речи. Он вспомнил, как сегодня утром разбудил Эйнсли, осознавая, что это была их последняя ночь. Никогда в жизни у него не было так тяжело на сердце. Когда девушка проснулась, Гейбл тут же сбежал из ее спальни как трус. Он боялся, что еще минута — и неизвестно, что он скажет и как поступит.
Больше всего раздражало и сердило Гейбла совсем другое — то, что у него не было уверенности, что после встречи с Дугганом Макнейрном у реки все кончится. Этот человек вполне мог заявить, что его не устраивают условия договора, или — что еще хуже — пойти на какую-нибудь хитрость, тем самым подставив под удар жизнь дочери. Если бы Гейбл был убежден, что, отдавая Эйнсли, он действительно добьется мира с ее отцом и тем самым удовлетворит короля, ему было бы легче. В настоящий же момент он понимал, что идет, возможно, на напрасную жертву.
— Ты совсем измотал мою девоньку, — заметил Рональд, поравнявшись с Гейблом.
Тот искоса взглянул на старика. Рыцарь не вполне доверял уверениям девушки, что Рональд отнюдь не винит его в том, что произошло между ним и Эйнсли.
— С ней ничего не случится. Если нам придется ехать быстрее, я пересажу ее вперед.
— Я знаю, что ты о ней позаботишься.
— Меня смущает твое поведение, — признался Гейбл, покачав головой. — Неужели все шотландцы такие или только вы с Эйнсли?
— Тебя беспокоит, что я не жажду твоей крови? А зачем? Конечно, ты мог бы ее не трогать, но я не вижу ничего худого и в том, как все сложилось. Она была счастлива, а это для меня главное.
— А в Кенгарвее она не счастлива?
— Нет, но она не жалуется на судьбу. Она все выдержит, недаром я вырастил ее такой сильной.
— О да, она сильная, своевольная и умная, гораздо умнее любой женщины. Должно быть, ей нелегко ладить с таким отцом, как Дугган Макнейрн.
— Было бы нелегко, если бы я позволял этому ублюдку приближаться к ней. Но я стараюсь, как могу, держать их на расстоянии. Однажды он чуть не убил ее. С тех пор я поклялся, что, пока жив, он и пальцем до Эйнсли не дотронется.
— Она мне рассказывала о том случае. Похоже, что по крайней мере один из ее братьев не так плох, как остальные.
Рональд кивнул:
— Ну да, юный Колин. Им не часто приходится быть вместе, но он всегда готов защитить ее. Остальные трое тоже не так жестокосердны, как их отец, но они боятся Дуггана и никогда слова поперек не скажут, даже если понимают, что тот не прав. Колин же провел несколько лет в монастыре и многому научился у монахов. Должно быть, это дает ему силы противостоять отцу, хотя он делает это довольно редко.
— Наверное, этот юноша не только умен, но и хитер, раз ему удается идти против Макнейрна и оставаться в живых. Насколько я знаю, немногие могут этим похвастаться!
— К сожалению, так оно и есть. Но Колин — любимчик отца и всегда чутко улавливает его настроение. Вот почему он до сих пор жив. — Рональд протянул руку и поправил плащ Эйнсли. — Не тревожься о девоньке. Много лет я неплохо заботился о ней и, Бог свидетель, буду делать это и впредь!
— Да, но раньше ее отцу не приходилось за нее платить.
Рональд лишь равнодушно пожал плечами и поскакал вперед, туда, где ехали Джастис и Майкл. Гейбла не слишком успокоили его слова. Ему хотелось быть полностью уверенным, что Эйнсли не придется расплачиваться за то, что ее отец вынужден был пойти на договор. Но подобно тому как девушка отказалась давать пустые обещания, так и Рональд не стал лгать, лишь бы успокоить Гейбла. Оставалось надеяться, что, когда отряд достигнет реки, его предводитель придумает, как, не нарушая договора, обеспечить безопасность Эйнсли.
Эйнсли недовольно заворчала, почувствовав, что ее вынимают из седла. Все тело ныло от неудобной позы, и девушка вовсе не ощущала себя отдохнувшей. Когда Гейбл опустил ее на землю и направился к лошадям, Эйнсли огляделась, пытаясь стряхнуть с себя дремоту. Сон не освежил ее, поскольку был наполнен кошмарами. В какой-то момент в эти тревожные сны ворвался успокаивающий голос Гейбла. Значит, она снова кричала…
Увидев Рональда, сидевшего под обнаженным корявым деревом, Эйнсли направилась к нему. Именно Рональд всегда был ее защитником, и теперь девушка надеялась, что в его обществе ей будет легче избавиться от тяжелых дум, терзавших душу. Возвращение в Кенгарвей в любом случае трудно назвать праздником, даже если на мгновение забыть о возможных кознях ее коварного отца.
— Ты не заболела, девонька? — участливо спросил Рональд, протягивая своей любимице бурдюк с вином.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35