– Возьмите мои, – сказал глава кабинета, протянув ему пачку "Житаны". – Вот зажигалка. Есть другой вариант: они отправятся к Гоемону, и тот попытается воздействовать на них методом устрашения. В это время мы обезвредим максимум агентов Граблье, их можно даже обвинить в связи с похитителями. Так что можно дискредитировать сразу всех. Что же касается пленки, то в полиции эти господа в конечном счете все выложат. Всегда находятся такие, у которых сдают нервы.
– Поступайте, как знаете, – сказал министр. – Я оставляю за собой право вмешаться, когда мне будет угодно.
– Чтобы выразить свое неодобрение моим действиям?
– Это не исключено.
– Хорошо, – сказал глава кабинета, не выказывая горечи. – Я позвоню Гоемону.
– Пожалуйста, – сказал министр. – А я пока подумаю. Глава кабинета вышел.
Глава 15
"ГРУБАЯ ПРОВОКАЦИЯ ПРОТИВ ДВИЖЕНИЯ НАРОДНОГО СОЮЗА"
Гошистские коммандос убивают двух французских полицейских и шофера посла Соединенных Штатов Америки, после чего похищает последнего.
"СИЛЫ РАБОЧЕГО И ДЕМОКРАТИЧЕСКОГО ДВИЖЕНИЯ ГОТОВЯТСЯ ДАТЬ РЕШИТЕЛЬНЫЙ ОТПОР ПРОВОКАТОРАМ"
Глава 16
Эполар внезапно проснулся и сел на кровати. Ему понадобилось несколько минут, чтобы вспомнить, где он находится. Сквозь щели в ставнях пробивался яркий свет, отражавшийся в неровном стекле окон. На соседней кровати, открыв рот, спал Мейер. Эполар с минуту смотрел на него, затем недовольно повернулся к стене, натягивая на себя одеяло. В комнате было холодно. Изо рта Эполара шел пар.
Эполар посмотрел на часы. Десять утра. За окнами уже было светло. Он бесшумно встал с кровати, стараясь не разбудить Мейера, взял со спинки стула брюки и натянул их. Мысленно возвращаясь к событиям вчерашнего дня, он подвел итог: двое убитых и один тяжелораненый. Во всяком случае, так передали по радио. Радоваться было нечему.
Эполар вынул из-под подушки пистолет, сунул его в карман куртки и вышел из спальни. Он приоткрыл соседнюю дверь. Буэнвентура сидел на стуле и читал детектив. Рядом с ним стоял другой стул, на котором поместились пепельница, полная окурков "Голуаз", коробок спичек, пачка сигарет, пистолет и запасная обойма. Посол Ричард Пойндекстер лежал на кровати с закрытыми глазами, криво надетыми очками и отвисшей нижней губой.
– Привет, – сказал Эполар. – Он не просыпался?
– Несколько раз просыпался и тут же снова засыпал. Так что все спокойно, никаких проблем.
Посол открыл глаза. Он нащупал руками очки, поправил их и тут же опустил руки.
– С-С... сумасшедшие! – воскликнул он громким голосом. – Вы с-с... сумасшедшие.
– Ты видишь, – сказал каталонец, – он меняется на глазах. Он уже не просит пощады.
– Я хочу поговорить с главным, – заявил Пойндекстер. – Я требую...
Его глаза снова закрылись.
– Сумасшедшие! – вымолвил он еще раз и снова заснул.
– Ты не устал? – спросил Эполар Буэнвентуру.
– Все в порядке.
– Не жалеешь?
– Не жалею. А ты?
– Тоже нет, – сказал Эполар.
– Ты можешь вернуться в Париж, – предложил каталонец. – Главное сделано. Зачем тебе рисковать из-за того, во что ты не веришь?
– Оставь, – сказал Эполар. – Я спущусь вниз, съем что-нибудь, выпью горячего кофе и вернусь сменить тебя.
– Можешь не спешить. Я не чувствую усталости.
– О'кей.
Эполар закрыл дверь и спустился на первый этаж. В камине общей комнаты полыхал огонь. Кэш сидела в плетеном кресле, поставив на колени чашку кофе с молоком, в которую она макала хлеб с маслом. Она была в красном махровом халате, надетом на черную пижаму. На ногах были носки, подбитые кожей.
– Вы восхитительны, – искренне заметил Эполар.
– Перестань говорить мне "вы".
Эполар пожал плечами. Кэш встала, поставила чашку на стол.
– Садись к огню, – сказала она. – Я принесу тебе кофе и бутерброды.
Эполар благодарно кивнул. Пока Кэш возилась на кухне, он подошел к окну с открытыми ставнями. Ощущение радости и комфортности, которое он испытывал в течение нескольких секунд, увеличилось при виде обильного снега, покрывшего ферму ночью. Сейчас над снежной пушистой белой массой, напоминающей крем "Шантийи" или пену в шампанском, светило яркое солнце.
Когда Эполар отвернулся от окна и его взгляд упал на лежавший на скамейке "стен", чувство комфортности исчезло.
– Что это за пушки? – спросил он.
– Это автомат, – ответила Кэш из кухни.
– Я и сам вижу. Откуда он взялся?
– Он мой. Семейная реликвия.
– Браво! И что он здесь делает?
– Он может пригодиться.
– Моя милая, – сказал Эполар, входя в кухню, – вбей себе в голову, что если полицейские нас обнаружат, то мы сдадимся. Даже в моем возрасте я предпочитаю тюрьму гробу. Сделай одолжение, разбери его и убери отсюда. Чтобы я его больше не видел, ты поняла?
Кэш намазывала маслом хлеб.
– Слушаюсь, шеф, – сказала девушка.
Эполар взъерошил ей волосы.
– Я не шучу, – сказал он, улыбаясь.
– Я знаю, шеф.
На кухонном столе стоял радиоприемник.
– Ты слушала радио в десять часов? – спросил бывший ловец акул и бывший террорист, играя волосами Кэш. – Что нового?
– Ничего интересного. Среди гошистов в Париже произведены тысячи арестов...
– Черт!
– Этого следовало ожидать.
– Да. Все равно пакостно.
– Наш манифест дошел до газет, но об этом прямо не говорят, словно они еще не решили, что будут делать дальше.
– Они и в самом деле не знают.
– Министру внутренних дел не дали ночью спать. Он совещался и отдавал распоряжения всю ночь, на площади Бово. Передано второе сообщение министра в том же духе: "Порядок в республике будет сохранен". В Марселе они задержали коммерсантов, в машине которых нашли динамит. – А "форд-консул"?
– Об этом не говорили.
– Значит, его нашли, – сказал Эполар.
Кэш положила бутерброды на красивый металлический поднос, поставила на него чашку, налила в нее кофе и молока.
– Сколько тебе сахара?
– Два кусочка. Что еще передали?
– Еще позицию разных партий, – сказала Кэш, кладя сахар в кофе с молоком. Затем она взяла поднос и радио и пошла в общую комнату. Эполар последовал за ней. – Коммунисты, разумеется, осуждают провокацию. Социалисты считают, что этот безответственный акт опасен для революционного фронта. Лига призывает наказать авантюристов. Агентство "Либерасьон" распространило коммюнике так называемой Новой Красной Армии, осуждающее мелкобуржуазных нигилистов, то есть нас, которые таким образом подыгрывают властям. Коммюнике заканчивается призывом: "Долой Нейманов".
– Нейман? Альфред? – ошеломленно спросил Эполар.
– Нет, Хайнц Нейман, – поправила Кэш, ставя поднос на стол. – Он имел какое-то отношение к Кантонской коммуне в декабре двадцать седьмого года.
– А-а... – протянул Эполар.
Он сел за стол с мрачным видом и принялся за бутерброды, искоса поглядывая на Кэш. Девушка сидела напротив него, положив локти на стол и опершись подбородком на кулаки. Она смотрела на своего визави и улыбалась.
– Занятная ты девушка, – сказал Эполар.
– А ты старый дурак, – заявила Кэш. – Я тебя ждала целый час сегодня ночью в своей спальне, представь себе. Почему ты не пришел?
Эполар поперхнулся бутербродом.
– По правде говоря... – сказал он, чтобы выиграть время, – я думал об этом...
– Надеюсь, – сказала Кэш.
– Но я сомневался, – продолжал Эполар, – я не был уверен... И пока я раздумывал... черт побери, я уснул.
Он взглянул на Кэш, которая едва сдерживалась от хохота.
– Мне очень жаль, – добавил он.
– Воплощение мужественности! – воскликнула девушка. – Он засыпает, раздумывая, и ему жаль. Смешно. Ты хочешь меня или нет?
– Да.
– Хорошо. Сегодня, Пей кофе и иди проветрись.
– О'кей, – сказал Эполар.
Он выпил кофе и встал.
– Я должен сменить Буэнвентуру, – сообщил он.
– Господи, какой дурак! – воскликнула Кэш. – Я чувствую, что у меня будет жалкий любовник.
Она вышла на солнце, Эполар – вслед за ней. Он чувствовал себя мерзко. Кэш взяла его за руку, оперлась на его плечо, и они обошли таким образом вокруг фермы. Через открытую дверь бывшего стойла они видели спящего д'Арси, зарывшегося в прогнившей соломе.
Немного позднее пара вернулась в дом. У Эполара полегчало на сердце.
– Сегодня, – повторила Кэш, и Эполар поднялся на верх сменить Буэнвентуру.
Глава 17
В субботу, в одиннадцать часов утра, глава кабинета принял Гоемона.
– Что вам удалось сделать?
Комиссар поставил локти на стол, прижав указательные пальцы к углам рта, что придало ему еще более горькое выражение, чем обычно. Гоемон был довольно высоким мужчиной, но сильно сутулился, и поэтому производил впечатление тщедушного человека. Его грушеобразную голову украшал восковой лоб интеллектуала. Жидкие брови и тонкие усы не красили лица, почти лишенного подбородка.
– Говорите, Гоемон.
– Мы нашли "форд-консул", на котором было совершено похищение. Это стоянка на Елисейских Полях, как я вам сообщил по телефону. Отпечатки не обнаружены. Нитки и пыль отправлены в лабораторию. Пока еще не найдено ничего такого, что могло бы продвинуть следствие.
– Досадно. Очень досадно, – сказал глава кабинета голосом, полным ярости. – Вам ведь известно, что они в своем проклятом манифесте назначили нам срок на полдень понедельника.
Гоемон достал маленькую голландскую сигару и с мрачным видом закурил ее.
– Хорошо, продолжайте, – разрешил глава кабинета.
– Машина принадлежит одному математику, – сказал комиссар. – Она была украдена. На стоянке никто ничего не видел. Ну и люди!
Гоемон тяжело вздохнул. Глава кабинета барабанил пальцами по столу.
– Теперь относительно мадам Габриэль, – продолжал комиссар. – Она по-прежнему под наблюдением. Я думаю, что нам удастся в конце концов сделать портреты-роботы обоих типов, которые...
– К делу! – перебил глава кабинета. – К делу, Гоемон, к делу!
– Простите?
– Мне наплевать на нормальный ход расследования! Что там с этими двумя агентами разведслужб?
– Для сведения, они даже не являются агентами разведслужб. Это так называемые корреспонденты. Я им быстро дал понять, что не собираюсь с ними шутить. Два часа в камере. Они не ожидали этого. Они действительно поверили, что мы прочистим группу Граблье. В общем, это детали. Я дал им понять, что французским правосудием нельзя манипулировать.
– Перестаньте язвить, Гоемон, – сказал глава кабинета угрожающим тоном. – Меня не интересуют методы, которыми вы пользуетесь в вашей работе. Меня интересует результат. Вы получили пленку?
– Я узнал имя человека, снявшего ее. Некий Бубун. Его сейчас разыскивают. Рано или поздно мы найдем его.
– Когда?
Гоемон развел руками.
– Мы нашли бы его гораздо быстрее, если бы сделали некоторые уступки группе Граблье, но, как я вам уже сообщил, я объяснил этим господам, что это невозможно.
Глава кабинета с неприязнью посмотрел на полицейского.
– Это все, что вы хотели мне сказать?
– Это все.
– Хорошо. Идите работать, Гоемон. Мы оба потеряли достаточно много времени.
Гоемон поднялся. Лицо его по-прежнему было мрачным.
– Вы позвоните мне? – спросил он. – По какому поводу?
– Если будут новости.
– Вас оповестят. До свидания, Гоемон.
Глава 18
Несколько лет назад, во время подготовки к президентским выборам, в Службе гражданского усиления была проведена чистка. Чистка коснулась секретаря службы Жозефа Граблье. Однако ему удалось захватить архивы и внедрить в различные службы порядка и безопасности своих агентов, которых он финансировал разными способами. Одновременно он стал Великим мэтром Международного братства друидов. Несколько месяцев спустя он был арестован вместе с членами своего генерального штаба и обвинен в вымогательстве денежных средств. В момент похищения посла Соединенных Штатов Америки Жозеф Граблье находился в тюрьме. На следующий день его освободили по состоянию здоровья. В тот же вечер он отправился в Мадрид. Спустя несколько часов после приземления самолета двое полицейских задержали Бубуна в одном семейном пансионе. В его комнате нашли камеру "Санкио" и около десяти бобин с восьмимиллиметровой пленкой. Сам арестованный и пленки были доставлены Гоемону.
Глава 19
Утром Треффэ купил несколько газет. В шестнадцать тридцать он спустился за "Монд" и "Фрчнс-Суар", а также чтобы перекусить в бистро. Вернувшись домой, он запер дверь и, увидев свое отражение в зеркале прихожей, тяжело вздохнул: красные глаза, четырехдневная щетина на щеках, взъерошенные волосы. Поверх мятой сорочки была накинута спортивная куртка. Треффэ обнаружил на ней новые дырки, прожженные сигаретой. Он решил принять ванну и захватил с собой в ванную комнату старенький приемник вместе с газетами. Включил воду и стал просматривать газеты в поисках новой информации. Ничего нового. Треффэ уже знал из сообщений по радио, что издательства и агентства печати получили манифест, отправленный ночью по парижской почте и подписанный: "Группа Нада". Группа требовала опубликовать манифест, а также заплатить выкуп в сумме двухсот тысяч долларов. В распоряжении властей было сорок восемь часов, то есть назначенный срок заканчивался в полдень в понедельник. В случае отказа правительства от выплаты выкупа, посол будет убит. В случае согласия – в прессе тотчас же должен быть опубликован манифест. Кроме того, он должен быть прочитан по радио и телевидению. После этого группа "Нада" передаст новые инструкции, касающиеся выкупа.
В "Монд" Треффэ нашел резюме и анализ манифеста: "Стиль манифеста поражает вульгарностью, – утверждала газета, – а наивность некоторых заявлений, свидетельствующих об архаичном анархизме, при других обстоятельствах вызвала бы только улыбку. Однако в данном случае эти заявления вызывают беспокойство и даже тревогу, поскольку требования, выставленные группой "Нада", как и сама акция этой группы, совершенно неоправданы".
Ванна наполнилась водой. Треффэ закрутил краны, снял одежду и забрался в воду. Он продолжал читать, сидя в ванне. Согласно передовице "Франс-Суар", террористы группы "Нада" забыли о том, что Франция – это цивилизованная и демократическая страна. И если резкая критика стала характерной чертой наших нравов, то политический терроризм не отвечает ни потребностям, ни желанию населения. Группа "Нада" должна отдавать себе в этом отчет. В заключение выражалась надежда, что здравый смысл возьмет верх.
"Монд", кроме того, предлагал информацию о действиях полиции и задавался вопросом, кто выиграет от порочного круга насилие – репрессии. Под заголовком "Черная страница" известный юрист проводил глупую параллель между темнотой совершенной акции и черным анархистским флагом. Целая страница была отведена для сообщений и заявлений различных организаций и частных лиц, а также дюжины левацких группировок. Треффэ чуть было не уснул в ванне и уронил газеты в воду. Он выругался и разложил их по краю ванны, чтобы высушить. Яростно грызя ногти, он мысленно возвращался к тому вечеру, когда имел горькую беседу с Буэнвентурой в его грязном гостиничном номере с картами, раскиданными по полу, и окурками в чашке из-под кофе.
– Не думаешь ли ты в самом деле, что мы должны отказаться от операции?
– Думаю, – сказал Треффэ. – Уходи.
– Ты не понимаешь. Я не хочу отделяться от вас. Я прошу отложить операцию, чтобы лучше все обдумать.
– Между нами уже не может быть диалога. Мне очень жаль, Треффэ. Ты перешел на другую сторону.
– Чушь, Буэн. Я прошу вас отложить операцию только потому, что я – анархист-коммунист.
– Пошли вы все в задницу, все коммунисты. Ты не первый, кого я знаю. Вы все схватите сифилис, сифилис компромисса, политики и марксизма. Убирайся, Треффэ. Я знаю все, что ты мне скажешь, и через пять дней все это будет написано в официальной прессе. Отложить операцию? Нет, это просто смешно. Я знаю, к чему это приведет. Я хочу напомнить тебе, что мой отец погиб в Барселоне в тридцать седьмом году.
– Мне уже надоело об этом слышать. Оттого, что отец погиб во время мятежа, его сын не становится умнее. Ты гораздо глупее отца. Ты скатываешься к терроризму, а это идиотизм. Терроризм оправдан только в том случае, когда революционеры лишены другой возможности самовыражения и когда их поддерживает народ.
– Это все, что ты хотел сказать?
– Да, – ответил Треффэ, которого внезапно охватило чувство безысходного отчаяния и усталости.
– Я передам твои замечания товарищам. А теперь убирайся.
– Буэн, мы уже четыре года вместе и...
– Убирайся, или я выставлю тебя силой.
– Я ухожу, чтобы не дошло до этого. Это было бы действительно слишком смешно...
Треффэ вылез из ванны и подошел к раковине, чтобы побриться. "Ужасно не то, что я не согласен с сумасшедшим, – рассуждал он, – а то, что я любил его и в течение четырех лет был уверен, что мы действуем бок о бок".
Глава 20
– Садитесь, мадам Габриэль. Я задержу вас ненадолго, и скоро вы сможете вернуться домой. Я попрошу вас взглянуть на эти фото.
Мадам вздохнула и кивнула головой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12