Он маячил передо мной, отшатнулся назад, взмахнул руками, лицо осветилось… Нет-нет, это безумие, сумасшествие, бред, невозможный, немыслимый…
У него вырвался крик, с которым слилось множество голосов. Затопали ноги, из дверей выскакивали люди. Сопротивлявшегося Джека Кетча приперли к стене, надели на него наручники. Портьеры были сорваны. Смутно слыша крики, я тошнотворно покачивался, окруженный мелькавшими огнями; ноги подкосились, и я провалился во мрак…
Лицо Джека Кетча оказалось лицом сэра Джона Ландерворна.
Глава 18
Наручники
Лицо сэра Джона Ландерворна… Худое, костлявое, строгое, в сияющем ореоле седых волос, с усами, короткой бородкой. Непроницаемые серые глаза под тонкими бровями, прикрытые веками. Острый нос, крепко сжатые губы.
Не знаю, видел ли я его в бессознательном тумане, но, когда очнулся, оно первым предстало передо мной. Сначала почувствовал головокружение, тошноту, слепящую головную боль, смутный гул голосов. Поднял голову, сидя у стены, разглядел освещенное множеством газовых ламп помещение, а прямо перед собой лицо сэра Джона.
Назойливо мелькнула мысль: «Джек Кетч — это…» Бред! Сон, безумная фантазия, какой-то тяжелой дубиной вбитая мне в голову! Он сидел в кресле напротив меня. Я ему улыбнулся, но не дождался ответной улыбки. Лицо его одеревенело, взгляд был напряженный, безумный. Очень бледный сэр Джон тяжело дышал, щурясь на свет, с болезненным, страдальческим видом. Серый костюм, руки сложены на колене. Свет ударил в глаза, он сменил позу, я увидел на запястьях наручники.
От раскалывающей голову боли хотелось закрыть глаза, но надо было разгадать ошеломляющую загадку. Мне видна была лишь небольшая часть комнаты, где находился один сэр Джон. Потом я разглядел ноги Толбота, расслышал его голос:
— …предупреждаю, все, что вы скажете, может быть использовано против вас.
Сэр Джон разволновался, глубоко задышал, сдержал дыхание, как бы окутанный каким-то кошмарным туманом. Седой, равнодушный, нетерпеливо дернул головой.
— Не будьте идиотом, Толбот, — бросил он, выдавив привычную ледяную улыбку. — Что ж, продолжайте болтать свою чепуху. Вам известно, «честный коп», что вы меня взяли.
— Значит, вы не отрицаете?…
— Зачем отрицать, черт возьми? — сухо сказал сэр Джон. — У вас же есть доказательства, которые я, разумеется, признаю. Только знайте, — поднял он ледяные глаза, — мне на это плевать.
Я попробовал сесть, стараясь разобраться в деталях. Перед глазами отчетливо встала комната. Горели все газовые лампы. Рядом со мной стоял Толбот, выглядевший довольно устало. За креслом сэра Джона торчал полицейский в штатском, держа за плечо Тедди, сгорбившегося у стены, закрывшего рукой глаза. На оттоманке слева от двери, которую я смутно разглядел при входе, сидела неясная фигура, и при виде ее я прозрел окончательно. Это был Низам аль-Мульк. Страшно бледный, взъерошенный, обросший щетиной, с болезненным лицом, утратившим всю веселость, с пылавшим ненавистью взглядом, он крепко держался за оттоманку, стараясь унять дрожь.
Из— за дверных портьер шагнул Банколен, хладнокровный, бесстрастный, глядя на сэра Джона как на диковинное насекомое. Сэр Джон резко вспыхнул. Царило молчание…
— Хотите… сделать заявление? — спросил Толбот.
Последняя формальность нагнала на меня неудержимую дрожь.
Сэр Джон, высокий, худой, поднялся, заслонив широкими сгорбленными плечами голубовато-желтый свет газовых ламп. Он казался теперь хрупким, слабым, только на тонком лице сохранялось решительное выражение. Он хмуро смотрел прямо перед собой.
— Я дам письменное признание, — сказал он, — если вы сейчас отведете меня в номер. Надо все разъяснить…
Он умолк и вдруг бросил взгляд на Банколена. С обычным высокомерием и хладнокровием, но с помрачневшим взглядом сухо заявил:
— Видно, вы выиграли пари.
— Пожалуй, — равнодушно подтвердил детектив.
— Я пришлю вам чек, — хрипло бросил сэр Джон. — Друзья! — со звоном встряхнул он наручниками. — Друзья! Помоги нам Бог!
Банколен наклонил голову. Я не имел понятия, что кроется под его сатанинской маской с насмешливо приподнятой бровью, выражавшей лишь жестокую любезность. Казалось, он с трудом удерживается от улыбки. Сэр Джон по-прежнему не шевелился. Бросил удивленный взгляд на наручники, точно не понимал, что это такое…
— По-моему, Толбот, можно их снять, — заметил он. — Я больше сопротивляться не стану…
Инспектор поспешно шагнул вперед, снял наручники. Тогда сэр Джон, как бы не в силах сдержаться, терзая себя, обратился к Банколену:
— Вы… давно знали, да?
— Да, догадывался. Кин…
— Мой сын, — договорил сэр Джон.
Наступило молчание. Волнение сэра Джона выдавало только учащенное дыхание, но он мог сорваться в любую минуту, сжимая кулаки, громоздясь, как башня, в необычной обстановке чердака. Бросил взгляд на оттоманку, на миг содрогнулся всем телом: я видел его сотрясавшуюся от ненависти тень. Аль-Мульк вскрикнул.
— Свинья! — прокричал сэр Джон. — Это был мой сын!
Страшный голос гулко прозвучал в пустоте.
— Тише, сэр, — сказал Толбот, схватив его за руку, — успокойтесь!…
Сэр Джон на мгновение замер, потом медленно оглянулся, голос зазвучал негромко, но нервно и звучно.
— Наденьте снова наручники, Толбот, — приказал он, протянув дрожавшие руки. — Наденьте, старина… Хорошо. Хорошо. Спасибо. А теперь… — Он нахмурился, чуть успокоился, вперил в газовые лампы невидящий взгляд. — Знаете… — нерешительно начал он, — понимаете… я очень любил своего мальчика. Кроме него… у меня ничего не было, я гордился… и думал… он умер достойной смертью… Думал, — повторил сэр Джон, — он умер… как джентльмен. И ошибался. Не мог себе даже представить, что какая-то свинья… заставила его покончить с собой… из-за того, в чем он не был виновен. Узнав об этом… — Он взял себя в руки, тяжело перевел дыхание, крепче стиснул зубы и попросил: — Будьте добры отвести меня вниз, Толбот.
Толбот двинулся к двери, откуда появился очередной полисмен в штатском, взяв сэра Джона под руку. Потом инспектор кивнул второму полицейскому, и тот повел к выходу Тедди. Все происходило без слов, без единого звука, кроме тихого звона наручников и сдавленного плача Тедди.
— Полегче с ним, офицер, — сказал сэр Джон. — Мое признание снимет с него вину. Он просто выполнял мои распоряжения. — У дверей помедлил в нерешительности, словно его одолела слабость, прищурил на нас близорукие глаза, но нес свои кандалы с гордой улыбкой. — И последнее, — твердым тоном сказал он. — В передней комнате потайного номера стоит комод в левом углу. В ящике вы найдете решающие доказательства, что Низам аль-Мульк застрелил Пьера де Лаватера 16 ноября десять лет назад. Я получил их от Грэффина. Среди прочего — фотография. Банколен, я прошу вас использовать эти свидетельства, чтобы послать его на гильотину. В той же комнате в шкафу заперта Колетт Лаверн, связанная, с кляпом во рту. Надеюсь, к этому времени она уже задохнулась. Кроме того, обнаружите короткий меч, которым я убил шофера, и пистолет, из которого застрелил сержанта Бронсона. На суде пригодятся. По-моему, все. — Он собрался с силами, слегка кивнул. — Всего хорошего, джентльмены. Видимо… больше мы не увидимся.
…После их ухода долго стояло молчание, Толбот бесцельно метался по комнате, ероша встрепанные волосы и что-то бормоча. Последние слова сэра Джона оставили горький привкус безнадежности, обреченности. Холодно, неумолимо бежали сонные утренние минуты.
— Пожалуй, пойду лучше выпущу женщину, — устало буркнул измученный инспектор.
— Я уже это сделал, — сообщил Банколен. — Она была одурманена, но скоро придет в себя…
Кто-то бросил грязное слово. Мы оглянулись на аль-Мулька. В присутствии сэра Джона египтянин прижимался к стене, а теперь горбился на оттоманке с горящими глазами. С трудом поднял дрожавшую руку с багровыми полосами от веревки и пригладил волосы. На шее еще висела тонкая петля из какой-то скрученной проволоки. Длинные кольца проволоки звякали о стену позади, концом прикрепленные к балке на крыше… Он вдруг разразился потоком брани, какую я редко слышал. Пронзительный голос стал лихорадочно громким, он тряс кулаками, рыча цепным псом.
— Тише! — рявкнул Толбот. Желтые глаза обратились к нему.
— Он думает, я на гильотину пойду? — завопил египтянин, колотя себя в грудь. — Богом клянусь, я ему покажу! В лицо плюну! Я…
— Успокойтесь!
— Нет, не успокоюсь! Не успокоюсь! Я покажу ему! — Проволока впилась в шею, и аль-Мульк вцепился в нее, корчась на оттоманке. — Освободите меня! Так и будете смотреть, как я тут сижу, словно пес, с петлей на шее? Отвечай, дурак, скотина!
Лицо Толбота пошло красными пятнами, и он тихо ответил:
— Петля запаяна, господин аль-Мульк. Чтобы снять ее, нужен резак. Я послал за ним. Обождите, и мы вас освободим.
— Руки! — простонал аль-Мульк. — Бедные мои руки! И ноги… Я встать не могу. Пес! Ох, пес…
— Осторожно, люк! — предупредил Банколен, когда египтянин попытался встать на ноги.
Аль-Мульк снова плюхнулся на кушетку.
Детектив указывал на люк в полу, который я уже заметил в нескольких футах от оттоманки, квадратный, широкий, двустворчатый. На обеих створках скобы с продетой в них палкой — конструкция весьма ненадежная.
— Если наступите, — предупредил детектив, — сразу провалитесь в нижнюю комнату. Кажется… Джефф очнулся!
С улыбкой подошел, наклонился, встряхнул меня за плечо.
— На редкость крепкий череп, старина. Удар получился скользящий, но мне бы не хотелось его получить. Ну-ка, выпейте… Теперь лучше?
— Лучше, — пробормотал я, принимая протянутую фляжку. — Только голова… Господи! Помогите мне встать.
— Признаюсь, Джефф, — сказал он, когда я с трудом поднялся на ноги, — я никогда не отводил вам той главной роли, которую вы сегодня сыграли. Вы должны были сторожить Грэффина и, я думал, спокойно бы справились. Поверьте, я пережил несколько неприятных минут, видя, как вы вошли в эту дверь и зажгли свечу…
— Вы меня видели?
— Ну конечно. Мы с Толботом все время сидели в засаде на чердаке. Вы чуть не погубили наш план. Ну да ладно!
— Вы, разумеется, — едко заметил я, — знали, где находится потайной номер.
Толбот вытер лоб.
— Момент был критический, — признал он. — Когда я услышал, что на чердаке бродят двое… Мы от вас ничего подобного не ждали и не могли быть уверены, что схватим в темноте того, кого следует. — Инспектор в замешательстве огляделся. — А ведь чердак находится прямо над большой комнатой апартаментов. Я все-таки не понимаю…
— Подойдите сюда, — предложил Банколен. Опустившись перед люком на колени, сунул пальцы в скобы, слегка приподняв палку, потом чуть поднял створки. — Взгляните и скажите, что видите.
Мы с Толботом подошли. Даже аль-Мульк очнулся от летаргии, что-то бормоча и стараясь взглянуть. В двадцати футах ниже, чуть слева, я видел стол с зеленой лампой, на котором все так же лежала, поблескивая, лысая голова Грэффина рядом с опрокинутой бутылкой виски.
— Как я вам уже говорил, — продолжал Банколен, опустив и закрепив створки, — меня сразу заинтересовал рассказ о человеке, способном попасть в апартаменты с запертыми дверями, несмотря на внимательно наблюдающих служащих, и оставлять там посылки. Конечно, я первым делом подумал про потайной ход в какой-нибудь стене. Потом услышал, что все приношения оставлялись в одном месте — на столе в центре комнаты. Не у дверей, не в спальне, а только на этом столе. Стало ясно, что Джек Кетч имеет доступ только к тому столу… Значит, он бросал посылки сверху. А когда я вспомнил их содержимое… — Присев у люка, он взглянул на меня. — Помните, на что я вам указывал, Джефф? На столе появлялись прочные, небьющиеся предметы. Книги, деревянные фигурки, веревки. Хрупкие вещи вроде игрушечных виселиц, стеклянных пистолетов, урн для праха посылались по почте, потому что иначе разбились бы. Оказалось, Джек Кетч бросал посылки сверху, никем вообще не замеченный.
— Получается, нынче днем, — вставил Толбот, — вы, что-то там рассуждая насчет старой бронзы, взобравшись к фонарям по стремянке, на самом деле разглядывали…
— Разумеется, потолок. Люк искусно расписан и так гениально замаскирован, что его невозможно заметить, если не знать о его существовании, в чем меня убеждал здравый смысл. Обнаружив люк, было уже нетрудно отыскать тайный ход… Я, конечно, не мог вам сказать, что именно ищу, ибо уже подозревал сэра Джона, которому никак нельзя было намекать на мою догадку о существовании потайного номера. Если припомнить его поведение, то вы поймете, что он тогда уже пережил несколько тяжелейших минут.
Толбот сунул руки в карманы и ошеломленно затряс головой.
— Вы уже его подозревали? — переспросил он. — Сэр, это был последний человек…
— Ничего подобного, инспектор, — ворчливо перебил Банколен. — Его виновность с самого начала была столь очевидной, что просто удивительно, как вы этого не заметили. Старина, он без конца совершал чудовищные ошибки! Меня, естественно, время от времени озадачивали некоторые детали, так как я еще не встречал полоумного Тедди. Но как только Тедди вышел на сцену, стал ясен весь ход событий.
— А мне до сих пор не ясно, — пробормотал Толбот. — Что такого уж странного было в его поведении?…
Банколен сел в кресло, которое занимал раньше сэр Джон. События наложили на него отпечаток, он выглядел постаревшим, усталым, в резком свете вырисовывались мешки под глазами. Сидел какое-то время в глубокой задумчивости, нервно потирая пальцами седевшие виски.
— Хорошо, — резко вымолвил он. — Разрешите тогда рассказать, как действовал убийца. Я буду рассказывать так, словно он нам неизвестен, чтоб вы сами пришли к неизбежному выводу.
Вы уже знаете почти всю историю, которую можно дополнить по ходу моего рассказа. Джеку Кетчу был явно очень дорог погибший Кин. Простой знакомый или случайный приятель Кина не стал бы так старательно разрабатывать мстительный план, с таким упорством добиваться поставленной цели. Это не хладнокровная месть, а звериная, кровная жажда отмщения.
Джек Кетч десять лет считал Кина погибшим, потом узнал правду и уже ни о чем другом думать не мог. Все его мысли сосредоточились на мертвом сыне, вся любовь, все надежды, все планы погибли вместе с Кином. Настоящая правда нанесла ему страшный удар! Он ее медленно осознавал, переполняясь жгучей ненавистью, с тихой яростью молил Бога об отмщении, терпеливо, старательно разрабатывал план… День за днем обдумывая устрашающие детали, он…
— Нет! — завопил Низам аль-Мульк. — Замолчите! — Египтянин схватился за проволочную петлю на шее, скривил рот в искаженной гримасе.
Проволока дребезжала. У всех нас перед глазами маячило серое лицо сэра Джона Ландерворна с раздутыми ноздрями, с холодным, почти безумным взглядом. Я видел его дрожавшие длинные белые пальцы…
— Ему стало известно о потайном номере. У него зародился идеальный во всех деталях план, сложный, блистательный, и он только посмеивался по ночам. Терзал жертву несколько месяцев, а нынче, в годовщину гибели Кина, приготовился действовать. Мы уже знаем, что он познакомился с аль-Мульком, знаем, каким образом вечером выманил его из клуба, предложив вернуться черным ходом… Верно, друг мой?
— Он… сказал, — пробормотал аль-Мульк, — что мы выследим тут Джека Кетча. Я не знал про люк. Он мне его показал, предложил следить с крыши. Мы пришли сюда, и тогда…
— В котором часу?
— Сразу после семи, в четверть, в двадцать минут восьмого. Он так дружелюбно держался! Я велел шоферу ждать в переулке… Нет, это он приказал! Я хотел отослать Смайла, а он не позволил. Привел меня сюда, неожиданно улыбнулся, и… Что случилось со Смайлом? Почему он не пришел?…
— Потому, что по замыслу Джека Кетча должен был умереть. Когда вы здесь расположились, убийца тихонько спустился по лестнице. Смайл ждал в туманном переулке. Несколько быстрых ударов коротким мечом…
Банколен оглянулся на нас:
— Теперь вам ясно, что ему требовался помощник? Для выполнения плана он должен был обеспечить себе алиби. Кто-то должен был увести машину. Ее нельзя было оставлять в переулке, она точно указала бы, куда направился аль-Мульк. Ее надо было отогнать… И именно здесь план Джека Кетча дал сбой. Он хотел, чтоб сообщник увел автомобиль на дальнюю дорогу, оставив подальше от клуба…
Джентльмены, осмотрев машину, я сразу же догадался о существовании сообщника. Если Джек Кетч безумен, его безумие логично и последовательно. Он не стал бы срезать с формы шофера золоченые кисточки и стеклянные пуговицы, не крал бы сверкающие никелированные пистолеты, дешевые золотые часы, не ломал бы пальцы ради колец с поддельными бриллиантами. При всем своем безумии он не мог этого сделать. Не он привел к клубу машину. Прежде всего, он не так мал, чтоб вести ее, прячась за мертвым шофером, никем не замеченный с другой стороны!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21
У него вырвался крик, с которым слилось множество голосов. Затопали ноги, из дверей выскакивали люди. Сопротивлявшегося Джека Кетча приперли к стене, надели на него наручники. Портьеры были сорваны. Смутно слыша крики, я тошнотворно покачивался, окруженный мелькавшими огнями; ноги подкосились, и я провалился во мрак…
Лицо Джека Кетча оказалось лицом сэра Джона Ландерворна.
Глава 18
Наручники
Лицо сэра Джона Ландерворна… Худое, костлявое, строгое, в сияющем ореоле седых волос, с усами, короткой бородкой. Непроницаемые серые глаза под тонкими бровями, прикрытые веками. Острый нос, крепко сжатые губы.
Не знаю, видел ли я его в бессознательном тумане, но, когда очнулся, оно первым предстало передо мной. Сначала почувствовал головокружение, тошноту, слепящую головную боль, смутный гул голосов. Поднял голову, сидя у стены, разглядел освещенное множеством газовых ламп помещение, а прямо перед собой лицо сэра Джона.
Назойливо мелькнула мысль: «Джек Кетч — это…» Бред! Сон, безумная фантазия, какой-то тяжелой дубиной вбитая мне в голову! Он сидел в кресле напротив меня. Я ему улыбнулся, но не дождался ответной улыбки. Лицо его одеревенело, взгляд был напряженный, безумный. Очень бледный сэр Джон тяжело дышал, щурясь на свет, с болезненным, страдальческим видом. Серый костюм, руки сложены на колене. Свет ударил в глаза, он сменил позу, я увидел на запястьях наручники.
От раскалывающей голову боли хотелось закрыть глаза, но надо было разгадать ошеломляющую загадку. Мне видна была лишь небольшая часть комнаты, где находился один сэр Джон. Потом я разглядел ноги Толбота, расслышал его голос:
— …предупреждаю, все, что вы скажете, может быть использовано против вас.
Сэр Джон разволновался, глубоко задышал, сдержал дыхание, как бы окутанный каким-то кошмарным туманом. Седой, равнодушный, нетерпеливо дернул головой.
— Не будьте идиотом, Толбот, — бросил он, выдавив привычную ледяную улыбку. — Что ж, продолжайте болтать свою чепуху. Вам известно, «честный коп», что вы меня взяли.
— Значит, вы не отрицаете?…
— Зачем отрицать, черт возьми? — сухо сказал сэр Джон. — У вас же есть доказательства, которые я, разумеется, признаю. Только знайте, — поднял он ледяные глаза, — мне на это плевать.
Я попробовал сесть, стараясь разобраться в деталях. Перед глазами отчетливо встала комната. Горели все газовые лампы. Рядом со мной стоял Толбот, выглядевший довольно устало. За креслом сэра Джона торчал полицейский в штатском, держа за плечо Тедди, сгорбившегося у стены, закрывшего рукой глаза. На оттоманке слева от двери, которую я смутно разглядел при входе, сидела неясная фигура, и при виде ее я прозрел окончательно. Это был Низам аль-Мульк. Страшно бледный, взъерошенный, обросший щетиной, с болезненным лицом, утратившим всю веселость, с пылавшим ненавистью взглядом, он крепко держался за оттоманку, стараясь унять дрожь.
Из— за дверных портьер шагнул Банколен, хладнокровный, бесстрастный, глядя на сэра Джона как на диковинное насекомое. Сэр Джон резко вспыхнул. Царило молчание…
— Хотите… сделать заявление? — спросил Толбот.
Последняя формальность нагнала на меня неудержимую дрожь.
Сэр Джон, высокий, худой, поднялся, заслонив широкими сгорбленными плечами голубовато-желтый свет газовых ламп. Он казался теперь хрупким, слабым, только на тонком лице сохранялось решительное выражение. Он хмуро смотрел прямо перед собой.
— Я дам письменное признание, — сказал он, — если вы сейчас отведете меня в номер. Надо все разъяснить…
Он умолк и вдруг бросил взгляд на Банколена. С обычным высокомерием и хладнокровием, но с помрачневшим взглядом сухо заявил:
— Видно, вы выиграли пари.
— Пожалуй, — равнодушно подтвердил детектив.
— Я пришлю вам чек, — хрипло бросил сэр Джон. — Друзья! — со звоном встряхнул он наручниками. — Друзья! Помоги нам Бог!
Банколен наклонил голову. Я не имел понятия, что кроется под его сатанинской маской с насмешливо приподнятой бровью, выражавшей лишь жестокую любезность. Казалось, он с трудом удерживается от улыбки. Сэр Джон по-прежнему не шевелился. Бросил удивленный взгляд на наручники, точно не понимал, что это такое…
— По-моему, Толбот, можно их снять, — заметил он. — Я больше сопротивляться не стану…
Инспектор поспешно шагнул вперед, снял наручники. Тогда сэр Джон, как бы не в силах сдержаться, терзая себя, обратился к Банколену:
— Вы… давно знали, да?
— Да, догадывался. Кин…
— Мой сын, — договорил сэр Джон.
Наступило молчание. Волнение сэра Джона выдавало только учащенное дыхание, но он мог сорваться в любую минуту, сжимая кулаки, громоздясь, как башня, в необычной обстановке чердака. Бросил взгляд на оттоманку, на миг содрогнулся всем телом: я видел его сотрясавшуюся от ненависти тень. Аль-Мульк вскрикнул.
— Свинья! — прокричал сэр Джон. — Это был мой сын!
Страшный голос гулко прозвучал в пустоте.
— Тише, сэр, — сказал Толбот, схватив его за руку, — успокойтесь!…
Сэр Джон на мгновение замер, потом медленно оглянулся, голос зазвучал негромко, но нервно и звучно.
— Наденьте снова наручники, Толбот, — приказал он, протянув дрожавшие руки. — Наденьте, старина… Хорошо. Хорошо. Спасибо. А теперь… — Он нахмурился, чуть успокоился, вперил в газовые лампы невидящий взгляд. — Знаете… — нерешительно начал он, — понимаете… я очень любил своего мальчика. Кроме него… у меня ничего не было, я гордился… и думал… он умер достойной смертью… Думал, — повторил сэр Джон, — он умер… как джентльмен. И ошибался. Не мог себе даже представить, что какая-то свинья… заставила его покончить с собой… из-за того, в чем он не был виновен. Узнав об этом… — Он взял себя в руки, тяжело перевел дыхание, крепче стиснул зубы и попросил: — Будьте добры отвести меня вниз, Толбот.
Толбот двинулся к двери, откуда появился очередной полисмен в штатском, взяв сэра Джона под руку. Потом инспектор кивнул второму полицейскому, и тот повел к выходу Тедди. Все происходило без слов, без единого звука, кроме тихого звона наручников и сдавленного плача Тедди.
— Полегче с ним, офицер, — сказал сэр Джон. — Мое признание снимет с него вину. Он просто выполнял мои распоряжения. — У дверей помедлил в нерешительности, словно его одолела слабость, прищурил на нас близорукие глаза, но нес свои кандалы с гордой улыбкой. — И последнее, — твердым тоном сказал он. — В передней комнате потайного номера стоит комод в левом углу. В ящике вы найдете решающие доказательства, что Низам аль-Мульк застрелил Пьера де Лаватера 16 ноября десять лет назад. Я получил их от Грэффина. Среди прочего — фотография. Банколен, я прошу вас использовать эти свидетельства, чтобы послать его на гильотину. В той же комнате в шкафу заперта Колетт Лаверн, связанная, с кляпом во рту. Надеюсь, к этому времени она уже задохнулась. Кроме того, обнаружите короткий меч, которым я убил шофера, и пистолет, из которого застрелил сержанта Бронсона. На суде пригодятся. По-моему, все. — Он собрался с силами, слегка кивнул. — Всего хорошего, джентльмены. Видимо… больше мы не увидимся.
…После их ухода долго стояло молчание, Толбот бесцельно метался по комнате, ероша встрепанные волосы и что-то бормоча. Последние слова сэра Джона оставили горький привкус безнадежности, обреченности. Холодно, неумолимо бежали сонные утренние минуты.
— Пожалуй, пойду лучше выпущу женщину, — устало буркнул измученный инспектор.
— Я уже это сделал, — сообщил Банколен. — Она была одурманена, но скоро придет в себя…
Кто-то бросил грязное слово. Мы оглянулись на аль-Мулька. В присутствии сэра Джона египтянин прижимался к стене, а теперь горбился на оттоманке с горящими глазами. С трудом поднял дрожавшую руку с багровыми полосами от веревки и пригладил волосы. На шее еще висела тонкая петля из какой-то скрученной проволоки. Длинные кольца проволоки звякали о стену позади, концом прикрепленные к балке на крыше… Он вдруг разразился потоком брани, какую я редко слышал. Пронзительный голос стал лихорадочно громким, он тряс кулаками, рыча цепным псом.
— Тише! — рявкнул Толбот. Желтые глаза обратились к нему.
— Он думает, я на гильотину пойду? — завопил египтянин, колотя себя в грудь. — Богом клянусь, я ему покажу! В лицо плюну! Я…
— Успокойтесь!
— Нет, не успокоюсь! Не успокоюсь! Я покажу ему! — Проволока впилась в шею, и аль-Мульк вцепился в нее, корчась на оттоманке. — Освободите меня! Так и будете смотреть, как я тут сижу, словно пес, с петлей на шее? Отвечай, дурак, скотина!
Лицо Толбота пошло красными пятнами, и он тихо ответил:
— Петля запаяна, господин аль-Мульк. Чтобы снять ее, нужен резак. Я послал за ним. Обождите, и мы вас освободим.
— Руки! — простонал аль-Мульк. — Бедные мои руки! И ноги… Я встать не могу. Пес! Ох, пес…
— Осторожно, люк! — предупредил Банколен, когда египтянин попытался встать на ноги.
Аль-Мульк снова плюхнулся на кушетку.
Детектив указывал на люк в полу, который я уже заметил в нескольких футах от оттоманки, квадратный, широкий, двустворчатый. На обеих створках скобы с продетой в них палкой — конструкция весьма ненадежная.
— Если наступите, — предупредил детектив, — сразу провалитесь в нижнюю комнату. Кажется… Джефф очнулся!
С улыбкой подошел, наклонился, встряхнул меня за плечо.
— На редкость крепкий череп, старина. Удар получился скользящий, но мне бы не хотелось его получить. Ну-ка, выпейте… Теперь лучше?
— Лучше, — пробормотал я, принимая протянутую фляжку. — Только голова… Господи! Помогите мне встать.
— Признаюсь, Джефф, — сказал он, когда я с трудом поднялся на ноги, — я никогда не отводил вам той главной роли, которую вы сегодня сыграли. Вы должны были сторожить Грэффина и, я думал, спокойно бы справились. Поверьте, я пережил несколько неприятных минут, видя, как вы вошли в эту дверь и зажгли свечу…
— Вы меня видели?
— Ну конечно. Мы с Толботом все время сидели в засаде на чердаке. Вы чуть не погубили наш план. Ну да ладно!
— Вы, разумеется, — едко заметил я, — знали, где находится потайной номер.
Толбот вытер лоб.
— Момент был критический, — признал он. — Когда я услышал, что на чердаке бродят двое… Мы от вас ничего подобного не ждали и не могли быть уверены, что схватим в темноте того, кого следует. — Инспектор в замешательстве огляделся. — А ведь чердак находится прямо над большой комнатой апартаментов. Я все-таки не понимаю…
— Подойдите сюда, — предложил Банколен. Опустившись перед люком на колени, сунул пальцы в скобы, слегка приподняв палку, потом чуть поднял створки. — Взгляните и скажите, что видите.
Мы с Толботом подошли. Даже аль-Мульк очнулся от летаргии, что-то бормоча и стараясь взглянуть. В двадцати футах ниже, чуть слева, я видел стол с зеленой лампой, на котором все так же лежала, поблескивая, лысая голова Грэффина рядом с опрокинутой бутылкой виски.
— Как я вам уже говорил, — продолжал Банколен, опустив и закрепив створки, — меня сразу заинтересовал рассказ о человеке, способном попасть в апартаменты с запертыми дверями, несмотря на внимательно наблюдающих служащих, и оставлять там посылки. Конечно, я первым делом подумал про потайной ход в какой-нибудь стене. Потом услышал, что все приношения оставлялись в одном месте — на столе в центре комнаты. Не у дверей, не в спальне, а только на этом столе. Стало ясно, что Джек Кетч имеет доступ только к тому столу… Значит, он бросал посылки сверху. А когда я вспомнил их содержимое… — Присев у люка, он взглянул на меня. — Помните, на что я вам указывал, Джефф? На столе появлялись прочные, небьющиеся предметы. Книги, деревянные фигурки, веревки. Хрупкие вещи вроде игрушечных виселиц, стеклянных пистолетов, урн для праха посылались по почте, потому что иначе разбились бы. Оказалось, Джек Кетч бросал посылки сверху, никем вообще не замеченный.
— Получается, нынче днем, — вставил Толбот, — вы, что-то там рассуждая насчет старой бронзы, взобравшись к фонарям по стремянке, на самом деле разглядывали…
— Разумеется, потолок. Люк искусно расписан и так гениально замаскирован, что его невозможно заметить, если не знать о его существовании, в чем меня убеждал здравый смысл. Обнаружив люк, было уже нетрудно отыскать тайный ход… Я, конечно, не мог вам сказать, что именно ищу, ибо уже подозревал сэра Джона, которому никак нельзя было намекать на мою догадку о существовании потайного номера. Если припомнить его поведение, то вы поймете, что он тогда уже пережил несколько тяжелейших минут.
Толбот сунул руки в карманы и ошеломленно затряс головой.
— Вы уже его подозревали? — переспросил он. — Сэр, это был последний человек…
— Ничего подобного, инспектор, — ворчливо перебил Банколен. — Его виновность с самого начала была столь очевидной, что просто удивительно, как вы этого не заметили. Старина, он без конца совершал чудовищные ошибки! Меня, естественно, время от времени озадачивали некоторые детали, так как я еще не встречал полоумного Тедди. Но как только Тедди вышел на сцену, стал ясен весь ход событий.
— А мне до сих пор не ясно, — пробормотал Толбот. — Что такого уж странного было в его поведении?…
Банколен сел в кресло, которое занимал раньше сэр Джон. События наложили на него отпечаток, он выглядел постаревшим, усталым, в резком свете вырисовывались мешки под глазами. Сидел какое-то время в глубокой задумчивости, нервно потирая пальцами седевшие виски.
— Хорошо, — резко вымолвил он. — Разрешите тогда рассказать, как действовал убийца. Я буду рассказывать так, словно он нам неизвестен, чтоб вы сами пришли к неизбежному выводу.
Вы уже знаете почти всю историю, которую можно дополнить по ходу моего рассказа. Джеку Кетчу был явно очень дорог погибший Кин. Простой знакомый или случайный приятель Кина не стал бы так старательно разрабатывать мстительный план, с таким упорством добиваться поставленной цели. Это не хладнокровная месть, а звериная, кровная жажда отмщения.
Джек Кетч десять лет считал Кина погибшим, потом узнал правду и уже ни о чем другом думать не мог. Все его мысли сосредоточились на мертвом сыне, вся любовь, все надежды, все планы погибли вместе с Кином. Настоящая правда нанесла ему страшный удар! Он ее медленно осознавал, переполняясь жгучей ненавистью, с тихой яростью молил Бога об отмщении, терпеливо, старательно разрабатывал план… День за днем обдумывая устрашающие детали, он…
— Нет! — завопил Низам аль-Мульк. — Замолчите! — Египтянин схватился за проволочную петлю на шее, скривил рот в искаженной гримасе.
Проволока дребезжала. У всех нас перед глазами маячило серое лицо сэра Джона Ландерворна с раздутыми ноздрями, с холодным, почти безумным взглядом. Я видел его дрожавшие длинные белые пальцы…
— Ему стало известно о потайном номере. У него зародился идеальный во всех деталях план, сложный, блистательный, и он только посмеивался по ночам. Терзал жертву несколько месяцев, а нынче, в годовщину гибели Кина, приготовился действовать. Мы уже знаем, что он познакомился с аль-Мульком, знаем, каким образом вечером выманил его из клуба, предложив вернуться черным ходом… Верно, друг мой?
— Он… сказал, — пробормотал аль-Мульк, — что мы выследим тут Джека Кетча. Я не знал про люк. Он мне его показал, предложил следить с крыши. Мы пришли сюда, и тогда…
— В котором часу?
— Сразу после семи, в четверть, в двадцать минут восьмого. Он так дружелюбно держался! Я велел шоферу ждать в переулке… Нет, это он приказал! Я хотел отослать Смайла, а он не позволил. Привел меня сюда, неожиданно улыбнулся, и… Что случилось со Смайлом? Почему он не пришел?…
— Потому, что по замыслу Джека Кетча должен был умереть. Когда вы здесь расположились, убийца тихонько спустился по лестнице. Смайл ждал в туманном переулке. Несколько быстрых ударов коротким мечом…
Банколен оглянулся на нас:
— Теперь вам ясно, что ему требовался помощник? Для выполнения плана он должен был обеспечить себе алиби. Кто-то должен был увести машину. Ее нельзя было оставлять в переулке, она точно указала бы, куда направился аль-Мульк. Ее надо было отогнать… И именно здесь план Джека Кетча дал сбой. Он хотел, чтоб сообщник увел автомобиль на дальнюю дорогу, оставив подальше от клуба…
Джентльмены, осмотрев машину, я сразу же догадался о существовании сообщника. Если Джек Кетч безумен, его безумие логично и последовательно. Он не стал бы срезать с формы шофера золоченые кисточки и стеклянные пуговицы, не крал бы сверкающие никелированные пистолеты, дешевые золотые часы, не ломал бы пальцы ради колец с поддельными бриллиантами. При всем своем безумии он не мог этого сделать. Не он привел к клубу машину. Прежде всего, он не так мал, чтоб вести ее, прячась за мертвым шофером, никем не замеченный с другой стороны!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21