— Просто не верится… — Мама, Дженис и дядя Бен, — продолжал Тоби, — говорят, что это ничего, но я как-то не знаю… — Тоби принадлежал к числу тех, кого взгляды мистера Шоу приводят в отчаяние. — Я, наверное, немного старомодный. Но как-то мне кажется, что есть вещи, о которых женщине, ну, женщине из хорошего общества вообще не следует знать.— Тоби, милый, меня это не смущало!— Ну хорошо, — тянул время мистер Лоуз. Прямо будто видно было, как он волнуется на том конце провода. — В общем-то, я только это и хотел тебе сказать. — Господи! Какие церемонии! Однако Тоби все никак не мог повесить трубку.— Не забудь, завтра у нас пикник. Погода, надеюсь, не подведет. Да, кстати. Папа заполучил еще одну побрякушку для своей коллекции. Он счастлив, как ребенок. — Еще бы, — усмехнулся Нед, — мы только что видели, как старый осел ею упивался. — Да, Тоби, — подтвердила Ева, — мы видели…У нее вырвались слова, которые, в сущности, ее выдали. Она вся сжалась от страха.Подняв глаза, она увидела на лице Неда знакомую усмешечку, которая бывала у него и пленительной и противной. Но ее уже несло дальше:— Я говорю, мы видели сегодня изумительную пьесу.— Правда? — переспросил Тоби. — Ну, не буду тебя задерживать. Иди ложись, милая. Спокойной ночи.— Спокойной ночи, Тоби. Ты не знаешь, ты не поверишь, как я рада была услышать твой голос.Она положила трубку, и в спальне стало тихо.Ева сидела на краю постели, одну руку оставив на телефонной трубке, а другой рукой поддерживая на груди кружевной халатик. Подняв голову, она взглянула на Неда. Она раскраснелась. Длинные шелковистые волосы, окружавшие лицо темным, блестящим облаком, сильно растрепались. Она подняла руку и пригладила их. Блеснули розовые ногти на белых пальцах. Отчужденная и далекая в своей близкой беззащитности, полная сдержанной, скрытой игры, она была в эту минуту так хороша, что свела бы с ума любого.Нед не отрывал от нее глаз. Вынув из кармана пачку сигарет и зажигалку, он закурил и глубоко затянулся. Пламя зажигалки прыгало и танцевало, пока он не загасил его. Все нервы у него напряглись, но он старался не подавать виду. В спальне нависла душная, тяжелая тишина, и даже тиканье часов не нарушало ее.Нед не спешил.— Ну ладно, — начал он наконец. Ему пришлось откашляться. — Говори уж.— Что сказать?— "Бери шляпу и уходи".— Бери шляпу, — спокойно повторила за ним Ева, — и уходи.— Ясно. — Он внимательно поглядел на кончик сигареты, опять затянулся и выпустил дым. — Совесть мучит, а?Конечно, он не угадал. Но доля правды в этом была, причем достаточная, чтобы лицо Евы так и вспыхнуло.Нед, развалясь в кресле и все еще изучая кончик своей сигареты, продолжал с повадкой бывалого следователя:— Скажи-ка, милая, а тебе не тошно?— Отчего же?— Да из-за дружбы с Лоузами.— Знаешь, Нед, тебе этого просто не понять.— Ну да, я недостаточно благороден? Я не так благороден, как тот кретин в доме напротив?Ева вскочила, поправляя халатик. На талии его прихватывал розовый атласный поясок, поясок этот вечно развязывался, и сейчас Еве пришлось опять завязывать его.— Зря, между прочим, ты выбрал тон обиженного ребенка, — сказала она. — Меня этим не проймешь.— При чем тут это? А когда ты беседуешь с ним, твой тон просто невыносимо действует мне на нервы.— Правда?— Правда. Ты ведь умная женщина.— Спасибо.— Но когда ты говоришь с Тоби Лоузом, ты будто нарочно стараешься быть поглупей, чтоб к нему приспособиться. Господи, надо же! Какие излиянья! Шоу, видите ли, «мил». В конце концов, тебе удастся себя убедить, что ты такая же дура, как Тоби. Ведь если ты этак с ним беседуешь, пока еще вы не поженились, что же потом-то будет? — он говорил вкрадчиво. — Неужели же тебе не тошно, Ева? «Пошел ты к черту!» — Ну как? — осведомился Нед, выпуская новое облако дыма. — Что, правда глаза колет?— Я тебя не очень-то испугалась.— Да что ты знаешь про этих Лоузов?— А что я знала про тебя до того, как мы поженились? И много ли я узнала с тех пор о твоей прежней жизни? Только что ты эгоистичен…— Положим.— Груб…— Ева, милая, мы же говорим о Лоузах. Ну, что тебя там пленило? Их добропорядочность?— Конечно, мне хочется быть добропорядочной. Как всякой женщине.— Ах, скажите!— Оставь, милый, это же неумно. Пойми, они мне нравятся. Мне нравится и мать семейства, и отец семейства, и Тоби, и Дженис, и дядя Бен. Они доброжелательны. Они живут так, как надо, и все же они не зануды. Они такие, такие, — она поискала слово, — нормальные.— А отцу семейства нравится твой счет в банке!— Не смей!— Доказать пока не могу. Но погоди, вот…Нед смолк. Он провел рукою по лбу. Минуту он смотрел на нее с искренним — она готова была поклясться — глубоким чувством: что-то новое — растерянность, отчаяние и даже мягкость во взгляде.— Ева, — выпалил он. — Я этого не допущу.— Чего ты не допустишь?— Я не допущу, чтоб ты совершила ошибку.Когда он двинулся к туалетному столику, чтобы раздавить окурок в пепельнице, Ева вся напряглась. Широко раскрыв глаза, она смотрела на него. Она знала его до тонкостей и почуяла в нем нечто вроде ликования. Нед зажег новую сигарету и снова повернулся к Еве. На сияющем лбу его, под светлой шапкой кудрей пролегли морщинки.— Ева, а я кое-что узнал сегодня в «Замке».— Ну?— Говорят, папаша Лоуз, — продолжал он, выпуская дым и кивая в сторону окна, — туг на ухо. Но все же, что, если я отдерну шторы и крикну во все горло: «Как дела?»Молчание.Ева ощутила приступ дурноты, напоминающий начало морской болезни. У нее даже в глазах потемнело. Все было как во сне. Густой дым сигареты в душной спальне. Синие глаза Неда в этом дыму. И ее собственный голос, совершенно чужой и далекий.— Ты не сделаешь такой гадости!— Почему же? Не вижу тут никакой гадости, — спокойно возразил Нед и ткнул в нее пальцем. — В чем ты провинилась? Ты чиста, как ангел, разве нет?— Да.— Повторяю. Ты — воплощенная добродетель. Я — злодей из мелодрамы. Я ворвался сюда силком, хотя у меня и был ключ. — Он повертел его на пальце.— Предположим, я подниму шум. Тебе-то чего бояться?У нее пересохли губы. В глазах рябило. Все происходило как будто в страшной пустоте, и каждый звук шел словно с огромного расстояния.— Я хам, и меня надо бить — вот пускай твой Тоби Лоуз и попробует. Ты хотела меня вышвырнуть, верно ведь? Твои преданные друзья тебя знают и поверят каждому твоему слову. Отлично! Ну, а я ничего не стану опровергать, честное слово. И раз я тебе так противен, раз это такие прекрасные люди, как ты изображаешь, так почему же ты сама-то не зовешь на помощь, а вся трясешься, когда я собираюсь кричать?— Нед, я не могу объяснить…— Почему это?— Ты не поймешь.— Почему это?Ева махнула рукой в полной беспомощности. Разве так, сразу, ему объяснишь?— Скажу тебе только одно, — сказала Ева. Она говорила спокойно, хоть глаза ее наполнились слезами. — Мне лучше умереть, чем чтобы кто-то узнал, что ты тут был сегодня.Нед мгновение смотрел на нее.— Правда? — сказал он. И тотчас направился к окну.Первым движением Евы было выключить свет. Она метнулась к выключателю, путаясь в полах халата, атласный поясок которого опять развязался. Впоследствии она никак не могла припомнить, кричала она или нет. Споткнувшись о пуф, она дотянулась до выключателя, с трудом удержалась на ногах, выключила лампу над туалетным столиком и чуть не вскрикнула от радости, когда в комнате стало темно.Следует усомниться в том, намеревался ли Нед — даже и в таком состоянии — окликать через дорогу сэра Мориса Лоуза. Но намеревался он это делать или нет — никакой роли не играет.Он отдернул тяжелую штору, громыхнув деревянными кольцами по карнизу. Он приподнял тюлевую занавеску и выглянул. Вот и все.Он смотрел на освещенные окна кабинета сэра Мориса Лоуза, всего в пятидесяти футах через дорогу. Это были французские окна, начинавшиеся от самого пола. Выходили они на каменный с железными перилами балкончик как раз над парадной дверью. Окна не были закрыты; стальные ставни не заперты; шторы не спущены.Но в кабинете все переменилось с тех пор, как Нед смотрел туда всего несколько минут назад.— Нед! — позвала Ева, больше и больше пугаясь. Никакого ответа.— Нед, что случилось?Он показал ей на кабинет, и этого было достаточно.Они увидели средних размеров помещение, по стенам уставленное застекленными горками разных стилей и размеров. В окна просматривалась вся комната. Среди горок стояло и два-три книжных шкафа. Обитая парчой мебель на тонких золоченых ножках ярко выделялась на фоне белых стен и на сером пятне ковра. В прошлый раз, когда Нед смотрел в окно, горела только настольная лампа. Теперь же поразившая обоих зрителей сцена освещалась безжалостным светом люстры.Через левое окно виден был большой секретер сэра Мориса Лоуза у левой стены. Через правое окно виден был белый мраморный камин у правой стены. А сзади, то есть в задней стене кабинета, прямо напротив окон, находилась дверь в холл второго этажа.Кто-то у них на глазах осторожно затворил за собой эту дверь. Кто-то выходил из кабинета. Ева так и не успела разглядеть лицо, которое стало бы мучить ее впоследствии. А Нед его увидел.Когда Ева подошла к окну, кто-то из-за уже прикрываемой двери протянул руку — рука с этого расстояния казалась маленькой — в темно-коричневой перчатке. Рука коснулась выключателя рядом с дверью. Ловкий палец нажал на выключатель, и люстра погасла. Массивная белая дверь с металлической ручкой мягко затворилась.Лишь настольная лампа, небольшая лампа под зеленым абажуром, какие бывают в учреждениях, бросала неяркий свет на секретер у левой стены и вращающийся стул подле него. Сэр Морис Лоуз, как всегда, сидел за секретером в профиль к окнам. Но лупы в руке он уже не держал; никогда больше не суждено было ему взять в руки лупу.Лупа валялась на промокательной бумаге, покрывавшей стол. По этой бумаге — по всей поверхности стола — были разбросаны какие-то осколки. Множество осколков. Странные осколки. Прозрачные, красноватые блестки, отражающие свет лампы, словно розовый снег. Кажется, было там и что-то золотое, и какое-то еще. Но цвет различить было трудно из-за крови, которая запятнала весь стол и даже стену.Ева Нил впоследствии не могла вспомнить, как долго простояла она так, завороженная, с подступающей к горлу тошнотой, отказываясь верить собственным глазам.— Нед, меня сейчас…— Тихо!Голову сэру Морису Лоузу разбили, нанеся ему множество ударов каким-то оружием, которого, по всей видимости, не осталось на месте происшествия. Колени, прижатые к столу, удержали тело от падения. Подбородок упал на грудь; руки бессильно свесились. Кровь красной маской одела все лицо до самых губ и шапкой покрыла голову. Глава 4 Так умер Морис Лоуз, баронет, проживавший в Вестминстере на улице Королевы Анны, а в последнее время на рю дез Анж в Ла Банделетте.В те далекие дни, когда газетам так не хватало новостей, зато с лихвой хватало бумаги, смерть эта взволновала английскую прессу. Надо признаться, мало кто знал о том, кто такой сэр Морис и за что он получил свое баронетство, до тех самых пор, пока его не убили при таинственных обстоятельствах. Но тут уж вспыхнул интерес ко всем подробностям его жизни. Баронетство, как выяснилось, он получил в награду за свою гуманную деятельность. Он ратовал за уничтожение трущоб, за послабление тюремного режима, за облегчение матросской службы.«Кто есть кто» в качестве главных его увлечений называл коллекционирование и исследование человеческих характеров. Он принадлежал к числу тех противоречивых натур, какие немного лет спустя чуть не довели Англию до гибели. Тратя солидные суммы на благотворительность, ратуя за повышение ассигнований на помощь бедным и тем постоянно докучая властям, он, однако, обосновался за границей, тем избавясь от уплаты несправедливых подоходных налогов. Низенький, толстый, с клочковатой бороденкой и усами, тугой на ухо, он жил очень обособленно. Но все его качества человека обаятельного, доброго и приятного получили полное признание в рамках семьи. И он заслужил это признание. Морис Лоуз ничего из себя не строил и какой был — такой был.И вот кто-то с обдуманной жестокостью размозжил ему череп. А у окна напротив, через улицу, как двое перепуганных детей, стояли в этот дурманящий предутренний час Ева Нил и Нед Этвуд.Особенно непереносимым Еве показался отблеск лампы в лужицах крови. Она отпрянула от окна, не в силах больше смотреть.— Нед, отойди оттуда.Он не ответил.— Нед, неужели его…— Кажется, да. Отсюда не разглядеть…— Может, только ранили.Он опять не ответил. Из этих двоих мужчина, пожалуй, был больше потрясен, чем женщина. Но это не удивительно. Ведь он видел то, чего не видела она. Он видел лицо человека в коричневых перчатках. Он все смотрел и смотрел на освещенную комнату. Сердце у него колотилось и в горле пересохло.— Я говорю, может, его только ранили…Нед откашлялся.— По-твоему, нам надо бы…— Нельзя, — шепнула Ева, окончательно поняв весь ужас своего положения. — При всем желании нельзя.— Да. Наверно.— А что с ним случилось?Нед начал говорить и осекся. Действительность превосходила фантазию. Словами не выразить. Вместо слов он прибегнул к пантомиме, изобразив, как кто-то замахивается каким-то оружием и бьет изо всех сил. Ко всему оба они с Евой почти потеряли голос. Да и как только они начинали говорить чуть громче, слова будто отдавались эхом в дымоходах, и оба испуганно умолкали. Нед снова откашлялся.— У тебя не найдется подзорной трубы? Или бинокля?— Зачем?— Неважно. Есть у тебя?Подзорная труба… Стоя у стены сбоку от окна, Ева старалась сосредоточиться. Подзорная труба, скачки. Скачки. Лонгшан. Она ездила туда с Лоузами всего несколько недель назад. Вспышками красок и звуков ей вспомнилось все: крики толпы, яркие рубашки жокеев, лавина коней за белым барьером в ослепительных лучах солнца. Морис Лоуз, в сером котелке, держал перед глазами бинокль. Дядя Бен, как всегда, делал одну ставку за другой и проигрался.Спотыкаясь, понятия не имея, да и не желая знать, зачем Неду подзорная труба, Ева во тьме пробралась к комоду. Из верхнего ящика она вынула бинокль в кожаном футляре и швырнула Неду.В кабинете сэра Мориса стало гораздо темней после того, как погасили верхний свет. Но когда Нед настроил бинокль на правое окно, часть комнаты отчетливо обозначилась и приблизилась к его взгляду.Он разглядывал правую стену и камин. Над камином, облицованным белым мрамором, висел на стене бронзовый медальон с изображением императора Наполеона. Этой августовской ночью в камине не разводили огня, и он был закрыт гобеленовым экраном. А над решеткой висели каминные приборы: совок, щипцы и кочерга.— Если, — начал он, — эта кочерга…— Что?— На, смотри.— Не могу!На какую-то ужасную секунду Еве показалось, что он вот-вот расхохочется ей в лицо. Но даже у Неда Этвуда не хватило на это чувства юмора. Он побледнел, как бумага, и руки у него тряслись, когда он засовывал бинокль обратно в футляр.— Такой нормальный дом, — заметил он, кивнув в сторону кабинета, где посреди своих диковинных сокровищ сидел окровавленный хозяин, — такой нормальный дом. Ты ведь так, кажется, выразилась?Ева почувствовала, что комок в горле вот-вот ее задушит.— Так, значит, ты видел, кто это был?— Вот именно.— Ты видел, как грабитель убил его?— Нет, убийцу за работой я не видел. Когда я выглянул из окна, коричневые перчатки уже кончили свою работу.— Что же ты видел?— Видел, как коричневые перчатки вешали на место кочергу, когда дело было сделано.— И ты мог бы опознать грабителя?— Зря ты это заладила. Насчет грабителя.В освещенном кабинете напротив снова отворилась дверь. Но на этот раз отнюдь не тихо и не осторожно. Дверь распахнули решительно, и на пороге появилась столь не страшная особа, как Елена Лоуз.Несмотря на слабое освещение, каждое движение Елены было отчетливо видно, как если бы она стояла рядом, потому что жесты ее вообще отличались выразительностью. Казалось, можно прочесть любую ее мысль. Когда она появилась на пороге, губы у нее шевелились. То ли по догадке, то ли по губам, то ли по тому и другому вместе, но Ева и Нед словно слышали каждое ее слово.— Морис, когда же ты, наконец, пойдешь спать?Елена, которую никто никогда не называл леди Лоуз, полноватая, среднего роста женщина с веселым круглым лицом в седеющих кудряшках, запахивалась в японское кимоно блестящего шелка с длинными широкими рукавами и решительно шлепала домашними туфлями. Остановившись в дверях, она снова заговорила. Она включила верхний свет. Потом плотней сложила на груди руки и пошла к мужу, обращенному к ней спиной.Близорукая Елена, ничего не замечая, подошла к нему почти вплотную. Ее колеблющаяся тень упала на улицу через первое окно, потом Елена исчезла, потом показалась в другом окне.За тридцать лет замужества Елену Лоуз редко видели даже расстроенной. Поэтому особенно жутко было смотреть на нее, когда она отпрянула от сэра Мориса и закричала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19