А вдруг все они заодно: и Натали, и Бернар, и Франсуа… Пусть они думают, что она живет у Клотильды.
Незачем и Франсуа знать, что она остановилась в «Ритце».
И все-таки, несмотря на свои сомнения, увидев входящего в бар Франсуа, она обрадовалась ему, как близкому человеку. Он поцеловал ее в щеку и ласково потрепал по плечу.
— Тебе заказать что-нибудь выпить? — Он протянул ей завернутый в коричневую бумагу сверток и сел рядом.
— Если честно, то я уже порядком набралась. Спасибо, что принес. Ты извини, что я по телефону вот так, грубо… Даже не поздоровалась с тобой. А ведь ты, пожалуй, единственный человек во всем Париже, которому я могу довериться. Франсуа, у меня нехорошее предчувствие.
— И ты поэтому снова сбежала? Что произошло?
— Я не могу сказать тебе, потому что не уверена. Но и оставаться там, в доме, не могу.
Понимаешь, у меня такое чувство, словно все рушится на глазах.
— А что на этой картине? Это как-то связано с твоим бегством?
— И да, и нет. Просто этот портрет являлся одним из условий моего проживания в этом доме. Но я-то все свои условия выполнила, а вот они — нет. Поэтому не получит она никакого портрета. Я его уничтожу или продам ей же за миллион франков.
— Говори тише. На тебя уже стали обращать внимание.
— Это цветочки, вот сейчас придет Блюм — а я чувствую, что он здесь не случайный посетитель, вот тогда действительно все обратят внимание…
Но Блюм так и не появился. Они ушли за полночь, Франсуа отвез Еву в тупик Бово, в гостиницу, и, проводив до самых дверей, вернулся на такси домой. Ева же, увидев за конторкой склоненную над книгой девушку в круглых очках, попросила отвезти ее на машине в «Ритц».
Щедро заплатив, она взяла с нее слово никому не сообщать о своем новом местонахождении.
— А где же тот красивый мсье? — спросила Клотильда, прощаясь с Евой.
— Не знаю. Должно быть, уже спит.
Оказавшись в номере, Ева сначала попыталась уснуть, но потом поняла, что не сможет, и заказала по телефону кофе и сандвичи. Порывшись в сумочке и отыскав визитку Блюма, она набрала его номер и долго ждала, прежде чем на другом конце провода взяли трубку.
— Слушаю, — ответили по-французски.
— Это Ева Анохина. Вы не могли бы приехать ко мне сейчас? Я в отеле «Ритц». — И, не дожидаясь ответа, положила трубку.
Если Блюм куплен Натали, то он непременно примчится в надежде на какое-нибудь новое предложение, но уже с другой стороны. Беспринципный продажный журналист не сочтет это дурным тоном. Если же Блюм тут ни при чем, то он, чертыхнувшись, повернется на другой бок и продолжит прерванный сон. Поэтому, когда она, доедая последний сандвич, услышала стук в дверь, ей стало не по себе.
— Войдите.
Блюм, мрачный, заросший трехдневной щетиной, поправив на своем круглом животе длинный белый джемпер, уселся без приглашения в кресло и, достав из кармана брюк пачку сигарет, смачно закурил:
— Я вас слушаю.
Ева отставила чашку с недопитым кофе и тоже достала сигарету:
— Судя по всему, я скоро уеду из Парижа.
Но перед отъездом мне бы очень хотелось знать, что руководило вашими чувствами, когда вы писали свою статью? Скажите мне правду. Речь идет о моем будущем. Но не как художницы, а как женщины. У меня большие неприятности.
Если вы мужчина, то прошу вас — не бейте лежачего. Признайтесь: это Натали заказала вам статью?
— Даже если бы это было так, мадемуазель Ева, я бы вам ничего не сказал. Натали — взбалмошная женщина, но глубоко порядочная. Она не стала бы мараться. Другое дело — заказать хвалебную статью. Вот тут она мастер. Но откуда вдруг у вас такие мысли? Я хорошо знаю эту семью и уверен, что никто из них никогда не причинил бы вам вреда. Я хорошо разбираюсь в людях. А насчет того, что мной руководило, я отвечу: желание помочь вам.
— И каким же это образом?
— Не хотел настраивать толпу против вас.
У нас здесь действуют свои законы и порядки.
Вы могли бы заполнить чужую нишу, а это делается постепенно. Вы — самый яркий художник, каких я видел за последние годы. Но должно пройти определенное время, чтобы о вас заговорили. Быть может, работы, выставленные здесь, просто случайность? Вы слишком молоды. Понимаете меня?
— Как же это вы, совершенно не зная человека, называете его в своей статье выскочкой? И это, как вы говорите, для того, чтобы помочь мне?
— Когда-нибудь вы все поймете.
— Тогда ответьте на такой вопрос: почему вы не послали меня к черту? Ведь я наверняка разбудила вас…
— Я не спал. Кроме того, вы оказали мне неоценимую услугу, позвонив и пригласив сюда. Я не знал, как выпроводить из моей постели одну особу.
Еву удивила такая откровенность.
— Странный вы человек, мсье Блюм.
— Меня зовут Феликс. Кроме того, мне хотелось встретиться с вами. Надеюсь, что на этот раз вы не плеснете мне в лицо виски?
Она промолчала.
— Так что произошло, мадемуазель Ева?
И почему вы здесь?
Что-то такое было в этом человеке, что Ева решила ему довериться. Пожалуй, именно он сможет подсказать ей, кому было выгодно украсть ее картины.
— Понимаете, у меня украли все те работы, что выставлялись на Константен-Пекер. Сегодня утром пришла служанка и сказала, что на стенах висят копии моих картин. Мы с Бернаром и Сарой весь последний месяц отдыхали на яхте, дошли, знаете, до Гавра, а в это время кто-то — я думаю, что это Натали, — подменил картины. Времени было, как вы понимаете, более чем достаточно.
— Да уж. — Блюм встал и, машинально схватил со столика чашку, допил остывший кофе. — Вы удивили меня, признаюсь. Насколько мне известно, дом хорошо охраняется. Искать вора надо среди своих. Вы составьте мне список, а я попытаюсь навести справки. У меня большие связи. Можете, конечно, связаться с полицией. Но обычно такие дела решаются полюбовно.
— Это как же?
— Вам звонят и назначают цену. Но у вас может получиться иначе… Сегодня в Лондоне проходит аукцион, я знаю, вы там выставляетесь, постоянно звоню туда… Возможно, тот, кто украл ваши работы, тоже следит за тем, как проходит аукцион. Несмотря на мою статью, я вполне допускаю успех. Вот тогда вы лишитесь целого состояния. Но это не Натали. Нет. И не Бернар.
Ева написала на листочке: Симон, Пьер, Франсуа, Сара.
— Я позвоню вам. — Блюм спрятал записку в карман, ободряюще подмигнул Еве и ушел.
Ева разделась, легла и долго не могла уснуть. Ей так не хватало Бернара, что она несколько раз вслух произнесла его имя. Словно позвала. Но он не откликнулся. Он был далеко от нее. Конечно, если бы она была уверена в нем, то ей бы в голову не пришло, что он заодно с Натали. Но, вспомнив, на какие жертвы он пошел ради денег Натали и какое вообще место в его жизни занимают деньги, она лишь еще больше поверила в свою версию. Но на что они рассчитывали? Что она не заметит? Разве такое возможно? Не сумасшедшие же они!
Мысли, как осенние листья, медленно кружились в ее голове и отгоняли сон. Она уснула лишь под утро.

* * *
Увидеть Гришу в номере отеля «Ритц» — это равно продолжению сна. Заспанная, в белом махровом халате, который она нашла в ванной, Ева стояла на пороге комнаты и смотрела на возникшего перед ней Рубина. Во всем белом, улыбающийся и бодрый, Гриша ждал, когда же ему наконец позволят войти.
— Господи, неужели это ты? Как хорошо, что ты приехал, — сказала она, обнимая его.
Ева заказала по телефону завтрак на двоих и, дав возможность Грише принять душ, оделась. В дверь постучали, девушка в голубом форменном платье, не скрывавшем коленей, вкатила столик, на котором стоял никелированный кофейник, сахарница, молочник и большое блюдо с яйцами, булочками, маслом и сыром, накрытое прозрачным куполом.
— В холодильнике сок и минеральная вода, — напомнила девушка Еве и предупредила, что через два часа придет горничная, чтобы заправить постели и убрать номер.
За завтраком Ева рассказала Грише все в подробностях, не забыв упомянуть о своей глупой выходке с Блюмом.
— Я думаю, что мне самому надо съездить к Натали. Понимаешь, если они ни при чем, то выходит, что ты их серьезно обидела своим подозрением. Может, поедем вместе и поговорим начистоту?
Она рассказала ему, как Натали «вынудила»
Бернара целый месяц скрываться от нее, Евы, в Москве.
— Представляешь, и это все ее блажь. А я думала, что он меня бросил.
— Я видел его в Москве, правда, не разговаривал, и думал, конечно, о том, что у вас произошел разрыв. Но все это ерунда по сравнению с тем, что пропали твои картины. Я все-таки поеду.
— Давай я тебя отвезу. У меня же теперь есть своя машина — мне Натали подарила. Честное слово, Гриша, я ничего не понимаю! Ведь она потратила на меня целую кучу денег…
— Не расстраивайся раньше времени. Вот увидишь — найдутся твои картины. Может, они специально их спрятали, чтобы никто не украл…
— Посмотри мне в глаза… Вот так-то вот.
Сам не знаешь, что несешь. Поехали. — Ева допила кофе и затушила сигарету. — Я останусь в машине, а ты сходишь. Буду ждать тебя за углом, хорошо? Посмотри, как меня трясет… Я чего-то боюсь.

* * *
Она ждала его недолго — успела выкурить всего две сигареты.
— Так быстро?
Гриша сел в машину и некоторое время молчал, словно приводя в порядок мысли.
— Там, кроме служанки, никого нет. Она сказала, что Бернар куда-то уехал, к другу, кажется, а Натали срочно вчера ночью вылетела в Москву.
— Отлично! — воскликнула Ева, заводя мотор и направляясь вдоль парковой ограды прямо к воротам. — Просто отлично! Я хотя бы покажу тебе мою мастерскую и незаконченные работы. Заодно выведаю все у Сары.
Она позвонила и вскоре увидела, как по дорожке, обсаженной красными и белыми розами, идет Сара. Заметив рядом с Евой Рубина, она несколько замедлила ход.
— Добрый день, мадемуазель Ева. Хозяева уехали, и я не могу вас впустить, — кротким голоском пропела она, не приближаясь к воротам.
— Это что еще такое! Открой немедленно!
Иначе тебе придется пожалеть!
— Но я не могу.
Ева набрала побольше воздуха в легкие и крикнула что есть силы:
— Франсуа!
— Его тоже нет, он в больнице, у жены.
— Сара, ты что, не знаешь, кто я? В доме остались мои вещи, картины…
— Ваших картин здесь нет, и вы прекрасно знаете об этом. Что касается ваших вещей, то никакие они не ваши. Здесь вообще ничего вашего нет. Вы не имеете права находиться в этом доме. До вас мы жили спокойно… Уходите, я все равно вам не открою…
Ева прислонилась лицом к ажурной металлической ограде, во все глаза рассматривая нахалку.
— Ты представляешь, что будет, когда приедет Натали и узнает, что ты тут вытворяла? , — А мне все равно. Я увольняюсь. Но прежде не могу упустить такой возможности поставить вас на место. Вы — никто. И пусть этот ваш толстяк тоже слышит. Да, вы — никто. Для Бернара вы — пустое место. А для Натали всегда были игрушкой. Все над вами смеялись, а вы, как глупенькая, рисовали с утра до ночи свои дурацкие картины, которые никому не нужны…
— Если ты, маленькая дрянь, не откроешь сейчас же, я вот этими ручищами раздвину прутья решетки, достану тебя и сверну шею, как цыпленку, — взревел Рубин.
— Мне плевать, раздвигайте, сейчас нажму кнопку сигнализации, и вас быстренько отправят в полицейский участок. Ну же, давайте!
— Сара, ты с кем разговариваешь? — раздался из глубины парка знакомый голос, и Ева остолбенела.
— Это Натали… Натали, это я, Ева!
С букетом белых роз и садовыми ножницами в руках, в перчатках по локоть, к ним быстрыми шагами приближалась Натали.
— Ева! Наконец-то… Что здесь происходит? — обратилась она к Саре, которая тут же развернулась и побежала к дому.
— Она не пускает нас и говорит, что ты в Москве, а Бернар ушел к другу… — Гриша вошел в калитку и обнял Натали. — Ну и служанка у тебя, я собирался свернуть ей шею.
— Да, она у нас девушка с характером. Гриша, глазам своим не верю! Знаешь, Ева нас покинула. Чем-то мы ее обидели…
Ева чувствовала, что Натали хочет обнять ее, но что-то мешало ей пойти навстречу этому желанию.
— Я не знаю что и думать. А Бернар совсем голову потерял. Ну, заходите, поговорим.
Сара! — крикнула она. — Принеси нам что-нибудь выпить.
На террасе за столом, на котором теперь стоял свежий букет белых роз, они пили вино, и Ева рассказывала о том, как она обнаружила пропажу. Натали, услышав эту новость, резко встала из-за стола и жестом пригласила их последовать за ней в галерею. Подойдя к первой же картине Евы, она пристально взглянула на нее:
— Не может быть… И ты, бедная девочка, конечно же, подумала на нас с Бернаром?
— Я просто не знаю, что мне думать. Я испугалась. Разочарование в близком человеке — все равно что его смерть. Он вроде бы и есть, но для тебя умер. Я не знала, как же поступить, и поэтому вызвала Гришу. Согласитесь, это мог сделать человек либо очень сильно желавший мне зла, либо хорошо разбирающийся в живописи и знающий цену моим картинам.
— А ты-то сама знаешь им цену? — словно что-то вспомнив, спросила Натали и просияла:
— Чего молчишь? А ты, Гриша? Вы что, ничего не знаете? Сегодня утром мне позвонил Драницын, и первое, что он крикнул в трубку, было: «Петух в вине» в Лондоне ушел за двадцать тысяч долларов.
— Вы шутите? — Ева сжала кулаки, еще не веря услышанному. — Гриша, ты знал?
— Откуда? — воскликнул Рубин, опрокидывая в себя остатки холодного вина. — Я же к тебе как ненормальный летел. Но я рад, о, как я рад!
— А Сара не могла украсть? — внезапно спросила Ева. — Она же терпеть меня не может.
— Сара? Да нет… Ну, лягушку дохлую в постель подложит, кофе на платье прольет, но чтобы красть целое состояние? Нет, это исключено.
— Послушай, но, если она такая противная, почему ты ее не увольняешь? — спросил Гриша.
— Я привыкаю к людям, а Сара обладает массой достоинств. Она прекрасно готовит, очень чистоплотная и не лентяйка. Я воспринимаю ее такой, какая она есть на самом деле.
— Она только что сказала нам, что увольняется…
— Нет, что вы! Она может сказать все что угодно, но чтобы уйти от меня? Никогда. Болтушка она. Но что мы все про Сару. В моем доме — вор. — Она нервно рассмеялась и отломила ломтик сыра. — За Симона я отвечаю, как за самое себя. Пьер у нас не появлялся достаточно давно — у него что-то с печенью.
Франсуа?
— Нет! — вырвалось у Евы. — Ему я доверяю.
— Тогда почему же ты не доверяешь Бернару?
— Я этого не говорила.
— Может, просто хорошенько обыскать дом? Осмотреть каждый уголок, заглянуть в подвал, винный погреб, чулан, на чердак… Не могли же картины исчезнуть бесследно. Их, вероятно, кто-то спрятал. Хотя все это, согласитесь, более чем странное воровство, зато тщательно продуманное. Надо ведь было найти художника, который пошел на такое… Ну что ж, предлагаю начать немедленно, прямо с гостиной. Холсты, очевидно, свернуты в рулоны, их порядка двадцати пяти штук, разных размеров, все-таки не иголка… Гриша, не стесняйся, в моем доме идеальный порядок, а потому искать будет очень легко. Сейфы я открою лично. Можете простукивать стены, пол. Если придется обращаться в полицию, в любом случае первым делом начнут обыскивать дом.
— Предлагаю отправить Сару за покупками или еще куда-нибудь.
— Отлично. Сара-а!

* * *
На обыск дома ушло больше трех часов. Натали, в перепачканной блузе и съехавшей набок косынке, вернулась в гостиную и без сил рухнула в кресло. Вскоре спустилась с чердака Ева. Последним пришел Гриша. Все молчали.
— Судя по тому, что вы пришли с пустыми руками, картин в доме нет. Ева, ты искала в своей мастерской?
— Искала. И парк обшарила — ничего. И в плотницкой у Франсуа — тоже ничего.
— А у Бернара?
Ева покраснела и покачала головой.
— Там я не смотрела. Мне ужасно неловко. Я даже его имя боюсь теперь произносить.
Думаю, он не простит меня.
— Он, кстати, скоро придет. В пять вернется Сара, и мы пообедаем, а пока ты можешь поболтать с Гришей. Я немного отдохну…
Гриша, оказавшись в комнате Евы, на всякий случай запер дверь на ключ и достал из кармана конверт.
— Это я нашел в комнате вашей служанки.
Конверт был спрятан в коробок с печеньем, там двойное дно. — Он извлек снимок, на котором была изображена маленькая Сара, сидящая на коленях у мужчины, очевидно, у отца.
— Ты не знаешь, кто это? — спросил Гриша.
— Нет. А что написано на обороте?
— Ничего. Хотя посмотри, вот здесь, внизу, название фотоателье — «Флер Бурже» и год — тысяча девятьсот восьмидесятый.
— Знаешь, я могла бы спросить у Натали, но что-то останавливает меня… Гриша, ты говорил, у тебя в Париже много знакомых. Постарайся что-нибудь узнать об ателье и фотографии. Может, это как-то прольет свет… Хотя и так видно, что это ее отец.
Она тяжело вздохнула и достала из кармана джинсов книжечку стихов Поля Фора, открыла ее где-то посередине, и оттуда выпал кусок пленки.
— Взгляни, — произнесла Ева, — это я нашла в комнате Бернара.
— Но ведь ты сказала, что не была там!
— Была, как видишь. Понимаешь, для меня это очень важно. Книга лежала на столе, под лампой. Здесь отсняты мои картины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16